Поймать нейтрино. Часть IV

                Часть IV.
                Глава I. Староверы.

   У староверов Денис Голотвин прожил много лет, время тут не меряно, только в бога он так и не уверовал. С большим уважением к мировоззрению приютивших его людей, он не мог принять учения о высших силах, будучи умственно заточенный на естественных науках.
   Имя ему сменили, и стал он теперь Петром Пономарёвым. Носитель этого имени пропал в сельве, что являлось здесь событием заурядным. Властям о пропаже бразильского гражданина русской национальности заявить не успели, а тут случаем и Денис объявился, нуждающийся в укрытии. Отнесли его мобильный телефон подальше в дебри, и стал он «потеряшкой», продолжил жизненный путь своего предшественника. Только в семью Пономарёвых его так и не приняли окончательно, жёны у староверов преданы и отчимом своих детей не пугают.
   Поиски Дэна Брэйна закончились безрезультатно. Нашли его «Наоми» и телефон в гиблом месте, и на этом поиски прекратились. Эти гаджеты определили личность лучше всякого паспорта, «Наоми» же выделяло единичных своих владельцев точнее любых паспортных данных, отбитых в интернете на века. Пропавшего Дэна с расстроенной психикой после его посещения мандуреков-зомби искать больше не стоило. Сельва поглощает легкомысленных гуляк, не оставляя после них никаких следов. Лаборатория «Немо» в услугах Дэна больше не нуждалась. Он сделал своё дело, и покрывать его славой, требующей больших финансовых вложений, больше не было никакой необходимости. Эльза, избавившись от взбалмошного сотрудника, освободилась для свершения других, более значимых дел.
   Денис-Пётр не был так категоричен в своём отрицании Бога и с уважением относился к мировоззрению приютивших его людей. На религиозных догмах веками силились вырастить человека настоящего, рядом с которым сосуществовать было приятно и жизнелюбно. Невоспитанный, свободный от нравственности человек вырастает самодовольным, находиться рядом с ним неприятно и представляется он довольно опасным. Бог ограждает людей от безрассудств.
   Петра староверы уважали за его работоспособность. Работящий люд во все века приветствовался выходцами с русских деревень, выросшими на земле. Спортивная подготовка помогла ему вписаться в тяжёлый быт староверов, презирающих праздный образ жизни. Земля не требует особых навыков от своих возделывателей, бери лопату и греби пока сил хватает. Сил у Петра хватало с лихвой.
   Со своими научными увлечениями Пётр распрощался окончательно. Не нужны людям открытия, строящие дорогу в светлое будущее с безграничными возможностями. Людям нужно оружие, способное возвысить отдельную личность и убивать не желающих подчиняться. Пётр в дрязгах человечества участвовать не желал, удалился от мира, показавшего ему лицо со звериным оскалом.
   Староверы пришлись Петру по душе со своим образом жизни, призывающем к добру. Для сближения людей не найдётся стимула сильнее, нежели взаимопонимание. Нашлось и здесь такое единение взглядов: к староверам вернулась мечта возврата на родину предков, и Пётр пришёл к тому же выводу - русский должен жить в России. Уходят люди с мест, их породивших, уходят в поисках свободы, отчаявшись от непризнания личностных ценностей. Эмигранты обретают вожделенную, призрачную свободу, только платят они за это потерей своих корней. Потеря та сказывается после, проявляется острым чувством ностальгии и пониманием, что каждый всегда должен возвращаться в родные края.
   Мольбы староверов не пропали даром, настали времена, когда российская политика вспомнила о них и пригласила в дом родной. Российское чиновничество во все века отличалось тягомотным бюрократизмом, потому желающих выехать на родину проверяли не один год. Прибыв в Приморский Край, староверы были признаны вынужденными мигрантами без гражданства, и ещё долгое время им пришлось оплачивать своё право работать на благо государства российского, пока не заслужили они признания российского чиновника и не получили заветного паспорта. Не все. Нашлись такие, кто не смог сдать экзамена по русскому языку по причине безграмотности. Скрытый чужим именем - Пётр Пономарёв, Голотвин избежал сей участи, русский язык он помнил хорошо.
   Дальневосточную природу Пётр принял с восторгом, но ненадолго, радость с природных красот скоро сменилось в нём недомоганием. Каким бы спортивным не был Пётр, дальневосточный климат пришёлся ему не по нутру, не принимала его природа Приморья, встретила как чужака. Случается такое даже у самых ярых путешественников, привыкших ко всему. К чуждому климату привыкнуть можно, подстроиться под местную погоду, но Петра звала малая родина. Понимал он этот зов, только с несбыточной его мечты должного здоровья не приобрести. Россия большая, и родина у всякого россиянина своя. Много их, мест заветных. Побывать хочется везде, а жить надо там, где родился. Хочется, но денег у Петра давно уж не водилось, и перемещаться по огромной стране для него не представлялось никакой возможности.
   Помнил Пётр Россию, с которой сбежал в юности – раздорную, бойцовскую жизнь, выстроенную на криминальных разборках. Люди, вроде, стали немногим добрее, да тот рваческий налёт, что осел в них за дикие годы, не отмывался никак, чернил приветливые улыбки чиновниц и торгашек, с которыми Петру приходилось общаться. Не принимало Приморье инородцев, границы для их жизнедеятельности устанавливались непроходимыми, к общественной, захваченной элитой жизни, простому человеку не пробраться. Будь ты хоть семи пядей во лбу, ты – чужак. Дали тебе лопату и кирку, вот и радуйся, не умничай. Здесь правит другая каста.

