Д. Часть четвёртая. Глава третья. 2

     В субботу, впервые за долгое время, Дмитрий позволил себе поблажку и провалялся в постели аж до десяти утра. Он имел на это право, как чисто человеческое, так и профессиональное. У настоящих следователей, конечно, не бывает выходных дней, однако выходные часы они могут себе иногда позволить. Тем более в тот момент, когда в деле наконец-то наметился прогресс. Пусть и небольшой, пусть и основанный скорее на предположениях, но всё-таки прогресс. И не в одном только направлении, а сразу в нескольких. Вчера вечером пришли результаты вскрытия: последняя жертва, вне всякого сомнения, умерла от удушенья, и факты это подтверждали. Убийца не использовал перчаток, и по следам на шее Дарины можно было кое-что сказать о размере его ладоней. Теперь предстояло понять, что же всё-таки случилось с четырьмя первыми девушками, точнее говоря, как именно они были убиты. Однако и на этом изначально тупиковом пути наметился прогресс. Вчера вечером Сергей Долькин неожиданно заявил:
     – Думаю, я знаю человека, который сможет эту загадку разгадать.
     – Кто же он?
     – Один мой знакомый доктор. Ну то есть как доктор, не практикующий, в своё время не закончил ординатуру. Халтурщик, конечно, и мошенник отменный, но с талантом. Есть у него некоторые идейки, которые могли бы считаться гениальными, в иных условиях.
     – И что, у него есть опыт в криминалистике?
     – Нет, конечно, да не в том дело. Мы с ним давеча пересеклись, перекинулись парой слов, пожаловался я ему на нашу неприятности... Он сразу заинтересовался смертью, которую не могут объяснить эксперты. И заявил, что, по его мнению, всё дело в психологическом воздействии.
     – Веское заявление, – скривился Дмитрий.
     – Знаю, звучит не очень, но поверь, ему палец в рот не клади. Понимает побольше многих признанных спецов. Он просил меня дать ему возможность одним глазком взглянуть на тела.
     – Ну вот ещё! И ты согласился?
     – Сказал, что подумаю. В конце концов, это не так трудно организовать. Вреда не будет, а польза вполне возможна…
     – Ну, не знаю, тебе виднее. Таких проблем нам сейчас только не хватало. Несанкционированный доступ в морг… Хотя, если результат будет, то плевать.
     Долькин удовлетворённо потёр руки.
     – Вот и славно, тогда я шепну пару слов нужным людям, чтобы его пропустили. Нам сейчас никакая помощь лишней не будет.
     – Что там с Долежаевым?
     Сергей вздохнул и покрутил головой.
     – Сложно всё с этим фруктом. Всё-таки помощник мэра, так просто не подступишься. О дочери своей он разговаривать наотрез отказался. Заявил, что сам способен её защитить. Заметно разнервничался. Думаю, тут всё ясно, дочку свою он тогда откупил. Но всеми доступными способами будет себя и её выгораживать. И ни за что не поверит, что ей может угрожать опасность. Он прямо назвал это чушью. Оно и понятно, какие у нас доказательства? Текст Библии? Сами понимаете, какой нормальный человек в это поверит.
     – Но ты, кажется, всё-таки поверил? – с любопытством спросил Дмитрий.
     Долькин развёл руками.
     – Поневоле, Дмитрий Дмитриевич, поневоле. Рабочая версия – она и есть рабочая версия. Спроси меня хоть сейчас, разумным ли кажется такое объяснение, и я скажу, что нет, бред какой-то. Но этот ваш Денис бывает иногда очень убедительным. К тому же, раз вы приняли его версию, что мне остаётся делать? Я ваш подчинённый.
     – Ну, будет тебе, Серёжа, какой ты подчинённый? Мы напарники, не забывай. И если по гамбургскому счёту, это я должен был бы быть твоим подчинённым. Просто я считаю, что раз уж мы взялись за эту версию, метаться не стоит, тем более подтверждения пошли. Не слишком много, но они есть.
     – Вы думаете, всё завязано на эту тусовку у Драгуновых?
     Селезнёв рассмеялся. Впервые за долгое время.
     – Тусовку! Не знал, что ты употребляешь такие слова, Серёжа. Хотя ты прав, тусовка и есть, собрания ради собраний. Ни уму, ни сердцу, сходятся, потому что так заведено, такие правила в их мире. Но знаешь, мне кажется, наш пострел снова оказался прав, связь есть. И дело не только в фактах, их как раз совсем немного, к прокурору с ними не пойдёшь. Дело в… я бы сказал, в атмосфере. В тех взглядах, которые они кидали на меня и друг на друга.
