Полнолуньев и родня

Баба Володя
 
В детстве мне часто ставили в пример подвиги моей бабушки Володи, которую я никогда не видел (она умерла в 1975-м). Я долго не решался спросить, а почему, собственно, у бабушки такое имя? Однако лет в восемь поинтересовался у бабы Маши, которая мне сказки про бабу Володю и рассказывала. И тут баба Маша и поведала, что баба Володя в гражданскую сбежала в Красную армию, переодевшись в паренька. Хотела воевать с колчаковцами. И вот знакомый председатель волостного комитета Яков Двинянов выдал 13-летней Вере Кузницыной документ на имя Владимира Холкина, 1902 г.р. Так она и стала Володей. И до конца жизни ее так и называли. И ее мама старый большевик, заслуженный работник НКВД Прасковья Дмитриевна Кузницына звала свою дочь Володей. И боевые товарищи ее так звали. И ходила баба Володя в гимнастерке и короткой стрижке, и сама себя называла в мужском роде: я видел, я сделал итд.
   Хотя в 25-ом родила дочь, которую назвала Коммунера. От боевого товарища Демьяненко. Вышла за него замуж. Но это была скорее дружба. А любила баба Володя только один раз. Как познакомилась в 18-м будучи Володей Холкиным с Зиной Стасько, так и на всю жизнь. Какое-то время Зина и не догадывалась, что ее возлюбленный Володя на самом деле Вера. Но когда правда раскрылась, Зина все поняла и приняла. Конечно эти отношения в молве были женской дружбой, как бы живут вместе две боевые подруги. И баба Маша мне рассказывала про боевую подругу бабы Володи тетю Зину.  И приводила их дружбу в пример как образец верности и честности.
  А еще баба Маша рассказывала, как баба Володя просвещала пионеров, как происходит процесс рубки в кавалерийской атаке. Сядет на палку побольше как на коня, возьмет в руки палку поменьше как саблю. И начнет размахивать. Четырнадцатилетняя баба Володя командовала отрядом и подобно Жанне Д’Арк предводительствовала в атаке. Так она и вписана в историю Гражданской как боец 3-го Екатеринбургского и Западного полка 29-й стрелковой дивизии Владимир Холкин.
  Был в ее истории и такой случай. Послали бабу Володю в разведку. И вот приспичило ей отклониться от задания и заглянуть в город Верхотурье. А там, несмотря на мужскую форму, ее признал одноклассник Колька из родного села Лобва, окликнул, а потом и сдал. В общем, белогвардейцы ее схватили и посадили в Верхотурский острог.
  И повели ее на рассвете на расстрел к Кликун-камню. Это скалы по обе стороны реки Туры. А называются они так, потому что издают звуки, подобно плачу. Это конечно поверье. Хотя есть свидетельства. Люди слышали, что когда белогвардейцы расстреливали коммунистов и бросали их в реку, Кликун плакал, стонал. И вот ведут бабу Володю на расстрел. И у обрыва она, не думая, прыгнула в реку с высоты метров пятьдесят, если не больше. Прыгнула камнем со связанными руками. И как-то ей удалось из-под веревок высвободиться. Беляки стреляли, но все мимо. Бабе Володе удалось спастись.
   К семидесяти баба Володя потеряла зрение, но будучи слепой лихо водружалась на коня в конном клубе при Верхотурском дворце спорта. Помнила клички всех коней дивизии времен гражданской. Был там конь Добряк, и конь Верный, и кобылица Щука.
 В 1976-м в Средне-Уральском издательстве вышла книга Свердловского журналиста Семена Шмерлинга «Серебряные шпоры». Это документальная повесть о моей двоюродной прабабушке (сестре моего прадеда) – Вере Ивановне Кузницыной-Демьяненко, бабе Володе. Книга идеологизирована в духе времени. И язык кондовый. Но моя реликвия. Мой экземпляр был преподнесен бабе Маше дочерью бабы Володи Коммунерой Алексеевной Лялиной. О чем имеется дарственная надпись: «На память дорогой тете Марусе в память о моих милых, родных мамах». Милые родные мамы я так понимаю - это баба Володя и ее возлюбленная тетя Зина.
  Зинаида Петровна Стасько (тетя Зина) умерла в пятидесятые от последствий фронтового ранения (ушла на фронт добровольцем). А баба Володя на фронт не попала из-за проблем со зрением. Любовь, пронесенная сквозь революционные двадцатые, и тоталитарные тридцатые, и сквозь войну. Замечательная история для сериала. Может однажды и возьмусь за сценарий.

Пьяный дед

Мой дед, Эрик Сергеевич Кузницин, был беспробудным пьяницей с ранней юности. Если не выпивал минимум два литра водки в день - жизнь в течение этих двадцати четырех часов считалась бесполезной. Однако его алкоголический угар усугублялся чудовищным асоциальным поведением. Пьяный дед непременно хватался за топор и крушил все, что попадалось под руку. Естественно, прежде всего доставалось домашним.
Помню как мы с бабушкой убегали от пьяного деда в два ночи. Дело происходило в Свердловской области (мама меня маленького иногда отдавала бабке с дедом, так как работала на пяти работах, чтобы выжить, и со мной некому было сидеть). Естественно, мама ничего не знала о дедовом пьянстве. (Секрет держался строго.)
И вот за окном минус сорок. Бабушка убегает со мной от деда. Везет меня на санках в гору к тетке.
Однажды бабушка и дед приехали погостить в Москву. А у нас в Московской квартире также на тот момент остановилась мамина филармоническая подруга, исполнительница цыганских романсов. И вот дед не выдержал и все-таки напился. Пьяный привязался к подруге, да так злобно, что подруга, спасаясь, залезла под кровать и не вылезала из-под нее часов двенадцать.
На следующий день кающийся похмельный дед валялся перед мамой и подругой на коленях.
И вот мама поставила условие: мол, если Вы, Эрик Сергеевич, хоть раз еще выпьете, то внука больше не увидите.
Видимо угроза настолько сильно впечатлила, что с того момента и почти до самой смерти (то есть больше пятнадцати лет) дед не употреблял даже пива.
Ни тебе кодирования, ни других наркологических методик, а вот просто взять, и после многодесятилетнего пьянства, которое уже впиталось в плоть и кровь, перестать употреблять алкоголь ВООБЩЕ!!!
Дед стал абсолютным трезвенником и ненавистником любого пьянства, даже лайтового по праздникам. (Наверное поэтому не посещал семейные вечеринки.)
Лишь незадолго до смерти, когда антиалкогольные стимулы стали постепенно иссякать, дед позволял себе изредко накатить рюмашку. Бабушка конечно старалась этому противостоять. Но дед все равно выпивал - не настоящую водку, но вооброжаемую. Сгибал пальцы в круг, будто держал рюмку, подносил к губам и и залпом выпивал. И только после такого ритуального действа начинал есть щи.
Цивилизация малиновых
Это произошло в эпоху, когда в транспорте нужно было оплачивать проезд, пробив талончик в специальном устройстве – компостере. Но компостер часто заедал и не пробивал билет с одного раза. Тогда пассажир пробивал еще раз. А контролеры такой билет не признавали, как пробитый дважды.
     Утром мы с мамой выходили из дома вместе. Я в Пед на Пироговку, мама по делам своей концертной работы.
  Часто договаривались встретиться на Добрынинской, например, в шесть, и поехать домой также вместе. И вот однажды в зимний вечер мы возвращались на сорок первом. Ехать от Добрынинской до Загородного было минут двадцать. Мама успела занять место у окна, а я остался стоять.
   Мама в цигейковой шубе и войлочной шляпке достала Оруэлла. Проехали Люсиновскую. За окном – жилые коробки, универмаги, дома Серпуховки. На маминых коленях - сумка с продуктами. Я тоже кинул какие-то продукты в свою сумку. Шел девяносто первый. В августе произошел путч. Мы с мамой переживали за Ельцина. Дело было в декабре.
     Рядом с мамой сидел мужчина с бородкой, стариковатый, но молодящийся, самобытно ухоженный. Его шея и часть бородки были укутаны в шарф. На коленях стоял пухлый портфель, из которого торчала потрепанная рукопись. Его лицо выдавало рассеянность. Он был подобен вещи в себе на уме – словно погруженный в мир страхов и грез. И одновременно какая -то неуловимая печать плутовства   делала его образ почти обаятельным, если не сказать игрушечным.
    Мужчина пытался украдкой заглянуть в книгу. Мама поначалу не заметила. Мужчина осмелел. Его укутанное тельце прижалось к ней. Голова склонилась к самым ее волосам. Все смелее мужчина подглядывал, придерживая портфель. Задел ее шляпу. Ромбик на шляпе почти отклеился. Мама вздрогнула, в недоумении посмотрела на мужчину, а затем, сообразив, что она в автобусе, показала ему обложку.
- А, Оруэлл, - сказал он, - любите Оруэлла?
- 1984. - Сказала мама.
Мужчина вежливо кивнул, произнес: Я очень люблю Оруэлла. Кстати, - Александр Иванович Бестужев-Серенький, свободный художник.
- Олежа! – Спохватилась мама. – У тебя есть талончики?
Я пошарил в карманах: Не-а.
- Незаменимых людей нет! – Вдруг отрезал Бестужев-Серенький.
- Не продадите талончик? – Попросила мама.
- Так говорил отец народов!
- Нам два талончика!
- А я как Гете считаю, за каждой могильной плитой – вселенная!
- У Вас есть лишние два талончика? – Настаивала мама.
- Я бы Вам и так дал, но государство кормить не собираюсь!   
Мама обратилась к впереди сидящей даме.
- Не продадите?
Дама протянула талончики. Мама отсчитала мелочь.
- Я поэт. – Сказал попутчик. - Хотя в прошлом и слесарем был, ловил, как Хэмингуэй рыбу в океане, когда жил на Дальнем Востоке. Вы любите Хэмингуэя?
  Мама привстала, дабы дотянуться до компостера. Не доверила это дело мне. Пробивая талончики, нечаянно навалилась на Бестужева-Серенького. Рукопись, торчащая из его портфеля, смялась. Талончики не пробились с первого раза, только следы остались. Тогда мама еще раз засунула их в компостер и стукнула.
- Страшно от Оруэлла? – Поинтересовался Бестужев-Серенький.
- Очень! – Сказала, усаживаясь, мама.
- А я помогал Солженицыну прятаться от КГБ. Архипелаг Читали?
Мама открыла для себя сталинизм, когда прочитала «Дети Арбата». А потом был «Архипелаг Гулаг». До этого она, конечно, питалась слухами. Еще при Брежневе слышала, что Сталин депортировал народы. От моей бабки Тамары. Бабка какое-то время жила на севере и общалась с ссыльными. Однако дочь старалась не посвящать в политику. Лишь между прочим мама слышала про вину режима. Но не в таких масштабах. Но когда на нее обрушилась вся эта правда, очень эмоционально отреагировала. Однажды я увидел, как мама плачет за сборником перестроечной публицистики «Иного не дано». Мама переживала очень непосредственно.   
- А Вы и правда, знакомы с Солженицыным?
- Да, с Александром Исаичем. Он конечно великий писатель, но сноб! Вот Андрей Дмитриевич Сахаров добрейший. Но в государственном масштабе тряпка.
- И Сахарова знаете, Андрея Дмитриевича?
- Андрей Дмитриевич самый сильный! Но его нерешительность. А Александр Исаевич сноб! Такая внутри злоба. Но гениальный. Вот он со своей жесткостью идеальный правитель. И Андрей Митрич гениальный.  Но тряпка!
 - А я бы хотела жить в стране, в которой правят Сахаров и Солженицын.
- Коммуняки перекрасились! – Сказал Бестужев-Серенький. – Нельзя расслабляться! Надо готовить себя к самым чудовищным сюрпризам. И время диссидентов опять наступит!
- Вернется СССР?
- Страшнее!
- Что может быть страшнее?
- КГБ вернется, вот увидите.
Тут в автобус зашел контролер. Стал проверять билетики, и постепенно дошел до нас.
- За двоих. – Мама протянула ему билетики.
Контролер рассматривал наши билетики минуту, потом посмотрел на просвет. – Два раза пробиты, - сказал, - оплачивайте штраф!
- Почему два раза, я один раз пробивала. – Сказала мама.
- Если за двоих, то два штрафа.
- Это не справедливо! – Сказала мама.
- Тогда на выход!
- Осторожно! – Возмутился Бестужев-Серенький, так как контролер задел его, схватив маму за воротник и потянув.
- Отстаньте! – Закричала мама. Ее сумка упала с колен под ноги. Содержимое вывалилось. На полу оказались пакет с костями, две книги, треска, завернутая в газету. Мама быстро все собрала, и лишь только одну из книг, любимого Оруэлла, оставила в руках.
- Машина не поедет, пока не заплатите.
- Почему я должна платить!
- А я инвалид. - Бестужев Серенький протянул контролеру корочку.
- Ну простите меня! – Умоляла мама. – Я пробивала эти талончики, будь они не ладны!
  – Можете дать книгу вместо штрафа! - Сказал контролер.
- Да Вы знаете, сколько она стоит на черном рынке?! - Возмутилась мама
- Тогда штраф!
- Ну хоть вы подтвердите! – Обратилась мама к Бестужеву-Серенькому.
- Я бесплатник, у меня льготы. – Повторил попутчик.
Однако делать было нечего. Мама достала кошелек и оплатила шесть рублей штрафа за нас двоих.
               
               

***

- Вот хамье! Когда я еще работал на промысле, я не общался с этим быдлом. По вечерам сочинял поэмы, потом устроился слесарем, хотя имел научную степень. И там это послушное большинство молчало. Меня конечно приглашали на Запад, но я осваивал станочное дело! Какое-то время жил на Дальнем Востоке, зачитывался тогда Хемингуэем, мечтал съездить на Кубу, и съездил, руководил комсомольской делегацией. Учился в аспирантуре. Тогда разразился Карибский кризис. По вечерам сочинял сонеты. Во время Афганской кампании разбрасывал листовки, познакомился с Солженицыным, меня пригласили в Университет, я отказался. Защитил докторскую, не работал, меня осудили за тунеядство. Отсидел в ссылке, потом опять поехал на Кубу, даже встретился с Фиделем, разочаровался в партии, познакомился с Сахаровым, ездил к нему в Горький. Меня выдвинули в ЦК, но я не согласился. Меня упрятали в психушку.
- Вы были членом ЦК? - Поинтересовалась мама.
- Нет, всего лишь кандидатом. Вроде бы, если так посудить, обласкан властью. Все у меня было, и определенный авторитет, служебная машина и все двери открывались передо мной. Один раз даже Брежнев пригласил меня на охоту, но я отказался.
- Вы были знакомы с Брежневым?
- Да, с дядей Леней. Но его нерешительность. Он не мог реформировать партию, плясал под дудку КГБ, тряпка! Но гениальный! Потом, когда состарился, просто стал куклой, манекеном для масс, страной тогда управлял КГБ и лично Андропов. Конечно, под прикрытием системы.
- И Андропова знаете?
- Андропов сноб, такая внутри злоба! Вот он с его жесткостью – идеальный правитель. Если бы не умер, то, наверное, страна бы вышла из кризиса. А Брежнев тряпка!
- Вы такой смелый! А что думаете о Горбачеве?
- Подождите, до Горбачева доберемся. Когда я отказался стать членом ЦК, два года провел в застенках госбезопасности. Если бы не КГБ, я бы уехал на Запад, но спецслужбы шли за мной по пятам, на прослушку поставили. Я тогда жил не один, потом скрывался, и представляете, близкого мне человека взяли в заложники, вот так и вынудили сдаться, а оказывается, эта сука была специально подослана. А ведь мы воспитывали сына. Когда она меня сдала, ему было шестнадцать. Я не знаю, где он сейчас.
- Слава Богу, я в жизни не потеряла ни одного близкого.
- Вы счастливый человек, может быть семья лучший выбор, но я свой выбор сделал. Меня тошнило от совкого ханжества. Но перестроить сознание трудно. Дело не во власти. Вот Вам, например, нахамили, а Вы промолчали!
- Виновата! – Застенчиво произнесла мама.
- Зачем заплатили?
Такой напор маму сразил.
- А я не молчал. – Бестужев-Серенький наклонился к маминому уху и прошептал: Красное правительство сумело согнуть мир в обмен на обеспечение секретной деятельности на земле цивилизации Малиновых из звездной системы Кзента Кандигари и невмешательства в их дела. Это секретнейшая информация, только Оруэлл знал. И я. Теперь знаете и Вы.
Мама растерялась, а ведь она еще очень хотела узнать мнение Александра Ивановича о Горбачеве. Но попутчик отрезал: Извините, моя остановка. Встал, направился к выходу.
- Больница им. Кащенко! – Объявил водитель. Наша была следующей.   

