Путешествие принца Людвига - 10

« …Умираю вся ваша»

Между тем секретарь принца Людвига продолжал в Дневнике фиксировать происходящее:
«22-го (сентября - 74 дня до переворота) сюда привели шведов, взятых русскими в плен в последнем сражении. Её императорское высочество правительница из особой милости пожаловала льняные штаны и кители тем из них, которых раздели русские, не сдержавшие свою ненависть  [к пленным]. Эту ночь пленным пришлось провести на улице, пока им не были определены квартиры. Офицеров освободили под честное слово и распределили на кормление по министрам.
6 октября (60 дней  до переворота) от армии пришло известие, что русские имели стычку со шведами; у последних убито 150 человек и 50 взято в плен, а с русской стороны погиб всего один казак и были ранены 1 гусар, 1 калмык и 5 лошадей».

Война продолжалась, но те надежды на победу шведов, которыми де Шетарди подпитывал заговорщицкий пыл цесаревны Елизаветы, таяли на глазах.  Непобедимая сорок лет назад шведская армия не могла не то что одержать какую-либо значимую победу, но и вовсе уклонялась от столкновения с русскими. Разъездам казаков приходилось рыскать по раскисшим осенним дорогам Финляндии, чтобы отыскать войска супостата.
Не оправдалась и затея французской и шведской дипломатии объявить целью войны освобождение русского народа (!) от притеснений нелегитимными правителями-иностранцами. Согласно наследственным традициям того времени Брауншвейгское семейство, на самом деле, оказалось во власти на вполне законных – т.е. установленных по самодержавному праву императрицы Анны Иоанновны, - основаниях. Но это, видимо, нисколько не смущало ни Шетарди, ни его парижских патронов, ни, тем более, шведскую корону.  Распространенный шведами на территории, где проходили боевые действия, соответствующий манифест не вызвал ни в русских войсках, ни у населения никакого энтузиазма.

Однако в сентябре переписка принца Людвига с братом-герцогом уже полна намеков на сгущающиеся над Брауншвейгским семейством тучи. В эти дни наглядно проявилась неспособность Антона Ульриха к решительным действиям.  И ранее прохладные отношения между супругами стали перетекать в нескрываемую вражду. Найдя новую опору в двоюродном дядюшке, вице-канцлере  Головкине, правительница стала всё больше «задвигать» мужа. В отчаянье от пассивности брата Антона принц Людвиг сообщал герцогу, что «Антон Ульрих есть не что иное, как тень» и что «он совсем глуп и каждодневно творит новые глупости. Я охотнее согласился бы в Вольфенбюттеле  быть паяцем, чем прожить всю жизнь подобно Антону Ульриху».

Между тем, в борьбу придворных коалиций, как это обычно случается, когда политические весы начинают сильно колебаться, вступили церковники. Для незрелого и капризного характера Анны Леопольдовны любая дополнительная опора в отсутствии сердечного друга и советчика графа Линара была как нельзя кстати. Крещенная при рождении в лютеранском вероисповедовании и перекрещенная уже в подростковом возрасте в православие правительница, видимо, никогда не была усердно религиозна. Воспитанная на французских романах, а отнюдь не на катехизисе, она доселе не была замечена в яром соблюдении православных традиций. Однако в этот сложный момент нашелся церковный иерарх, который поддержал вице-канцлера Головкина в его устремлениях защитить власть правительницы.
Таким иерархом оказался архиепископ Новгородский и Великолуцкий  Амвросий. Являясь по рождению малороссом – его мирское имя было Андрей Юшкевич, - Амвросий прошел извилистый путь от простого преподавателя  Киево-Могилянской академии до приемника Феофана Прокоповича на кафедре Новгородской епархии. Выдвинувшийся в правление Анны Иоанновны он был известен как талантливый религиозный проповедник того времени. Задокументированы его проповеди и наставления, в частности, Слово, сказанное на таинстве венчания Анны Леопольдовны и Антона Ульриха за  два года до исследуемых нами событий. Это наставление, сказанное высокопарным и приличествующим церемонии венчания высокородных особ слогом, было напечатано на русском и латыни и распространено в светских кругах. После елизаветинского переворота, это «Слово», правда, пришлось изымать из обращения, но это будет потом.

Так вот Амвросий вместе графом Головкиным взялись за разработку «схемы», которая позволила бы Анне Леопольдовне остаться на троне правительницы, а, не дай Бог, стать императрицей. «Не дай Бог» означало, что этот вариант «схемы» вступал в действие в случае смерти её детей. К рассмотрению такого варианта преемства престола «разработчиков» подтолкнула болезнь годовалого императора Иоанна Антоновича.

