Жаворонки и совы. Глава 36

  Я повернулся и медленно пошёл к ступенькам. Ветер швырял мне в спину обрывки ссоры, становившейся всё громче. Благостный мир береговой семьи таял на глазах, как хрупкие пластинки первого льда в жарких руках ребёнка. Я усмехнулся: мой поцелуй Иуды, который я так опрометчиво подарил Марии на прощание, в один миг отдал её миру чернильной кобры. Однако мои мысли гораздо больше занимало неожиданное бегство кота, чем ссора давным-давно надоевших друг другу кузенов. Правда, и эта загадка быстро уступила место запоздалому сожалению: среди многочисленных приветов, переданных мне Марией, не было ни слова от отца.
  Уединённость этого места постепенно пропитывала меня: проводив гостей, я испытал истинное облегчение человека, вернувшегося к собственному распорядку, не требовавшему согласований хоть с кем-то из двуногих. Стоило отдохнуть, возможно, попытаться заснуть.
  Дом остывал от разговоров, как прогоревшая печь. Я поднял с пола корзину с припасами, собранными сердобольной женщиной с материка, с неожиданным удовольствием отметив отчётливое потрескивание, которое издала плетёная ручка от моего рывка. Осмотрев сокровища, я с удивлением нащупал узкое горлышко тёмно-зелёной бутылки. Сидр был кстати, но, надеюсь, Хелена не рассчитывала, что я застряну здесь до Праздника урожая. Чтобы не дать этому сбыться, я решил разделаться с нежданным подарком прямо сейчас. В поисках штопора я обвёл глазами стол и полки, затем перетряхнул кухонную мелочь в выдвижных ящиках буфета и, наконец, дёрнул дверцу нижнего отделения. Притёртое дерево с визгом подалось мне навстречу. Внутри было темно, но тусклый отблеск, вспыхнувший из самой глубины, отвечая дневному свету, подсказал мне, что я достиг своей цели. Я присел на корточки и вытянул руку, нащупывая неуловимый предмет, но, покачнувшись на неровном полу, довольно сильно ударился виском об угол дверцы.
  Если подумать, моё положение мало изменилось: как тогда, так и сейчас ты находишься где-то там, а я живу собственной жизнью. Единственное отличие заключается в том, что я больше не жду твоего прихода.
  Странные мысли приходят в голову, если ты настолько неловок. Я долго искал салфетку, чтобы вытереть висок, но засмотрелся на муравьиную тропу на стене. Блестящие, хрупкие, они сновали туда-сюда — точь-в-точь, телеги в утренней пробке на рыночной площади. Будто и вправду весь смысл жизни заключён в этом движении: вниз – ещё пустой, вверх – уже с грузом на голове.
  Я и не знал, с кем ещё, помимо Акселя, делю своё скромное жильё. Тропа растянулась на всю высоту стены. Муравьи явно переезжали: появляясь из-за плинтуса, каждый торопливо тащил наверх нехитрый скарб, исчезая в крошечном отверстии под потолком. Верно, готовятся к зиме. Стало грустно, сидра больше не хотелось. Спать, всё-таки спать. Я стёр с виска подсохшую капельку крови, сел на кровать, вздохнувшую подо мной, стянул ботинки, упираясь пальцами в пятки, и, не раздеваясь, повалился на одеяло, бросившее мне в ноздри острый запах пыли.
  Ты снилась мне такой, как в тот осенний день, когда я окончательно захлебнулся в твоих прозрачных серых глазах, спокойно и прямо смотревших на меня. Мы собирались в парк, поэтому ты была одета в серую рыбацкую куртку. Эта столь непривычная деталь твоего туалета, обычно состоявшего из более изысканной городской одежды, вдруг подчеркнула тонкость твоих черт, как грубая рама подталкивает ближе к глазам зрителя буйные краски, брошенные на холст. Мне захотелось коснуться светлых вьющихся волос, что совсем немного не доставали до плеч, и я сделал это — к своему ужасу и восторгу. Ты обернулась, с удивлением глядя на меня снизу вверх. Был ли поцелуй? Не помню. Да и не важно это. Миг полной ясности и осознания происходящего, поглотивший нас, и был тем пиком, путь с которого мог лежать только вниз.
  Я проснулся, когда сизые сумерки, будто охлаждавшие воздух на своём пути, вползали в окно. Я всё ещё избегал смотреть туда. Лёжа на спине, я ловил кожей сырой воздух, рассматривая тёмные разводы на потолке и слушая странные всхлипы, ползущие к кровати из всех углов. Пора вставать: ужинать и возвращаться к обязательствам. Шумно выдохнув, я подтянул тело к краю кровати и спустил ноги, пытаясь нащупать ботинки.
  Ледяной холод обжёг мои ступни, отвратительная влага обхватила голени, мгновенно покрыв кожу колкими мурашками. Я задохнулся и судорожно вытянул ноги обратно на постель. Страх стремительно вернул глазам способность видеть в темноте. Комната была заполнена водой до колен. Безликая масса вяло колебалась, вторя движению воды с другой стороны стены. Крышка кастрюли, сорванная с места, глухо и монотонно звякала над пятном жирной жижи, ударяясь о ножку табурета. В сложившихся обстоятельствах охватившее меня сожаление об утопленной кастрюле свежесваренного супа было лишено всякой логики, как и то, что по направлению к кровати медленно, но неотвратимо, лениво покачиваясь на едва заметной ряби, вдруг покрывшей поверхность воды, широко растопырив пальцы, ко мне плыла рука мертвеца.