Бедная чайка
В порядке тренировки человечности я частенько вспоминаю судьбу подруги из девяностых – Лизы Чайкиной. Девушки без противоречий, примитивно-отзывчивой инфузории.
Помню, привел Лизу на пафосную тусню. Собрались, значит, хипстеры порассуждать, а сами между разговорами о поэзии Кузьмина и прозе Набокова так и стреляют глазками, кого бы подснять на сегодняшнюю ночку. Лиза нажралась как сука и облевала чью-то дольчагабанскую дубленку. Ох уж и крику было. Хозяйка дубленки закатила истерику. А Лиза извинилась, и пошла чистить дубленку в ванную. И вот чистила-чистила, да только еще хуже сделала. Хозяйка дольчагабаны поорала, но затем успокоилась, так как бойфрэнд ее близкой подруги ущипнул ее за задницу. Тошнотворная Лиза потом поехала ко мне домой варить борщ.
Так и перекантовывалась бедная Лиза уже как лет десять. Не имея ни паспорта, ни кола, ни двора. И не с пустыми руками приезжала, подрабатывала то расклейкой, то опросами. Приедет с овощами, в брэндовом рюкзачке – картошка, наварит борща, нажарит котлет и вечером скажет: Пошли кружиться! Мы шли на тусню и нажирались. На следующий день, пока я дрых, Лиза доклеивала обои, делала перестановку, мыла окна, чистила ковры, красила буфет, мыла полы, стирала простынки и пододеяльники (причем вручную), гладила рубашки, готовила свой фирменный салат из ананасов, или чахохбили, или пасту со сливочно-грибным соусом. Непременно попивая дешевый коктейльчик, какой-нибудь очаковский Джин-Тоник.
И вот где-то в одиннадцать вечера, устав как последняя сука, Лиза как брякнет свое коронное: Пошли кружиться! Мы шли на тусню, нажирались, а дальше, как говорится, у попа была собака…
Компаньонка по прожиганию жизни Лиза прижмет к сердцу и становится тепло. Но ведь такая тошнотворная, с нелепым мелированием, выщипанными бровками.
Когда уже невмоготу ее терпеть, поедет еще к кому-нибудь пожить. Все поймет без слов. Скажет: «Мне тут предложили на телеке поработать. И проект мой собирается купить Костя Эрнст».
Пропадет на месяцок. Вдруг звонит. - Пошли к Махалкиной. Мы идем. Лиза и там все приготовит, накроет на стол.
Приковыляет порция статусных шалав. Лиза запихнет белье в стиралку, погладит, полы помоет. И вот Махалкина по пьяни начнет наезжать на Лизу: Где мое бриллиантовое кольцо?! Вот здесь на кружева только-только положила!
Лиза начнет оправдываться. А Махалкина: Вон из моего дома! И чтобы ноги твоей здесь больше не было!
Лиза натянет черевички, повяжет шарфик, закинет на плечо рюкзачок и испарится. Я же остаюсь. Махалкина достает кольцо.
- Вот как нужно выставлять эту шваль. Ведь она привяжется, потом не отвяжешься.
А мне, пьяному, пофиг. Шалавы кружатся под «Синий синий иней».
В очередную встречу с Лизой, мы опять тащимся в гости. И там традиционно что-то пропадает. На этот раз Лизу серьезно пытаются растормошить. Дабы не портить праздник, Лиза спокойно собирает вещички и улетучивается.
Вот так Лиза и существовала в роли сучки для битья. А ведь она не без способностей. Певица-контральто, училась в Минске, перевелась в Москву в Гнесинку.
Но менты подбросили наркоту, Лиза полгода отсидела в предвариловке, суд не осудил, но паспорт менты так и не вернули.
В общем, два раза сидела за одно и тоже. На полгода пропадала, а потом как снег на голову.
- Привет, - говорит навеселе. – Я только из тюряги.
И не жаловалась на судьбу. Всегда веселая, бомжует, ходит под очередной несправедливой уголовкой.
И все одно: Пошли кружиться!
Напьется. Лыбится и кружится.
Говорит: Я щас программу буду делать. Пахмутова мне три песни подарила.
Так и существовала. Помогала всем, скрашивала одиночество, пока не выгонят.
Последнее ее место обитания в Зеленограде у мадам Сиси – трансухи-портнихи. А эта трансуха-барыня взбалмошная. То выгонит, то мизинчиком поманит. Лиза приковыляет ко мне без звонка с синяками. Я поначалу не пускаю. Но она, настырная, ждет.
- Ладно, заходи, - говорю.
- Мне бы только помыться, - говорит, - я быстренько.
Помоется и начнет петь песни про творческие перспективы. Опять, дуэт с Долиной, как бы уже состоявшийся.
А от самой бомжатиной несет. Никакая ванна этот въевшийся запах не берет.
- Ты хоть что-то ешь? – Спрашиваю.
- У меня диета. – Отвечает Лиза.
Последние полгода своей жизни Лиза болела. Опять придет ко мне, все уберет, приготовит пожрать и улетучится.
Мадам Сися мне звонит и жалуется на Лизу, мол, бухает, не выполняет норму, заказы на трансушные наряды буксуют. Хоть и шьет приемлемо, но клиентов отпугивает.
Это словечко приемлемо означало, что все шитье на Лизе и держалось.
Как-то я встретил Лизу на Китай-городе. И ужаснулся. Это уже была ходячая смерть. Обтянутая черепушка без молекулы мышц. Рожа синюшная, глаза навыкате.
- Что с тобой?!
- Диета подвела. – Говорит Лиза. – Не та пропорция витаминов, и видишь, произошел сбой. Но я восстанавливаюсь.
Я кричу: Ты в зеркало на себя смотрела?!
- Не нервничай, - говорит Лиза. И как ни в чем не бывало, начинает болтать про творческие проекты.
- Все только начинается. – Говорит Лиза.
И тут я гружу Лизу своими проблемами. Лиза внимательно слушает, советует. И ее банальности настолько действуют на душу, что очередная личная драма хотя бы на время отпускает.
Лиза умерла где-то через неделю после этой встречи. Как мне потом рассказали, умерла на лестничной площадке у мадам Сиси.
Трансушная модистка выгнала Лизу Чайкину, боясь, что та скончается в ее квартире. При этом Лиза приехала к мадам уже от отчаянья. Мадам Сися выгнала ее раньше. Лиза тусовалась с бомжами на платформе Лианозово.
И вот приехала полумертвая к модистке, та ее впустила, но ужаснувшись, сразу и выгнала.
Только месяца через два пьяная мадам позвонила мне и рыдая рассказала о смерти Лизы Чайкиной. При этом всхлипывала, сказала, что надо бы разыскать могилку. Но у Лизы не было паспорта и где ее могилка - никто не знал.
- Приезжай, помянем.
Как мне стало известно, Лиза умерла от рака поджелудочной, который конечно не лечила. Паспорта-то не было. А к мадам Сисе я так и не съездил. Говорят, она заказала в церкви заочное отпевание рабы божьей преставившейся Елизаветы.



Лесенка-чудесенка

До четырех лет я воспитывался у бабы Зины и деда Эрика в Кушве. Это было золотое время – изобилия пирогов, манной каши и картофельного пюре. В отличие от многих деток, обожал манную кашу, особенно со сгущенкой, сверху еще сахарной пудры навалю, недоиспользованной для выпечки. И уплетаю по три тарелки в раз. А баба Зина: Кушай, Олеженька, станешь великаном. Но рост мой шел не в высоту, а в другое измерение. Мама приехала летом, и ужаснулась, я щекастый, ляшки обвисшие, еще и передвигался враскаряку, косолапый.
   А когда меня собирали в Москву, баба Зина впервые рассказала о лесенке-чудесенке. Было и любопытно, и страшновато. Непривычных движений я жутко боялся, да и сам двигался по минимуму. Однако очень любил эти сказки. А баба Зина рассказывала про полет Гагарина в космос на лесенке-чудесенке. Кстати, когда я увидел лесенку наяву, страх так и не ушел. Я боялся на нее ступить. Мне казалось, я улечу в космос как Гагарин. Один, без бабы Зины и без мамы.
  Уже будучи в Москве, мама иногда просила бабу Тамару со мной сидеть. И каждый раз это были уговоры со скандалом. Баба Тамара отнекивалась, типа как у нее, импозантной, такой уродливый внучок. Нет, это конечно не проговаривалось, но баба Тамара меня стеснялась. Я с ней совершенно не гармонировал, особенно с ее шляпой с километровыми полями.   
  Однажды она меня все-таки повела на утренник. Как обычно перед лесенкой-чудесенкой я спасовал - ногу закину, а наступить боюсь. А баба Тамара, спокойненько улетела вверх. Я значит внизу реву, уже передо мной суетятся какие-то посторонние бабули. А баба Тамара заметила мою пропажу только возле остановки. Но вернулась, зло схватила и не поблагодарив бабуль, раздраженно повела.
  Дома я конечно пожаловался, еще и приукрасил, язык у меня был подвешен лет с четырех. А баба Тамара в коридоре, когда уходила, поманила меня, вплотную приблизила свое лицо к моему и прошептала: Легавый!
Это ее словечко «легавый» помню очень четко, несмотря на прожитые годы.




Одинокая желает

Мамина подруга детства, заслуженный работник культуры, Великий педагог Марина Леонидовна Хитрова частенько захаживала к нам в гости, преподнося новые сплетни, или поучая маму, как следует держать себя в сексуальном тонусе. Рассказы тети Марины я хорошо помню. Когда рассказывала, всегда жестикулировала. А в моменты наивысшей экспрессии садилась за рояль, и импровизировала наиболее созвучный ее рассказу саундтрек. Ее историю знакомства и большой любви с Жераром Филипом знали даже в комитете по культуре Моссовета, и как гласит легенда эта история дошла до ушей самой Екатерины   Алексеевны Фурцевой.
   Бывало рассказывала за новогодним столом как в пять лет в ней проснулось сексуальное желание. И когда все девочки играли в куклы, ей снился обнаженный товарищ Маленков. Когда стала постарше, влюбилась в Юрия Никулина. Затем были Иосиф Кобзон и Че Гевара. В восьмидесятые влюбилась в Абдулова, и даже признательное письмо ему сочинила. И он ответил. Однако поздно. Любовь к Абдулову затмило впечатление от фильма «Одинокая женщина желает познакомиться».
  Это был эффект разорвавшейся бомбы.
- Я всю жизнь искала идеал. – Рассказывала тетя Марина. - Не находила, хватала синицу, разочаровывалась. И снова в путь за журавлем. Хотя журавль мне тоже не подходит. Моя планка – Синяя птица. На худой конец, Жар-птица.
   И вот, как и героиня фильма, тетя Марина решила расклеить объявления о знакомстве. Дабы не быть голословной, она предъявила сохранившийся экземпляр объявы. Воспроизвожу по памяти. «Дама с духовными способностями ищет свой идеал в виде мужчины от 35 до 45, склонного к домашнему музицированию, желательно с ученой степенью не ниже кандидата, в меру ранимого, но мужественного, не лысого, с нераскрытым потенциалом и большим творческим диапазоном». Далее шел телефон, и приписка: Звонить после 19-ти.
- Разве можно по объявлению найти мужчину? – Недоумевала мама.
- Как выяснилось, нельзя. – Ответила тетя Марина. – Но я это слишком поздно поняла.
   А пока не поняла, тетя Марина расклеила объяву на остановках. Также окучила ментовки, ЖЭКи и прочие окрестности.
  И вот стали звонить мужики. Из всех позвонивших, тетя Марина выбрала наиболее приятный голос и назначила свидание.
- На встречу пришел конечно не Ален Делон. – Рассказала тетя Марина. - Зато с духовным потенциалом. Именно такого я и ожидала.
   И пригласил он тетю Марину на экзотическое собрание.
Заседание общества магических сексуалистов (так они себя именовали) проходило в строгом соответствии с академическим регламентом.    Председатель по очереди предоставлял слово докладчикам, после доклада выделялось время на прения. Члены общества истерично бились в философских битвах и решали проклятые вопросы: как обустроить секс-лайф, какие фаллические символы лучше всего соответствуют русской культуре, в чем особенности русского национального характера, и прочие.
- С одним из них я вступила в связь. – Рассказала тетя Марина. – Его ум спровоцировал мое желание, и когда он дотронулся кончиком языка до мочки моего уха, я совсем улетела. Так мы и слились. Правда он периодически отвлекался, и доказывал, что философия – это строгая наука. Представляешь, Ларк, прямо во время этого дела! В общем, заснули мы с ним в объятиях. А сборище рассосалось только под утро. И утром мой философ мне и говорит: «Малышка. Я не могу принадлежать тебя одной. Мой интеллект и мое тело принадлежат всем». Так я и ушла, взяв какой-то самиздат. Но читать его не могла. Как начну читать, вспоминаю моего философа и слезы наворачиваются. И я поняла, что знакомства по объявлению ни к чему хорошему не приведут.
    Однако как не зарекалась тетя Марина, но азарт случайных знакомств ее не отпустил. Так до сих пор и встречается, теперь по интернету. А совсем недавно на остановке 27-го автобуса среди рекламы агентств недвижимости и прочих предложений снять-сдать квартиру, я увидел объявление с тем самым уже классическим текстом: «Одинокая женщина желает познакомиться».  Как будто интернета и не существует. Хотя логично. Объявление, написанное от руки, вызывает больше доверия. Не правда ли?

Воздух пирогов

Среди всех праздников СССР, самым ожидаемым был день рождения Ленина. К этому дню прабабушка Марья Михайловна пекла пироги, причем в том количестве, которое было нужно для счастья. Накануне баба Маша покупала треску для пирога с рыбой. В ведре месила дрожжевое тесто. Накрыв крышкой, ставила около плиты. Где-то в восемь уминала. В одиннадцать последний раз уминала. В час ночи катала коржики – для пирогов с мясом, рисом-яйцом и картошкой. Затем готовила начинки. Особо колдовала над фаршем, разбавляла бульоном, добавляла лучок и хлебный мякиш. Также из теста катались шанежки. Ленивые шанежки – на коржик клалась начинка и не загибалась, или шанежки по типу ватрушек – концы коржика загибались и прижимали начинку.
А еще лепились фигурные плюшки с изюмом. Отдельно приготовлялось нежное тесто для хвороста. И слоеное тесто для пирога с маком. Слепив рыбный пирог, в три ночи баба Маша ставила варить свиные ноги. Это для холодца, который я тоже любил, ведь его готовили также только к праздникам. А где-то в семь утра баба Маша начинала лепить пельмени. И вот 22 апреля я вставал где-то часов в пол шестого и до школы помогал бабе Маше с готовкой.
А после школы приходил к столу. И вот уже пироги не влезают. Тогда я подносил к пирогам морду и вдыхал их воздух. Или дотрагивался до пирогов пальцем. Ждал где-то часа два. Пища переваривалась, и можно было снова есть. И я ел. Секса-то в жизни еще не было.

