Записки из смутного времени

Пролог. Третий год идет война… Давно стали привычными воздушные тревоги, жужжание дронов, грохот взрывов, долгие часы баз света и тепла, грозные патрули на улицах, качели надежд и разочарований…

А в те, самые первые дни, казалось, жизнь остановилась, замерла, мы все провалились в зазеркалье и смотрим о себе фильм в стиле «сюр». Фильм все никак не закончится. Уже и не фильм, а бесконечный сериал, черно-белый, бессюжетный. Сцены из фильма впитываются внутрь грузом ощущений и впечатлений. Они плещутся, пузырятся и осторожно выплескиваются, как переполненное ведро с грязной водой.

И только сейчас, когда разум смирился с наступившей реальностью, а организм привык жить в ситуации «лишь бы завтра не хуже, чем сегодня», я решилась перенести на бумагу скопившиеся воспоминания.

Подтолкнули и новые обстоятельства. Что изменилось, спросите вы? Глобально – ничего. Локально – стало меньше тревог и больше отключений света. Первое немного приглушило живущую внутри панику. Второе – предоставило больше времени для праздности, которую необходимо чем-то заполнить.

Когда нет света по 4-5 часов, а день длинный, и ты сидишь в пустом и прохладном рабочем кабинете, где не звонит телефон, не жужжит кофемашина, не светится монитор, и занять себя совершенно нечем, приходит решение. Я вытаскиваю из ящика стопку черновиков, отыскиваю засохшую шариковую ручку и, глядя в окно, принимаюсь осторожно вынимать осколки памяти про жизнь в смутное время… Никак не дают сосредоточиться непривычные звуки во дворе. Кур что ли кто-то решил развести чтобы пережить голодные времена?

Присмотрелась внимательно. С ветки на ветку скачут довольно крупные птицы серо-песочного окраса, все в черно-бурых пятнах и черточках. Интересно, а птички знают, что идет война? Погодите! Да ведь это же фазаны! Это же надо куда их, бедолаг, занесло от наших напастей! В голове сам собой родился заголовок для статьи: «Влияние бомбежек на перелетные миграции пернатых». Подкинуть что ли идею орнитологам?

Поздним вечером, когда дома включили свет и были переделаны необходимые дела: быстрая стирка, яичница с жареной картошкой на ужин, зарядка всех приборов, – в файле, озаглавленном «Дневник», появился первый заголовок – «Еще вчера мы были в театре».

Еще вчера мы были в театре… Вчера с приятельницей ходила в русскую драму. Давали «Вишневый сад». В антракте, попивая брют и заедая рафаэлкой, обменивались впечатлениями:

— Как-то не греет. Не актуально. Ну кому сегодня могут быть интересны стенания пожилой интеллигентки по поводу утраченного рая?

— Ты знаешь, а мне кажется, что кое-какие параллели можно провести, — осторожно заметила я.

— Ничего общего, — отрезала приятельница. — И эти «новые» люди — Петя и Варя, какие-то смешные. Не испытываешь к ним симпатии. И Раневскую не жаль. Сама не знает, чего хочет. Так не бывает, чтобы только удовольствие от жизни получать. Хочешь удобства – иди на компромиссы.

Сегодня ранним утром страна проснулась от звуков канонады.

— Представляешь, война началась, — захлебываясь слезами, кричала в трубку приятельница. — Город бомбили. Что с нами теперь будет?

Вечером она позвонила снова.

— Кажется, я была неправа насчет «Вишневого сада». Я весь день перечитывала пьесу. И прозрела. Раневская — это я. Я очутилась не в своем времени не на своем месте. Это мне подаренный безвиз стал как глоток воздуха. Как для Любовь Андреевны – Париж после провинции. Все доступно, все открыто. Я, как и она, стала познавать мир без удержу, как сумасшедшая. И теперь, что, всему этому наступит конец? Поездки в Пущу на пляж и два канала по телевизору? А если придется бежать и все бросить? Я не смогу. Я не хочу! Я уже привыкла к хорошему.

— Но ведь война идет давно, просто это было далеко от нас. Мы ее не замечали, или делали вид… Но все эти долгих восемь лет мое сердце было на разрыв.

— Послушай, я всей душой сочувствую всем бедным людям на земле. Но я не могу за все отвечать и за всех волноваться. В мире постоянно идут войны. К сожалению, человечеству так и не удалось их искоренить. Так что, я за всех безвинных людей должна страдать?

— Но там гибли дети и рушились дома. А мы обманывали себя. Наверное, пора взглянуть правде в глаза.

— Какой правде? Ты видишь, где правда и где не¬правда, а я потеряла зрение и ничего не вижу? Так я тебе отвечу. Ты смело даешь оценку случившемуся, потому что тебе особо нечего терять. Ты же никуда не ездила, кроме служебных командировок. Ты же не знаешь, какая там жизнь!

— «А я люблю свою жизнь, свою землю. Ведь я родилась здесь, здесь жи-ли мои отец и мать, мой дед, я люблю этот край, без него я не понимаю своей жизни», — продекламировала я в ответ. Хоть какой-то кусочек от Раневской и мне достался.

— А мне другой отрывок подходит: «Кто бы не победил, - не все ли равно? Нет поворота назад, заросла дорожка. Прощай милый, уютный, комфортный мир». Пройдет весна, настанет лето и так далее по тексту... Ничего не будет, как прежде. Нервы мои не выдерживают, камень на душе.

— Но ведь наступит что-то новое. Мир очистится. Ведь так не бывает, чтобы ничего не было.

— Будет что-то еще более ужасное. Ты помнишь, как Гаев сказал; «Если против какой-нибудь болезни предлагается очень много средств, то это зна¬чит, что болезнь неизлечима». Я думаю, это про нашу историю.

— Может быть. Ты знаешь, а я перечитываю «Белую гвардию». И снова поражаюсь. Ведь это не о событиях столетней давности. Это о нас сегодняшних.

— Ты это о чем? О том, что генералы нас предали, и теперь кто-то подастся на Дон, а кто-то пойдет служить большевикам?

— Да нет. О том, что никогда не поздно пересмотреть свои ценности и отделить зерно от шелухи.

— Но ведь эти кошмарные обстрелы, ночи в подвалах, дети плачут! Ты не боишься?

— Я восемь лет боялась и плакала. А теперь почему-то успокоилась.

— Господи! У моего мужа ведь в Польше бизнес. И сын там учится. Я просилась к ним, а муж отрезал: «Ерунда. Скоро все закончится. Не трать зря деньги». А как я здесь одна буду? И подруга зовет в Чехию. Буду жить на те деньги, которые прислал муж на покупку машины. А денег этих хватит ненадолго. Боже, опять я в образе. Ну а ты? Ты не планируешь уезжать? Ведь скоро все разрушат. Не те, так эти.