   У староверов нет церквей, собираются они в домах молельных. Староверы Бразилии не имели и этого. Разбросанные по обширной сельве, малые русские семьи учились жить под Богом у старцев, приобрётших мудрую святость за долгую молельную жизнь. Родовым авторитетом средь родственных душ, приютивших Петра, слыл Афанасий Пономарёв.
   Афанасий проникал в сметенную душу Петра, вёл с ним душещипательные беседы. Афанасий видел человека насквозь, и неустроенность Петра не стояла для него тайной. Не досаждал ему Афанасий, надо признать, был немногословен, но заговаривал с ним частенько.
   -Ты не от мира сего, - утешал Петра Афанасий. – Возвышенный. Тебе дано многим больше, чем нам, приземлённым. Ты причастен к тайнам мироздания, потому этот мир открыт для тебя
   -Веры в тебе нет, вот ты и не можешь покой обрести. Не веришь в Бога, себе не поверишь.
   -Задумайся, Пётр. Отчего люди такие разные? Кто-то умом наделён, кто-то силой. А кто большой душой обладает, да такой, что тянутся к нему все люди. Кто это всё нам даёт? Кто распределяет? Есть Бог, и не верить в него глупо.
   С Афанасием Пётр не спорил. Глупо спорить с людьми различных мировоззрений. Пётр считал, нет – знал о доказанной научной истине, которая гласила, что каждый человек наделён безграничным подсознанием, с которого черпает малую толику ума, сколь посчитает достаточным.
   Не спорил Пётр оттого, что нельзя спорить с людьми, приютившими его, добрыми, милыми людьми, с которыми заговорить не страшно. Хотелось ему познакомиться с местным, приморским людом, с россиянами, с которыми рос рядышком, да опасался он, что не поймут его и злыми словами не за что обложат. Такими стали люди за годы, освящённые воровской романтикой – злыми и заточенными под «кидалово». Как бы не была одухотворена жизнь Петра средь староверов, чувствовал он себя многим ограниченным. Чужой он был среди своих, чужой и одинокий.
   Не давала спокойно жить Петру информация, доходящая до резервации староверов такой же ограниченной. Российские СМИ не отличаются позитивными новостями, всё плохо у нас, в мире – ещё хуже. Но самыми страшными для Петра были новости о зомби, всё чаще объявляющиеся по всему миру.
   Русский человек, прошедший семьдесят лет советской власти, отрицающей всё нереальное, не особо верил в страшных зомби, относился к подобным новостям с усмешкой. Пётр понимал, откуда исходит эта информация, и чувство вины за своё изобретение, нанёсшее порчу многим людям, всё больше томило его.
   Афанасий не мог знать о былой научной деятельности Петра, потому не удавалось ему настроить его душу, освятить его верой. Понял он безысходность своих благих деяний и подошёл к Петру с новым предложением:
   -Езжай на родину, Пётр. Съезди, подыши родным воздухом. Приживёшься, оставайся. Только о нас не забывай. Если не выйдет у тебя ничего хорошего с той поездки, знай – мы тебя всегда примем. Не забывай о нас, пиши. А с проездом мы тебе поможем. Мы всегда помогаем людям, таков наш закон.

                Глава II. Родина-мачеха.