Ограбили

Отгремело закрытие Олимпиады-80, а мы доживали лето в Кратово в поселке старых большевиков на даче деда - персонального пенсионера.
И вот пошли мы с мамой в магазин за тетрадками (первого сентября мне предстояло идти первый раз в первый класс).
И увидел я в витрине волшебно репродуцированную картину Васнецова "Три богатыря" в позолоченном багете с завитушками. Такие багеты я лицезрел только в Третьяковке.
И так мне захотелось обладать САМИМ БОГАТСТВОМ КАК ОНО ЕСТЬ, что я умолил маму, купи картину, пожалуйста, очень тебя прошу!
А картина стоила двадцать один рэ.
Впрочем, долго упрашивать не пришлось.
Пока мама стояла в кассу, мы мечтали, и где повесим «Трех богатырей».
Но тут в магазин зашел отец. И лишь узнал, что мама собирается купить, покрутил пальцем у виска, мол, лучше двадцать один рэ потратить более рационально.
Мама с ним тут же согласилась. И правда, зачем нам эта хрень нужна!
В общем, собрались выходить из магазина без желанной покупки.
Что же со мной началось.
Я выбежал на улицу, и заорал: Воры!!! Ограбили!!!
Разорвал на себе рубаху, упал, стал дрыгать ногами, а слезы лились потоком прорвавшейся канализации.
Поднялся и побежал, крича: Машина! Задави меня! Не хочу жить без "Трех богатырей"!!!
Отец догнал, но я ему не дался. Наконец родители с трудом зажали мое немаленькое семилетнее тело. Мама держала за ноги, а отец обхватил грудную клетку. Так визжащего и понесли.
Но вдруг вдалеке показалась Маря Иванна: старушка-затейница большевистского красного уголка, на общественных мероприятиях которой я с выражением читал стишки про пионерию.
Лишь только Маря Ванна попала в поле моих глаз, я тут же выскользнул из тисков опешивших предков, поморгал, вытер остатки слез.
- Что случилось? – Спросила приблизившаяся Маря Ванна.
- Все прекрасно,- сказал я, - мы Олимпиаду обсуждаем!
- Приходите сегодня к нам, - сказала Маря Ванна, - Споем "Взвейтесь с кострами"!
- Непременно придем, - сказала мама, - вот только я Вам хочу про Олежку кое-что сказать.
И тут я маму как ущипну за ляжку!
Дома меня конечно поставили в угол, но ненадолго. В пять вечера мы отправились к Маре Ванне на чай петь "Взвейтесь с кострами". Было весело и «Три богатыря» из моей души быстро улетучились.

Приключения в Бендерах

В течение всей пенсионной жизни баба Тамара разъезжала по курортам. Были случаи и четыре раза в год, и пять. То по путевке в Кисловодский санаторий, да еще и за бесплатно по профсоюзной линии. То в гости к подругам, кои у бабы Тамары были разбросаны по всем теплым местам. Например, ездила в Сочи к тете Наташе, с которой познакомилась в Кисловодске. Или в Пицунду к тете Кате, с которой познакомилась в Сочи. Так баба Тамара и заводила дружбу с потенциальными хозяйками, у которых можно было бесплатно жить.
  В 1982-ом мама уговорила бабу Тамару взять меня с собой в Молдавию. И поехали мы на южном поезде к тете Клаве. Среди поклажи был и аккордеон. Нас встретили в Бендерах с цветами. Ехали на машине где-то минут двадцать. Это был большой частный дом.   
   Первую неделю было все прекрасно. На хозяйских пирах бабуся играла на аккордеоне. При себе у нее всегда была тетрадка с текстами. Бывало затянет какую-нибудь веселую, растянет меха аккордеона до упора, вдруг остановится, пролистает тетрадку, найдет нужную строку, и снова меха до упора.
   Любимым местом на всех курортах у бабуси был рынок. Вот и в Бендерах как просыпались шли на рынок, возвращались на обед прямо к столу, тетя Клава готовила, потом опять шли на рынок. Могли по дороге зайти на «Танцор Диско» в кинотеатр. А вечером все домочадцы собирались за длиннющим столом и веселье продолжалось. Меня-то тетя Клава укладывала, а баба Тамара веселилась до четырех-пяти утра.
    Где-то через несколько дней после приезда я был сбагрен тете Клаве, и баба Тамара стала гулять одна. Однажды у бабуси увели кошелек. Баба Тамара написала заявление. В кошельке было 16 руб. Бабуся причитала, но делать нечего, смирилась.
  Через денька два подцепила совсем молодого ухажера, как он ей представился, студент журфака Михаил. Баба Тамара меня естественно скрывала. Но ухажер однажды пришел к бабусе домой, вернее к тете Клаве, выследил. Заходит, тут баба Тамара, и я. И вдруг я говорю: Бабушка, а что на ужин? Потом баба Тамара меня злобно отчитала: Опозорил меня! Я еще и прощения просил. – А баба Тамара: За что просишь прощения? А я: Потому что назвал тебя бабушкой.
 Но вот бабусю вызвали в милицию. Поймали карманника. И у него при себе был описанный бабусей кошелек.  Бабуся потом рассказывала тете Клаве со слезами: Это Мишка. - А этот Мишка объяснил, что свистнул кошелек, потому что хотел познакомиться. Вообще, историю знаю по рассказу бабы Тамары. Но история мутная. Какой карманник будет оставлять кошелек, да еще потом и признаваться. Может баба Тамара придумала эту историю, чтобы разжалобить тетю Клаву и не платить за продукты?
  Уезжали мы впопыхах из Тирасполя. Баба Тамара рассорилась с тетей Клавой, поехала на вокзал, поменяла билеты. Но ссора ссорой, а тетя Клава всучила трехлитровую банку вишневого варенья и три бутыли с вином урожая пятилетней давности.
На вокзале перебегая с пути на путь, нашли наконец нужный. Стали ждать. Море народу, а стоянка всего минута. Едва остановился поезд, оказалось, что наш вагон в хвосте, и надо бежать из одного конца поезда в другой.
   И вот бежим. У бабуси скарб с вином и с вареньем, еще и аккордеон. Бежит выносливая в свои шестьдесят три. До отправки остается несколько секунд. Бабуся просит проводницу пустить в не наш вагон, но проводница не пускает. Тогда находчивая бабка скидывает с плеч скарб, надевает аккордеон, играет «Очаровательные глазки». Шум-гам. Ошарашенная проводница разрешает. Мы заходим. И тут поезд трогается. Но разбилась трехлитровая банка варенья. Бабуся взяла у проводницы тряпку и еще где-то полчаса вымывала тамбур.
   Однако черт с вареньем, главное успели, бабка светилась от радости. А уже в нашем купе обняла меня, поцеловала, вдруг опять стала строгой и произнесла: Только матери ничего не говори.

С корабля на бал

Случаев из серии «с корабля на бал» в моей жизни было много. Однако в памяти отложились две истории. Было это в девяностых. Я тогда то наряжался как новогодняя елка, то наоборот, ходил неделями в засаленной кофте, и шаркал в помятых туфлях, доставшихся от прабабушки.
  А за спиной у меня всегда был большой походный рюкзак, в котором я таскал товар – букинистические книги. Как-то в дождливый октябрьский день я шел неухоженный из дома книги на Арбате. За спиной был рюкзак, забитый перекупленным тридцатитомником. И остановился я по привычке у книжного развала. А в голове только одна мысль – скорей домой, чтоб рухнуть на кровать. Однако стою у развала, машинально листаю, то ли Фрейда, то ли Юнга. И вдруг слышу голос: «Я Вашу книгу прочитал от корки до корки». Поднимаю голову и вижу старенького с авоськой Вицина. Рядом с ним – мужик с бородкой. Ему Вицин все это и говорит. Узнаю мужика. Его в то время часто показывали по телевизору. Это был журналист-сексолог В.В. Шахиджанян, автор бестселлера «1001 вопрос про это». В общем, я минутку поглазел, и пошел к метро. Вдруг за спиной голос : «Подождите, молодой человек!». Меня догоняет В.В. Шахиджанян.  Я останавливаюсь.
– У Вас глубокий взгляд! - Говорит В.В. Шахиджанян. – А хотите, мы пойдем в гости к Джуне?
- Здравствуйте. – Я здороваюсь.
- Пойдемте в Прагу. – Говорит В.В. Шахиджанян.-  Джуна орден обмывает.
  И пошли мы с Шахиджаняном в Прагу. Там шикарный банкет. Папарацци толпятся у входа, но их не пускают. Сели за стол. Под столом в ногах рюкзак с тридцатитомником. Шпильки рядом сидящей светской львицы тыкаются в рюкзак. Львица от неудобства морщится. Я налегаю на жратву. А за столом все сплошь королевских кровей. В том числе потомок Бурбонов, и прямой потомок турецких султанов.
   В концертной части выступил Киркоров. Пугачева прислала письмо, его зачитала Джуна лично. Кульминацией было вручение Джуне грамоты о наследовании ассирийского престола. Последнее, что помню – коронованная Джуна вытанцовывает с Надеждой Бабкиной. Проснулся дома на Загородном, мама меня еще неделю пилила, что заявился пьяный.
  В 95-ом я сменил рюкзак на клетчатую сумку и стал выглядеть еще более неприкаянно. Был у меня приятель Вова - букинист из МГУ. Цены у Вовы были заоблачные. Книга год не продается, и Вова повышает цену.  Пять раз повысит, и книга продается. И вот как-то уставший, с большой челночной сумкой я встретил его холеного на Тверской. И тут он говорит, типа, приглашаю в ресторан. И мы идем в Националь, в котором тогда был Карденовский «Максим».
  Я в прикиде странницы Феклуши попадаю в ресторан, на тот момент самый престижный в мире. Под столом – забитая под завязку клетчатая сумка. Официанты разливают вина. Очень хочется жрать, но кроме омаров ничего нет. Именно с того момента я возненавидел омаров. Правда больше мне их никто не предлагал. А Вова изысканно попивал вино, и хвастался успехами. Когда мы вышли, Вова купил у меня клетчатую сумку вместе с содержимым. Мы, бухие, на Тверской раздавали бездомным томики Кафки. В сумке было сорок восемь экземпляров первого тома Кафки из четырехтомного собрания издательства «Северо-Запад».

Про спирт Роял

Был период, когда все высчитывали, сколько бутылок водки получится из литрового спирта Рояль. Это в начале девяностых, денег нет, разруха, и импортный Рояль попал в нерв времени. Конечно, главной изюминкой была экономия. Из одной бутыли Рояля получалось шесть водок. И по цене водка обходилась в три раза дешевле магазинной.
Роялем затоваривались все – от уборщиц до академиков. Казалось, что халяву как неожиданно дали, так и отнимут.
У нас также складировался Рояль, покупаемый в киоске «Мороженое» прямо возле дома. Мама ходила к «Мороженому», занимала очередь и приносила каждый день по две бутыли. И так в течение двух месяцев, а то и дольше.
Бутыли складировались в холодильнике, на антресолях, в платяном шкафу, в туалете, под кроватью. В квартире уже не осталось ни одного свободного места. Однако Рояль был своего рода индексом стабильности и поэтому по назначению не употреблялся.
В то время я хоть и курил, но не пил. Однажды мама и отчим куда-то уехали, сестер Любы и Нади тоже не было (наверное были у бабы Тамары). В общем, я остался один в квартире, и позвал одноклассника Сову.
И вот Сова обратил взор на бутыли Рояля, которые будто по дизайнерской задумке украшали все периметры квартиры. Сказал, а давай бухнем, что еще делать-то? Я стал отнекиваться, но авторитет Совы возобладал. В общем, раскупорили бутыль, потом еще. Два дня бухали. Трезвели, потом опять.
Следующий кадр. Мама меня трясет и орет благим матом. Я очухиваюсь в коридоре на полу. Квартира разгромлена. Повсюду осколки зеркала. Зареванная мама меня целует. Как потом рассказала, поднимается по лестнице, дверь квартиры распахнута. По всей лестничной клетке разбросаны газеты, разбитые банки с вареньем, ложки-вилки. И я бездыханный лежу через порог как в сериале «Мост» - одна половина в квартире, другая - на площадке.
А в баке с бельем мама хранила наличные от концертов – двадцать тысяч долларов. И значит видит меня бездыханного, квартира разгромлена и бак опрокинут, и белье.
Убили, ограбили! Но деньги оказались в целости на дне бака.
Однако любимое антикварное зеркало было разбито.
Когда прошел шок, родители мне устроили самый жестокий в моей жизни нагоняй. Мама очень сокрушалась о фамильном зеркале, которое прабабушка Ага привезла в Москву из родного Хабаровска еще в 1927-ом. Выманила телефон Совы, позвонила, все конечно рассказала его родителям. Сова, оказывается, пытаясь удержаться, хватался за все что попадалось. А как ушел, он и сам не помнил.
В итоге родители Совы возместили зеркало своим фамильным зеркалом, немного попроще, но тоже старинным. А этот случай с Роялем вошел в мою память как укор от пьянства, который, впрочем, не подействовал.





Стакан воды

Несмотря на относительный спрос, которым всегда пользовалась баба Тамара у мужского контингента, бывали периоды затишья, когда даже на курортах к бабуле клеилась одна шантрапа. Причем не срабатывал ни один отлаженный приемчик – ни шляпы, ни аккордеон, не мэйкап с нарисованными бровками. В этот момент бабуля очень переживала, так как привычный ритм рушился.
В лихие девяностые у бабы Тамары наступил такой период. Бабуля поехала в круиз по Волге, рассчитывая заарканить нового любовника. Там как водится пела романсы под аккордеон, но потенциальные любовники конечно кричали браво, но не более. И вернулась подавленная баба Тамара из круиза в свой одинокий кооператив.
А в это же время ее сестра тетя Лора завела себе нового мужичка, причем именно такого, о каком баба Тамара всегда грезила – импозантного служителя муз Леопольда Иванова.
Бывало припрется тетя Лора на Болотниковскую и между делом вставит: «А вот это колечко мне любовник подарил».
- Ну как же так! – Сокрушалась баба Тамара. – Ведь Лора старше меня на десять лет!
И вот баба Тамара, спрятав гордость, однажды попросила тетю Лору открыть секрет, типа, как ей удается завлекать мужчин?
Предприимчивая тетя Лора рассказала бабуле историю, что до какого-то момента у нее с мужиками также была напряженка, однако после восьмидесяти словно вернулось время, когда ей было двадцать.
- Как, почему? – Умоляла бабуля.
- Даже студенты за мной волочатся. – Подначивала тетя Лора.
И рассказала историю, что новое эротическое дыхание открылось после посещения курса Алана Чумака, типа она в себе развила экстрасенсорные способности.
- Утром натощак, - рассказала тетя Лора, - я выпиваю стакан воды, который перед сном сама и заряжаю. И как видишь, мужчины меня не пропускают.
Предприимчивая тетя Лора конечно знала, как зацепить падкую на мистику бабулю. И вот тетя Лора стала поставлять бабе Тамаре воду, заряженную эротическими флюидами, по льготной цене – три рубля за литр. Научила, как дозировать. Типа средство мощное, выпивай только один стакан с утра, и непременно натощак!
Однако импульсивная баба Тамара не могла сдержаться, и стала потреблять эротическую воду литрами. Так и подсела на эту воду как на наркотик. Тетя Лора тогда много бабла сняла с бабули.
Однако есть господь, как говорится. Однажды тетя Лора приперлась на Болотниковскую со служителем муз Леопольдом Ивановым. Хотела перед бабулей похвастаться любовником. Но видимо эротическая вода возымела действие и Леопольд Иванов переметнулся от одной сестры к другой. Это была точка невозврата в отношениях двух сестер. Хотя, все вернулось, лишь только Леопольд Иванов уехал с концами на гастроли. В общем, у тети Лоры появился аргумент.
- Никогда не делай зла ближнему! - Поучала тетя Лора. - Все вернется бумерангом!
- Прости меня, Лорочка! - Умоляла баба Тамара.
- Прощу, если продолжишь принимать воду. - Сказала тетя Лора. – Моя вода скоро подорожает. Рекомендую запастись.
- Конечно, Лорочка. А ты можешь переехать ко мне и заряжать воду прямо здесь?
- Могу, - сказала тетя Лора, - но тариф тогда будет совсем другой.