— Я? Нет, я остаюсь. У меня ведь нет ни подруг за границей, ни мужа с бизнесом, ни денег.

На следующее утро я снова позвонила приятельнице.

«Абонент находится вне зоны досягаемости. Позвоните, пожалуйста, позже или оставьте голосовое сообщение».

Недоброе утро. Этой ночью мне плохо спалось. Покоя не давали вчерашние непонятные обстоятельства. В самом конце рабочего дня нас собрало начальство и объявило, чтобы все оставались на своих местах до особых распоряжений. Причину и длительность задержки начальство само не знало – пришло распоряжение из министерства. В курилке высказывались самые разнообразные догадки, в основном – шуточные, самой фантастической казались секретные учения на случай бактериологической войны. Через час женщин отпустили. Часов в десять вечера позвонил коллега и сообщил, что их тоже отпустили без всяких объяснений. Непонятная ситуация вскоре улетучилась из головы под натиском более свежих, хозяйственных вопросов. Например, не отключить ли холодильник по случаю сильных морозов и хранить кастрюли со сковородками на балконе? Или не экономить на спичках. В общем, сон не шел, долго крутилась с боку на бок, заснуть удалось под самое утро.

А вскоре меня разбудил неясный шум и грохот. Гроза зимой? Спросонья я приникла к темному окну. За ледяной изморозью ничего не просматривалось. Смутная тревога закралась внутрь. Я кинулась вынимать телефон с зарядки. Руки тряслись, никак не удавалось перелистать экран до нужного меню. Наконец зашла в сеть, открыла новостные каналы и окаменела… Я что, сплю? Война… бомбежка… эвакуация… Не может быть… А мне к девяти на работу…

Впопыхах приняла душ, позавтракала и оделась. Осторожно вышла во двор. На стоянке, обычно забитой машинами, пусто. Пошла дальше. В зимней темени навстречу никто не шел. Улица была совершенно пустынна. На остановке – никого. Даже спросить не у кого, что за кошмар случился эти утром. Общественный транспорт тоже весь испарился. Постояв неизвестно зачем минут десять и капитально продрогнув, вернулась домой. Что же делать? У меня сегодня, как на зло, очень ответственный день – я главная на языковом экзамене для иностранцев. В десять начало, но как же я доберусь, если транспорт не ходит? Стала звонить коллегам. Глухо. Наконец дозвонилась своему начальнику.

— Ты что, сумасшедшая? Какой экзамен? Все драпают из Города! Начальство уже вне зоны. Я собираю семью и тоже на выход. О чем ты думаешь? Спасайся!

Хорошо ему говорить. У него есть машина и деньги. А у меня ни того, ни другого. Потому как в начале года, как всегда, задержали зарплату, и мы еще даже аванс не получили. На карточке осталось пару тысяч и в кошельке пару сотен. Куда с таким капиталом ехать? И вообще, – куда ехать?

— Сейчас от вокзала идут поезда до границы. Но, говорят, уже все забиты. Мы поедем машиной.

— Куда? — тупо допытывалась я.

— В Польшу.

— А там что?

— Говорят, там развернули временные лагеря для беженцев. Но меня не пустят – мужчин уже не выпускают.

Ну вот, и не собиралась никуда бежать, и выходит – не зря. Как я сына оставлю? Хотя ему только восемнадцать, но ведь еще ребенок (для меня). И глупостей сам может наделать.

— Ладно, это лирика. А вот на работу как мне добраться? Ничего ведь не ходит. Пешком к обеду дойду. А мне через полчаса экзамен запускать.

— Какая работа? Какой экзамен? Ты что, не въехала? Война началась. Война! Закончилась наша работа.

— А вдруг придет кто-то из сдавальщиков? А у нас закрыто.

— Отстань, не мешай собираться. Хочешь – напиши объявление на сайте, что экзамены временно не проводим.

Быстро разместила соответствующее объявление на всех наших каналах коммуникации, успокоив свою совесть. После этого достала пылившийся на самой верхней полке рюкзак и методично набила его всякой всячиной: зубными щетками, полотенцем, сменой белья, надувными подушками, мивиной, бинтами, йодом, туалетной бумагой, парой банок консервов, папкой с документами. Получился самый настоящий «тревожный чемоданчик». Ну что ж, к внезапному перемещению я подготовилась.

А затем до самого вечера жадно листала новостные каналы, но так ничего не прояснила. Кроме одного – Город стремительно пустеет. Что ждет нас завтра?

Трудный разговор с сыном. На следующий день:

— Мама, я, наверное, попрошусь добровольцем на фронт.

— Ты будешь убивать наших людей?

— А буду освобождать свою землю от оккупантов.

— Там живут твои бабушка и дедушка. Ты и их убьешь?

— Наоборот, я их вызволю из плена.

— Но они сами выбрали такую жизнь. Они не хотят, чтобы за них кто-то решал.
— Если они нормальные, я смогу их переубедить.

— А если не сможешь?

— …

Первые дни. Утром меня встревожило первое же сообщение в ленте – через час будет обстреляна телевышка. От кого оно пришло – неясно. Но с полезным советом: по возможности укрыться от взрывов за несколькими стенами. Якобы между человеком и улицей должно быть как минимум две стены: первая стена берет на себя силу взрыва – разрушится только окно и сама стена. Вторая стена принимает на себя осколки.

Ближайшее безопасное помещение в нашем доме – этажная площадка. Туда я, не мешкая, вытащила два складных стульчика. Кроме нас с сыном никто больше не вышел. Похоже, остальные четыре квартиры уже опустели. Ровно через час раздался сильнейший взрыв вдалеке. Над небом взметнулся черный гриб. Затем долгий гул. Да что же это за война такая? Как в 1812 году? Когда обе стороны торжественно выстраивались каре и под барабанную дробь в парадных мундирах начинали сближаться в штыковой атаке.

Днем с опаской вышла на улицу. И не узнала ее. Перекресток ощетинился противотанковыми «ежами», я их сразу узнала – точь-в-точь как в старых фильмах про зиму 1941-го. По периметру спешно возводились баррикады, бегали мужики в камуфляже и с автоматами. Вдоль трассы другие мужики рыли окопы. Третьи тормозили изредка проезжавшие машины и проводили тщательный обыск. Сиротливо стоял на остановке пустой троллейбус. Из люка торчала труба, из трубы вился легкий дымок. Господи, я правда не сплю?