     – Хотите сказать, они что-то знают.
     – Не уверен, что именно знают. Скорее, догадываются или просто чувствуют, чуют опасность рядом. Думаю, он там, наш клиент, он один из них, и этой девочке действительно грозит опасность. Хотя какая она девочка. Я бы таких девочек с лёгкой совестью отправлял по этапу. Но это только моё, профессионально искажённое мнение. Обычные люди нашли бы слова в её защиту…
     На этом пункте своих воспоминаний о событиях вчерашнего дня Дмитрий повернул голову на подушке и посмотрел на спавшую рядом Катю. Она дышала очень тихо, слегка приоткрыв рот, и казалась сейчас особенно беззащитной. Ему вспомнились последние события их жизни, их собственной жизни, не связанные ни с его работой, ни с его проблемами. Их оказалось мало, так ничтожно мало по сравнению со всеми расследованиями, доследованиями, следственными экспериментами, бумажной работой, и прочим, и прочим, что отнимало, безжалостно отнимало время. Сколько часов в день они видели друг друга? Семь, восемь? А ведь надо ещё вычесть сон. А отпуска? Разве был у него за последние пять-шесть лет полноценный отпуск? Какие-то урывки, ошмётки дней, когда он даже расслабиться полноценно не мог, что уж там говорить о внимании, которое следовало уделять жене! Катя почти никогда не жаловалась, если не считать последнего времени. Соглашалась, что он занят очень важным и нужным другим людям делом. Молчала, терпела, держала в себе. Это, конечно, неправильно, совсем неправильно. Следовало гораздо раньше поговорить с ней по душам, выяснить отношения, поссориться, в конце концов. А он откладывал на потом, ведь было столько важных дел, требовавших его участия. Да и сейчас, разве что-то принципиально изменилось? Он ведёт расследование всей своей жизни, и оно висит на волоске. Даже странно, что именно в такой момент они с Катей начали, наконец, движение навстречу друг другу. Окажется ли оно началом чего-то большего или так и затихнет, отдав недолгую дань инерции? Вопросы, вопросы, их всегда так много. Что он сделал для того, чтобы найти правильные ответы?
     Следователь по особо важным делам тихонько, чтобы не разбудить жену, вздохнул и повернулся на другой бок. Ставить вопросы было нелегко, но необходимо. Будущее их совместной жизни казалось ему сейчас слишком неопределённым. Стоит признать, что он давно уже превратился в карьериста. Это произошло как-то незаметно, по чуть-чуть, медленный яд, всё сильнее отравлявший кровь, постепенно достиг максимально возможной концентрации. Если Осадчий выполнит свою угрозу (а от самого Осадчего тут не так уж много зависит), и Дмитрия с позором выгонят из органов, куда он пойдёт, что станет делать? Ведь ничего другого он не умел, всю свою энергию и время вкладывал в совершенствование талантов следака. Окажись они невостребованными, и всё, конец. О какой-то там перспективе для семьи можно будет с чистой совестью забыть. Но ведь и в противном случае ничего хорошего ждать не приходится. Положим, он раскроет дело, поймает убийцу, получит заслуженные лавры и повышение по службе. Разве мыслимо тогда будет остановиться, начать уделять меньше внимания карьере и успокоиться на достигнутом? Чем выше поднимаешься, тем выше хочется. Это как наркотик, тебе требуется всё большая и большая доза. Пока, наконец, не наступает полный упадок сил и ты либо бросаешь раз и навсегда, либо лишаешься жизни, в прямом или переносном смысле. Такого ли исхода следует ему ждать? Или лучше остановиться сейчас, ради Кати, ради их будущего? Но если остановиться, бросить всё, то чем же ему тогда заниматься, как зарабатывать на жизнь? Ведь, откровенно говоря, ничего больше он в жизни делать не умеет, слишком много времени было отдано уголовному розыску. Учиться уже поздно, да и не лежит ни к чему другому у него душа… Какой-то тупик, плотно закрытая дверь, а ключ потерян давно и безвозвратно.
     “Кризис среднего возраста у меня, что ли? – с неудовольствием подумал следователь. – Рановато вроде… хотя кто его знает, когда он начинается. Может, не стоит сейчас забивать себе этим голову? Очень уж неподходящее время. Вот когда это дело закончится – тем или иным образом, – тогда и можно будет подумать, обсудить всё с Катей, принять взвешенное решение. А сейчас я слишком возбуждён всеми этими событиями, не могу мыслить ясно… Нет, нужно время, время, и успех. Ведь успех многое искупает и примиряет. Удалось бы только его достичь!”