   
   Родные места пробудили в Петре Пономарёве чувства, погрузили в воспоминания молодости, в те времена, когда его звали Денисом Голотвиным, а то и просто – Денисом, Дениской. Он подъезжал на поезде к родному городу и не мог оторваться от окна, захваченный знакомыми с детства местами – а раньше здесь было не так.
   Пётр бродил по городу, и все встречные казались ему до боли знакомыми, хоть и не припоминал он, в каких обстоятельствах они могли пересекаться по жизни, просто энергетика всех была чем-то сличима – с одних мест они родом. Не узнавал он никого, и его никто не провожал заинтересованным взглядом. Сколько лет прошло, постарели все знакомые, и скрылись все их отличия под морщинами. А Пётр к тому же оброс бородой, живя примером с приютивших его староверов.
   Ночевал он на парковой скамеечке, экономил скудную наличку, не им заработанную. Благо ночи стояли тёплые, летние. Родина согревала его не едиными чувствами, и холодные звёзды, казалось, делились теплом.
   Изменился город, и только речка продолжала течь по заведомому руслу. И мост над рекой стоял незыблемо. Пётр подошёл к парапету и заглянул под мост, на волны. Внутри у него всё похолодело, так и не справился он со своей боязнью высоты за всю свою долгую жизнь. Он вспомнил, как шёл по парапету этого моста под грозные окрики зареченских пацанов, и его передёрнуло; дотронулся до холодного железа, плохо покрытого краской, нанесённой  по ржавчине, и ощутил тепло воспоминаний: остались здесь его следы.
   Пётр посмотрел на далёкий остров, скрывающий излучину реки. Бывал он там, не раз переходил зимой по льду. В лето переплывать на остров за ягодой удавалось не часто, лодки в их семье не было, приходилось ждать приглашений от знакомых. Нет, не зря он родился здесь, город учил его жить и полнил жаждой познания. Только вот – в какой такой момент это наполнение из конструктивного обратилось в убийственное?

   Понял Пётр, что чувствительность всегда будет пробуждать в нём совесть. Не станет самобичевание ему в помощь. Ему надо думать как выжить, а не плакаться о своей судьбе горемычной. Прочь все чувства! Надо искать работу. Афанасий не будет помогать ему вечно.
  Прежде чем заняться поиском работы, Пётр позволил себе ещё одно небольшое ублажение – посещение родного дома. Последнее сообщение о себе родителям он переслал давно, американские кураторы запретили ему всякие сношения с Россией. За долгие годы засекреченного пребывания в Америке он потерял все свои корни и о родителях не знал ничего.
   Изменился его район до неузнаваемости, магазины кругом, магазины. Все первые этажи заняты кричащими рекламой торговыми образованиями: и парикмахерские тут, и стоматологические кабинетики, вожделенные забегаловки с разливным пивком – всё, что надо человеку, под боком. Только вот куда подевались жители с первых этажей?
   Пётр прошёл к своему дому, неуверенно, с дрожью в руках и ногах. Вот и подъезд, в котором он постоянно хлопал дверью, пугая соседей. Сегодня двери просто так не открыть, везде стоят домофоны. Он протянул руку к кнопкам и тут же отдёрнул, постоял с минуту, собираясь с мыслями, и набрал номер своей квартиры.
   -Кто там? – выдал домофон незнакомым женским голосом.
   -Я ищу Голотвиных. Не поможете мне найти кого из них? Они здесь раньше жили.
   -Здесь такие не живут, - прозвучало и отключилось тут же.
   Всё верно. Столько лет прошло, всё изменилось. Денис-Пётр сам постарел, живы ли его родители? И как ему их искать с чужим именем?
   -Есть закурить, мужик? – услышал Пётр и обернулся. Небритый, со скомканной бородой мужик смотрел на него нагло и всем своим видом выдавал: чужие здесь не ходят. Что-то знакомое показалось Петру в потрёпанном жизнью человечке, он всмотрелся внимательно, вспоминая где они могли пересекаться, и пришёл к сомнительному выводу: «Ну, да… Олег».
   -Я не курю, - ответил Пётр. – Возьми деньжат. Раз припекло так, до магазина сбегаешь.
   -Спасибо мужик, - загрёб Олег мелочь дрожащей рукой. – Век не забуду. Так ты заходи, коль выпить не с кем будет. Я вон там живу (указал пальцем на подвальный проход).
   Пётр смотрел на сморщенного Олега с сочувствием – до чего жизнь человека довела! А ведь был когда-то заводилой двора, статью своей призывал пацанов быть сильными. С какой квартиры был Олежка? С 13-ой? Ну да – с первого этажа его пацаны высвистывали. Теперь там массажный кабинет просматривался. Отжали жильё… К чему бомжу квартира?
   Не стал Пётр напоминать Олегу их былую дружбу, не Голотвин он сегодня – Пономарёв. Неизвестно, как отнесутся к нему люди в его теперешнем положении, как примут власти его американское прошлое, с предательством сравнимое. Развернулся Пётр от бывшего друга и прочь пошёл не прощаясь. Бомжам не нужны прощания, как прошлая жизнь не нуждается в приветах и «до свиданиях».