Чистые пруды

В течение моей школьной жизни я сменил четыре школы.  В первую  английскую (№ 14) меня устроили по блату. Проучился до декабря. Но по настоянию бабы Тамары меня перевели в 564-ю рядом с домом.
  Это была типичная дворовая школа с соответствующим контингентом.  В школе обучались социально неустроенные дети в основном из семей с родителями-рецидивистами. Помню одноклассника по фамилии Волочай, который пять лет сидел в шестом классе, так из шестого класса и забрали в армию. И в нашем шестом семнадцатилетний Волочай тоже поучился. Все его жутко боялись. Волочай и директрисе ножом угрожал. Почему-то в колонию не загремел, а в армию отправили.
    Мама меня частенько забирала с уроков на музыку. Одноклассники меня прозвали – контрабандист, по аллюзии с контрабасист. Виолончель, контрабас, какая разница. Каждый день мама меня отправляла в школу как в последний раз. Думала, прирежут.   
   1987-ой учебный год я начал в школе номер 600, на Шаболовке. Шестисотая мне запомнилась постоянными телесъемками. В школе снимали передачу Будильник, киножурнал «Ералаш», да и многое другое. Также в школе учились детские звезды из того же Ералаша. В шестисотой я первым в классе стал комсомольцем. Играл в ансамбле песенки «Секрета» и популярного в то время Криса Кельми. А еще ходил в походы, поздравлял с цветами Сергея Михалкова, разучил много песен КСП, которые помню до сих пор.
  Наконец последняя школа-песня, триста десятая. Прошел собеседование в гуманитарный класс. Мама решила, наконец, мой сын будет учиться с высоко-духовными детьми. Прямо в первый день «высоко-духовные» научили меня курить и бухать.
  В течение двух последних школьных лет я протусовался на Арбате. Кое-как учился между кафешкой Пентагон и подъездами на Курской.
   Апрель перед экзаменами выдался совсем безумным. Наш историк Игорь Алексеевич насел с историей. После истории мы пошли прогуливать химию всей гурьбой на Чистых. И вот что-то на меня нашло. И я прямо в куртке прыгнул в Чистые пруды, ушел под воду с головой, минуту не высовывался. Но высунулся, еще и показал большой палец, типа водичка – класс! Хотя да, вспомнил, я поспорил, что прыгну, на поцелуи Митиной и Лебедевой. И прыгнул. Лебедева и Митина меня мокрого целовали, но недоцеловали. Доцеловали после сушки. В общем, хоть денек я толстяк проходил в героях. Это того стоило.

Моя прабабушка – палач

В детстве, больше всего на свете, больше японских фломастеров, больше «Птичьего молока» и даже больше мамы и папы я любил свою прабабушку.
Вспоминаю, как я боялся, а вдруг она умрет, что я буду делать? Наверное, я тоже умру. Нежная, милая, трогательная. Не было большего наслаждения, как забраться к ней в кровать, обнять ее толстенькое тельце, так и заснуть.
Моя прабабушка Мария Михайловна Кузницина была фанатично предана коммунистической идее. Активная участница красного террора (после возвращения с фронта в 21-ом, участвовала в карательных операциях губчека в должности командира особого батальона). Всегда перед расстрелом словно заклинание повторяла: «Собаке собачья смерть!» Враг съеживался в клубок (мне об этом прабабушка сама рассказывала), выглядел жалким как настоящая собака. Прабабушка делала несколько выстрелов в упор и один контрольный в голову.
Мне маленькому постоянно рассказывала на ночь одну и ту же сказку Демьяна Бедного про Бегляночку, дополняя ее романтическими историями борьбы с врагами советской власти. И так мне нравилась эта сказка, что я постоянно клянчил: «Расскажи, бабуль, про Бегляночку».
А какие она пекла пирожки с картофельным пюре, ммм! Утром меня будит: «Вставай поднимайся рабочий народ!» А вставать, ох, как не хочется. Проходит минут десять. Прабабушка кричит с кухни: «Олеженька, пирожки остынут». А я все нежусь. Тогда она приносит кастрюлю с пирожками мне в кровать и укоряет: «Эх ты, барчук». И с такой теплотой она произносит это «барчук», что я упиваюсь блаженством, ухожу с головой под одеяло и представляю, будто я в кабине космического корабля.
Перестройку прабабушка восприняла одновременно с энтузиазмом, и с грустью. Строчила письма в «Прожектор перестройки», которые так и остались без ответа. Скончалась в 1988-ом. За десять минут до смерти сказала моему деду (своему сыну): "Единственно, о чем жалею в жизни, что за последний месяц не уплатила партвзносы".

Дорогие сестры

О сестре бабы Тамары - Ларисе Владимировне Свистовой-Сусловой, до семи лет я слышал какие-то совсем жуткие истории. До глубокой старости баба Тамара вспоминала, как баба Лора в детском саду выколола глаза ее любимой куколке.
- Моя любимая куколка! – Периодически заводила баба Тамара старую песню о тяжелом детстве. И непременно пускала слезу.
Исчадие ада, Гингема и Бастинда вместе взятые, Кащей Бессмертный в юбке, Марьинорощинская Баба Яга, которая засыпает под детский плачь. В детстве меня так и пугали, будешь плохо себя вести, позовем бабу Лору.
И вот я увидел бабу Лору – даму конечно строгую, но д умал, будет страшнее. Баба Лора частенько нам звонила, чтобы нечто рассказать о лживой сестренке Томочке. Как позвонит, в ответ на «Але!» - Левитановским голосом произнесет: «Говорит Москва!».
И чем старше становились бабки, тем ненасытней в плане любвеобильности. Баба Лора, набиваясь на ссору, дразнила бабу Тамару, мол, а вот это колечко мне любовник подарил. Баба Тамара не отставала. В ее квартире на Болотниковской ошивались пятидесятилетние альфонсы. Воровали пенсию. Вот так она и спустила все свои сбережения на престарелых жигало.
А баба Лора и ее муж дядя Саша любили играть Шекспира. Причем на публику. Дядя Саша играл Отелло, а баба Лора Дездемону, соответственно.
Только сюжет развивался наоборот. Дядя Саша был слабохарактерным. Поэтому в данной истории Дэздемона душила Отелло за чрезмерную ревность. А потом и говорила, пока дядя Саша глотал валидол: «Ох! Он меня когда-нибудь убьет!»
Вначале умер дядя Саша. На его похоронах баба Лора закатила истерику. Кричала, что тело подменили. Баба Тамара поддакивала сестренке: «Товарищи, это не Сашка!»
Незадолго до финала баба Тамара и баба Лора съехались. Вместе катались по курортам. На пару кадрили мужичков. И умерли с разницей в один день.

Чисто дискретно

Высокий блондин в начищенных до блеска дорогих фирменных ботинках. Худощавый. С правильными чертами лица. В дорогом костюме, в идеально накрахмаленной, отутюженной рубашке, в галстуке из элитного шелка. Из-под пиджака вылезали манжеты с бриллиантовыми запонками.
       Жил с родителями православного вероисповедания. Отец – профессор-славист (непротивленец и Божий человек), мать работала в гимназии. В Бога не верил, хотя и уважал православную культуру.
       Квартира трехкомнатная (смежно-изолированная), с перманентным недоделанным ремонтом. Кухня маленькая. Готовили на дачной электроплитке, так как газовая была не приспособлена для готовки.
       На кухне стоял типовой белый столик, холодильник ЗИЛ. Посуда - в подвесной сушке над мойкой. Кухонная мойка не работала, так что посуду мыли в ванной.
       Также на кухне - уголок, на котором я иногда спал. Потолок на кухне непобеленный, с разводами от произошедшей по вине соседей протечки. Плитка над мойкой в некоторых местах отклеена.  На полу – старый линолеум заводского образца периода постройки дома.
    Когда я приходил, то сразу прошмыгивал в его комнату, даже днем освещаемую потолочной лампочкой на проводке, обмотанном изолентой в несколько слоев.
       В комнате повсюду хаотичные полки, на которых (также хаотично) - философские книги.
       Для книг приспособил и платяной шкаф. Свои фирменные вещи хранил в чемоданах, которые один на один лежали на верху шкафа. Хаос пространства создавал атмосферу искренней заинтересованности в разгадывании интеллектуальных тайн.
       Когда клонило в сон, сдвигал разбросанные на кровати книги в кучу. И уваливался на свободное место. Очень много курил. Хотя чахоточно кашлял, напоминая литературного персонажа.
      Одной из достопримечательностей его комнаты был утюг. Стоял на занимавшей довольно много места гладильнице, которая никогда не собиралась. Утюг навороченный. С какими-то режимами пароотделения и с переключалками. Видеть надо, как он тщательно отглаживал стрелки у костюмных брюк от Кардена. А запах в каморке – смесь дорогого парфюма и старческой затхлости.
       Вместо письменного стола была школьная парта. Высоту создавал слоем книг. Поверхностью служило канцелярское стекло.
       Когда я его спрашивал, почему ты не адаптируешь свое пространство к элементарному комфорту, он мне говорил, что есть люди привычки (то есть привыкнуть расслабляться на гвоздях задача реальная). Тут же приводил пример знакомого миллионера, который питается в пельменных.
       Бухал незаметно для людей, для которых он – авторитет. Больше всего на свете (больше смерти) боялся разрушения своей сакральности.
       Когда еще не было металлической двери, соблюдал конспирацию. Звонить в дверь надо было с прозвоном. Даже посмотрев в глазок, он несколько минут не решался открыть. Когда же открывал, надо было в момент прошмыгнуть, дабы никто внешний не заметил, что входная дверь иногда открывается. Я прошмыгивал. 
       Мы общались на отвлеченные от очевидного быта темы. Всякий раз я сожалел, что не было у меня диктофона, чтобы все записать, а потом слушать и усваивать. Пили водку. Он хватался за меня как за соломинку, потому что в своих интересах, в плане их парадоксального совмещения, был очень одинок.      
                *** 
Философ-риелтор, психоаналитик, физиолог, начинал свою карьеру на заводе сварщиком (это где-то в семнадцать лет). В школе не учился. С поддельным аттестатом поступил на философский в МГУ. До поступления работал на заводе, занимался промышленным альпинизмом – окна драил, неожиданно умотал в Питер и поступил в школу психоанализа (это было, по-моему, в девяносто втором). Бросил.
    Сетовал: Надо было не на философский поступать. Психология мое призвание.
- Ну и поступал бы на психфак. – Сказал я. 
- Очень слабый факультет. – Сказал он. – Хотя философский слабее.
- А почему же ты пошел туда?
- Хороший философ, это и хороший психолог. А вот хороший психолог – вообще не философ.
Как-то я узнал, он оказывается был женат.
       При слове жена у него наливались глаза кровью.
- Знаешь, почему она меня бросила? Она книги ненавидела!
Вульгарная жена Светка выдавала себя за правнучку Флоренского. Тещенька - бизнесвумэн, директор советско-итальянской фирмы. Обе наседали на риелтора и требовали денег.
- Если я покупал книжку, теща начинала пилить, упрекать в никчемности, чуть ли не в голубизне!
       Далее рассказывал про главную достопримечательность, Светкины большие сиськи. Светка полностью зависела от мамаши. Мамаша – молодящаяся. Как миссис Робинсон пыталась его затянуть в постель. (Был такой фильм про миссис Робинсон, которая соблазнила приятеля своего сына.) Риелтор сказал, что однажды якобы трахнул тещеньку. Однако почему-то именно с этого момента их отношения окончательно размежевались. В общем, Светка родила риелтору сына и подала на развод.
       Через полгода вышла замуж. Теперь живет с бандюком в пентхаусе. Сына, якобы, они от него как от чумы оберегают.
- Но ведь можно по суду добиться регулярных встреч! – Недоумевал я.
- Ничего от нее не добьешься. – Сказал риелтор. - Она настраивает сына против меня.
- А сколько ему лет?
- Уже два года.
- Ты пытался с ней поговорить?
- Это бесполезно. Считай, что у меня нет сына. И вообще, они его превратят в бандюка.
- Ты так спокойно об этом говоришь?
- А что мне, асфальт грызть?
- Ты хоть попробуй с ней законтачить!
- Это уже не мой сын!
Так мы и закрыли тему. Правда он сам очень часто к ней возвращался, мечтая как-нибудь невзначай встретиться с сыном, когда тому будет где-то за шестнадцать.
- Все для него сделаю! – Мечтал он. 
Кстати, в этом мы с ним были похожи. Я тоже где-то с двадцати стал мечтать о семейном очаге. Главное, о сыне, которого я сделаю гармоничной личностью.
- В здоровом теле – здоровый дух, на самом деле одно из двух. – Эту поговорку риелтор напевал частенько.
       Но это все я к нему захаживал. Однажды и он приехал в мою многососедную хату. И не один. Как он представил, мол, бизнес-компаньон Алик Караваев. Человек-жердь с восковым лицом – так я его оценил.
       Как всегда отутюженный риелтор в процессе рассуждений о мозге, вдруг предложил: А давай продадим твою комнату.
- А где я буду жить? – Спросил я.
- Что-нибудь придумаем. – Сказал риелтор и продолжил: Мы найдем тебе хорошую хату под Москвой, на доплату ты, например, сможешь организовать бизнес. Лучше всего интим-салон.
- Но это же незаконно! – Возмутился я.
- Кто не рискует, тот и не заколачивает бабки!
Алик присутствовал безучастно.
- Я гениальный воротила бабками? – Спросил риелтор.
Не дав Алику ответить, затараторил: Я мозг, мозг! – Стал тыкать указательным пальцем в лоб.
- Согласен? - Обратился ко мне риелтор.
- Не знаю. – Сказал я.
- Согласишься рано или поздно. Ведь у тебя еще не было такого гениального знакомого!
       Выяснилось, Алик, оказывается хороший маркетолог. Риелтор высчитал приблизительную доплату, и предложил Алику исследовать сегмент рынка интим-услуг.
- Свои бабки я тоже вложу. – Сказал риелтор. – Десять штук зеленых будем железно заколачивать.
Это был двухтысячный. Рынки постепенно восстанавливались. Я конечно не отказался. Но постепенно тема сама собой закрылась. Риелтор читал лекции в школе культурологии. Сочинял диплом, занимался бизнесом, готовился в аспирантуру.
       Однажды я к нему пришел и застал Алика. Риелтор сказал, что Алик для удобства работы теперь живет у него.
    Мама мне потом на кухне жаловалась на бесцеремонность Алика. Значит, приперся со своим одеялом. 
  Это было мое последнее посещение. В наших отношениях возникла пауза. Хотя я не мог его забыть, названивал, но его мобильник - отключен, домашний – также бесконтактен.
       Объявился он только в 2001-ом. Я как раз съездил в Испанию.  Звонит, и ни здрасьте, ни как дела; мол, отдавай бабки, я в жопе, жрать нечего! Мамаша не работает. Папашину пенсию прожираем. (Риелтор мне когда-то что-то занял.)
- Отдам! – Стал я убеждать.
- Знаю я твои отдам. Времени у тебя три дня. А сегодня давай приезжай. Посидим. Выпьем. Только ненадолго.
       Я приперся к нему, думая, что возврат бабок – сотрясание воздуха. На цыпочках прошмыгнул в его комнату. Ждал где-то часа три, пока он в шахматы вдоволь надерется.
       Вдруг компьютер отрубился.
- Вот черт! – Возмутился он. - На самом драматичном месте в блице вырубили свет.
Риелтор сел на доску рядом со мной и обнял за плечо.
- Это у меня с детства. Если бы не стал философом, стал бы шахматистом. К шахматам в отличие даже от философии у меня бескорыстный интерес. Если хочешь понять меня, научись играть в шахматы. Кстати, ты умеешь играть?
- Нет. – Сказал я. – Даже не знаю, как фигуры ходят.
- Тогда не поймешь! Шахматы – это метафизическое искусство. Идеальный мир шахмат – это и есть гармония Бога! Кстати, у тебя паспорт с собой?
- С собой. – Сказал я.
- Дай. Я тебе фокус покажу.
Я достал из внутреннего кармана пиджака паспорт и протянул риелтору. Риелтор окунул его куда-то под одежду и сказал: Отдам, когда вернешь долг!
       Вот это уже был номер совершенно неожиданный. А паспорт именно в этот момент был мне нужен (я книжки на него сдавал). Как ни пытался я это риелтору объяснить, но он был неумолим.
- Завладев паспортом, элементарно можно найти двойника и тебя на хату кидануть. Кстати, у каждого есть двойник. И не один. Я например знаю где-то десять своих клонов.
Как ты относишься к клонированию?
- Ты хочешь меня кинуть?! – Нервно спросил я.
Риелтор уточнил: Я имею в виду клонирование всех ментальных состояний личности, прежде всего памяти!
- Насколько я понимаю, – сказал я, - клон – это биологический двойник?
- Я говорю о ментальном двойнике.
- Разве такое возможно?
- Ментальное клонирование навсегда решает проблему смерти. Если например записать все твои ментальные состояния на диск, а потом воспроизвести в другом биологическом носителе, то это и будешь ты. Клон в традиционном смысле – это биодвойник, но сознание-то у него все равно другое. А здесь имеет место клон сознания.
- Круто! – Сказал я.
- Двойник, который помнит и переживает тоже самое (при этом внешне они могут быть разными). Может, это не только решение проблемы смерти, но и любви.
- Давай напишем на эту тему фантастический рассказ. – Предложил я.
       Мы еще проговорили в таком духе какое-то время. Несколько раз я пытался перевести разговор на паспорт, но риелтор давил своим авторитетом и я вынужденно замолкал. В общем, уехал я бухой где-то через три дня.
       Через день приехал за паспортом с бабками. Риелтор встретил меня на улице. Шли окольными путями. Риелтор сказал, что за ним следят. И посвятил в тему своих бедствий.
- Представляешь, что случилось! Мы с Аликом в пианино хранили наш общак – пятьдесят штук зеленых. Большая часть бабок была клиентская. Но Алик меня кинул! А ведь мы шлюх снимали. Ты знаешь, что такое общая шлюха? Вот если мы с тобой снимем шлюху на двоих, значит, станем братьями!
- Ты с ума сошел! – Я вскочил. – Пятьдесят штук! Ведь это катастрофа!
- Я этого козла достану из-под земли! У меня связи в ментовке,  в ГУВД, а не с теми, кто пашет на земле, гоняя гастрбайтеров!
- Ты хоть знаешь где его найти?!
- Ты думаешь, он дурак! Допустим, есть хата. Мы вывозим владельца, вернее, мочим. Главное условие, он должен быть одиноким. Предварительно конечно знаем, что эта хата без проблем, в смысле никто в ней, кроме владельца не прописан и в залоге она не была. Далее, находим двойника. С паспортом владельца двойник отчуждает хату в нашу пользу. Делимся. Все при бабках. Отследить цепочку невозможно!
- Так это же незаконно! – По-дурацки крикнул я.
- Это многоступенчатая система. Слышал про сетевой маркетинг? Чем больше дилеров под тобой, и чем больше убитых собственников, тем больше получаешь. 
- Насколько я знаю, - сказал я, - по такой схеме гербалайф распространяют.
- Проблема в том, что помимо клиентских бабок, в пианино хранился общаг бандитского звена.
- Даже не знаю чем тебе помочь. – Сказал я.
- Кстати, - сказал риелтор, - у тебя можно схорониться, пока все не устаканиться?
- Конечно!
- Должен тебе признаться, - сказал риелтор, - именно с таким человеком как ты я бы и хотел жить!
- Я бы тоже этого хотел. – Сказал я.
- Алик кинул бандитский общаг. – Продолжил в том же ду-ду риелтор. - Но бандюки будут бабки с меня трясти. Вчера уже раздавались странные звонки-молчки. Посмотри в окно.
Я заглянул во двор через мутное окно.
- Видишь! Бээмвуха стоит перед подъездом. Уже сутки. 
- Ты думаешь, это бандюки? – Спросил я.
- Не исключено! Хотя я не бандюков опасаюсь. Раньше крыша была бандитская, а теперь ментовская. Я щас косить буду от уголовки. Психа буду корчить.
- Так тебя же могут раскусить!
- В основе нашей психиатрии школа Снежневского. Ведь нельзя сделать рентген души и аномалию посмотреть. Значит, критерием заболевания, ну, скажем, одним из главных, является, что больной о себе говорит. Если органично изложить симптоматику и в нее сыграть – зачислят в психи без проблем.
    - Ты ссышь. – Сказал риелтор. – В этом наше принципиальное отличие, хотя по глубинным моментам ты мне очень близок.
- Спасибо на добром слове. – Поблагодарил я.
Уехал. И стал ждать, когда он ко мне переедет.
       Риелтор позвонил через недельку.    В процессе разговора выяснилось, он косит от уголовки в психушке.
       В общем, прихожу к нему в психушку. Первое что он сказал: Водяру притащил?
- Разве ты просил?
- Мог бы догадаться.
- Вам разрешают бухать?
- Мне разрешают. Ты еще увидишь, как я всех выстроил. Ну так сбегаешь?
- Сбегаю. – Покорно сказал я.
Я побежал в ближайший магазин, купил. Вернулся.
- Здесь хоть дуй косяки - сказал риелтор, - если конечно есть бабло.
Уселись в коридорчике. Около нас образовалась компания из местных обитателей.
- Меня здесь уважают. – Сказал риелтор.
Один из психов предложил пирожок. Риелтор взял, отпил водяру, закусил, бутылку передал.
- И когда же ты думаешь отсюда слинять? – Спросил я.
- По ночам дежурные врачихи бухают. – Сказал риелтор. - Все с себя скинут, и психов дразнят. А как до дела, не дают. Но мне-то в ординаторской дают.
- Ну и психушка! – Удивился я.
- Психи не выдадут, у них проблемы с памятью. Один раз я трахнул свою врачиху прямо у нее в кабинете. Кстати, она талантливый психиатр. Только у нее пробелы в психодраме и Эриксона она знает плоховато.
- Ты же знаешь, - сказал я, - меня раздражают эти темы!
- Если хочешь завоевать человека, - сказал риелтор, - всегда разговаривай с ним на темы, которые ему интересны.
- Да не собираюсь я тебя завоевать!
- Я вас познакомлю. Она психиатр скорее западного типа, чем старого совкового. Правда, о Лакане она вообще не слышала. А ведь его установка «бессознательное структурировано как язык» – это переворот не только в теоретическом психоанализе, но и имеет непосредственные корреляции в клинической психиатрии. Что такое реальное по Лакану?
- Хватит меня экзаменовать!
- Ну а все-таки?
- Реальное по Лакану?
- Не переспрашивай! Знаешь или нет? 
- Конечно знаю. - Сказал я.
- Никто этого не знает, а ты, значит, знаешь?
- Почему это никто не знает?
- Дурак! – Сказал риелтор. – Один чувак у нас на факультете диссер защитил по социологии Хайдеггера. В результате проведенного исследования, сделал вывод: никакой социологии у Хайдеггера нет!
- Причем тут Хайдеггер, ты же про Лакана говорил.
Психи ерзали и внимательно слушали.
- Ты мне конечно по глубинным моментам очень близок, - сказал риелтор, - но с интеллектом у тебя проблемы.
- Я конечно дурак. – Согласился я.
- Никто не может разобраться, что такое лакановское «реальное». – Сказал риелтор менторски.
Я попытался его обнять. Он грубо оттолкнул меня. Сказал: При людях никогда этого не делай!
Замолчал. Где-то минуту мы провели в тишине. Вдруг риелтор поднес палец к губам, как на плакате «Не болтай!»
- Я тебе секрет скажу. – Наклонившись, шепнул. - Смысл моих исканий этический.
Задор в момент растворился. Его взгляд (одержимо беззащитный) выражал одновременно и убежденность в собственной значимости и сумму всех возможных фобий. Я все-таки его обнял.
- Я рад, что мы сдружились, - сказал риелтор.
- Я все для тебя сделаю. - Шепнул я.
Мы по-деловому пожали друг другу руки. Я вылетел из психушки. Никогда с тех пор в психушку к нему не ходил.
       И еще какое-то время прошло. Однажды он мне звякнул и как заорет в трубку: Я инвалид! Наконец-то!
- Поздравляю! – Сказал я.
Риелтор стал рассказывать подробности, как проходил комиссию. Потом говорит: Из психушки врачиха отпускала читать лекции. Однажды сама пришла. Ночью я нащупал ее струнки. Болтать стала, хотя в общем она человек замкнутый. Потом сказала, что я гений! Мужиков жалеет, вот и отдается. И одновременно неудовлетворенность этим своим качеством компенсирует интриганством. В ней сочетается православное непротивленство и демонизм роковой женщины.
- Это вполне в твоем духе. – Сказал я.
Тут риелтор и говорит: Может мне на ней жениться?!   
                Продолжение следует

