Сашка. Роман 11-15

         
                11

 Виктор возился с детьми, или был рядом с ней. И постоянно отмахивался от картины, увиденной около копны. Иногда думал, что необыкновенная страсть по ночам  –  это результат только стресса.  В голове его металось: «Очнись! Не верь!» 
Подошёл день отъезда. У Рязанцевых  собралось очень много гостей. Отсутствовал лишь заболевший  Рязанцев.  В комнате два стола поставили, но тарелки лишней некуда было воткнуть: так постарались стряпухи. Василиса вертелась в кухне: то доставала из шкафа бутылки, то убирала. Ефим сел напротив сына, помалкивал, трогал бородку и косился через открытую дверь на Василису.
- Нечаво, – махнул ей рукой, – подавай жидкость.
- Полины  нет, - прошептала Агафья Кирилловна.
- Правда... - буркнул Ефим. - Погоди! – повернулся к жене. 
Та вернула бутылки в шкаф, предварительно осушив полстакана водки.
- Вот и я! – пришла, улыбаясь, Полина, с ней Зина, дочь.
Полина у Агафьи Кирилловны старшая, ей  тридцать пять. Но оставалась, как в юности, весёлой. Картофельный нос, искорки в глазах – всё  показывало на характер очень лёгкий. Разглядывая гостей, она воскликнула:
 - Всем присутствующим доброго здравия!
- И тебе, Полина! - пробасил Ефим. - Анна, Мань, Зинка, идите с детьми в ограду, нечего мешать!
Анна, фыркнув, щёлкнула по носу Сашку за то, что тот влез в тарелку рукой, потом подняла его на руки, а Зинке, тринадцатилетней худощавой девочке, показала на Вовку, сползшего с печи; детвора подалась во двор.
- В сторонку дальнюю провожаем, - поднялся Ефим. – Всех дождались. Старуха,  подавай!
Поглядывая на супругу, Виктор подумал: «Оставляю одну, что-то будет?» Она думала своё: «Саша интересней Виктора, но мой ребяток наших  любит, и меня всякую». 
- О чём, Ксюша,  думаешь? - спросил Виктор.
Она, вздрогнув, опустила глаза и  проворковала:
- Помни, Витя, ты сынам нужен и мне…-  Может,  в эту минуту сама верила, что будет ждать мужа как  положено супруге.
В дверь всунулся Вовка. «Дайте конфет» - попросил. Ксения насыпала ему в ладони пряников и конфет. Ефим рукой дрожащей поднял стакан и произнёс речь:
- Выпьем за солдата, пусть дослуживает и   возвращается!
- Полина, Ксения, поддержим! - пошатываясь, потянулась через стол Василиса, в руке стакан сжимая.             
« Выпили по первой, выпьем по второй…» - Агафья Кирилловна песню завела.               
С улыбкою подпела Полина. Потом пели: « Скакал ка-а-зак через долину…» А следующую песню пели и дети, пришедшие со двора: «По-заростали стёжки-дорожки, где про-о-о-ходили милого ножки». Еремеиху язык слушаться перестал, она убралась на крыльцо.

Провожали Виктора Ксения, Ефим и Анна. Он поцеловал спящих мальчиков; с порога рукой помахала ему  Агафья Кирилловна.
Впереди шёл Ефим, следом, Анна, с чемоданом. Она всё оглядывалась на разговаривающих супругов. Нарисовались на фоне неба вершины берёз, облитые лунным светом: подходили к роще. Виктор вздохнул.
- Не вспоминай, - шепнула Ксения. – Глупость    совершила... – И, добавила:- Слышала, Сашка уехал.
- Не опоздали? - заволновался Ефим около перрона.
- Половина первого, а поезд в час, - Анна села на скамью, под часами.
- Витя в чужую сторону уедет, - растрогался Ефим.
- У нас одна страна - советская, - возразила Анна.
- Цыц, коза! – шикнул Ефим.- Веду речь о земле, на которой Витя наш родился, понятно?