   В Службе Занятости Петру Пономарёву могли предложить должность дворника, не выше того. Пётр молча согласился с инспектором – приветливой женщиной с добрыми глазами, не допускающими споров и хамства от клиентов. Понял Пётр, что большего он здесь не получит за неимением документов, подтверждающих его квалификацию и опыт. Принял, но не опустился до сборщика мусора, совесть ему не позволила.
   В следующий свой приход в ЦЗН Пономарёв решил сбрить бороду и получил от инспектора одобрительную улыбку:
   -А вам разве можно бриться? Вас не узнать. Опять отказали в приёме? Да вы не переживайте, иные у нас месяцами работу ищут. Устраиваются, в конце концов. Я вам сейчас выпишу пособие по безработице, с голоду не помрёте.
   Пономарёв отдал инспектору отказные направления на работу и получил новые. Будет у него чем заняться, познакомиться с городскими предприятиями, погулять по знакомым улицам.
   Прохожие с интересом наблюдали за Петром, оглядывались, признав в нём старовера. Даже бритого его отличали по одёжке, переодеться ему было не на что, ходил он в том, во что приодел его Афанасий. В Бразилии по этой одежде отличали русского, россияне распознавали вероисповедание, тут даже документов предъявлять не понадобится – вон старовер идёт.
   На предприятиях документы Пономарёва проверяли, кадровички подолгу беседовали с необычным соискателем из Бразилии, расспрашивали всё и, в конце концов, заявляли:
   -К сожалению, сейчас для вас ничего подходящего у нас не найдётся. Приходите через недельку, мы обязательно присмотрим что-нибудь, задействуем.
   Поиски работы не были столь бесцельными, по ходу скитаний по предприятиям города Пётр встречался с такими же горемыками как и он сам. Безработные делились с ним своими судьбами, советовали, где можно найти подработку у самозанятых дельцов-бизнесменчиков, уклоняющихся от госналогов и законов организации труда. Вот так и присоветовал Петру за бутылочку пивка новый знакомый Игорёк:
   - Прораб Саид всегда подыщет тебе работу на стройке. Он узбек, и завязок у него полно – по всему региону. График работы свободный. Приспичит, в понедельник отдохнёшь. Захочешь заработать, в выходные выйдешь. Только у него много не заработать. Националы, они все такие – на кидалове заточены. Потому оплату с него требуют ежедневно. С ними держи ухо востро.

   Саид принял Петра без лишних расспросов: «бери лопату и кидай». И потекли деньки Петра, незаметно, один за другим, в ожидании окончания долгой, нескончаемой смены «от зари до зари». Время текло само по себе, тягуче-однообразно приближая старость. Сил в Петре пока хватало, и желудок его не особо страдал от голода. Кормил Саид своих рабочих хорошо, не отнять у него этого.
   Саид приютил Петра у себя в подсобке. Спал Пётр на полу, под одеялами, правда. Осуждать хозяина за отсутствие кроватей Пётр не стал. Традиция такая у узбеков – спать на полу. Привык горемыка к жёсткому ложу, несмотря на возраст. Ещё не к тому привыкали…
   Саид всё больше проявлял уважение к Петру, традиционно, как к старшему и работящему. Уважал несравнимо с другими рабочими, которых презирал за пьянство и инородность. Рабочие относились к руководству соответственно – наплевательски и с недоверием, за глаза поносили работодателя на чём свет стоит, как могут ругаться только русские.
   Про деньги Пётр забыл. Те малые заработанные крохи, что полагались Петру после сытной жизни и жёсткого уюта, Саид отправлял староверам в счёт долга. Отправлял ли? Проверить это было невозможно.
   -За что я тебя уважаю, - хвалил Саид Петра. – так за то, что ты знаешь меру в питье. А всё оттого, что Аллах тебя видит. Что Бог, что Аллах – одно подобие. Надо верить в него, и будешь ты человеком. Мы вовсе не пьём, спиртное для нас под запретом. Другие же душу свою растворяют в безмерном питье, и находиться рядом с ними противно.
   Со строителями Пётр общался, однако. С кем приходится работать, ему не выбирать, и с сивушным запахом, исходящим с коверканных слов по утрам, ему пришлось привыкнуть. Говорили рабочие много, обо всём на перекурах. Текущих теленовостей Пётр был лишён, узнавал о них от коллег – с дилетантскими комментариями в прикуску.
   Новостной рейтинг от рабочих выдвигал вперёд «желтизну»: кто с кем развёлся и кто кого надул, где «чупокабру» опять повстречали и какая бабка лучше всех наколдовывает. Частенько проскальзывали новостные сюжеты о зомби. С Африки эта зараза расселилась по всему миру и даже в мусульманских странах, где такого отродясь не было, встречались люди не от мира сего: не ели, не пили, язык свой забыли. Рабочие замечали воздействие «зомби» на Петра и всячески подтрунивали над его видом, запутанным совестью. Он же отнекивался: «Не бывает их! Враки это всё». На работе нужен смех. Шутили, смеялись, Пётр же грустнел всё больше.

