Конец високосного года 58

Крестиков я не ставлю - тут она не права. Но дело вот в чём. Мне действительно, давали прогноз не больше пяти лет. И не потому, что всё у меня плохо, и организм не справляется с дыханием, кровообращением, с какими-то другими функциями, а просто потому, что с электрической нестабильностью миокарда поделать они ничего не могут, а электрическая нестабильность - это такая штука, что рано или поздно замкнёт. И тогда сердце у меня встанет. Или я впаду в кому, из которой не выбраться. Самое обидное, что при всём при том я чувствую себя неплохо: вожу машину, бегаю по утрам, гоняю на мотоцикле, хотя вообще-то при моей электрической нестабильности права у меня надо бы было отобрать. Но о ней никто, кроме наших, не знает, и я никому не говорю – Мистер Стеклянная Совесть, как меня обозвала Кадди, малость помутнел со временем. Хотя, пожалуй, Рики Чейз катать лишний раз, действительно, не надо бы. Потом, я не соблюдаю никакой диеты, если и пью таблетки, то только антикоагулянты и иммунокорректоры, чтобы не отторгалось пересаженное сердце, могу и вина выпить, только не напиваться, потому что с перепоя приступы сонного апноэ у меня становятся угрожающе длинными, веду, что называется, активный образ жизни, работаю, администрирую, даже немножко оперирую. Живу. Чувствую себя живым. А смерть висит надо мной на волоске. Как тот меч над Дамоклесом. И его падение вопрос вероятности. Достаточно высокой. Такой, что за пять лет по прогнозам специалистов она уж как-нибудь точно реализуется - может, завтра, может быть, в следующий новый год, может быть, позже. Но за пять лет успеет- это мне было сказано совершенно точно. А три года уже прошло. И когда я об этом вспоминаю, у меня между лопатками пробегает быстрый такой ледяной ручеек страха. Но это же не называется «ставить крестики». И всё- таки физиономия у меня , наверное, малость перекошена. Потому что присоединившийся ко мне наверху эскалатора Хаус озадаченно хмурит брови:
- Что с тобой?
- Ничего, - говорю. – Рождество. Новый день начинается. Пошли на «утренник».
Из доклада дежурного врача узнаю, что Рубинштейн по-прежнему в коме, Сатана и Харт на кислородной поддержке, у Орли температура растёт, а сатурация падает, и ещё заболел один из операторов и Крейфиш.
Больше всего меня удивляет жизнестойкость Сатаны. Но радует Тауб - ему существенно лучше. Ритм, как докладывает Кэмерон, на мониторе нормальный, хрипов нет, и он уже заговаривает о выписке.
- Что с анализами? - спрашиваю Ней.
Она машет рукой:
- Положительные у всех заболевших. Я отправляю копии в ЦКЗ - всё верно?
-Да, отправляйте.
Как и обещал, сразу после собрания звоню Кадди:
– Порадовать, пока нечем: Рубинштейн в коме, пробы пришли положительные.
- И у неё?
А вот об этом я и не подумал. Ней сказала «у всех заболевших» и махнула рукой, потому что поимённо уже показалось, повторять смысла нет. Теперь вопрос: можно ли считать Рубинштейн заболевшей? То, что у неё брали мазок, я знаю. Положительный он или отрицательный? Если она была инфицирована и при этом контролёры из центра заболеваемости пронюхают, что мы пошли на операцию, закончившуюся комой, уже зная, что у нас новая вирусная инфекция, нарочно отсрочив карантин, чтобы эту операцию сделать, мало не покажется ни мне, ни Хаусу ни всей операционной бригаде, ни Ней. А проболтаться у нас есть кому - взять ту же недоуволенную португалку. Конечно, причинно следственную связь эти буквоеды мгновенно найдут, и что бы там Корвин ни говорил о своей операционной ошибке, его просто слушать не будут. Да и надо ли, чтобы он о ней говорил? Вот они, издержки администрирования, тайны Мадридского двора: уловки, увёртки, да умолчания.
- Где бы найти совесть для моей совести?
Охнув от неожиданности, чуть не роняю телефон.
- Не могу этого понять, - говорю с напором агрессивного недоумения. - Ты хромой, палка стучит, но ты подкрадываешься, как чётов ниндзя - как у тебя это получается?
- Пошёл на нарушение правил, чтобы ублажить Харта и вляпался по самую макушку,- сочувственно говорит он.
- А ты нет?
- А ты босс.