Слишком старый

Моя мама в юности витала в трансцендентных мирах, всю свою нарождающуюся чувственность отдавала музыке, посещала открытые уроки Г. Нейгауза в консерватории. Впрочем, вместе с подругой Мариной. Именно с Мариной Леонидовной Хитровой мама проводила все свое время, начиная со Стасовской музыкалки через Консерваторию и Гнесинку. И даже когда мама вышла замуж за инфантильного отца, Марина так и осталась членом семьи. Фактически имел место тройственный союз – мама, папа и Марина.
Бывало в шестидесятые мама поставит пластинку, затем они с Маринкой нырнут под одеяло, и обнявшись, слушают Бетховена в исполнении Глена Гульда. Эта же Маринка, у которой был педагогический дар от Бога, подготовила маму и к поступлению в Мерзляковское училище.
Дружба пронеслась через годы. Личная неустроенность Марины вполне компенсировалась счастьем работы. Хоть мужья попадались сплошные олухи (всего было три мужа), зато реализовала себя как педагог. Дослужилась до востребованного учителя. В ее класс было попасть невозможно.
   И вот в конце восьмидесятых мама, я-ученик, и Марина оказались в одной музыкальной школе. Мама была концертмейстером у струнников, а Марина – именитым педагогом. Важные чинуши смотрели на Марину умоляюще. А директриса приносила ей в класс чай.
По вечерам ближний круг, в который входила и мама (но недолго) собирался в кабинете директрисы. А я, отзанимавшись, сидел в предбаннике директорского кабинета и ждал. И конечно подслушивал, благо стены были тонкие.
Выпивали, и лились рассказы. И услышал я историю заслуженного работника культуры, авторитетного педагога Марины Леонидовны Хитровой. Дело было в 1955-ом. В Москве проходила неделя французского кино. Тринадцатилетняя Марина Леонидовна в компании познакомилась с Жераром Филипом, который в рамках недели тогда посетил Москву.
- Мы без памяти влюбились! - Рассказывала Марина Леонидовна. - И целовались сутками. Однако я боялась, а вдруг я забеременею. Так ему и сказала. А он, сволочь, воспользовался моей необразованностью в половых вопросах. И сказал, чтобы не забеременеть, надо это сделать. И я ему отдалась. Потом даже собирался меня увезти в Париж, но мне было тринадцать. Сказал, когда тебе будет восемнадцать, я за тобой приеду. И приехал бы, но я сказала решительное нет, так как не могла бросить Родину!
Компашка сидела тогда до ночи. Обсудили продовольственную программу, и Ельцина с Лигачевым, и «Греческую смоковницу». Мы с мамой еле успели на метро.   
А Марина Леонидовна все больше от нас отдалялась. Ее ученики продолжали побеждать на конкурсах. Объездила с ними все города и веси. Однажды пришла к нам (что теперь бывало редко) и стала тараторить про своего самого перспективного ученика, двенадцатилетнего Мишеньку.
- Представляешь, Ларк, он ко мне мужиков не подпускает!
А мама: - Хорошо, что Олежка учится не у тебя!
- Олежке шестнадцать? – Спросила Марина Леонидовна. – Так он мне не интересен, слишком старый.
Юбилей
25 лет я решил отметить шикарно. В те времена шикарность заключалась в количестве гостей (не меньше десяти), все остальное как обычно: стол с салатами, нарезками, а на десерт мороженым или тортом. Юбилейный торт я испек сам. А салаты и нарезки готовили мои соседки – девушки с пониженной социальной ответственностью. Они снимали большую комнату в моей коммуналке. Всего было пять девушек, имена которых я постоянно забывал. Но одну помнил, их главную, Алену. Она была вредная и постоянно обижалась. Например, как-то Алена попросила меня сдать ей на час мою комнату. Типа, иди, часок погуляй и получишь двадцать долларов. Я было замялся, но Алена так рассердилась, что я тут же согласился. Однако когда вернулся, двадцатку конечно не дала. Зато накормила до отвала.
Девушки меня подкармливали. Холодильника у меня не было. Вернее был. Но я его использовал для хранения всякого хлама, например, исписанных бумажек с рассказами еще со школы.
Так и повелось, лишь девушки въехали, тарелкой супа я был обеспечен, и даже колбасой. Времена были трудные, 1996 год. Я учился на последнем курсе своего Педа. С мамой воевал, поэтому периодически не общался месяцами. Жил на барыжеский навар, совершенно минимальный – то продам Гегеля, то Гоголя (занимался букинистикой). Однако иногда случались всплески, например, у бабки купил историю искусств Гнедича начала 20 века. Тут же перекупщик перекупил за 600 баксов.
С этого момента я и запустил холодильник по прямому назначению.  Алена попросила сдать ей в аренду полочку. Однако, чтобы я ни клал в холодильник, это тут же исчезало. Тогда я стал экспроприировать все, что оказывалось на арендуемой полочке. В результате холодильник был всегда пустой.  А колбаски и консервы я складировал в книжный шкаф.
Кстати, я недоумевал, как девицам с такими рожами (ну, не красотки!) удавалось зарабатывать известным способом. Причем их клиенты – мужики-красавцы, которым впору самим альфонсить и горя не знать. Приезжали на тачках, то к Ларисе с опухшей рожей, то к размалеванной Алене. Странное все-таки было время, эти девяностые!
И вот день рождения. Девушки проснулись часов в двенадцать и стали варить, резать и прочее. А я пригласил важных гостей – поэтов и философов, хоть и андеграундовых, но очень чопорных и до ужаса снобов!
Ровно шесть. Девушки накрыли стол, уселись и стали праздновать, не дожидаясь ни меня, ни моих гостей. И вот наконец звонок. Я открываю. На пороге – амбал с перекошенной рожей. Проходит в мою комнату, и тоже за стол. И опять звонок, и снова некто, кого я не знаю. В общем, компашка стала жрать и ржать и без моих гостей. Наконец, пришел философ Василий Юрьевич Кузнецов. Разделся, причесался, прошел в комнату.
 Вслед и гости подтянулись. Кому-то места не хватило, и пришлось накрывать на табуретке. И удивительно, такая разношерстная тусовка выглядела очень органично. Общались без всяких затруднений. Амбалы конечно напились и ночевать я уехал к приятелю, оставив их в комнате. Вот такие были дружные девяностые, и такой у меня был юбилей.

Праздник похорон

Баба Тамара очень любила спекулировать на собственной смерти. Это был если хотите способ кокетства и набивания цены.
Помню ее слова во время очередного семейного праздника.
- Когда я умру, похороните меня по-американски. Мой труп посадите за стол. Налейте мне. Веселитесь и поминайте. Я умру молодой, скорее всего отравлюсь газом... Только пожалуйста, не спасайте меня!!!!!
Подружки говорили: Ну что ты, Томочка, в твоем возрасте и думать о смерти.
А бабушке уже было далеко за восемьдесят.
Чтобы доказать жизнеспособность, бабуля брала аккордеон (на пенсии она подрабатывала на старушечьих праздниках) и запевала:
Что хочу вам рассказать,
Рассказать, рассказать...
Довелось мне испытать,
Испытать, да!
Правды я не скрою,
Ох, не скрою, не скрою.
Я познакомился весною
С одною дамой молодой
А у неё...
Дует-дует ветерок,
Ветерок-ветерок
Поддувает ветерок
Ветерок, да!
Дама меня обнимает,
Ох обнимает, ух, обнимает
И к себе в гости приглашает
Ну как тут было устоять?
Ведь у неё...
Дует-дует ветерок,
Ветерок-ветерок
Поддувает ветерок
Ветерок, да!
Был еще один случай доказательства жизнеспособности. К моей сестре приехал португальский бойфрэнд с другом. И вот пришли в гости к бабке. Бабка напилась и стала лезть целоваться (при чем к обоим). При этом нашептывала: Ай эм посибЫл, вонт лав!
Где-то хранится фотка: бабка целуется взасос с другом.
Бабка умерла в возрасте восьмидесяти девяти лет. Ее подружка сказала, мол, накануне смерти у бабки был смазливый субЪект лет пятидесяти.
-Конечно она затащила его в постель! - Сказала подружка. - Но по-моему умереть в оргазме - это очень славная кончина.
К слову, подружка эта - стародавняя опереточная прима.
И еще: только недавно я узнал, что в довоенном Голливуде действительно существовал обычай веселых похорон. Именно таких, как описывала бабка.