   Однажды в ночь Петра разбудил пьяный Саид. А говорил, что не пьёт никогда.
   -Выпьешь со мной? – Спросил Саид сонного Петра, тот отказался:
   -Нет желания.
   -Вот и правильно, - одобрил Саид. – Завтра тебе на работу. Не уподобляйся своим урусам.
   -Ты же говорил, не пьют мусульмане, - высказал Саиду Пётр, недовольный, что ему отоспаться помешали.
   -Да как на рыбалке, да не выпить? – оправдался Саид. – С друзьями, с земляками? Ночью, когда Аллах не видит, можно – из чайника.
   Не дал Саид выспаться Петру этой ночью, заболтал пьяными разговорами. Сам-то он на следующий день на объект не вышел, Петру пришлось работать, не мог он бросить друзей строителей, которые спешили закончить строительство бани и получить за неё хоть какой расчёт.

   Тяжело доставалась Петру жизнь на шабашке, не принимал он её всем своим естеством; не принимал Саида с его спорными нравоучениями, несправедливыми во многом. Больше прочего мучила Петра совесть за свершённое противочеловеческое открытие, за изобретённый им аппарат «Наоми», попавший в руки алчущих американцев, готовых истребить народы ради одной своей вожделенной мировой гегемонии.
   Пономарёв уже подумывал возвратиться в Приморский Край к староверам, которые были к нему более близки, нежели люди, с которыми он рос. Пока Пётр сомневался, его бригаде поступил заказ от полковника полиции Григория Вербицкого.
   Полковник был с Петром особо внимательным, много заговаривал с ним, интересовался его прошлым. Затворническая жизнь староверов, которых в России сохранилось крайне мало, может заинтересовать многих, Григория в том числе. Душевным человеком показался Петру Вербицкий, и решил он открыться ему во всём, рассказать всю правду о себе и своих научных открытиях, свершённых на чужой земле.
   -Моё настоящее имя Денис Голотвин, - признался Пётр Вербицкому. – В 2002 году я эмигрировал в Соединённые Штаты. Занимался изучением различных проявлений микроволновой энергии и их воздействия на психику живых организмов…
   -Стоп, стоп, - остановил разговорившегося Петра полковник. – Ты затеял серьёзные разговоры, требующие времени и внимательного осмысления. Иди пока, работай. Перекур кончился. Поговорим вечером. Я попрошу Саида, чтобы оставил он тебя на ночь у меня в гостях.

                Глава III. Справедливая Россия.

   Григорий Вербицкий с интересом выслушал историю Голотвина-Пономарёва. Староверы видят мир по-своему, не так как все. Другой мир всегда предстаёт удивительным, люди испокон веков тянутся к чудесам с подачи колдунов и шаманов. Побывать в сказке хочется всем.
   Не поверил Вербицкий Петру. Не поверил, но виду не подал. Пил бы ещё этот сказочник, фантазии его скрасили б полночи. Не пьют староверы, да и трезвые беседы с необычным гостем наполнили вечер полковника, замученного рутиной строительства дачи.
   -Я не смогу помочь твоим сомнениям в ближайшее время, - пообещал Вербицкий. – Такие дела в один день не делаются. Твои откровения требуют основательной проверки, и только потом я смогу решить к кому лучше обратиться по поводу твоих переживаний. А сейчас давай спать. Работа с недосыпа не спорится.
   Обещался полковник, но помогать не стал. Кто он такой – Пётр, чтоб тратить на него своё драгоценное время? Бомж, и звать его никак. Высокопоставленному служителю правопорядка на службе своих дел хватало: борьба с преступностью, борьба за власть, требующая постоянной бдительности – сослуживцы так и норовят обойти его в должности, скорее лычки заменить. Проверка личности Голотвина-Пономарёва никак не поспособствует продвижению в должности, только время займёт.
   На стройке Пётр был нужен, и Вербицкий всячески обнадёживал ответственного работника: скоро придёт ответ на его запрос. Ответ «шёл» полгода, пока полковничий замок не был достроен. Замок должен возвышаться над постройками соседей, давить их незаметные дачные домики красотой и величием, иначе статус полковничий не будет подтверждён должным образом.
   Замок был достроен, и для Петра закрылся вход в «царские хоромы», как не прошло его прошение в полиции, результат которого он прождал ещё полгода.