Кое-как перебралась через перекресток и подошла к супермаркету. Входная дверь была наглухо задраена. Вокруг ни души. Такая же картина наблюдалась и в трех соседних магазинах. Банкомат на углу угрюмо таращился черным экраном. Как говорится, приехали. Ну и как, спрашивается, мы будем питаться? Ведь запасов в виде мешков с крупами, батарей из консервов и полок с закрутками в моей двухкомнатной малогабаритной квартире отродясь не было.

Вдалеке увидела медленно бредущую женщину, волокущую тяжелую сумку. Ура! Люди! Кинулась к ней, как к родной.

— Здравствуйте. Вы где-то купили продукты? Есть работающий магазин? Очередь большая? Можно картой или требуют наличку?

Вопросы сыпались из меня, как из рога изобилия.

— Магазины все вокруг закрыты. — Женщина остановилась и осторожно поставила на скользкий тротуар сумку, сверху которой угадывался яичный лоток. — Но работает продуктовая база, там – за углом, еще с километр пройти, — она неопределенно махнула рукой куда-то вбок. — Есть бакалея, яйца, окорочки. Но все продают ящиками и упаковками. Это же оптовая база. Мне пришлось ждать, пока несколько человек соберется. Мы разделили на всех. И по пути блокпосты нужно пройти…

Не дослушав, я припустила в указанном направлении. Идти по ледяному наросту под пронизывающим ветром пришлось достаточно долго. Плюс перейти два перекрестка. А это оказалось не так просто. Все четыре дороги были перекрыты баррикадами из плотно набитых и уложенных горой мешков. Вокруг них высились штабеля огромных шин. Завершал неприятную картину ряд металлических «ежей». «Ну, конечно, эта же дорога ведет на выход из Города, — мелькнуло в голове. — По ней в первую очередь могут наступать с севера. Только как так быстро все это соорудили, нашли где-то, привезли, выставили пост! Да, умеем, когда хотим».

В заграждении был оставлен узкий проход, где с трудом мог протиснуться автомобиль. И то недалеко, а до первого охранника с желтой повязкой на рукаве и автоматом за плечами. Только после тщательной проверки документов охранник отступал в сторону и пропускал машину дальше.

Меня неприветливый постовой пропустил сразу, быстрым жестом показав, где проход для людей. Как заяц, запетляла я по узкому коридору, стараясь не глазеть по сторонам, чтобы не подумали, что шпионка какая-то. Наверное, теперь с паспортом придется ходить, чтобы не попасть в стихийную облаву.

На базе, растянувшейся на целый квартал, были открыты всего несколько контейнеров. Возле яичного молодой парень споро обматывал широким скотчем картонные лотки.

— По три лотка, не меньше, — опередил он мой вопрос.

Я растерялась. Зачем мне 90 яиц? Мне и разместить их негде. К тому же на них уйдет почти половина моей наличности. И я не готова месяц питаться исключительно яичницей.

Возле мясного контейнера повторилась та же история. Ящик заледеневших окорочков меня не воодушевил. Желающих разделить покупку тоже не нашлось. Наверняка, все имеющиеся в наличие жители нашего района скупились вместе с той женщиной.

Расстроенная, бродила я между рядов железных монстров, пока не наткнулась на пристроившегося на ступеньках закрытого наглухо павильона «Овощи-фрукты» мужичка с двумя мешками картошки.

— Продаете мешками? — без всякой надежды уточнила я.

— А ты дотянешь, мешок-то? Оставь и другим людя;м. Могу отвесить, сколько нужно, — продавец гордо потряс допотопным кантером.

— Почем кило? — уже более заинтересованно спросила я, вглядываюсь в мелкие осклизлые картофелины.
— Пятьдесят, — последовал быстрый лаконичный ответ.
Мама дорогая! Еще неделю назад сын покупал на ярмарке в сто раз лучшую по пятнадцать. Вздохнув, я попросила 2 кило. Напоследок приобрела 3-х килограммовый мешок муки. Ничего, продержимся – масло подсолнечное есть, буду жарить оладьи и картошку. И того и другого сын большой любитель.

С тяжелой душой вернулась домой, так и не встретив никого по дороге, кроме все того же охранника на блокпосте. На мой робкий вопрос – кто он, последовал краткий ответ: территориальная оборона.

Во дворе, где обычно парковалось не меньше десятка авто, сиротливо жались две машины. В доме светилось не больше пяти окон из ста квартир. Ну и ладно, все-таки есть еще на земле люди кроме нас.

Вечер прошел в тягостной тишине и в телефоне. Телевизор не работал – наверное, все-таки попали, куда целили. Свет и вода пока были. Позвонила маме, доложила, что мы живы и на месте, но без подробностей. Пусть думают, что у нас все нормально.

Неспокойная ночь. Снова долго не могла уснуть, теперь из-за ужасающего грохота за окнами. Звуки ревущих мотоциклов перемежались с непонятной трескотней, похожей на автоматные очереди. Что же это происходит на улице? Высадился десант автоматчиков? Город взяли мотоциклетные войска? Или из-за границы проникли диверсионно-разведывательные группы и бьются с терообороной? Мозг разрывался от панической неизвестности. Не выдержала и позвонила коллеге, который жил неподалеку и, как и я, остался в Городе. Он просветил меня, объяснив, что такие звуки издают пикирующие беспилотники, в народе именуемые дронами. А автоматная трескотня – это работа ПВО. Только почему все звучало так близко? Их что, сбивали над нашим домом? А во дворе стоят зенитки?

Не скоро я обрела душевное равновесие. Только стала впадать в дрему, как раздался громкий стук в наружную дверь нашей площадки. Кто бы это мог быть? Соседи имеют ключи, а посторонние как зайдут в подъезд с электронным замком?

Стук на затихал. Я решила выглянуть – вдруг и вправду кто-то из соседей решил вернуться, а ключи забыл? Накинула на пижаму пуховик и уже почти вышла из квартиры, как стук превратился в грохот выбиваемой двери. Нет, соседи так колотить не будут. Мародеры? Бандиты? Увидели, что дом опустел, и решили поживиться? Или Город все же захватили после ночного боя и теперь проверяют дома на предмет спрятавшихся солдат? Но зачем стучать? Типа, выяснить, вдруг кто-то еще есть из жильцов. Нет, не буду обнаруживать себя. Пусть думают, что никого нет.

Грохот все усиливался, и через какое-то время я услышала, как грохнула выбитая дверь. На площадке послышался топот. И почти сразу звонок в дверь. Может, я залила соседей снизу? Звонок все заливался, затем прекратился. Через пару секунд стали колотить в дверь. Я замерла. Кто бы там ни стоял на площадке, хоть ангел, хоть дьявол, ни за что в жизни не открою.