Послышался гудок, ударил свет прожектора по рельсам; пыхтя, паровоз стал.
- Дождёшься ли? -  Виктор  глянул на Ксению.
 Из репродуктора объявили о стоянке. Виктор облобызал отца, потом Анну, потом Ксению:
- Ты навсегда в моём сердце... – шепнул он.
- Буду  ждать… - шепнула она.
Он долго целовал опьяняющие губы. Поезд дёрнулся; Виктор запрыгнул на подножку.
- Прощайте! – крикнул.
- Уехал…-  сказала, всхлипнув, Анна.
Возвращались провожающие в молчании. У ограды Ефим спросил Ксению:
- Зайдёшь к нам? - с устатку тяпнем.
- Не хочу, - услышал.
- Как знаешь… -  махнул рукою.

                12

Виктор, стоя на ступеньках вагона, долго смотрел на огоньки города. Когда проехали полустанок,  он вошёл в тамбур. Заспанный проводник, с длинными усами, глянул на его билет. «Подожди...» - вынес из каморки  постель. Закрывшись в купе, Виктор расстелил  простынь. В чемодане поискал фото жены. Не нашёл: видно, в спешке дома позабыл. Зато, всунутая в носок, лежала в чемодане бутылка водки. Вынув сверток с едой, он наполнил доверху кружку. Вздохнув, выпил, и почувствовал тепло приятное в теле. Немного поел и лёг. Постукивание колёс его усыпило.
Пробудился от стука и шагов в вагоне. За окном светились огни станции. Прочёл: НОВОСИБИРСК. В купе вошёл усатый проводник, переминаясь, спросил:
- Поспали?
- Отдохнул, - улыбнулся Виктор. - Выпьете? – предложил, увидев, что проводник внимательно смотрит на бутылку.
- Можно бы, - промямлил тот. – Только служба, чёрт её подери. А то б того...
- Службе не повредит, - сказал Виктор и опростал бутылку. - Присаживайтесь.
- Боюсь, одному мне не пойдёт.
- Представляете, - Виктор продолжил беседу,- бутылка в чемодане оказалась у меня случайно.
- Доживаю пятый десяток, а ни одна бутылка не попала ко мне случайно, - сказал, улыбаясь, усатый. – А может, попадёт ещё когда...- Крякнув, он выпил до дна.
Вагон дёрнулся. Проводник смотрел в окно,  жуя хлеб. В купе вошла женщина, с чемоданчиком и  сумочкой. Поставив чемодан на пол, она показала  билет.
- Подумала, что вагон без проводника, - съехидничала, и добавила. - Еду до Москвы.
Виктор глянул на попутчицу. Острый носик, синие глаза, подкрашенные брови и губы, букли кокетливо лежали на висках.
- Не скучно будет, -  подмигнул Виктору усатый.      
Женщина решила переодеться; Виктор ушёл в тамбур, и там закурил. Сквозило, холодный ветер  обдувал ему голову, в которой ползли мрачные мысли. Убегая от них, Виктор вернулся в купе. Проводник разливал по стаканам плохо заваренный чай. Вошла в купе лотошница. Виктор купил бутерброды – себе и даме. Она, поблагодарив за угощение, поинтересовалась о цели его путешествия. Удовлетворившись ответом, открыла книгу, но всё посматривала на Виктора, видимо, желая знакомство продолжить. Однако Виктора не покидали мысли о доме. После пары остановок вошёл в купе усач.
- А что вы по углам, а, молодые люди? Поиграем  в карты?
- С удовольствием, - оживилась  женщина.
- На столике неудобно, - сказал Виктор, и расположил чемодан себе и проводнику на коленях.
- Ко мне обращайтесь - просто Евсеич, - сказал усач, доставая из кармана карты. От него пахло водкой, луком и ещё чем-то неопределённым. - А вы кто? – глянул на женщину.
- Я?  Просто Римма.
- А вы?
- Виктор.
- А кто дураком  останется? - спросил Евсеич шутливо.
- Я останусь, -  вздохнула Римма, стрелки бровей её поднялись. – Я мало в карты играла.
- А я столько сыграл, сколько Витя на самолёте не летал, ха-ха-ха, - потешался Евсеич.
- К примеру, я не летала на самолёте, - призналась Римма.
- Понял, не летали, - сказал Евсеич и показал шестёрку.- Как-то с парочкой играли, так, представьте,  жена его, когда проиграла, колоду выкинула в окно. Купил новую.
- Товарищ, вы не совсем правильно кроете,  - Виктор улыбнулся женщине.
- Этак не лезет, - подтвердил Евсеич и подкинул козыря.
- Осталась...- сказала, губы сжав, Римма.
- Сдавайте, -  подал ей карты Евсеич.
- Я покурю. - Виктор почувствовал беспокойство.
Вышел в тамбур. А там будто превратился сам в перестук колёс.

