Глава XII. Картауж. Семнадцатая кафисма

Глава XII. Картауж. Семнадцатая кафисма.

-А ты знаешь, что такое нумизматика? – спросил Володя Лизу, ещё когда они были молодыми студентами.
-Нет, наука какая-то, наверно что-то с философией связано.
-Наука, но только про деньги. Вернее, монеты. Нумизматик – так и переводится с греческого «монета». А вообще это коллекционирование старинных монет.
-Так я и говорю, по философии учили что-то припоминается.
-Наверно по истории тогда, если проходили.
-Никогда не слышала, у нас в местности никто не собирает деньги. В смысле копят, как средства, на книжке, или в «чулке». Ну про марки там, спичечные коробки, сигаретные пачки слышала. Мама роман-газеты выписывает, так у неё уже целый чемодан их. Складывать некуда. У меня значки есть немного дома, в старших классах собирать начала. Потом пластинки. Еще открытки с артистами собирала. В шкатулке лежат мои «бриллианты-драгоценности» - всякие бусы, заколки, серьги с простыми стеклянными бусинками, бисерные нити всевозможные, короче всякие блестяшки девичьи. Дома всё лежит. Уже и не интересно. Выросла.
-Ну значки, это интересно, можно будет посмотреть и подкопить ещё. Там поди октябрятские, пионерские, комсомольские? Вот диплом получим, значок ВУЗа дадут с синим ромбиком.
-Ну да, потом всё окончательно потеряется. Это же время, это когда ещё будет.
-Я вот думаю собирать монеты.
-У тебя что, старинные есть?
-Нет, старинные покупать нужно, знаешь какие они ценные? Можно начать с настоящих. Просто я читал, что выпуски монет разные есть, разных годов. Какие-то ещё в ходу, какие-то заменили. И это всегда обновление делается железных монет тоже. Выпускают монеты регулярные, юбилейные, памятные. Бумажные тоже собирают, но их хранить нужно, чтоб не испортились. Лучше железные собирать. Ещё и монетный двор разный бывает. Стоимость таких монет продаётся не по номиналу, а дороже, в зависимости, сколько экземпляров было выпущено так денежных знаков, какого года, к какому празднику.
-Вот не знала, что деньги могут дороже самих денег продаваться. Но коллекционировать сегодняшние – это же так долго. Это когда ещё они ценными станут, когда мы состаримся. Терпения не хватит.
Лиза по удивлялась такому занятию, да и только. Молодые, сами не работают, денег вечно нет. Какие монеты?
     Когда уже закончили учёбу и давно работали, приехав обратно в свою местность с детьми, у Володи в кармане иногда позвякивали какие-то железные копейки или рубли.
-Представляешь, мужики рассказывают, ездят на какое-то городище, копают там. Знакомые хоть по одной денежке старинной, да находят там. А я столько езжу в командировку в ту местность, ни разу не находил, попрошусь обязательно, чтоб свозили в следующий раз, - с азартом рассказывал Володя, придя с очередной рыбалки с ночёвкой. – Вот столько раз уже слышал про эту гору, а не бывал. Наши все с работы побывали, все с находками вернулись.
-Ну что там интересного? Ходить, скитаться по лесу, устанешь.
-Ну что ты, старинные вещи – это же ценность историческая. Попрошу Прохора, чтоб свозил в этот раз, если время будет этой осенью, когда хруща копать поеду.
С командировки он приехал счастливым и довольным, исполнив свою мечту.
-Вот, смотри, - Володя протягивает Лизе глиняный кусочек, - нашёл на городище. Монету не удалось найти. Все уже, значит, давно найдены.
-Интересно, - откликнулась Лиза, разглядывая черепушку то ли от чашки-плошки, толи кувшина какого, - что с ней делать теперь? Хранить что ли будешь? А куда, остальные-то кладоискатели это отдают? Мы же не историки.
-Да пока не знаю, сыновья приедут, покажу находку. Потом может и сдам.
Володя, отдохнув, перекачал с фотоаппарата фото-, и видеоотчет о командировке и другие снимки.
-Смотри, где я был.
Лиза подсела к компьютеру.