Неизвестные бандиты стали колотить в двери соседних квартир. Значит, не лично меня хотели, а действительно проверяют. Что же делать? Может полицию вызвать? Хотя какая сейчас полиция?

Послышался скрип открывшейся двери, и раздались невнятные голоса. Выходит, не все жильцы уехали на нашем этаже, раз кто-то открыл дверь. Разговор продолжался несколько минут, затем снова топанье тяжелых шагов, шум лифта. И тишина. Все, уехали.

С тяжелой головой и дрожащими руками, я кое-как привела себя в порядок, оделась и вышла на площадку. Выбитая дверь в лифтовой тамбур валялась на полу. Щелкнул замок в одной из квартир, и на площадку вышла женщина.

— Доброе утро, — вежливо поздоровалась я. — Не в курсе, что это было?

— Тероборона прибегала. Они с блокпоста на перекрестке увидели мигающие фонарики в окнах нашего дома. Решили, что кто-то наводит на них и прибежали разбираться.

— И что?

— Да ничего. Я завела к себе и показала, что на ту сторону, где их блокпост стоит, выходят окна трехкомнатных квартир. Наши – однокомнатные и двухкомнатные на другую сторону – во двор.

— Поверили?

— Не знаю, наверное. Сказали, что из всех верхних этажей мы пока одни открыли. Если можно это так назвать.

— Интересно, они везде так двери открывали?

— …

Вечером сердитый муж соседки поменял сердцевину в замке и выдал мне новый ключ.

— Если кто захочет вернуться, пусть ко мне обращается. Стребую по полной за ремонт двери. Заодно поведаю про нашу развеселую житуху.

 Мама, ты снова меня спасла. Сегодня решила обследовать другие окрестные магазины. Раньше я категорически игнорила все эти маленькие палаточки, ларьки и подсобки с затхлым запахом и сомнительной продукцией. Один вид дородных продавщиц, лениво курящих на крылечках в несвежих фартуках, заставлял пройти мимо. Но теперь, когда ближайшие супермаркеты намертво закрылись, выбирать не приходилось. Непреодолимой преградой стояло то обстоятельство, что карточки в подобного рода «магазинах» категорически не принимали, а наличных не было от слова «совсем». Как-то приучили нас в последние годы пользоваться безналичным расчетом. Мне это было удобно, а откладывать на «черный день» я так и не научилась.

Итак, этим утром я запланировала поход в ближайшие точки, расположенные в районе остановки. Оделась потеплее и понезаметнее – неизвестно, как долго буду бродить и кого встречу по дороге. Погода стояла по-настоящему февральская – со свинцовым небом, морозом и сильным ветром. Стоя возле вешалки, я перекладывала вещи в просторную хозяйственную сумку, с которой раньше ходила на субботние ярмарки. Не люблю таскаться с пакетами, поэтому для магазинов у меня есть такая сумка, в которую поместится и мясо, и картошка, и бутылка молока, и яблоки.

Мои сборы прервал телефонный звонок. Мама! Пробилась через сложные социальные сети, которые в последние годы заменили нам общение через мобильную связь, отключенную в их регионе еще восемь лет назад. Какая я все-таки молодец, что в последний свой приезд подарила маме смартфон и научила им пользоваться. А еще установила роутер и наказала племяннице пополнять интернет, оставив ей в качестве бонуса свой ноутбук.

Мама в сильной тревоге стала подробно выпытывать, какая у нас обстановка: нет ли обстрелов, мародеров, неизвестных военных; есть ли свет и вода, ходит ли транспорт, чем мы питаемся и т.д. и т.п.

Я уселась на обувную полку и принялась подробно отвечать на каждый мамин вопрос. Минут через десять наш разговор прервал оглушительный взрыв, от которого задрожали окна и от потолка оторвался кусок побелки. В страхе я залетела в ванную и присела на корточки. Интернет сразу пропал, поэтому разговор с мамой прервался.

Так я просидела еще минут пять-десять. Повторных взрывов не было. Зато стал приближаться вой сирен. Желание выходить на улицу совсем пропало.

Попробовала перезвонить маме, но сети по-прежнему не было. Ладно, позже перезвоню, все-таки надо выбираться, заодно посмотрю, что там так грохнуло. Усилием воли заставила себя выйти из квартиры и спуститься во двор. Как всегда – ни души. С опаской вышла на улицу.

Но недолго пришлось мне идти. На первом же перекрестке меня остановил дружинник с повязкой теробороны:

— Стой! Дальше прохода нет.

— А что там?

— Что, сама не видишь?

Я присмотрелась. Метрах в десяти впереди, как раз возле того места, где находился первый из выбранных к посещению магазинов, стоял развороченный троллейбус, который «забыли» там в первый день войны, рядом валялся опрокинутый павильон остановки.

Из огромной ямы посередине дороги поднимались вверх клубы черного дыма. Неподалеку стояла девушка и снимала жуткую панораму на телефон. Я обратилась к ней.

— Не знаете, что здесь случилось?

— Ракету сбили, и она упала прямо на перекресток. Целый квартал домов разворотило.

— Жертвы есть?

— Что внутри – не известно, сейчас МЧС приедет завалы разбирать. А на улице мужчину убило. Он как раз в магазин заходил. Видите, в «скорую» уже погрузили.

—Может живой?

— Да где там! Его как куклу на носилки закинули. А под ним огромная лужа крови.

Наш разговор прервал «дружинник», закричавший, чтобы немедленно прекратили снимать. Девушка поспешно ушла.

Я похолодела. Ведь не позвони мне полчаса назад мама, точно в то же время я бы заходила в магазин вместе с несчастным мужчиной. Мамочка, ты снова меня спасла!

Продуктовые хлопоты. Отлежавшись и собравшись с духом, на следующий день я вышла на новую вылазку. Еще издали увидела хвост огромной очереди, растянувшейся от супермаркета до самой дороги. Припустила со всех ног туда. Неужели открылся?

— Будут дверь входную вскрывать, — со знанием дела сообщил сухонький старичок в самом конце очереди. — В первый день, как все началось, вход задраили, а охранник с ключами сбежал в неизвестном направлении. А сам магазин-то продуктами забит под завязку. Вот и решили хозяева хотя бы остатки распродать, что не испортились. Сегодня обещали прислать слесаря с автогеном. Народ прознал и дожидается, значит, с самого утра.