У меня дёргается уголок рта в непроизвольной усмешке. «Босс», ага…
- Ты боишься, что тебя отшлёпают? - участливо интересуется Хаус. - Или боишься, что кто-то умрёт? Если последнее, то никто из них не заразился просто от того что ты затянул с карантином. Харта ты изолировал сразу после появления первых симптомов, Таубт и Айо были изолированы с самого начала. Почему ты опять тянешь на себя одеяло ответственности? Мы же толком даже не знаем рамки инкубации. Они могли перезаразить друг друга ещё в самолёте.
- Нет, ты не понимаешь, - говорю, качая головой. - Если у Рубинштейн то же самое...
- У Рубинштейн кровь в желудочке мозга, - перебивает Хаус. - Я сам видел как злобный карлик её туда налил.
- Наша операционная ошибка, - взрываюсь я, наконец. - Не повод для "ха-ха"!
- На свете нет ничего, что не могло бы быть поводом для "ха—ха", - тут же парирует он. - Мы со смертью в покер играем, значит и покерфейс должны освоить.
- Если Рубинштейн находилась в продроме, - говорю, - эта операция могла ей здорово навредить, а мы ещё и поставили сферу, Значит, она будет получать иммуносупрессию... Не надо было её оперировать. Надо было объявить карантин и закрыться, как сделала Кадди.
- И спихнуть кому-нибудь инфицированного фрика с шизофренией, - добавляет он, - как сделала Кадди.
- Брось. Она не знала, что он инфицирован.
- Могла узнать, но тогда у нее была перспектива обниматься с этим субъектом еще, как минимум, три недели. Пойдём, взглянем на неё. Может, пока ты тут терзаешься, она уже очнулась и кушает больничный омлет.
Ничего не очнулась. И в её палате мы снова застаём Корвина, который стоит неподвижно и неотрывно смотрит на экран, словно заклиная бегущую по нему кривую, как факир заклинает змею. Мне кривая не кажется какой-то иной, чем была, но Хаус замечает в ней что-то новое.
- Промежутки стали длиннее, - говорит он вслух, - заметил?
- Вижу, - по-прежнему не отрывая глаз от экрана, говорит Корвин.
- Это хорошо, как любая динамика, но это ещё ни о чём.
- Знаю.
- И что, будешь теперь здесь торчать круглосуточно вместо работы, пока всё, что просочилось в её мозговой желудочек, не разложится до углекислого газа и воды?
Я не успеваю дослушать ответ Корвина - меня через селектор призывает Венди: пришёл контролёр из ЦКЗ. Надо идти. Я тяжело вздыхаю, и Хаус взглядывает на меня сочувственно.
Перед столом Венди, опираясь на него одной рукой, изваянием возвышается огромный негр в костюме-тройке цвета равномерно вымазанного болотной тиной бегемота. Очень аутентично, в нём он со своими габаритами именно на бегемота и похож. Ну, и ещё на рекламного истукана у бензозаправки. Видел таких надуваемых проточным воздухом гигантов с рукой, продырявленной так, чтобы он крутил этой рукой, как вентилятор, зазывая проезжающих наполнить бак "высококлассным высокооктановым высокоочищенным".
И я замираю на полшаге, узнав этого надутого рекламного монстра. Чёрный Цеппелин, реинкарнация Воглера, мистер Ньюлан, департамент здравоохранения штата Нью-Джерси. Мне конец.
- С Рождеством, доктор Уилсон.
- И вас, - говорю, думая про себя, что вот человек, который знает, что я некогда лечился в психушке у Сизуки, закидывался метом по самую ватерлинию, что я могу убить пациента просто для того, чтобы избавить от страданий, и спрятать концы в воду, что я вообще порядочный говнюк, и если номинально и являюсь боссом, то по недоразумению, и что я на самом деле марионетка Великого и Ужасного, который тоже и лечился, и закидывался, и так далее, и тому подобное. И я назвал его тогда как-то совсем недипломатично – возможно, тоже бегемотом, присовокупив ещё и нелицеприятный эпитет
- Сколько у вас подтверждённых случаев новый вирусная инфекции на настоящий момент? – спрашивает он, делая вид, что мы незнакомы. Оба делаем вид, что незнакомы – тот самый покерфейс, о котором говорил Хаус.
С трудом удерживаюсь чтобы не начать считать по пальцам.
- Пять подтверждённых, один сомнительный… один в работе, - добавляю после паузы, понятия не имея, что там с анализом Рубинштейн, и оставляя себе таким образом свободную клетку.
_ Бессимптомное носительство? - заученно спрашивает он, как по протоколу. У них, в ЦКЗ, таких опросников, наверное, целая отдельная комната – они там сложены пронумерованными стопками, похожие друг на друга. как две капли воды.