   В зиму у шабашников работы мало, и Саид отправлял своего приживалу Петра в деревню, где проще выжить и с прокормом полегче. В деревне не приходится тосковать от одиночества среди людей, как случается это в городе, у деревенских принято здороваться с любым встречным, даже незнакомым. И мысли злые не одолеют тут надолго, скомкает совесть простая работа, без которой на земле не обойтись даже в зиму.
   Люди тут все на виду: если добр человек, добро рвётся из него наружу. У подлого глаза злые, от такого легко отстраниться, и он больше никогда не пристанет.
   Хозяин домика, приютивший Петра - Егор был молчалив и угрюм, «заводился» к разговору только после заправки спиртным. Пётр иногда снабжал его приворотным зельем, которое продавала соседка тёть Дуся – одинокая женщина широкой души.
   Пётр помогал одинокой женщине по хозяйству, за что получал от неё доброе слово и бутылочку для Егора.
   -Ты почто его поишь? – заботливо провожала до дому тёть Дуся. – Пусть сам отрабатывает своё пристрастие к зелёному змею.
   -Я спать не могу рядом с ним, не опохмелённым, - оправдывался Пётр. – Он всю ночь по дому бродит, половицами скрипит. А выпьет чуток, засыпает тут же.
   -У вас там хоть что-то есть из еды? Егор огород который год не пашет. Зарос весь двор его, будто в лесу живёт.
   -Картошка есть, он варит, ест.
   Тёть Дуся подала Петру узелок с пирожками и куриными яйцами:
   -Нате, поешьте. Совсем там зачахнете без женского присмотра. Эх, мужики! Не выживете вы без нас. Сам-то приглядел кого из наших женщин? А то я помогу, сведу.

   Хорошие люди жили в деревне, и жизнь тут представлялась надёжной. Петра хвалили за любую проделанную им работу, хотя не перенапрягался он особо: покидает снега часок-другой и – к печке, к теплу. Сколь протопишь, настолько и обогреешься. Одно его смущало – не его всё это. И женщины тут чужие, а тяжело без них прожить. Староверы, хоть и не смогли приобщить пришлого иноверца к божественным порывам, к законам своим приучили, один из которых гласил не цепляться за первую попавшуюся юбку. Любовь даётся людям свыше.
   Пётр подрабатывал дворником-кочегаром в сельском клубе. Начальствовал над ним председатель Валерий Никанорович. Председателем его называли по сложившейся традиции, на самом деле руководил он подопечными селянами по старинным заповедям дворянства: держи свою челядь в грязи, думай вперёд о себе, а потом уж о Родине.
   И строил Валерий Никанорович на зависть односельчанам свой замок, какового в этих местах не бывало даже со времён царей и буржуев: на солнечных батареях и в шпилях-антеннах, отслеживающих всю мировую паутину. За председателеву стройку отвечал Саид. По договору с прорабом Валерий Никанорович обещал не напрягать особо Петра в зиму, сохранить работника к лету для продолжения его эксплуатации в строительстве.
   Не обо всём забыл Валерий Никанорович, чему его учил отец – управленец советской закваски. Собирал он сельчан в клубе и частенько проводил общие собрания, на которых выступал самолично и никому не давал слова. Да и не просил никто его о том, слушали и раскрывали рты с председателевых сказок.
   Рассказывал Валерий Никанорович о том, чем сам интересовался в интернете: кто на ком женился и какие каверзы случались со знаменитостями. Приглашал лекторов, таких же «заинтересантов» далёких от науки, как и он сам. Всё это делалось ради поднятия личного авторитета. Колхозники на собрания шли, слушали, давились интересом от непознанного естества, не присутствующего в окружающем их мире.
    Однажды Пётр увидел на афише сельского клуба знакомое имя – «Кандидат наук Вершинин Игорь Николаевич». Знакомое имя всколыхнуло его воспоминания о студенческой юности. Не мог его престарелый учитель скатиться до кандидата будучи профессором в зрелом возрасте; да и имя не совпадало. Разве что отчество. Сын, что ли?
   Докладчик со сцены возбудил интерес колхозников до полного молчания в зале, рассказывал о генетических сбоях у новорожденных зверят после воздействия на их родителей радиоактивными волнами, об удивительных животных, встречающихся в зоне отчуждения в районе Чернобыля.
   Пожалуй, Пётр был единственным в зале, кого не захватила история о необыкновенной чернобыльской живности, волновало его другое, и он с нетерпением ждал окончания лекции, когда появится возможность подойти к Вершинину и поговорить с ним.