Стала и я дожидаться вместе со всеми. Где-то через час прибыл долгожданный слесарь. Следующие два часа он методично вскрывал металлическую дверную пластину. Мы по очереди бегали смотреть, как продвигается дело. Заодно и грелись движением. Наверное, слесарь нашелся не очень квалифицированный, потому что все, что он смог сделать – это прорезать в середине двери дыру, в которую, согнувшись, мог пролезть человек. Молча собрал свой инструмент и ушел.

Очередь заволновалась. По цепочке стали доходить свежие новости:

— Будут впускать по десять человек, потому что на работу вышел один продавец и один администратор. Света нет, терминалы не работают, холодильники тоже. Будут распродавать за наличку все из торгового зала, затем снова закроются.

Итог моей экспедиции был таков. Проведя на холоде в общей сложности четыре часа, околев, как собака и озверев от скуки, я наконец была допущена в вожделенный торговый зал. Все стеллажи, кроме полок с холодными напитками и приправами, были пусты. Я, не глядя, сметала в корзинку оставшееся: пару искореженных баночек с паштетом, батон вареной колбасы с содержанием «мяса» 40%, пачку маргарина, два пакетика соленых палочек, засохший лаваш, бутылку колы. Возле кассы на тележке высились круги элитного сыра «бри» с уценкой в 90%. Хотя мы с сыном не относимся к любителям плесени, но при такой смешной цене я не удержалась и украсила свою добычу кругом дурно пахнущего лакомства.

Усталая, но довольная, приплелась я домой, из последних сил одолев семь пролетов лестницы. Лифты почему-то со вчерашнего дня не работали, хотя свет был. Наверное, и лифтеры там же, где продавцы, охранники и все-все-все.

Отдышавшись, я подвела итоги. Главный плюс – как минимум на неделю мы обеспечены едой. Из минусов – нет хлеба (лаваш не в счет) и не осталось наличных денег.

Дела насущные. Настала другая жизнь – тревожная, пугающая, неизвестная. Очень скоро в наши будни прочно вошли сигналы воздушной тревоги. Когда впервые в моей жизни за окном завыла сирена, это было как конец света. Сказать, что мне стало жутко – не передать ничего. Этот вой звучал как набат, разделявший жизнь «до» и «после». Все, ранее виденное в фильмах про «войнушку» и читанное в военной прозе, обернулось жуткой реальностью. Разве может это случиться с нами? В наши дни? В реальной жизни?

Но уже через пару дней часовые тревоги стали обыденностью. Казалось, так всегда было и будет: завывание сирены за окнами, часовое сидение в ванной, звуки близких разрывов, мотоциклетный треск дронов, дрожание стекол, осыпающаяся побелка с потолка и тихая радость – «пронесло».

…Потекли вялые дни и ночи – сумеречные и беспросветные. Чем они были заполнены? Да ничем особо.

 С утра совершала обход квартиры и проверяла исправность всех коммуникаций: воды, света, тепла (газа в нашем доме не было). Если что-то работало, срочно пополняла запасы и пыталась соорудить нехитрую еду на электроплите из того, что было.

Затем совершала вылазки в еще работающие, но стремительно пустеющие магазины. Например, открыт был пока такой себе магазинчик «One prize». Одинокая продавщица в полутемном холодном помещении, освещаемом тусклым лед-светильником, допродавала остатки товаров, – склад, как и везде, был закрыт, подвозки не было, хозяева из мест очень отдаленных давали ценные указания работникам сбыть весь оставшийся товар, чтобы заработать себе хоть на какую-нибудь зарплату.

Я тоже поучаствовала, накупив с ходу мешок «мыльно-рыльного»: чистящие и моющие средства, шампуни и кремы. Без всяких брендов и экологии, потому что про запас, когда и этого уже не будет, а мыться и мыть как-то придется.

Где мои любимые корейские маски и скрабы? Где нежные шампуни с кератином? Где душистое жидкое мыло на сибирских травах? Где фторовая зубная паста? Вместо этого – сода, паста «Жемчуг», белизна, хозяйственное мыло, бутыль серо-синего средства для мытья всех частей тела сразу. Ничего, потом обновлю. Зато встречу светлые времена чистая и свежая.

Пробежалась по району в поисках открытых аптек, но тщетно. Все закрыты. Хорошо, что мы с сыном в принципе здоровые люди и редко болеем. Ковид тоже нас обошел стороной. К тому же кое-какой запас препаратов первой необходимости у меня всегда есть. Будем надеяться, что до окончания этой свистопляски никакую заразу не подцепим, руки-ноги не поломаем.
 
Еще очень тревожило закрытие парикмахерских и салонов. Понятно, что мои мастера также бежали из Города по разным направлениям. Но закрыты были абсолютно все подобные заведения в том районе, который я могла обойти ногами. Ладно, допустим, маникюр я могу сделать сама. Но как быть со стрижкой? Еще месяц-другой, и станем с сыном совсем лохматыми. А вдруг на работу позовут? А на голове гнездо аиста.

Проведя несколько часов за ноутом, перемещалась в кухню. Наскоро готовила обед: если был свет – на электроплите, если не было – на газовой горелке, которую приволокла из того же «Ван прайза» вместе с парой газовых баллончиков.

Рацион наш оставался все таким же скудным. Однажды я вытащила-таки сына на промысел на продуктовую базу, откуда принесли три обмотанных скотчем лотка с яйцами и смерзшийся оковалок окорочков. Для души захватили упаковку овсяного печенья.

Теперь наше меню варьировалось вокруг этих продуктов. Цыпленок жареный, цыпленок вареный в бульоне с лапшой или гречкой, яичница, яйца вареные, жареные, всмятку, в «мешочек». Поневоле вспоминался сакральный монолог поварихи из «Девчат». На десерт – чай или кофе с печеньем и старыми запасами варенья, которое прошлым летом передала приятельница от своего дачного урожая.

После обеда старалась снова выбраться на улицу и описывала радиус примерно в километр вокруг дома. По привычке пересчитывала автомобили на дворовой стоянке и пешеходов на улицах. И тех, и других не прибавлялось. Но зато и не убывало, что внушало робкую надежду.

Вечера проходили также уныло и однообразно. Если был свет, заводила стирку, засовывала в духовку наскоро состряпанный пирог с вареньем к вечернему чаю и снова садилась за ноут. Закачала на флешку свои любимые фильмы, чтобы, когда не будет света, смотреть пару часов перед сном.

Затем был час для коммуникаций. Звонила маме и подругам. Кто как и где? Вникая в заботы других, немного отвлекалась от своих печальных мыслей.