Трава. Высокая трава и громадная цветущая крапива, как в водянистых джунглях.
-Вот, видишь, мы идём, здесь поле, здесь лес. А тут мы выходим. Двухметровые заросли, выше нас, только трава качается, нас еле видно. Вот это гора. И ведь кругом нет таких зарослей, а здесь, сразу видно, что земля ухожена была, значит жили. Крапива не будет так буйно расти на пустом месте. Ну что за гора-насыпь, непонятно. Сгребли, что ли её со всех сторон или это такое укрепление было раньше?
     Лиза с интересом рассматривала видео. Володя неохотно раньше рассказывал про командировки. Очень уставший приезжал с участковых лесничеств. Так поди-ка походи пешком по непролазному лесу зимой в снег, осенью, весной в грязь. Вечно в сапогах, даже летом. В энцефалитке в жару от клещей. То снег в лицо, то дождь, то комары с мошками, паутами и другим гнусом. И не по тропинкам-дорожкам, а напропалую через завалы. По гарям, после пожаров. По буреломам, после ветровалов. А то ещё заставляют пописывать по актам то, чего нет.
   А тут видео. Сама-то давно уже Лиза по лесу не ходила. Болячек накопилось, в первую очередь аллергия на луговые травы отравила всё восхищение от лесных прогулок.
     Гора высокая, длинненькая и вся заросшая. Справа, откуда снимается видео – березняк. Густые ряды белых стройных ног высоких берёзок. Сбоку видно, что по одной стороне ствола берёз ползёт лишайник. Меж берёз просматривается далеко горизонт, трава под ногами берёз невысокая, мягкая, цветущая. Коряг и бурелома особо не наблюдается. Или спрятаны под невысоким цветущим ковром. И вообще, день солнечный и освещение такое яркое, как будто специальные софиты подсвечивают с той стороны горки. Как будто там, за горой песочный пляж и море, ну хотя бы зеркальное озеро. У самого подножия горки лежат несколько крупных поваленных деревьев, а выше, по ходу, как поднимаются лесные кладоискатели, навалены крупные ветки. Но через всю эту хворостяную подстилку густо лезет та самая крапива, которую и видно глазом сразу, в которой и скрываются уходящие выше лесники. Вот один мужчина зачерпнул в горсть земли – сухой чернозём. Высыпал медленно с руки, показывая в камеру. Как на огороде у родителей, где они почти век удобряли землю.
     Вот они поднялись на высокую точку, перевалили и стали спускаться, опять спрятавшись в двухметровой крапиве и малиннике. Солнце засветило камеру. Нет, здесь не пляж, и не озеро. Такой же лес, но нет, не белые ножки деревьев, а потемневшие. Это осинник, липа, по краям черёмуха, рябина. На завалах горы остаются лежать поваленные крупные деревья, покрытые слоем зелёного мха. Кругом кусты, кусты. Вот остатки от крупного ствола, выеденного изнутри временем, почерневшего, но упорным полукругом пустоты стоящего около горы, чёрным монументом прошлому. Издалека он показался обугленным горельником, нет.
     Мужчины бойко пролазили через буераки веток, сучьев, через жалящую высоченную зелёную охранницу прошлых веков. Пересекали, поднимались и спускались с шестидесятиметровой в длину и двенадцатиметровой в высоту насыпи. Именно насыпи-крепости. Ведь гора – это из камня. А это земляной холм посреди лесной чащобы. Ни дорог тебе, ни тропин. Спустившись в последний раз, лесные туристы направились к недалеко спокойно стоящим, покуривающим и ожидающим новеньких посетителей древности, группе из двух лесников в пятнистых камуфляжах и низкого, средних лет тёмноволосого мужчины-проводника. Понятно, без местного населения, сюда не найти дорогу, если не ходишь каждый день. Хотя может быть это и женщина. В защитном костюме и не поймёшь, кто это. Вогулки-женщины в возрасте становятся грубее, тем более, если живут в природе, без цивилизации.
-А сколько вы ехали туда, где это?
-Ну, от Половинки достаточно долго, может час на УАЗике, потом пешком, а от дороги не сильно далеко шли. А там вдали речка есть, на видео не видно, я только гору снимал. Такое ощущение, что перед горой была раньше или дорога, или поле, потому что лес не сильно заросший.