Автором действовавшей «схемы» престолонаследия, утвержденной в 1740 году императрицей Анной Иоанновной, был обладатель «первого пера империи» граф Остерман. Произошедшее после свержения Бирона сближение Антона Ульриха с Остерманом, наоборот, отдалило правительницу от самого опытного в интригах кабинет-министра. Но теперь она понимала, что без Остермана ей не обойтись. Анна Леопольдовна настояла, чтобы Головкин - который, в свою очередь, терпеть не мог своего коллегу вице-канцлера, - и Остерман занялись разработкой нового порядка престолонаследия вместе.
Каким образом в этом деле замешался камергер и недавно назначенный обер-прокурором Иван Брылкин – богу известно. Но, видно, Анне Леопольдовне было, что называется, на роду написано, что этот проходимец будет появляться на сцене в самые интимные моменты её личной и политической биографии…   

Из Дневника:
«10-го (октября - 56 дней  до переворота) великий посол Персии, который уже некоторое время стоял лагерем возле монастыря святого Александра Невского, совершил торжественный въезд в Санкт-Петербург. Гвардия и разные другие полки выстроились в почетный караул от церкви Казанской Божьей матери, по обеим сторонам по два человека в шеренге до резиденции посла, которая, как и для турецкого посла была отведена на Васильевском острове. Утром в 8 часов он отъехал от Невского монастыря. Две императорские кареты ехали впереди, за ними следовал отряд конной гвардии с литаврами и трубами, персы вели один за другим 14 слонов, 30 персидских музыкантов ехали на верблюдах…, великий посол ехал на коне; вокруг него шли императорские лакеи, скороходы и гайдуки, и по обе стороны шли 1000 персидских солдат с копьями и штыками. Позади посла ехали верхами слуги и затем следовали его министры и кавалеры, от 300 до 400 персидских конников.
Посол – человек леи сорока, весьма привлекательный и высокий ростом. … При входе в зал он три раза поклонился правительнице. Её императорское высочество стояло под балдахином трона. Произнеся несколько слов, он взял у своего стоявшего рядом министра верительные грамоты и вручил её высочеству. При этом он сказал ещё несколько слов, затем толмач прочел по бумаге текст по-русски; после того как великий канцлер (видимо князь Черкасский) ему ответил, посол поклонился и вышел, пятясь из зала. Императорские лакеи приняли дары от персов и внесли их вслед за послом в аудиенц-зал, где выложили на длинный, покрытый красным бархатом стол. … Все было весьма изящно сделано и снизу доверху усыпано бриллиантами и тоже добыто персидским шахом в последней войне с Великим Моголом в Индии при разграблении его сокровищницы и городов. Здесь же были и 12 перстней с камнями размером в сустав большого пальца, но все неограненные. Его величество император получил девять слонов, одного – её высочество великая княгиня; все они были покрыты богатыми шелковыми попонами, расшитыми золотом по серебру. Среди подарков были также два диких персидских быка…
Свита посла состоит из 2500 человек».

Совсем недавно в Санкт-Петербурге принимали турецкое посольство, теперь же появилось, еще более пышное, персидское. И это было неспроста – Персия тогда являлась геополитическим соперником Турции. Кроме того, оказывается, и у персов были виды на цесаревну Елизавету Петровну…

Но правительница даже в это время мало интересовалась высокой политикой. Вслед так некстати уехавшему графу Линару летели пылкие послания. Из текста видно, как непринужденно прикрываясь своей фрейлиной, Анна Леопольдовна, заключая вписываемые своей рукой слова в скобки, демонстрировала свои чувства к адресату. Вот строки из письма, отправленного в те же самые дни – 13 октября:

«Поздравляю вас с прибытием в Лейпциг, но я не буду довольно, пока не узнаю, что вы уже на пути сюда. … Если говорить об Юлии, то как могли вы хоть на мгновение усомниться в её (моей) любви и нежности, после всех знаков от неё (меня) полученных. Если вы её (меня) любите, не делайте ей (мне) более таких упреков, коли её (моё) здоровье вам дорого. Посол Персии со всеми своими слонами получил аудиенцию таким же манером, как и турок. Говорят, что один из главных предметов, ему порученных – просить руки принцессы Елизаветы для сына Надир-шаха, и что в случае отказа он пойдет на нас войной. Что делать! Это, стало быть, уже третий враг, да хранит нас Бог от четвертого. Не почитайте сию просьбу перса за сказку, я не шучу: оная тайна стала известна через фаворита посланника. У нас будет машкерад 19-го и 20-го сего месяца, но вряд ли я смогу (без вас, моя душа) предаваться сему увеселению, ибо уже предвижу, что моя дорогая Юлия, сердце и душа которой далеко отсюда, не станет там веселиться. Верно поется в песне: ничто ваш облик не имеет, но всё напоминает мне о вас. Известите меня о времени вашего возвращения и будьте уверены в моей к вам благосклонности (обнимаю вас и умираю вся ваша)».

Увы, как известно, граф Линар не вернулся в Россию, где по нему так тосковали…