К книгам почему-то интерес пропал. Как-то не заходили искусственные проблемы жизнерадостных и все побеждающих героев. Наверное, свою тонну литературы я уже перечитала. Зато внезапно пришла идея написать самой книгу. Для детей. С ужастиками, лихими гномами и отважными молодцами. Сначала чтобы просто занять время и мозги, затем захватило.

Темными метельными вечерами опускали жалюзи, зажигали свечи и садились с сыном играть в шашки. Сын быстро освоил эту науку и наладился обыгрывать меня. Второразрядницу! Я не расстраивалась, наоборот – пусть у ребенка будут хоть какие-то положительные эмоции.

Для аварийного освещения квартиры я приспособила елочную гирлянду, работающую от аккумуляторов. Когда давали свет, я их заряжала, а саму гирлянду развесила на двери, ведущей в кухню. Оттуда освещалась почти вся наша квартира.

Спать укладывались рано, как в детстве. Чтобы завтра также рано встать и все начать сначала: мониторинг внешней среды, новости, завтрак-обед-ужин, прогулка, созвон, книга, шашки, спать.

К вопросу о льготниках. Недавно впервые в жизни побывала в пункте выдачи «гуманитарки» – испытала «культурный» шок, сравнимый с первым визитом за границу двадцать лет назад.

Несколько предыдущих дней я старательно, но безрезультатно обзванивала «горячие линии» расплодившихся волонтерских организаций, обещавших незамедлительную помощь во всех затруднительных ситуациях, возникших в связи с войной. У меня затруднение было только с одним – не было денег и еды. Но оказалось, что это пустяки, что я – не их случай, потому что помощь идет исключительно в тероборону или скопившимся на вокзалах и станциях метро беженцам. Обычным неимущим жителям, которые никуда не бегут и никого не защищают, обязаны помогать органы соцзащиты, куда меня и послали.

Уныло набирала я молчащие номера, прекрасно понимая, что и там меня пошлют – я ведь не их клиент, просто сейчас сложилась такая критическая ситуация. Наконец в одном месте ответили. Охрипшая сотрудница, которая, наверное, единственная еще не уехала, а стойко ходила на работу и целый день отвечала на вопросы таких, как я, устало посоветовала пойти в свой жек, куда привозят пайки для местных льготников, и попросить, чтобы меня тоже занесли в список. Потому что «списочников» приходит намного меньше, чем значится в отделах соцзащиты. Кто сам уехал, кого увезли, кто-то просто не может дойти, – поэтому пайки всегда остаются.

Так я и сделала. Перед этим правда позвонила знакомой, чей муж работает в Красном Кресте. Та обстоятельно описала, как уже неделю волонтерит на железнодорожном вокзале и раздает отъезжающим горячие обеды, которые подвозит муж от Красного Креста.

— А не может он по дороге и мне завезти два обеда, — робко попросила я. — У него же есть разрешение на поездки по всему Городу?

— Ты в своем уме? — возмущенно фыркнула приятельница. — У нас такой конвейер, кто ради тебя будет менять маршрут? Но ты можешь приходить к десяти утра и к четырем вечера, у нас как раз раздача. Поможешь мне, а потом и себе возьмешь. Вот и занятие тебе будет.

«Можешь приходить», — с тоской подумала я. — «Только как? На воздушном шаре прилетать? Транспорт никакой не ходит, дороги все перекрыты, пропускают только спецтранспорт. Это значит, что нужно идти пешком по морозу и ветру 10 километров до вокзала и столько же назад. Каждый день. Ради похлебки. И ты легко бы это поняла, если бы хоть на миг вошла в мое положение. Но у тебя свое положение – важное и пафосное. С постами и донатами. А от меня навару никакого. Ладно, обойдусь».

Я вежливо поблагодарила приятельницу, чтобы та ни в коем случае не почувствовала моей обиды, и стала собираться в жек. Нужный дом долго искать не пришлось, – вдоль дороги тянулась длинная очередь. Но что это была за очередь? Старушки и стрики, бомжи, калеки, колясочники, – вот кто остался в Городе.

— Я пришла от нашего подъезда, — тихо рассказывала осунувшаяся пожилая женщина в длинной, явно с чужого плеча, дубленке, опираясь на ходунки. — Здоровые вся уехали, остались одни лежачие. Вот, набираю на всех, потом целый день разношу по квартирам.

«Да, это не в вип-зале на вокзале руководить очередью и постить», — некстати подумала я.

Ноги мои готовы были уносить меня подальше от этого скорбного места, но разум приказал остаться.

Дошла наконец и моя очередь. Вы, наверное, тоже обратили внимание, что слово «очередь» чаще всего упоминается в моих заметках. Что ж, тридцать лет прожили без этого феномена, а он взял и вернулся. Придется привыкать заново.

После путанных и унизительных препирательств с замученной теткой – то ли из собеса, то ли из жека, мучительных копаниях в списках и отрицательных мотаний головой, мне все же удалось ее убедить в том, что по жизни я не принадлежу ни к одной из льготных категорий, но именно сейчас осталась без работы и средств к существованию. На простой вопрос: «Почему?», пришлось еще более путанно отвечать, что мое начальство пропало, зарплату мне не выплачивают, уехать никуда не могу, потому что см. пункты выше. Услышав про трусливое начальство, тетка сразу подобрела, видно эта ситуация была ей знакома не понаслышке, записала меня в список и милостиво выдала два копченых окорочка, несколько польских супчиков в пакетиках и один лимон.

Прижимая к груди добычу, я медленно брела домой, пытаясь понять охватившие меня чувства. «Жить можно, но все печально. Вот ты и добралась до социально-незащищенных слоев. А еще позавчера строила планы поездки в санаторий. Как говорится, от сумы не зарекайся». Чтобы не расстроиться окончательно, я стряхнула мысли как надоедливых мух и занялась составлением меню на ближайшие дни.

Теперь во время ежедневных прогулок я захватывала и жековский пункт раздачи гуманитарки. Если там была приемлемая очередь и уже привезли товар, после недолгих просьб получала пару запечатанных обедов в пластмассовых лоточках и кое-что сопутствующее – яблоки, иногда батон, крупу или сахар. Если обстановка для стояния была неподходящей – длинная очередь, очень холодно или машина еще не приехала, завыла сирена и т.д., просто обходила этот квартал стороной и возвращалась домой.

Проблемы служебные и финансовые. На работе все по-прежнему обстояло печально. Начальство, как в воду кануло. Но, следуя дурацкой привычке, каждый день, если был свет, я откидывала крышку секретера и усаживалась «работать». Интернет, как ни странно, работал. Провайдер даже прислал электронное уведомление о том, что не будет отключать услугу в случае неуплаты. В моем, значит, случае.