Мама и панки

По молодости меня кидало из одной крайности в другую. То тихий маменькин сынок,  то безбашенный хулиган. Второе свойство расцвело лишь только стал жить отдельно. При этом мама старалась не потерять контроль. Каждый день звонила, я не брал трубку.  Однажды мама застала у меня приятеля-поэта, спавшего  голышом. В привычной манере схватила его за ноги и потащила. Я воспрепятствовал. Возникла потасовка. Мама стала кричать, ну и я. Разделась, сказала, что не уйдет. Тогда я стал выбрасывать ее вещи. Конечно, ругань, обзывательства. А после звонил маме и просил прощения. Мама не прощала, но потом прощала.
   И вот я решил устроить сейшн, и дабы смягчить маму, пригласил и ее. Собрал трансвеститов, панков. Чтобы никого не смущать, представил маму как подругу. Нарядная мама пришла с тортом «Прага». Панки общались нехотя. Зато трансухи стали рассказывать маме свои истории. В тот вечер мама выслушала мильён трансушных исповедей, да еще со всеми подробностями. В какой-то момент я стал каждому приватно сообщать, типа, это не подруга, а мама. Но это секрет. Однако всем уже было пофиг. Трансуха Фелиция подошла к маме и сказала: Лариса, можно потанцевать с Олегом?
- Что хотите, то и делайте! – Сказала мама.
В итоге посыл к примирению обернулся противоположностью. Мама сказала, мол, я специально все это затеял, чтобы над ней поиздеваться. Пришлось ходить с мамой уже по ее гостям и приобщаться к обществу. Мама хотела меня впихнуть в приличное общество. Но в какой-то момент плюнула на это дело. Так и помирились.

Папины поклонницы

Поклонницы бывают не только у киноартистов, но и у театральных артистов, и даже у артистов детского театра.
Я помню трех поклонниц папы – тетю Машу, тетю Дашу, и тетю Марину. Тетя Маша встюрилась в юнгу первогодку из спектакля «Максимка» и не пропускала ни одного представления. Это было еще в здании на 25-го октября. Однажды мне всучила сверток и попросила передать отцу. Дома развернули, а там были вязаные носки, шарфик и шапочка. Потом наваждение прошло, и тетя Маша видимо переключилась на другого. А шарфик и шапочку мама взяла себе.
Теперь о тете Даше. Она не пропускала ни одного Лопушка в исполнении папы. А однажды во время поклонов преподнесла настоящего добермана пинчера. Еще оркестр играет, а щеночек лает. На поклонах отец принял из рук тети Даши щеночка, который правда выскользнул. Потом его ловили по всему театру. И домой папа пришел с ним. Я очень обрадовался, но мама запретила. Отдали соседям, как ни жалко.
Самой преданной папиной поклонницей оказалась мамина подруга тетя Марина. Они учились вместе в Стасовской школе. Тетя Марина тоже посещала все спектакли с папой. Когда мама приглашала ее в гости, всегда спрашивала, а Сережка будет? Если Сережка присутствовал, тогда и приходила.
Однажды тете Марине приспичило, и она пришла к папе в театр. Уж что на нее нашло, не знаю, спектакля в этот день не было, да и отец уже ушел. Впрочем, служебный вход она как-то проскочила. Кого встречала, спрашивала, мол, где могу найти Кузницина. Ее посылали то в гримерку, то в буфет, а в помрежной сказали, Кузницин, наверное, на репетиции.
А в этот день шла приемка правительственного спектакля «Наследство» к 45-летию победы. Тетя Марина зашла за кулисы. На сцене шел прогон спектакля перед комиссией во главе с Натальей Сац.
Тетя Марина без малейшего напряга прямо во время прогона прошла из одного конца сцены в другой.
- У нас здесь прогон спектакля. – Сказала Н. Сац.
Ничего не сказала тетя Марина, проходя вдоль сцены, только посмотрела на Н. Сац оценивающе.
Отцу потом этот эпизод пересказали, а отец рассказал нам. Руководство же театра этот случай не вспоминало, а вдруг тетя Марина какая-то начальница.
Конечно, у папы были и другие поклонницы, но эти самые экстравагантные. А были и девочки-поклонницы. И была одна девочка, не помню, как зовут, знаю только, что закончила МГУ. Постоянно присылала письма с рисунками, и даже когда отец уже не работал в театре. Надо будет ее разыскать. Не исключено, подружимся. Ведь я почти такой как папа, только потолще.

Женитьба

Был у мамы филармонический сослуживец, Карл Давыдыч, скрипач. Мама доверяла ему во всех вопросах. И вот Карл Давыдыч стал капать, мол, как это, мне двадцать четыре, а нет девушки. Капал ежедневно и докАпался. Мама стала меня пытать также ежедневно: У тебя есть девушка? И нет бы мне сказать, типа конечно есть, но я ведь честный. – Мама»! – Ответствовал. – Девушки пока нет.
- Значит будет! – Сказала мама.
И вот Карл Давыдыч подсуропил.
- Я нашла тебе невесту. – Как-то сказала мама.
Это была племянница Карл Давыдыча. Я маме категорично сказал, что не собираюсь знакомиться, и тем более жениться.
- Что ему надо! – Возмущался Карл Давыдыч. – У нее квартира! Машина! Пускай жЕнится, тогда и станет человеком!
  И вот мама пристала, мол, познакомься. А если нет, я тебя больше не знаю, и ты мне не сын!
   В общем, делать было нечего.
Но Карл Давыдыч поставил условие. Он меня сведет со своей племянницей только в том случае, если в первый же день она останется ночевать. Мол, чтобы непременно ночевала со мной в одной кровати, иначе дело не пойдет.
И вот пришла, смесь крысы и дюймовочки. Сидим, ****…м. Она пододвинулась поближе. Я поддерживаю разговор о рок-музыке. Она уже и кофту сняла. Но вдруг из ее сумочки - рингтон. Она вышла в коридор для приватного разговора. И тут у меня импровизация. Я падаю на пол, и лежу, не шелохнувшись.
   Вернулась. Несколько секунд пауза. Но вот дотронулась: Эй! – Я лежу, и не дышу. Нормальная бы девица испугалась. Но этой видимо очень хотелось замуж. Неважно, за живого или мертвого!
  В общем, я лежу на полу трупиком. А племянница, не смущаясь, включила телек, села, и сидит как ни в чем не бывало.
  Прошло минут двадцать. Слышу, жрет. В телевизоре - голосуй или проиграешь. В какой-то момент оживаю.
- Что со мной? – Говорю. – У меня давление. Надо вызвать скорую. Давай до следующего раза. В общем, спровадил.
  А Карл Давыдыч конечно смекнул, что я все подстроил, и маму накачал негативом.
- Если ты в этом году не женишься, - кричала мама, - ты мне не сын!
Я конечно тоже на рожон. – Женюсь на трансвестите! – Кричал.
     Мама покричала, но успокоилась. И я успокоился. И когда приходил Карл Давыдыч, мы непринужденно общались. Говорили про Чайковского, или про Гайдна. Еще одна его тема – жизнь после смерти и вес души 21 грамм.  К вопросу женитьбы мама периодически возвращалась, но уже не так категорично. В конце концов смирилась. Что ж поделать.   

Плутовство
Летом сорок пятого баба Тамара забеременела от еврейского юноши с богатой родословной. Вместе они должны были отправиться в Индокитай, но что-то не сложилось, и баба Тамара отправилась к северному сиянию в Игарку. Там и познакомилась с летчиком, выдававшим себя за племянника Отто Юльевича Шмидта. Вышла за него замуж. В Игарке родила маму.
Бабкин муж товарищ Лындин с помощью фальшивой звезды героя советского союза открывал любые кабинеты, даже самые начальственные. Вместе с бабкой они проворачивали сложные махинации с продуктами. Через год вернулись в Москву и плутовство продолжилось. Лындин обобрал вдовушку номенклатурного поэта. Даже присвоил себе его неопубликованный роман. Книга вышла в Иркутском областном издательстве. Предисловие написал некий подставной академик Харитонов. В действительности текст предисловия сварганила бабка с бодуна. В этом же Иркутском издательстве вышло несколько бабкиных детективчиков. Как уж она их написала? Дар сочинительства у нее отсутствовал.
Но бабкина сестра баба Лора никак не могла допустить, чтобы сестренка обошла ее на таком престижном литературном поприще. И тоже стала сочинять. Издала в издательстве «Малыш» книжку-игрушку «Приключения двойки». Текст был убогий. Однако если баба Тома обошла ее в количестве печатных знаков, то баба Лора добилась членства в союзе писателей. И всем рассказывала, что Лазарь Лагин спер у нее «Старика Хоттабыча». Якобы она имела неосторожность поделиться с ним идеей в ресторане дома литераторов.
- Это была моя идея! Я десять лет ее вынашивала!
Эту тайну баба Лора рассекретила на похоронах спившегося Лындина.

Атомный взрыв шампанского

На первом курсе нашего Педа в сентябре нас отправили на картошку. Это был 1990 год. Было весело - секс, алкоголь, но не для меня. Я, странный, был вне контекста. Жил в одном номере с товарищем с рыжими волосами. Возвращаясь с поля, товарищ включал Вагнера на магнитофоне «Электроника» и мы слушали весь вечер «Лоэнгрина». А в этот момент у костра вся компания распевала А. Розенбаума.
     Однако моя дружба с рыжеволосым ограничилась картошкой. Но уже в здании на Пироговке я сдружился со старостой Ксенией Барановой и с отличницей Таней Яровой.
  Однажды пригласил Ксению в гости. На столе стояло Шампанское, которое мне предстояло открыть. Но я это понял только за столом. Всегда боялся взрыва бутылки. Когда при мне открывали Шампунь, я зажмуривался, зажимал уши, а еще и прятался к каком-нибудь укромном месте. В общем, стал открывать. Снял фольгу. Но пробка! Я отвинчивал, и одновременно не отвинчивал, как бы выигрывая время.
– Что ты там копаешься! – Решительно произнесла Ксения и выхватила из моих рук бутылку. Сама стала отвинчивать. Я зажмурился. И наконец, бум! Пробка с грохотом вылетела, и шампанское разлилось. Осталось на донышке. Распили, но целоваться не стали. Видимо такой трусоватый хрен был не пара для Ксении Барановой.
  И Таня Яровая тоже пришла однажды в гости. Мама ее восприняла как мою пассию, и стала показывать мои фото. Вот я грудничок, вот в детсаду, вот в первом классе, а здесь – в пятом. Таня деланно умилялась. Дабы закрепить впечатление, я сыграл на виолончели. А после мы закрылись на кухне, и я читал Тане свой роман. Прочитал десять страниц. Несколько раз останавливался и спрашивал: «По-твоему, как в этом фрагменте создается портрет персонажа?» - Таня мучительно соображала. А я взрывался: Через мебель! Ведь это же так ясно! - Дальше прочитывал еще десять страниц, и еще. А на десерт читал психоаналитическую пьесу в трех актах, название запамятовал.
  С Таней мы постоянно ссорились. Таня мне как-то сказала: Если бы ты ночью остановился на машине и предложил подвезти, я бы не испугалась.  – Таня меня хотела задеть, но я обрадовался.
  А однажды мы возвращались из института. Таня с кем-то говорила. Я шел рядом и пытался спрашивать, как в моем романе выражена система образов. Наконец Таню достал мой бубнеж, и она отрезала: Заеб…л! – Что?! - Я стал тыкать в Танину шубу непогасшим бычком. Таня вырвалась, но дырка все равно прожглась. Нас потом мирили. И помирили.
   А еще были посиделки на философском в МГУ. Это был 1996 год. Но это уже совсем другая история.

Кукареку

Соседка моего деда решила завести в квартире петуха. Это была трёхкомнатная коммунальная хата на Смоленской. У деда было две комнаты, а у соседки одна, соответственно. Каждое утро соседка выводила петуха гулять на изящном поводке. Люди с собаками с ней здоровались, а петух норовил броситься на какую-нибудь массивную овчарку.
Так и гуляла соседка со своим петухом в окрестностях Смоленской и Парка Культуры.
Мне было пять лет. Я боялся петуха, поэтому в гости к деду родители меня не брали.
Когда возникла необходимость съехаться с дедом (а было ему на тот момент сто четыре года, уже не мог полноценно за собой ухаживать), соседке в обмен на её комнату была предложена наша двухкомнатная.
Но соседушка категорически отказалась от предложения. Из чистой вредности, мол, как же, дед вот-вот помрет, и каким-то хренам с Загородного шоссе достанется трешка на Смоленской.
Петух не кукарекал, а именно рычал на маму, когда она приходила к деду. Видимо характером пошёл в хозяйку.
Так после смерти деда и уплыла квартира на Смоленской. Дело-то происходило в далёкие семидесятые
Однако и дедова соседка померла в скорости. Как стало известно от соседей по лестничной клетке, её нашли лежащей на полу. На её голове стоял петух и кукарекал.




Жадина

Летом девяностого, сразу после поступления в Пед, я стал более системно спекулировать книжками, ходить по книгоообменам – выменивать два дефицита на три. А раз в неделю ездить на книжную толкучку, тогда была в Люберцах, по воскресеньям. И у меня стали водиться денежки. Даже не денежки, а сакральные знаки, с которыми невозможно расстаться.
Деньги всегда таскал с собой; днем прятал в носке, ночью под подушкой, и держал под подушкой руку, как бы был на стреме.
Хоть мама в это время и занялась бизнесом. Но были периоды, когда денег не было вообще, даже на хлеб.
В один из таких кризисных моментов мама обратилась ко мне за помощью. Это был конец декабря перед новым 91-м годом. И попросила у меня мама взаймы десятку. Но дать деньги для молодого меня - страшная мука. Все равно что отдать с таким трудом добытую взрослость и нарождающийся социальный вес. Тем более мама не вернет, ведь у нее есть аргумент, она меня кормит, поит, одевает.
В общем, крики-оры, но денег не дал, несмотря на мамину мольбу. Это был я-скупердяй того периода. И даже телесно соответствовал. Передвигался в расслабухе, шаркал, пузо выпячивалось. Одевался из бабкиного гардероба; бывало, повяжу шарфик, нахлобучу шляпу и пойду на Кузнецкий. Деньги не тратил ни на что, кроме дефицитных книг.
Еще и думал, как можно тратить на еду, ведь съел – и ничего нет. В общем, еда в моем представлении не имела никакой ценности, потому что поглощалась и исчезала, соответственно.
Однако синдром удержания относился не только к намытым деньгам, но и в принципе к любым деньгам, которые попадали в мои руки.
А в 91-ом я был старостой группы. В мои обязанности входило в том числе е и раздача стипендии. И вот я получил на группу стипендию. Но не успел до каникул раздать и деньги остались у меня.
На каникулах решил поехать в Кушву к бабе Зине. И конечно со всеми денежками и с чемоданом книг. И как только мама не уговаривала меня оставить казенные деньги, но вдруг квартиру обворуют, я был неумолим.
Упаковал денежки на брюхе, еле допер чемодан с книжками до поезда, сел в плацкарт, открыл чемодан. Любуюсь и кайфую. Кто-то спросил, мол, а зачем столько книг? Я ответил, мол, это в дорогу.
Очень хорошо помню содержимое того чемодана с дефицитом. Двухтомник Владимира Соловьева из серии «Философское наследие», Берроуз «Тарзан – приемыш обезьяны», сборник исторических романов Константина Бадигина, Колин Маккалоу «Поющие в терновнике», Лев Гумилев «Этногенез и биосфера земли», «Толкование сновидений» Фрейда. И фантастика, кажется Стругацкие и Роджер Желязны.
И вот поезд тронулся. Я не обращая ни на кого внимания, листал дефицит под стук колес, то прочитаю абзац из «Оправдания добра», то страничку из «Поющих в терновнике». Вдруг некто рядом подал голос: Сосед, познакомимся?
- Олег. – Я протянул руку. Некто тоже спросил типа, что за книги? И в сотый раз я ответил про «почитать в дороге».
Тут из соседнего плацкарта высовывается голова. - Я Саня, - говорит. Таким путем в мое купе набежало человек пять.
- Предлагаю картишки, - сказал один. Все согласились. В общем, втянули и меня. Вначале один поставил пять копеек, потом кто-то десять. Я поставил пятнадцать.
- Покрой большей суммой, а то пропадут все деньги. – Некто советовал.
И тут я залез в стипендиальные. Все выложил, ну и конечно все просрал. Картежники испарились. Пустой вагон. Возникли сочувствующие. Сошел во Владимире с чемоданом. Накатал заяву.
Но ведь ни копейки. И вот зимой на вокзале во Владимире я притулился рядом с бабками с укропом, открыл чемодан, разложил дефицит и стал ждать покупателя. И подфартило. Минут через двадцать продал Льва Гумилева цыганке, которую запомнил.
В общем, в Кушву не поехал и вернулся в Москву, и все каникулы мама помогала в распродаже. Но до нужной суммы не успели. Мама дала взаймы. И еще месяц ездила по букинистам, рассовывая остатки на комиссию. А я сидел дома, выписывал цитатки и сочинял роман. Начались девяностые.