   -Денис Голотвин, - представился Пётр Вершинину своим настоящим именем. – Я учился у вашего отца в новосибирском институте. Жив ли он?
   -Стар отец, но бегает ещё, - ответил Игорь Николаевич, благодаря память Дениса об отце. – Новосибирский воздух свеж, жизнь продлевает. Живёт отец на даче, от дел отошёл. Не позволяем мы ему больше нервничать и ошибаться в выборе верных научных направлений. Дыши и радуйся, он того заслужил.
   -Мне бы встретиться с ним, - напросился Голотвин. – Я не стану его напрягать (заверил). Вспомним, поговорим. Хорошие воспоминания здоровью не навредят.
   Вершинин откликнулся на пожелания Голотвина и обещал передать по приезде его данные отцу.

   Вершинин отец имени Голотвина вспомнить не мог, но нехорошее предчувствие после сообщения сына о новоявленном давнем подопечном в нём оставалось. Скольких учеников кинул профессор за свою многолетнюю деятельность в институте – не сосчитать. А тут ещё что-то неясное вырисовывается с этим Вербицким-Голотвиным: то учёный он, то старовер…
   Профессор порылся в документации и нашёл всё-таки информацию о Голотвине-аспиранте, вспомнил. Вспомнил, что не удалось ему воспользоваться сомнительными открытиями своего подопечного, как практиковалось то с другими его талантливыми учениками. Сам Вершинин, погрязший в домогательствах что-то новое в науке придумать не мог, озарения покидают тех, кто становится на путь вымогательства. Не признаёт природа лукавых и скрывает от таковых все свои тайны под тьмой мракобесия.
   Не разрешили тогда вышестоящие органы продолжать исследования Голотвина, признав их ненаучными. Вершинин согласился с мнением начальства, как делал это всегда – уважай старших по званию, и всё у тебя сложится в жизни по гладкому.
   После отстранения Голотвина от научной работы следы его деятельности в документах терялись. Используя обширные связи, Вершинин узнал-таки об эмиграции Голотвина в США. Как сложилась его судьба за океаном, выяснить было невозможно.
   Измаявшись в сомнениях, Вершинин всё же решил вызвать Голотвина и поговорить с ним: чего он хочет? Нет, не к добру это явление.

   Голотвин получил приглашение в Новосибирск в начале весны, заждался ответа в никаноровичах сугробах сидючи.
   Саид с неохотой согласился с авантюрным решением Петра съездить в Новосибирск, согласился после долгих уговоров и снабдил его билетами – обратным через три дня, развеяться ему хватит. Денег выдал мало, обеспечил поездку сухим пайком, которого в деревне покупать не пришлось, бери и лопай. Перестраховался Саид, пытаясь сохранить для себя хорошего работника.
   -Ты там только не затеряйся, город большой, - провожал Саид Петра. – Отдохнёшь и возвращайся без задержек. Звони, если что. Ты мне нужен.

   Вершинин принял Голотвина сухо, по-деловому. Денис растянул свои откровения для усидчивого профессора, умеющего слушать, на два дня, рассказал всё, что с ним в жизни случилось, что сделать удалось.
   -Я мечтаю изобрести аппарат сверхскоростной передачи информации, - разоткровенничался Голотвин. – Радиоволна рано или поздно изживёт свой срок. Мы уже ощущаем проблемы задержки связи на больших расстояниях в Космосе. Передача мысли мгновенна, для биоволн не существует границ и расстояний.
   -Ты запиши свои наработки по этому поводу, - просил Вершинин. – Сможешь обосновать свои идеи?
   -Конечно, - соглашался Голотвин. – Я же рассказывал уже о своих практических опытах воздействия на психику человека и животных своим «Наоми». «Наоми» и информационная передача – идеи, между собой связанные. Надо только доработать их. Вот в этом и потребуется ваша помощь – в предоставлении мне лаборатории и необходимого биоматериала.
   -Ты не спеши с рефератом, - увещевал гостя Вершинин, ставший вдруг более гостеприимным, чем показался при первой встрече. – Я знаю, прожить тебе здесь не на что. Поживёшь у меня на даче, не оголодаешь. И воздух здесь чист и приятен. И возвращаться не спеши. Что ты забыл у себя в Тьму-таракане? Подумаем, решим, что делать с тобой.
   Вершинин не верил, что по своим преклонным годам сможет разобрать записи Голотвина, надеялся на сына. Сын молод и учён, прорывные идеи в науке ему несомненно сгодятся в его становлении в Российской Академии Наук.
   -Я не желаю тебе ничего плохого, - говорил Вершинин Голотвину. – Но проверку ты должен пройти. Медицинскую и государственную проверку. Без того я не смогу помочь тебе в трудоустройстве в институте, не смогу выделить лабораторию. На любом госпредприятии у нас проходят проверки при трудоустройстве, таков закон.
   Проверку Голотвин прошёл. Помог ему Вершинин, финансировал приёмы у врачей, подсказывал куда лучше обратиться за положительным результатом – наркология, психдиспансер, паспортист…, и многое другое.
   По результатам проверки Голотвин был арестован за подмену паспортных данных и подозрение в шпионаже в пользу США. Гуманный российский суд не нашёл достаточно оснований для сурового приговора, не нашлось улик для обвинения его в шпионаже. Знакомый Вершинина психиатр предоставил суду заключение, в котором профессионально было описано психическое расстройство подсудимого, у которого переклинило в мозгу от научных знаний, смешанных с религиозными догмами староверов.
   Суд вынес подсудимому Голотвину приговор с отбыванием срока в психиатрической лечебнице до полного его выздоровления. 