- Не зафиксировано.
- Когда выявили первый случай?
Даже не знаю, что ответить. Вспомнить Наймайстера? Но он лечился не у нас. Буллит? Тауб? Тауб повторно не подтверждён… Значит. всё-таки Айо. Мысленно прошу прощения у Кадди.
- Собственно, мы его не то, чтобы выявили,-  говорю, чувствуя себя запирающимся подозреваемым перед лицом следователя. – Пациент был переведён из «Принстон-Плейнсборо», когда там закрыли на картин послеоперационные палаты. Как интактный по новой вирусной инфекции – анализы брали ещё там. В основном они всех интактных выписали, но его было нельзя из-за тяжести состояния. Мы были вынуждены поместить его в интенсивную терапию, и уже здесь при повторном взятии получили положительный результат.
- Что предприняли? Вы его изолировали?
- Конечно. Он находится в отдельном боксе, и он нетранспортабельный.
- Карту! - требовательно произносит он, протягивая руку так, словно ждёт, что я ему в эту руку эту карту прямо сейчас вложу. Но у меня в руках ничего нет – он это прекрасно видит. Покер-покером, но помнит он всё, что я ему тогда говорил – прекрасно помнит.
- Венди, открой карту Айо.
На столе у неё персональный компьютер, и там есть вся наша картотека. Вспоминаю, как он в тот раз рылся в столе у Хауса, как меня обвинили в доносе, воспользовавшись моим телефоном. Нет, покер-покером, но я – плохой игрок. На щеках чувствую колючий жар – я, наверное, покраснел.
- Так. У него была клиника пневмонии при поступлении? – через несколько минут созерцания экрана спрашивает Монгольфьер Ньюлан.
- Да, была. Мы это расценили, как застойную при сердечной недостаточности.
Вот тепеь он прямо втыкает в меня тяжёлый взгляд выпуклых бычьих глаз.
- Я чего-то не понимаю, доктор Уилсон? Из «Пристон-Плейнсборо», закрывшегося на карантин по новой вирусной инфекции поступает пациент с признаками пневмонии, и вы его принимаете?
- Это был послеоперационный больной с сердечной недостаточностью, повышением венозного давления в малом кругу. Пневмония носила характер позднего осложнения операции.
- То есть вы утверждаете, что способны без анализа отличить застойную пневмонию от вирусной настолько хорошо, чтобы взять на себя ответственность за возможность распространения инфекции? - в его голосе звучит что-то такое торжественно назидательное, что я так и думаю, он ждёт, как я потуплю глазки и начну царапать пол носком ботинка. А я вместо этого только фыркаю:
- Конечно, отличу. Ещё бы!
- Но вот именно в данном случае вы как раз и не отличили, - торжество в голосе становится несомненным. – Вы думали, что это была застойная пневмония, тогда как…
- Это и была застойная пневмония, - говорю.
- Застойная пневмония, к который внезапно присоединилась вирусная? – тоном ёрничает Монгольфьер.
Теперь уже и у меня глаза становятся большими и выпуклыми.
- Собственно, говорю, так и бывает…
- Как давно вы проходили перелицензирование по внутренним болезням?- спрашивает он грозно. – Вы проходили перелицензирование после лечения в психиатрической клинике по поводу наркомании?
Ну, наконец-то мы добрались…
- Я никогда не лечился в психиатрической клинике, - говорю. – И никогда не был наркоманом.
Я там был анонимно. Под именем Дюк Нукем. Так записано в карта Сизуки. Так сделал для меня Хаус. Хаус, который сам прошёл в своё время Мейфилд. И он сдавал перелицензирование. «Пустая формальность. Трата времени, - сказал он мне, показывая мой «бамбуковый лес» - новую спальню, заказанную им специально для меня в нашей общей квартире. – Я всё устроил так, что ты будешь избавлен от этой фигни».
- И тем не менее, - не унимается Монгольфьер, благоразумно оставив тему моего перелицензирования, - уже имея положительный результат мистера Айо, вы продолжали работать на приём до вчерашнего дня и даже провели плановую операцию?

А вот это уже интересно – откуда он знает? Я ему не говорил ничего об операции.
Венди? Пристально смотрю на неё, она пожимает плечами и разводит руками.
С кем ещё он успел побеседовать? Правда португалка? Нет, она сменилась до его прихода. Но тогда кто? Другие медсестры через головы врачей не полезут. Врачи? Чейз? Марта? Кир? Нет, исключено. Варга? Колерник? Кэмерон? Кэмерон!