Первым делом заходила в систему рабочего документооборота и тоскливо вглядывалась в пестревшие «нули» входящих, исходящих и новых проектов. Это означало, что в нашей конторе, по-прежнему, никто не расписывает почту, начальства нет, и, соответственно, надежды получить в ближайшем будущем хоть какую-то зарплату очень призрачны. Затем наведывалась в «тимс». Там тоже было пустынно. Дело в том, что еще в самые первые дни, когда все или почти все ринулись из Города кто куда, мы договорились сообщать «плюсами» и «минусами» в чате о своем местонахождении. Робкие «+» поставили четыре человечка, включая меня. Это из тридцати душ по штатному расписанию. Остальные, включая директора, замов и бухгалтеров, гордо отмалчивались, то есть находились очень далеко. Вместе с этим очень далеко продолжала пребывать наша зарплата, невыплаченная еще с начала года, потому что, как на зло, в конторе поменялся директор и бухгалтер, и они так и не успели до поглотившей нас катастрофы оформить все необходимые документы в казначействе.

А теперь, когда все конторы закрылись, даже если они вернутся, где и как они что-то там оформят? А если каким-то чудом и оформят, будет ли считаться этот период рабочим? Потому что, как просветил меня все тот же всезнающий коллега, всем нам могут оформить простой. Так, еще одним новым-старым термином обогатился мой военный лексикон. Всю свою прошлую жизнь я считала, что это слово сугубо рабоче-крестьянского происхождения. Где-то на заводе может случится простой, если нет проката, или на стройку не подвезли кирпичи, например, или в колхозе закончилась солярка для комбайнов. Тогда, значит, работников отправляют в вынужденный простой, но платят по среднему заработку, потому что вины в этом рабочего класса никакой нет. А какой же, стесняюсь спросить, у нас простой? Мы бы и рады работать, да начальство разбежалось. И самое печальное, что за этот, так называемый, «простой» платить будут две трети оклада и всего три месяца. А потом, если не начнешь работать, то тебя уволят. То есть, работать я хочу, но не могу, потому что отсутствует начальство, которое должно мной руководить. А если оно когда-нибудь вернется, то проставит мне за эти дни простой, потому что я не работала. А если вернется позже, чем через три месяца, нас всех, не уехавших, уволят. Заколдованный круг.

Поэтому мы, четверка отважных или, скорее, непредприимчивых, потому что не уехавших, решили хоть как-то обозначить свое присутствие на работе. Чтобы потом было доказательство для табеля. Деловод раз в неделю пробиралась на почту за корреспонденцией, затем дома фотографировала документы (сканер бездействовал в запечатанном офисе) и заводила в систему электронного документооборота. Но никто их не рассматривал, резолюций не накладывал! Соответственно, выполнить их мы тоже не могли. Потому и подмигивали с экрана злобные нули. Не будет тебе работы! Не дождешься!

Повздыхав, я закрывала систему и переключалась на новости. Там тоже не было ничего позитивного. А было все совершенно непонятно, и от этого пугающе: то ДРГ уже заняли Город и окрестности, то бои идут на подступах, то переговоры, то погромы и резня.

Так шли дни за днями. Даже переклички в тимсе перестали проводить. Толку от них все равно никакого. Новых «плюсов» от сотрудников все равно не прибавлялось.

Постепенно меня стала заполнять паника. Как жить без денег? Кой-какая незначительная сумма хранилась в одном из банков, но их «горячая линия» тоже молчала. Перебрав все доступные варианты, я решилась прибегнуть к испытанному ранее при покупке квартиры способу – кинуть клич среди друзей-подруг. Конечно, более всего я нуждалась в наличке, но этот вариант сразу отпал – пару человек могли выручить, но как я к ним доберусь на Левый берег, когда все мосты заблокированы? И вообще весь общественный транспорт стоит, а метро функционирует только как укрытие.

Ладно, деньги и в Африке деньги, даже безналичные. Я разослала призывы скинутся для меня всем, кто может, объяснив сложность своей ситуации. И что вы думаете? Через пару дней мне на карту накидали двадцать тысяч. Кто одну тысячу, кто две, кто пять. До конца дней своих не забуду имена этих друзей и подруг, кто в лихую годину оказал мне жизненно необходимую услугу без малейшей в том корысти, наоборот с потерями для себя. Что, впрочем, не помешает нам в будущем ссориться и ругаться.

Я аккуратно занесла все свои займы в табличку, пообещав заемщикам расплатиться с первой же зарплаты. Только когда она случится? И случится ли вообще, учитывая стремительно развивающуюся ситуацию в стране.

Жизнь налаживается. Не зря говорится, что беда к беде, деньги к деньгам, а удача к удаче. Не успела я порадоваться вновь наполненной деньгами банковской карте, как нашлось и место, где я принялась ее опустошать. Решив больше не стоять в унылой очереди перед жеком за гуманитаркой, я прошлась по окрестностям, потому что раньше здесь не бывала, хоть и живу в этом старом районе уже пятнадцать лет. Просто раньше в прилегающей местности с послевоенной застройкой и частным сектором я не находила ничего привлекательного. А теперь нужда заставила изучить свою среду обитания.

И была вознаграждена за свою любознательность. Потому что наткнулась на еще один открытый магазин. Да не простой, а золотой. В магазине работал терминал на кассе. Да, да! Это было настоящее чудо. В дни наглухо закрытых банков и не работающих банкоматов здесь текла жизнь, не тронутая войной. От других покупателей я узнала, что владельцем сети этих магазинов является крупный олигарх, который владеет еще и банком в придачу. Вот этот его банк и работает, выдавая людям деньги, которые их тратят тут же в его магазинах. Да, как говориться, кому война…

На радостях я отоварилась позабытой кабачковой икрой, коробками сардин в «масле» и фасолью в томате. Б-р-р-р, сказала бы я аще вчера, глядя на это «великолепие». А сегодня ничего не сказала, а довольная своей хозяйственностью, рассовала добычу в кладовке. Еще несколько обедов в кармане. На закуску взяла связку почерневших бананов – какие ни есть, а витамины.

Теперь мой ежедневный маршрут прогулки неизменно пролегал мимо заветного маркета.