                13

В кухню, где на лавке дремала Агафья Кирилловна, вбежала, запыхавшись, Еремеиха:
- Поднимайся, сватья! – позвала. – Война! По радио сказали... С немцами!
Агафья Кирилловна, заморгала часто.
- Как жить будем, сватья? - простонала  Василиса.
- Тяжко будет… - Агафья Кирилловна подала голос. –  Но враг не столкнёт нас с земли нашей русской, больно глубоко врылись мы в неё, всё тут наше – и пот и кровь.
- Так города отдают! - вскрикнула Василиса.
- Вернут! - сыны наши драться пойдут  - Васька, Витька и другие. Не отдадут они врагу матерей и детишек.
Запищал Сашка. «Неужели что-то понял?» - мелькнула в голове у бабки глупая мысль. Взглянула - бог мой! - голова его в поддувале, и он её тянет, попискивая.  Бабка сама с трудом освободила ему вымазанную в сажу голову.
- От немцев  спрятался? – сил хватило у неё пошутить.
Пришла Анна. Василиса уже убралась, причитая.
- Мама! – решительно сказала Анна. - Агафья Кирилловна повернулась к дочке. - Я еду на фронт!
- На фронт? - переспросила мать.
- Комсомольцы  записываются добровольцами.
- А здесь фронту нельзя помочь? - подступила к ней старуха.- На Ксюшку надежды нет, Семён постоянно болеет. И куда с малыми мне деваться?
- Комсомол направит, поеду, - Анна пожалела мать и сказала это уже не так решительно.
- Когда направит, тогда и думать будем, - примирительно сказала Агафья Кирилловна.- Пойми, Анюта, и тут фронт, кто поможет красноармейцам, если заводы разбегутся?
- Говорят, мины выпускать будем.
- Мины не помощь?
- Помощь, мама, помощь, - смирилась Анна.

На Запад шли эшелоны с добровольцами и мобилизованными. Война и в тылу тревожную создала обстановку. На привычную жизнь, как вьюга на луг, накатилось что-то жуткое. «Война, война» -  слышалось  в городе. В это слово упирались,  как в бетон, улыбки, мысли. Тень легла на души горожан. Мечты, планы - всё на потом, а на сегодня осталось одно – помочь Красной армии. Полуголодные,  трудились горожане на шахтах, заводах иногда по две смены подряд.
Анна  упала на постель.
- Болеет… - показал пальцем на неё Вовка.
- Все нынче, Вова, болеют, - глубоко вздохнула Агафья Кирилловна.- Кончится война, все тогда поправятся, и деда выздоровеет. - Улыбнулась.

Тяжёлые потянулись дни. Гитлеровцы приблизились к Москве. В шахтёрском городе замелькали треугольные письма. Одно из них принесло беду к соседке Агафьи Кирилловны. Соседка кричала, запершись дома. Слыша её крик, плакала Агафья Кирилловна, шмыгали носами ребятишки. Наведалась  к соседке Василиса, но та дверь ей не открыла, только  всё кричала: «Ой, убили Женю, ой, сынка…» Анне не спалось. Придя с работы, она металась, как одержимая.
- Аня,  не заболела? - спросила мать.
- Нет, жаль Женю, мы же росли вместе…- всхлипывая, ответила Анна. И, опустив голову,  задрожала. 