-Может Ушенья, Ущенья или Учинья?
-Наверно. Но там какая-то деревня или дома видно.
-Тогда от Половинки в сторону Дальнего что ли ехали? Может Сатыгу старую видно.
-Не спрашивал, что там вдалеке. Так Сатыгу в семидесятых закрыли.
-Ну и хорошо, что монетку не взял оттуда. Если что-то прибудет так просто, то и жди, что отнимется. Деньги – это такая штука. Тем более – вдруг это монетки - подношение их духам. И брать их нельзя, болезнь нападёт.
-Ну не начинай придумывать. Деньги никогда не помешают, тем более ценные. Ну не свезло мне. Зато походил по облакам древности.
-Не лень ноги мучать, лучше бы отдохнул лишний раз. И где это вообще находится?
-В Урайское лесничество ездил, говорю. Это наш ещё, Кондинский район, около Половинки.
-Не слышала раньше про городище, родилась здесь.
     Кондинская столица, город Картауж (а вернее произносится Картауш, так как в произношении вогульского языка, звука «ж» нет), наверно располагался на реке Ушенье. Переводится как «городская речка», «укреплённый дом-городок». А «уж» или «уш» - по-мансийски «городок». Это речка, впадающая в Сатыгинский туман. Четыре дня пути от Пелыма или три дня на лошадях.
     В столице Конды, городе Картауж, в XVII веке всё ещё продолжают жить и «рядовых наших вогулич ведают» мурзы, потомки Кондинского князя Агая «братья» - дядья, двоюродные братья – детей старшего сына Агая Азыпки - Василия и Фёдора Кондинских (принявших крещение). Василий считал себя суверенным владыкой Конды. Он принимал с поданных Большой Конды ясак, считал своими правами на угодья реке-Тавде, ходил торговать, считал своими подданными вогуличей, торговал вогулок татарам. Не ходили в Пелым, слушать слово от государя. Так пишется в Документах, описаниях, записках путешественников, воспоминаниях «Кондинский край XVI – начала XX в.». И только в конце XVII века городок перестал выполнять роль резиденции потомков правящего рода. В «Чертёжной книге» Сибири (1699-1701 года) на месте на реке Картауж – Картаужский Туман – река Ах, отмечено «городище осыпано место, вогульско пусто» и ещё «городище осыпано» указано на карте Ремезова – на притоке Конды реки Ужинье – наверно это и есть Высокая Гора на Учинье за посёлком Половинка. Центральная часть городища Высокая Гора представляет собой осыпь дома-крепости. Был и небольшой укреплённый посад, существовал в историческом Картауже.
     Малодоступной была Большая Конда. После смерти Василия и Фёдора Кондинских, править начали потомки младшего сына Агая, потомки мурзы Ортюги. Ограничивалось общение с Москвой – отправкой ясака. И то, в тысяча шестьсот пятьдесят четвёртом году, сам внук последнего князя Агая (мурза Иван Ортюгин), сам собирал у себя в юртах ясак, а в Пелым присылал часть. Но служивые люди могли проникнуть сюда лишь с опаской, боясь бесчинства вогуличей, князей, которые стреляют из лука служилых и сами режутся ножами, побиваются меж собой.
     В тысяча шестьсот шестидесятых годах – упоминается брат Ивана, Отя Ортюгин. А в тысяча шестьсот восьмидесятом – их наследник Кынча (крещённый Семеон) отмечен грамотой в княжеском достоинстве, а у Ремезова на чертеже отмечено «юрт большой Кондинской, живет князец». Дальше, в начале XVIII –XIX века упоминаются князь Сатыга (в крещении Григорий) и его потомки (сын Сатыги князец Осин Григорий и его сын Влас и Иван, праправнук Сатыги Александр Сатыгин), что княжили в Большой Конде.
     В сказаниях и былинах народов нашего Кондинского края, было единство в случае опасности между народами Малой, Большой и Средней Конды (остяками и вогулами). Богатыри и население Кари-поспат-воша с Нижней Конды в случае опасности укрываются в городке князя-богатыря Евира Харада-воше (Картауже), где совместно сражаются.