Успех

Предприимчивая сестра моей бабы Тамары (по материнской линии) - Лариса Владимировна Свистова-Суслова всю жизнь находилась в творческом поиске честного способа отъема денег у населения. Был в ее жизни и такой опыт: имея четыре класса образования, баба Лора однажды решила, что без проблем сможет готовить абитуриентов на физтех. И лихо у нее это получалось. Если ученик вдруг спрашивал, мол, Лариса Владимировна, как решить задачу, она впивалась в него демоническим взглядом, и гневно недоумевала: И ты не знаешь, как решить задачу???!!!
Абитуриент в страхе мобилизовывал все свои сообразительные способности и находил решение. В результате, ученики Ларисы Владимировны в основном поступали. И заваливали подарками. Да и слушок пошел, от учеников отбоя не было. Однажды ее пригласили даже на какой-то научно-педагогический семинар.
По Бабитоминым рассказам на семинаре она прочитала лекцию про то, как в семилетнем возрасте у нее открылись математические способности (какой-то диплом она подделала в свое время). Также в ее активе было преподавание русского языка, химии, танцев, вокала, физики, литературы, в каком-то техникуме она читала курс по новейшим разработкам в обороне. И никто ни разу не усомнился в ее компетентности. А моего отца-тенора Лариса Владимировна научила правильно извлекать звук. - Ни один педагог меня не мог этому научить! - Восклицал отец. - А она смогла!

Мадам Перестройка

К пятнадцати я был автором минимум пяти масштабных эпопей на исторические и мифологические темы. Некоторые заканчивались на одной странице, а были и такие, которые занимали площадь трех-пяти страниц школьной тетрадки размашистым почерком.
Например, в двенадцать я задумал эпопею о Геракле, хотел его сделать коммунистом, но не получилось. Подружка посоветовала педагогиню из дома пионеров. Был там знаменитый литературоведческий кружок. И вот прихожу к педагогине в Дом пионеров на Ленинских горах. Педагогиня со мной собеседует, под занавес читаю балладу "Мадам Перестройка". - Ну, это слабо! – Реагирует педагогиня. Домой вернулся зареванный. Но не отчаялся. С марта по июнь 1986 мной было сотворено: фантастический роман "Братья вселенной" - о цивилизации малиновых из галактики малой медведицы, продолжение романа Анатолия Иванова «Вечный зов», исторический роман «Вихри Руси» - о судьбе мальчика из племени Древлян, роман о Древнем Риме "Император", роман «Музыкальная семья» - о Кузницыных, трилогию «Боги и роботы», "Смерть Прометея", "Возрождение огня" и несколько мелких романчиков на разные, в основном, историко-фантастически темы. Вот такая Болдинская осень, вернее, весна. Кстати, все романы сохранились. Хоть собрание сочинений издавай. Может когда-нибудь издам.

Экстрасенша Пугачева

Моя бабушка Тамара Владимировна Суслова чувствовала себя очень одинокой. Отношения с моей мамой были прохладными. Мама не могла простить бабе Тамаре эротическое плутовство, которое определяло все бабкины привязанности. Дочь была на последнем месте.   В общем, мама и бабка вечно собачились. Мама хотела найти отца. А баба Тамара в какой-то момент увлеклась копанием в родословной. И намыла весьма оригинальных предков. В числе наших прародителей оказались лютый опричник, монгольский хан, две фрейлины какого-то ее величества Даже конюший Генриха Восьмого оказался в нашем древе.
   В середине семидесятых в советскую повседневность вихрем ворвалась эстрадная дива Пугачева. Бабка ощущала с ней какую-то астральную связь. В репертуаре бабы Тамары появилось несколько Пугачевских песен. И вот баба Тамара обнаружила, что Пугачева тоже является нашей родственницей. Эта находка ее воодушевила. И стала она мечтать о дуэте с эстрадной дивой. В общем, решила она отправить Пугачевой письмо. Ответа не получила. Но не сдалась. За первым письмом последовало второе, третье. Ее многочисленные подружки-прихлебательницы только подогревали ее страсти. И вот умненькая прихлебательница подговорила знакомую рыжеволосую экстрасеншу  изобразить Пугачеву. Псевдо Пугачева пришла в гости, но подвыпив, забыла кого изображает. В общем подлог раскрылся. Так баба Тамара и познакомилась со своей лучшей подругой экстрасенсом Флоей Тимофеевной Липатовой.

Мечты о тихом центре

Наш райончик Загородное шоссе попал в черту города где-то в пятидесятые. На месте пятиэтажек был частный сектор. Старожилы рассказывали, как на полянке паслись коровки. Причем уже ездили трамвайчики. И проезжали мимо стогов сена, которые сосуществовали с городской инфраструктурой.
    Где-то с 1964-го стали возводить пятиэтажки. Клепали как песочные куличики. В основном панельки, но две кирпичные, в одной из которых жили мы, воспринимались чуть ли не как хоромы. В эти хоромы мы и въехали по обмену в 1975-ом. Была какая-то сложная маклерская схема. В общем, в нашу однушку на Болотниковской въехала баба Тамара из коммуналки на Серпуховке, а нам досталась двушка на Загородном.
   Однушка была кооперативной. До 25-ти мама жила в бабой Тамарой в той же коммуналке. Но дед В. Голионко выхлопотал кооператив и дал деньги на первый взнос. В общем, мама стала жить самостоятельно, потом появился студенетик – мой папаша, потом родился я. И вот в 1975-ом площадь увеличилась до смежной двушки.
   Однако эта двушка с газовой колонкой вышла боком. В деревянных полах были щели с сантиметр. Комнатные двери не закрывались, так как в пазлы не входили. Трубы протекали, это был кошмар! Громоздкая газовая колонка занимала чуть ли всю площадь четырехметровой кухни. Тарахтела на весь дом, и холодильник тарахтел. Это был привычный советский комфорт. Причем условия считались не самыми плохими, даже прекрасными. Многие москвичи жили хуже.
   С восьмидесятых мама стала искать варианты для обмена. Мечта – изолированные комнаты. Дала объявление в газету, и еще объявление. Приходили, смотрели, и мы ездили смотреть, но никто не соглашался. Было ощущение, что мы навсегда застряли в этой убогой двушке, в которой катастрофически не хватало пространства ни для чего.
   И вот мы с мамой вечерами сидим в обнимку на диванчике и мечтаем о тихом центре.  Как же нам хотелось переехать ближе к центру.
   Однако мечты так и остались в мечтах. Но мы с мамой где-то раз в полгода устраивали перестановку. Это был способ создать ощущение пространственной новизны.  Именно так возникала иллюзия, что мы только переехали. И настроение улучшалось, хоть на мгновения накатывало счастье.

Сырник

Дожил я до своих ста пятидесяти, а из памяти не выходит подгоревший сырник, который я так и не съел в семилетнем возрасте на даче старого большевика.
Дело было в поселке Кратово. У нас там была небольшая летняя дачка (дали деду-большевику за два месяца до смерти). В самом поселке в шикарных зимних коттеджах проживали старые большевики с многочисленными родственниками.
А мы с мамой очень любили ходить по гостям.
Однажды зашли к старому большевику Ивану Михалычу. Тому самому пацану революции, которого Ленин отметил в одном из своих поздних сочинений, посвященных молодежи.
А старый большевик Иван Михалыч проживал на дачке со своей бабушкой Инессой Моисеевной. Было бабушке лет этак сто пятнадцать. К ее ночнушке был пришпилен значок "старейший житель СССР".
Перед Инессой Моисеевной стояла тарелка, а в ней лежал надкусанный подгоревший сырник.
А я страсть как любил сырники. Тем более хотел жрать в любое время дня и ночи. И вот сгорбленная Инесса Моисеевна, похожая на ведьму из Шекспировского "Макбета", берет сырничек и протягивает его мне.
- Деточка, скушай сырник.
И только я тяну руку, чтобы взять вожделенный сырник, как мама мне по руке - бац!
- Нельзя!
Я застенчиво опускаю глазки и прячу руку, на которой блестит красное пятно от маминого шлепка.
Через какое-то время опять.
- На, деточка, сырник.
Я тяну руку и опять мама, бац!
- Кому сказала!!!
Действо повторяется раз десять. А мама все разговаривает со старым большевиком о Ленине и революции.
Уходил я с подавленным чувством. А недоеденный сырник так и остался лежать в тарелке большевистской бабушки.

Побег

Парадокс – мама меня мыла в ванной лет до двенадцати, но самостоятельно перемещаться по Москве я начал лет с восьми. Ехал с виолончелью с Загородного шоссе на Никитские ворота, в Мерзляковку. Садился на сорок первый, доезжал до института Вишневского, пересаживался на восьмерку – и до Никитских. Однако там была страшная дорога. Ничего, переходил, и без происшествий. Что внушало маме уверенность в безопасности моих поездок? При том что во многих отношениях я был инфантилом. Засыпал в обнимку с мамой, или с бабой Зиной, или с бабой Машей, или с бабой Тамарой, или с тетей Таней, или с бабой Ниной.
Однажды сбежал из Морозовской больницы (было мне десять лет). Меня положили на операцию по удалению аденоидов. Родители привели, и оставили сидеть на кушетке. Врачиха велела ждать. Было очень страшно. Кушетка находилась прямо у выхода на лестницу, а лестница спускалась к открытой двери. Я встал и вышел на воздух. Я значит, сразу на сорок первый, с Добрынинской до Профсоюзной, пересел на пятьдесят седьмой – и до Болотниковской. – Баба Тамара открыла дверь, похвалила: Какой самостоятельный!
- Только никому не говори, что я сбежал. – Попросил я.
Но баба Тамара предала. И меня вернули. А отец уже успел поскандалить.
- Мы Вам ребенка отдали, а вы его потеряли!
Но все закончилось хорошо, немножко поболело горло после операции. А в палате я подружился с интересными ребятами.

Наш родственник Брежнев

Я как-то упоминал, что моя баба Тамара (Тамара Владимировна Суслова) однажды увлеклась генеалогическим древом и нарыла довольно экстравагантных предков, вплоть до эпохи Генриха Восьмого Тюдора. Но ее сестра тетя Лора (Лариса Владимировна Свистова-Суслова) конечно не могла допустить, чтобы баба Тамара обошла ее на этом генеалогическом поприще. И вот баба Лора обнаружила, что по линии мужа, Александра Владимировича Свистова, она является племянницей самого генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева.
Вернее, это дядя Саша является его десятиюродным племянником. Но муж и жена – одна сатана. Поэтому все его родственники – это ее родственники. Например, она присваивала себе всю собственность мужа – начиная от зарплаты. А дядя Саша был художник. Но его картинки тетя Лора частенько выдавала за свои (конечно, особо удачные) и продавала их, как автор, на вернисажах.
  А приключение началось с того, что однажды в бабелорину повседневность ворвался вятский родственник дяди Саши. И стал убеждать, что Леонид Ильич Брежнев не просто сват и брат, но даже очень хочет познакомиться.
    Но Леонид  Ильич не может просто так взять и позвать. Ведь он не принадлежит себе и подчиняется жесткому протоколу. В общем, вятская родня сказала, что надо подмаслить особо приближенных иерархов.
     Баба Лора отдала подлинник Айвазовского (на самом деле копию). Брюлики тоже пошли в ход. Однако номенклатурных посредников становилось все больше. Наконец, баба Лора поставила вопрос ребром. И вот однажды вятский родственник пришел к бабе Лоре и сказал, что аудиенция назначена.
На встречу с генеральным секретарем баба Лора решила взять и меня. Наконец настало это утро.  Спецтранспорт за нами не прислали, и мы поехали на такси.
Вышли на Манежке. Баба Лора теребила дядю Сашу, мол, посмотри пропуск, какие там ворота.
Дядя Саша посмотрел и сказал: Да ты уже десятый раз спрашиваешь. Здесь сказано – Боровицкие.
Подходим значит к воротам. Баба Лора протягивает постовому пропуск, и говорит: Молодой человек, мы родственники Леонида Ильича, куда идти?
Постовой улыбнулся и ничего не ответил.
И только мы собрались пройти в Кремль, как к нам подбежали какие-то люди, схватили бабу Лору, скрутили дядю Сашу, меня, значит, какой-то хер схватил подмышки.
И оказались мы расфуфыренные вместо кремлевского кабинета на Лубянке.
Я сидел в предбаннике с каким-то мужичком. Через энное время меня отвезли домой.
Дома я устроил истерику.
- Предатели! – Кричал. – Воры! Бандиты! Хочу к Леониду Ильичу, ну пожалуйста!!!
- Ссуки! – Причитала баба Тамара. -  Хоть бы ребенка к Брежневу пустили!
Затем стала проявлять беспокойство о бабе Лоре.
- Как же там Лорочка?!
    А Баба Лора с дядей Сашей не выходили на связь целую неделю. Мы уже их похоронили. Но вот баба Лора объявилась и как ни в чем не бывало изъявила желание сходить всем скопом в Планетарий.
Постепенно и я успокоился. Но добрый гном Брежнев все равно не отпускал моих детских чувств. А вятского родственника впоследствии судьба наказала. Надул какого-то чинушу, а чинуша оказался влиятельным и его в тюрьму упрятал.

Антропологическая масса

В детстве мама меня постоянно пилила, мол, мы интеллигенция, не опозорь это гордое звание. И вот я как-то гостил у бабки с дедом в свердловской области. Они были честными работягами, и уж конечно снобизм представителей советского креативного класса был от них далёк. А я, шестилетний, был очень важный. Как-то дед лупнул меня ремнем. Тут я закричал: Ты простой слесарь, а я интеллигенция! - Дед меня тогда излупил, даже несмотря на то, что я интеллигенция. Впрочем "простые слесари" отвечали взаимностью. Однажды я ехал в маршрутке с виолончелью Рядом сидел подвипивший мужичок. То ли его задел виолончелью (не помню), но мужичок злобно пробубнил: "Музыку учат, интеллигенция!"
 И повзрослев, я очень хотел производить впечатление человека с большой буквы.
- Надо же, ты знаешь Ролана Барта. - Сказал мне в те годы один из таких людей.
 И вот я-студент делил всех людей на человеков с большой буквы и антропологическую массу.
   Как-то ко мне приехала баба Зина из Кушвы погостить (я уже  функционировал отдельно от родителей). И мучил же я бабу Зину своими  опусами. Бывало напишу, перечитаю и сам пытаюсь понять, что же это значит.
Но бабу Зину заставлял понимать свои трактаты.
- А кто такой Ролан Барт? - Как-то спросила баба Зина.
- Ты не знаешь Ролана Барта?!- Закричал я.
И баба Зина предстала той самой массой, механически перемещающейся из Кушвы до Москвы и обратно в плацкарте со всеми остановками.
 С годами все эти претензии улетучились. Спасибо кризису среднего возраста. В районе сорока у меня даже периодически ночевали бомжи. Хотя это конечно другая крайность, алкоголическая.   