                14

        За рядами «колючки»  окопался полк, в котором нёс службу Виктор Ерёмин. Землянка пропахла хвоёй. Виктору это напомнило ночёвки прежние в тайге. Сунув ладонь под голову, он лежал на колючих ветках. После ночных ползаний по тылам фашистов приятно было вот так  расслабиться. Устал он за последние дни, которые на фронте отмеряет не календарь, а понимание, что судьба отмерила бойцу ещё один, может быть и небольшой,  отрезок жизни. «Влетит, однако…» - подумал он, припомнив недавнее событие.
Группе разведчиков долго не удавалось добыть «языка», но когда утащили зазевавшегося немца, Виктор рассекретил группу. Не сдержался, когда разведчики наткнулись в темноте на немецкую землянку, куда ныряли офицерские фуражки. Приказав бойцам уводить пленного, Виктор вполз на травянистый бугор, откуда кинул гранату в гадючье логово. «Фрицев» накрыл, но могли лишиться «языка» и  погибнуть. Хорошо,  что обошлось, это успокаивало. «Зато стольких гадов уложил», - подумал Виктор, проваливаясь в сон.
Разбудил его грохот; вскочив, он бросился к выходу. Но отбежать далеко не сумел: раздался новый взрыв.  Виктора сбило с ног воздушной волной. Глянул – на месте землянки воронка. И ещё раз бабахнуло;  Виктора кинуло в сторону. И засыпало землёй. Кое-как выполз. И почувствовал тишину. Только ноги чувствовали  дрожанье земли. Коршунами вверху кружили немецкие самолёты. Сгибаясь, Виктор побрёл по траншее и наткнулся на группу красноармейцев, спасавшихся от бомбёжки. Подсев к бойцам, он дрожащими пальцами свернул  цигарку. Молодой солдат что-то сказал, поднося горящую спичку. «Как рыба, открыл рот и молчит», - подумал Виктор, и понял, что оглох.

По траншее, сгибаясь, шёл офицер. Подойдя к Виктору, что-то сказал. Виктор не расслышал. Офицер глянул на него недоумённо. Понял, когда Виктор  показал ему на уши. Тогда офицер махнул Виктору рукой, чтобы шёл за ним.
У карты, в блиндаже, освещённом керосинкой, беседовали командиры. Виктор стал у порога.                  
- Ерёмин,  подойди, - приказал полковник.
- Извиняюсь, совсем не слышу, - откозыряв, доложил Виктор.
- Что со слухом? - крикнул  полковник.
- Оглушило. Взрыв…  - обрадовавшись, что расслышал командира, ответил Виктор.  Его качнуло.
- Контузия, – сказал полковник, покачав головой, и крикнул: - Так это ты немецкий штаб накрыл?
- Кажется…  Случайно… 
- Молодчина! – похвалил полковник, улыбаясь. – Больше бы таких нам случайностей. Поздравляю,  представлен будешь к награде.- Пожал Виктору руку.

                15   

Сашка смотрел с крыльца на девочку, открывшую калитку. Малышка, увидев его, показала язык. И убежала. Жизненное пространство Сашкино ограничено было пока что старой оградой. Главное событие в жизни его произошло совсем недавно, когда чужие пацаны залезли в огород, а бабушка, - вообще-то добрая: суёт ему хлебушек в рот,  - побежала с прутом за ними. Сашка от бабушки слышал, что его папа воюет, и говорил всем, кто его как-то обижал: «Папа игрушку привезёт, тебе не дам поиграть …»

Василиса вошла в калитку, держа конфетку в руке. Но, увидев что-то, возвратилась.
- Старик,  подойди! – позвала она мужа.
- Чего тебе?- спросил Ефим грубо, однако сошёл с крыльца; фартук сполз у него до колен.
- Кто-то отъезжает у Агафьи: чемодан стоит у крыльца.
- Некому отъезжать, - сказал Ефим. - Может, прибыл кто.
- Побегу...
- На кого ребят покидаешь… - услышала она Агафью Кирилловну.
- Что стряслось, сватья? –  спросила Василиса.
- Дочь уезжает... - дрожа губами, сказала Агафья Кирилловна.
-  Куда черти понесли? - выпалила Василиса. - В голову стукнуло!
Ксения металась из кухни в комнату, толкая тряпки  в сумку.
- На кассе сидит, - сама себе прошептала Василиса,- деньги на дорогу есть... Гляди, сватья,  не потянули бы тебя и Семёна, – обратилась к Агафье Кирилловне.
- Куда потянули? За что?
- А за то, - упёрлась Василиса. – Может, чего  натворила касатка, и теперь дёру даёт. На кого сынов  покидаешь,  Ксюша? - Обратилась она к снохе.
-  Перестаньте долбить! - крикнула та из комнаты.
- Змея подколодная, шипит, а стоит всё на своём... – бросила Агафья Кирилловна.
С сумкой в руке, выскочила из комнаты Ксения. Кинув на ходу: «до свиданья, напишу... », она срыгнула с сумкой в руке с крыльца, чмокнула на ходу Сашку в щёку и, подхватив чемодан, засеменила к станции.