     Наследование власти в Пелымском и Кондинском княжестве осуществлялось по одной старшей линии «большие князья», представители этих княжецких семей по младшей линии носили титулы мурз. Кондинская династия была одного рода с пелымской.
     Так, проговаривается в Документах, описаниях, записках путешественников, воспоминаниях «Кондинский край XVI – начала XX в.», что при возвращении Ермаковского отряда на Русь, через вогульские княжества, низовья Тавды, в Пелыме казаков ждали вогульские воины. Жён и детей пелымский князь Патлик заблаговременно отправил на реку Конду. Наверно, думается, здесь и подразумевается город Картауж, укрытый тайгой, но в трёх днях пути на лошадях от Пелыма. На то и было содружество Пелымско-Кондинского княжества.
     А в тысяча пятьсот девяносто четвёртом году, зимой, московский князь с ратью и примкнувшими кодскими (берёзовскими остяками) дошли до столицы Кондинского княжества, города Картаужа. Князя Агая, его сына Азыбку и брата Касякму взяли, людей побили, забрав казну и имущество. Дочь князя, девку забрали остяки себе. Удар был только по Болшой Конде, Малая Конда ясак платила. У мурзы Курманака Танаева (сына младшего брата Агая) убили отца и мать, а жену и детей забрали к себе в юрты кодский князь в холопы служить. А выдал князя Агая его брат, перебежавший в Кодское княжество ранее.
    В описаниях живота (имущества) княжества даётся представление о достатке княжеского двора. Это два венчика серебряные (головные украшения – ободки), две цепочки серебряные, лошка серебряная, у неё семь блях серебряных, браслет серебряный, чарка серебряная, четыреста двадцать шесть соболей, тринадцать чёрных, бурых и красных лисиц, шестьдесят один бобёр, тысяча белок, завесь шёлковой ткани, с двухсторонней шёлковой узорчатой отделкой.
    Произведя набег на Кондинское княжество, разграбив Картауж, удалось победить и Пелымского князя. Так Малую и Большую Конду передали в Пелымский уезд, куда позже вошла и Леушинская волость в тысяча шестьсот пятнадцатом году. Четыря Досаева «с усть Конды», Курманака Танаева, Ортюгу Агаева и Елига Елика обвиняли в смуте о нападении на кодских князей в отместку за побитых своих вогуличей. Четыря пытались арестовать Тобольские власти. Обвинение не подтвердилось, и им разрешено жить в Картауже.
     Хотя первые угорские княжества образовывались (упоминались) в XII веке. А образовалось княжество Югры вследствие интенсивной торговли мехом. Самое раннее упоминание о Картауже – в конце XVвека, во времена югорских походов московских воевод за Урал. У зятя вогульского князя Асыки, князя Пыткея было правление в городе Картауже. Он организовывал мирные договоры, вместе с югорскими князьями, с вымскими (пермскими) Петром и Фёдором, выкупал югорских князей из плена (Вычегодско-вымская летопись). По сообщению Устюжской летописи, Юмшан, сын Пелымского Асыки, приехал с грамотой заключать мир, после разгрома вогуличей в тысяча четыреста восемьдесят третьем году, вместе с сибирским князем Лятиком, который по имени тоже является вогулом, и некоторые исследователи считают его представителем Кондинской княжеской династии. Только при освоение русскими мест Кондинских, югорских стало известно о таких народностях как ханты и вогулы, местах Кондинских, Пелымских.
     Самое интересное, Кондинское княжество было небольшим, не самым крупным, не самым известным. И было присоединено к Пелымскому, более крупному, значимому, ближе располагающемуся к торговым путям на Тобольск, Пермь, Ивдель, Туринск. Две дороги было на «большую землю», и все они сходились в Пелыме. Из Пелыма – на Поволжье, а оттуда по всему Востоку уходила сибирская пушнина. Но Кондинское княжество осталось в веках. Пелымскими князьями русские князья себя не называли, а вот Кондинскими и Обдорскими себя именовали и Иван Грозный, и его отец, и Николай Второй.