                Послесловие.

   Тихо так было в больничном саду, спокойно. Каждую нотку птичьего верещания слышно в этой тиши. Тёплое лето и свежесть с пролитых дорожек. Хорошо то как!
   Голотвин напросился подработать дворником в больнице. При делах ему было проще коротать нескончаемые дни и ночи среди людей не от мира сего. С некоторых пор ему снизили дозировку психотропных лекарств, и голова его посвежела, открылись чувства.
   Скоро будут кормить и дадут таблетки, после которых легко уснуть и увидеть удивительные сны. А вон появилась и главная достопримечательность псих диспансера – медсестричка, к которой Денис тяготел особо. У Натальи Геннадьевны всегда находилось доброе слово для больных, но не только одной добротой притянула она к себе Дениса. Что-то мимолётно знакомое виделось ему в женских чертах, а где они могли пересекаться раньше, Денис никак не мог вспомнить.
   Пришло время, и они разговорились, оказались земляками с одного города. «Я родом с Заречья», - призналась Наталья Геннадьевна, И Голотвин тут же вспомнил свою Наташку, за которую встал однажды против кодлы зареченских пацанов и прошёл по шаткому парапету моста.
   -Муж мой с Новосибирска, - поведала Наталья о своей жизни. – Потому и переехала я к нему. Закончила медучилище. Нравится мне здесь, в психдиспансере. Люди здесь простые. Городские, они цивилизованные и умеют скрывать свои чувства. Приходится гадать постоянно, что можно ожидать от встречного. У больного всё на лице отражается. А за буйными мужчины следят.
   Не ожидал Голотвин выписки. Что ждёт его в большой жизни? Ни к чему она ему больше. А тут хорошо. Следят, кормят…

                ***

   Джангархан строил своё маленькое государство по заветам предков, неукоснительно следовал догмам Корана. Царский дворец Джангархана соответствовал его устремлениям и был выстроен в азиатских архитектурных традициях. Ближайшие приближённые хана назывались так же традиционно – «диван», тайные советники хана носили титулы визирей, паши, беев и эфенди.
   В последнее время в царство Джангархана всё настойчивее стали напрашиваться американцы, образ жизни которых никак не соответствовал исламской этике. США – первый враг мусульманского мира, и восток выстроил против этой развращённой страны непреодолимые границы.
   Джангархан не собирался закрываться от всего мира и спустя год вынес дивану своё решение принять западных гостей. Пускай приезжают, посмотрят, как правильно жить – по воле всемогущего Аллаха. В Америке много мусульман, и насаждение там единственно верной религии – дело, достойное божественных помыслов.

   Американскую делегацию из деятелей науки и искусства приняли со всем восточным гостеприимством, показали все семь чудес страны – сады, фонтаны, замки; базары, небоскрёбы, рестораны; минареты и мечети издали, неверным в святые места хода нет.
   Неверных гостей соизволил принять сам Джангархан, на высоком приёме присутствовали визири и беи – высшая знать страны, главнейшая прослойка мусульманской мудрости. Поняли гости, как надо жить и кому поклоняться, набрались мудрости и святости, и мир теперь пополнится правыми знаниями во славу Аллаха.

   После отъезда американских гостей Джангархан вынес на диван своё решение:
   -Нам надо налаживать связи с Америкой. Это величайшая в мире страна, первая в мире. Дружба с Америкой обеспечит расцвет нашей страны, под их покровительством ни одна воинствующая держава не осмелится напасть на нас. Признание США гарантирует нашу стабильность.
   С мудрым ханом согласился весь диван. Они тоже позировали перед американским фотографом…