Иду на работу! Прошло еще два месяца. Закончилась унылая зима, наступил апрель. И вот, о чудо! Объявился наш директор. Просто позвонил вечером, как ни в чем не бывало, скучным голосом сообщил, что болел и что завтра приглашает меня и оставшихся членов нашего бывшего коллектива прибыть в удобное для нас время на работу. И никаких угрызений совести. Как будто не читал наших отчаянных призывов в чате, не слышал сотни непринятых вызовов и не видел гору документов в системе, ждущих его царственных резолюций. Я, конечно, догадываюсь, что накопленных сбережений ему примерно до Судного Дня хватит, но я-то живу исключительно на жалование! Которое мне не платят уже три месяца! И похоже, не скоро заплатят, поскольку наш бухгалтер со всеми электронными цифровыми подписями усердно скребет полы в итальянских отелях и возвращаться на историческую родину отнюдь не спешит.

Как бы там ни было, назавтра я и мой коллега-товарищ по смутному времени решились выйти на работу. Остальные двое решительно отказались тащиться пешком через весь Город и решили дома дожидаться невыплаченной зарплаты.

Утром меня разбудил какой-то необычный писк. Что это? Ха, да ведь я вчера включила будильник. Первый раз за несколько месяцев. И уже отвыкла. Хотя зачем я это сделала? Не к девяти ноль-ноль же мчаться? Не спеша приняла душ, сварила на горелке кофе (света с ночи не было), кое-как причесалась без фена и уныло глянула на себя в зеркало. Ладно, и так сойдет, кто меня, такую «красавицу» увидит в пустом Городе.

Притащилась на остановку. Недавно в группе «Город реальный» написали, что из нашего района пустили в центр маршрутку. Но пока одну, так что интервал между рейсами составляет где-то час-полтора. «Изивей», естественно, не работал, поэтому вышла наугад.

На улице было свежо, даром что апрель на дворе, и моросил противный дождик. Под навесом остановки жались несколько человек. Рядом из окна «мертвого» троллейбуса, того самого, что раскурочили в тот памятный прилет, весело вился дымок из длинной узкой трубы. А что, не пропадать же добру. Бывшее транспортное средство приспособили под караулку для тэрэошников.

Ждать маршрутку пришлось минут сорок. В принципе за это время я и пешком бы почти дошла, потому что идти нужно все время прямо по одной дороге, никуда не сворачивая. Но в середине пути имелся затяжной крутой подъем, вьющийся серпантином, – почти что дорога на ЮБК. Неохота зря силы растрачивать. Лучше поберегу для обратного подъема на свой седьмой этаж.

В маршрутке меня ждали две новости, – одна хорошая, одна плохая. Хорошая та, что в салоне висело расписание, которое я хищно сфотографировала. Уже легче, теперь можно планировать поездки. Плохая, – оказывается, маршрут ходит укороченный, только до метро, следовательно полдороги все равно пилить пешком. Зато хоть по ровной местности.

Все время поездки я жадно вглядывалась в окно, открывая для себя любимый старый-новый Город – Город военный. Все перекрестки были перегорожены блокпостами со всем дежурным набором: от мешков с песком до противотанковых «ежей». Возле каждого торчал нелюбезный тэрэошник в камуфляже и с автоматом. У всех водителей долго и придирчиво проверял документы и пропуска. Отчетливо запахло ковидными временами. Во времена оные также выдавали пропуска, как на личный, так и на общественный транспорт. Помню, как я гордо заходила в полупустой трамвай, небрежно помахав водителю кусочком картона с сизой печатью. А устроившись на сиденье, свысока поглядывала в окошко на робкую очередь «безпропускных» пассажиров, которых «добрый» водитель великодушно впускал в салон по пять человек в обмен на двойную оплату. Да, как разительно поменялись времена за какие-нибудь два-три года. Тогда жаждущих работать была прорва, а их насильно заставляли сидеть по домам. Сейчас же и работать, и возить на работу некому. Тротуары и проезжая часть абсолютно пустынны.

Высадили всех у метро, как раз напротив разбомбленного недавно завода. Админздание таращилось на дорогу пустыми провалами окон и черными от копоти стенами. Рядом рынок – тоже сплошные руины. Как и стеклянный павильон метро. Правда вход все-таки есть – открыли аварийный выход. Хотя все равно поезда не ходят, метро только как укрытие открыто – для жителей близлежащих домов. С других мест как до него добраться? Пешком по узким тропкам между блокпостами, под вой сирены?

Кстати, к вопросу об укрытиях. В первые же дни я добросовестно обследовала подвал своего дома и соседних на предмет работающих бомбоубежищ. Наш подвал был открыт, но, как и до войны, утопал по щиколотку в воде. В трех соседних правда белели листочки с лаконичной надписью «Убежище». А ниже увесистые амбарные замки. Опросив встретившихся пару человек, я узнала, что местные бегают в тревогу в троллейбусное депо через дорогу, там имеется капитальное убежище, построенное по всем правилам. Но бежать до него все равно минут десять. Так и пришлось все последующие тревоги пережидать либо на площадке на складном стульчике, либо в ванной на коврике по правилу «двух стен».

Но вернемся к поездке. Выйдя у метро и осмотревшись по сторонам, я бодрым солдатским шагом направилась по улице бывшего советского партийного деятеля, сейчас все не запомню, имени кого. И вскоре поняла, почему общественный транспорт ходит только до метро. На первом же перекрестке всю поперечную линию заняла вереница пустых трамваев, которые плотно перекрыли дальнейший путь. И снова блокпост, и снова тероборонщики с автоматами и узенький проход. Значит, пока к центру только пешком или со спецпропуском. Ну что ж, не привыкать.

Шла я себе, шла, рассеянно скользила взглядом по обшарпанным фасадам «царских» особняков, как вдруг краем глаза уперлась в ранее не виданный мурал. «Дуй в школу!» – призывно зазывала огромная надпись на фоне резвящихся детишек. «Креативненько, — рассеянно подумалось мне. — Наверное, где-то рядом есть злачное место, типа курилки или наливайки, вот администрация и напоминает о школьной дисциплине». Не удержалась и подошла поближе, чтобы прочесть табличку на фасаде. «Детская музыкальная школа», было на ней написано. А вы бы угадали?

Минут за пятнадцать дошла до «тихого» центра. Именно здесь в укромном переулке солидно расположилось 5-ти этажное здание времен «сталинского ампира» – бывшее общежитие высшей партийной школы, ныне заселенное различными организациями. Здесь на 2-м этаже находилось наше учреждение. А в самом конце длинного коридора – мой кабинет, бывшая «двушка». Вот я и вернулась.

 Со следующего дня я стала регулярно ходить на работу. Вскоре пустили первый троллейбус. А еще через месяц нам выдали зарплату, и я постепенно принялась отдавать долги.

P.S. С тех пор прошло два года войны. Или сто два по меркам жизни. Но те, первые три месяца навсегда останутся в памяти и в сердце как огромная незаживающая рана.