Квартирный вопрос

В юности меня измотал квартирный вопрос, вплоть до октября 1994-го, когда я переехал в комнату 15 квадратов в трехкомнатной коммуналке. Но до 94-го обстановка накалялась. И меня, и маму утомили скандалы, которые в основном инициировал я. И правда, двадцатилетнему парню не иметь угла и жить в комнате с двумя маленькими сестрами было мучительно. Пробовал переезжать к отцу в Ореховскую однушку, но отец водил компании и бухал сутками. В итоге койкоместо в двушке на Загородном было хоть и мучением, но куда меньшим злом.
    И был грандиозный скандал. Я пилил маму, типа давай ищи размен. И вот мама нашла вариант. Однушка в Мытищах – мне, а им - однушка с  нишей (то есть как бы двушка) на первом этаже в Лианозово. И самое радостное, хозяева квартир посмотрели нашу убогую двушку и согласились на обмен. Это было удивительно, при том, что в нашу двушку никто и никогда въезжать не соглашался. Я уже предвкушал чаепитие в Мытищах в отдельной квартире. Но вначале мы с мамой добрались до Лианозово. Квартира была малюсенькая. 12 метров комната, и ниша – метра три-четыре. Но мне конечно эта квартира казалась вполне достаточной для мамы, сестер и отчима. Мы уже с мамой запланировали переезд. Но отчим Виктор отговорил маму от такого варианта.
   Я был вне себя: кричал, бросался с кулаками на Виктора, обзывал маму. Конечно заподозрил заговор. И вот в 1993-м мама заработала на концертах и пообещала мне однушку. Однако мамины капиталы были проглочены пирамидой МММ. Про аферу с МММ – отдельная история. Но мама тогда сказала, на квартиру не хватает, сынок, подожди еще чуть-чуть! Но ждать еще!? Нет! Помню тогда кричал: Согласен на любой угол, хоть в ночлежке!
     И тогда мама нашла вариант с комнатой на Варшавке. Большая комната 22 квадрата и всего за восемь тысяч долларов. Мы с мамой съездили. Нас встретила приятная женщина, представилась Людой, супругой ответственного квартиросъемщика гражданина Тонких. Комната стоила дешево, так как была неприватизирована, и процесс покупки представлял сложную схему через подставной обмен. Однако и здесь злой рок настиг. Все дела вела не имеющая никакого отношения к комнате Люда. И накануне получения ордера, Люда стала требовать аванс.  Мама уже была готова отдать четыре тысячи. Люда приехала за деньгами. Но буквально за пять минут до ее приезда, узнав про мамино решение дать деньги, Виктор категорически запретил это делать. В общем, Люда как приехала, так и уехала. Однако ордер все-таки дали, но квартироосъемщик Тонких пропал. Точно не помню в чем там была суть, но въехать в комнату без Тонких было невозможно. Меня выписали с Загородного. До Люды, до Тонких не дозвониться. Сделка встала. И не прописаться обратно. Мы тогда намучились. Я кричал на представителя фирмы, оформлявшей сделку: Говнофирма! - Только спустя где-то полгода в криминальных новостях мы увидели Люду. Оказалось, она несколько раз продала эту самую комнату. Я много ночей тогда не спал: «Если бы мы отдали деньги! Нет, лучше без прописки! - Кстати, все эти полгода меня так обратно и не прописали.
   Наконец, нашелся аналогичный вариант, то есть неприватизированная комната за дешево. В эту комнату я к своему счастью и въехал. Предварительно меня как-то все-таки прописали на Загородное, потом выписали, потом опять прописали-выписали. Я не вникал в эту абсурдную систему.  Так я и стал жить отдельно.

Клей

Однажды я объелся клея. Дело было так. Моя прабабушка - коммунистка часто рассказывала мне маленькому как они с братьями во времена гражданской спасались от голода варкой каши на воде из ржаной муки. Это и есть собственно обойный клейстер. И вот на даче, при том что холодильник ломился от дефицита, я пристал к прабабушке, мол, свари мне клейстер. Баба Маша наварила целую бадью, бухнула в него пачку масла. И весь этот клейстер я с аппетитом навернул.
   И даже к нему пристрастился. Придумал добавлять в него бананы и взбитые сливки.
   И вот на кулинарный конкурс в школе я решил представить авторское блюдо - клейстер со сливками.  Назвал свое блюдо "Мусс Маэстро". (Название из "Самой обаятельной и привлекательной".) И занял первое место. Учителя подходили и спрашивали рецепт. Правда на следующий день жюри с математичкой-председателем не вышли на работу. Как выяснилось, объелись клейстера. Я это объяснил, что видимо пожалели сливок. Но однажды я сам его объелся, и даже сливки не помогли. Потемпературил с денек, и отпустило.

Мой КаВка

О том, что я пишу с ошибками из-за дисграфии, я узнал только в институтские годы. А когда учился в школе, моя патологическая неграмотность, порой доходящая до абсурда, воспринималась окружающими, да и мной, как недоученность, тупость, глупость и прочее. Особенно возмущалась мама, когда я приносил сочинение с двойной оценкой – 5 за текст, 2 – за ошибки. Эта оценка 5/2 сопровождала меня все школьные годы. Трояк по русскому натягивали. Но от этого ни мне, ни моим родным приятнее не становилось. При этом правила от зубов отлетали, но рука попреки всем правилам сама выводила букву «А» в слове корова. И ведь читал запоем! Особенно удручали ошибки в написании писательских фамилий. Например, я упорно выводил МаЕковский. И ведь знал, что МаЯковский. Причем при проверке словно не видел «Е» вместо «Я». И даже когда мне указывали на ошибку, я бывало возмущался, типа «Как же так! Ведь правильно МаЕковский». Только спустя какое-то время осознавал, но в следующий раз опять «МаЕковский»!
В 2007-ом году я привез и Кушвы бабушкин архив. В нем обнаружилось письмо к бабе Зине, датированное мартом 1988 г. Это письмо исчерпывающе иллюстрирует моё проклятие! Привожу фрагмент: «… и еще, если вам удасцся дастать Рыбакова «Дети Арбата (роман) – буть то в журнали или отделной книгой, далее Пикуля (любую), Симинона (любую), Ахматывой» (любую), Пастернака (любую), Платонова (любую), Андре Маруа (любую), что-нибудь из серии «Жизнь замичателных людей», какии-нибуть дытективы, Томас Ман «Иосиф и его братья», Айтматов «Плаха», Бек «Новое назначение», обязательно Кавку, очень хочу Кавку. Я имею ввиду хотя бы по вазможности одну из этих книг, то дайти мне ее почитать. А то у нас в Москве книг нет никаких. А если и появляюца, то тут же раскупаюца…»
  Два последних класса я учился в 310-ой на Большом Харитоньевском. Это был гуманитарный класс. В первую неделю сентября 1989-го в сочинении о будущей профессии я наваял: Буду поступать на филалогичиский! Увидев сие, учительница по литературе Александра Иосифовна была выбита из равновесия!  И мне и маме было стыдно. Мама наняла очередного репетитора из МГУ, что в общем опять не помогло.
   И прямо в первую неделю в новой школе у меня появилась моя Мальвина Даша Митина. Даша взяла надо мной шефство, указывала на недочеты, наставляла. Однако когда я ей принес на рецензию рукопись повести о дьяволе, Даша без церемоний, однако по-детски непосредственно, перечеркала все страницы красной ручкой. Поверх одной страницы большим буквами сияла надпись : ЧУШЬ! Поверх другой: МАРАЗМ!  И конечно, Даша скрупулезно исправляла все многочисленные ошибки, которых порой было по три-четыре в одном слове.
 Однако в тексте также была речь и о том самом Кафке. Лирический герой, которому, собственно, и являлся дьявол, очень любил Кафку. Более всего Дашу возмутили вовсе не патологические ошибки, из-за которых практически было невозможно ничего понять, а написание фамилии КаВка через В. Надпись красной ручкой гласила: «Франц КаФка! Позор! Цитировать писателя, и не уметь написать его фамилию!»
  Это был позор позоров! Тем более Даша мне нравилась! Я пережил такой сильный стресс, что моя дисграфия немного отступила, и теперь хотя бы имена писателей я выводил правильно.
  Так и учился! Сочинение переписывал по пять-шесть раз. Однако поступил на филологический (парней на факультете был дефицит, и думаю, тройку за орфографию мне натянули).
   Преподавал русский в Капотне в начале девяностых, в 1998-ом – в Литовской школе, и даже занимался репетиторством. При этом чужие ошибки находил с легкостью. Вот так всегда: чужие ошибки видим, а свои не замечаем. Сейчас ближе к полтиннику, дисграфия отступила. А вместе с ней и зрение. Может, уход дисграфии знаменует новый зрелый период?

Толстяк

Мой папа в театре играл пионеров и маленьких зверюшек. Из-за своего роста (160 см) за ним закрепилось такое амплуа. Ну и херувимная внешность сыграла свою роль. Когда мама и папа познакомились (отец был студентом ГИТИСа, а мама концертмейстером) он выглядел лет на четырнадцать, даже не как старший школьник, а шестиклассник. Мама взяла над ним шефство и дошефствовались до меня.
   Был случай, отец в антракте пошел в буфет, хотел купить пивка, но буфетчица отрезала: Пионерам пива не даем!
   Однажды папа пришел за мной в сад, и новая воспитательница окрикнула: Олежа! За тобой брат пришел. – Отец тогда очень гордился. Значит моложавый. Дело ведь не только в росте. Лицо непосредственное. Однако частенько были и скандалы. Отец кричал также непосредственно. В общем, бывало всякое.
    В мае восьмидесятого в детском саду на Шверника состоялся выпускной. Звездой был мой папа, которому также поручили нарисовать обложки к двадцати пяти адресам с индивидуальными пожеланиями. Копировальной техники не было, и все двадцать пять обложек папа рисовал вручную. Рисунок не был оригинальным, олимпийский мишка с букетиком и букварем. Однако отец неделю работал. Очень добросовестно, хотя раньше усердием не отличался.
  И вот выпускной, всем раздают адреса, кормят-поят. Тут ко мне подходит Афонина (даже фамилию помню) и говорит: Какой ужасный рисунок нарисовал твой папа! - Сказала и убежала, а я расплакался. Живот надулся от газировки. Рубашка на пузе разошлась и вылезла из шорт. Да еще и мышцы расслабил, в тонусе-то держать себя тогда еще не было резона. Мама увидела и словное ее муха укусила. Как накинулась на меня прямо при народе: Почему ты такой толстяк! – Я еще сильнее заревел, а мама продолжала: Толстяк! – Кричала. Лупнула меня. Веселенький был выпускной. И групповая фотка сохранилась, на которой я среди одногруппников и воспитательниц зареванный смотрю на маму, которая за кадром в сторонке. Спустя годы мама удивлялась: И что тогда на меня нашло?

Баба Яга

В детстве у меня было несколько ярких влюбленностей. В четвертом классе я влюбился в училку русского и литературы – секретаря школьной парторганизации, которая мне занижала оценки за, как она говорила, чрезмерную фантастичность (вечно я на русском придумывал предложения с фантастическими животными); в седьмом я влюбился в такого всего «западного» учителя английского по фамилии Брацлавский. Он мне напоминал Филеаса Фогга (моя любимая книга в те времена «Вокруг света за восемьдесят дней»).
Однако одна влюбленность мне особо часто вспоминается и даже является по ночам. В пять лет я влюбился в Бабу-Ягу. Мой отец – солист детского музыкального театра под руководством Наталии Сац исполнял заглавную роль в спектакле «Лопушок и Лукоморья». И была там жутко симпатичная баба Яга, которая пыталась отравить игрушки. Помню эпизод, когда цыпленок Цыпа обращаясь к залу спрашивал, испить ли ему мертвой водички, дети конечно кричали «Не пей!». Однако мне очень нравилась баба Яга, поэтому я кричал «Пей»!
До школы отец частенько брал меня на работу в театр, так как мама в этот момент занималась с вокалистами. И каждый раз, при просмотре Лопушка, я с восторгом лицезрел Бабу-Ягу.
В один из дней я встретился с объектом своего обожания. Актриса, игравшая Бабу Ягу, зашла к отцу в гримерку прямо в гриме. Она конечно заметила, что малыш не отрывает от нее восхищенный взгляд. Возникла пауза. И тут я прошептал «Я тебя люблю». – У ти мой сладенький, - сказала баба Яга.
И вспоминается мое разочарование, когда я увидел Бабу Ягу без грима, обычную советскую девушку (актрисе было 29 лет).
- Не узнаешь? Это же я, баба Яга! – сказала актриса, заметив мой подозрительный взгляд.
– Ты не баба Яга! – Сказал я. - Не ври!

Гражданская война

В детстве со мной частенько возилась наша дальняя родственница Валентина Федуловна Мальцева, моя добрая тетя Валя. Детей у нее не было. Всю свою молодость она посвятила диссидентской борьбе. И была полным идеологическим антиподом моей прабабушки-коммунистки Марии Михайловны. Когда они изредка пересекались, то даже не разговаривали. Прабабушка говорила маме: «Если эту психбольную еще раз пустите к ребенку, я лишу вас родительских прав!»
А какие сказки рассказывала тетя Валя! Про красного Бармалея, который не хотел работать, все только лежал на печи и завидовал честно нажитой копейке. И вот он взял в одну руку серп, в другую молот и пошел грабить зажиточный люд.
А в прабабушкиных сказках злые буржуины очень боялись серпа и молота и подыхали от его справедливого возмездия.
Вот так я маленький и разрывался между идеологическими полюсами. Впрочем, от интриганства я получал особый кайф. Прабабушке ябедничал, мол, тетя Валя говорит, что твой серп и молот – оружие предателей. А тете Вале жаловался, что прабабушка говорит, твой зажиточный люд – кровопийцы пролетариата и крестьянства.
- Не слушай свою бабушку,- говорила тетя Валя, - она конечно хорошая, но заколдована.
- Контра! – Не сдержавшись, однажды крикнула прабабушка на тетю Валю.
- Вы опутаны цепями ненависти! – Интеллигентно парировала Валентина Федуловна.
Вот такие военные действия имели место в нашей семье в то время.

Гады меркантильные

В пятидесятые в нашей семье появился приемный дед Василий Петрович Голионко. Разыскал маму и бабушку в Москве по наказу боевого товарища, моего прадеда Суслова. Голионко и Суслов в гражданскую томились в камере у атамана И. П. Калмыкова. Суслова расстреляли, но Голионко каким-то чудом удалось ускользнуть (во всяком случае по его версии). Так Василий Петрович с пятидесятых стал нашим дедом.
Время шло, Голионко дряхлел (а родился он в Могилеве в 1876 г.). К тому же с возрастом у него обострились странности. Например, посуды у него не было. Ел он из консервных банок. Причем банки не выбрасывал, а накапливал. Носил изношенную одежду 19-го века. Его две комнаты в трешке на Смоленской были завалены рукописями (Голионко был историком Гражданской). Спал на обшарпанных досках. Также дед разговаривал с птицами, с осами, и даже с комариками.
В 1960-е он получил статус персонального пенсионера с пенсией 280 руб. В соц-иерархии шел по разряду старого большевика (как старейший член партии с 1905 г.).
И вот к его столетию ЦК партии выделил Василию Петровичу госдачу. Маленький домик с двумя клетушками и открытой верандой на фоне фешенебельных коттеджей смотрелся уж совсем нескладно. Дело было в поселке старых большевиков Кратово.
Многочисленные интриганы из родственников старых коммунистов - владельцев дач, очень ревностно относились к нам, живущим на даче якобы совершенно незаслуженно. Типа эксплуатируют старика, пенсию отбирают, одежду не покупают, заставляют есть из консервных банок. И вот когда дед умер на сто шестом году жизни, на доске старобольшевистского клуба вывесили некролог.
По рассказу мамы, когда она проходила мимо клуба, она услышала саркастичное замечание двух престарелых подружек: "Всё-таки довели старика до смерти, гады меркантильные!"

Старость, приди!

Бабушками я был избалован. Четыре по отцовской линии, пять по материнской, не считая боковых ветвей - двоюродных, троюродных и прочих, которые с не меньшим энтузиазмом норовили принять участие в моем воспитании. И даже более, боролись за право единолично использовать мою душу как глину. А я рос капризным и хитрющим. Любил за тарелкой картофельного пюре одной бабке насплетничать про другую, мол, а баба Таня про тебя говорила то-то и то-то.
     Но все мои бабули делились на две партии: партия собственно бабушек в привычном смысле, и партия фам фаталь. Последние волновались о своей привлекательности, и вопрос возраста для них был краеугольным. Особенно для бабы Тамары.
    Бабуля Тамара Владимировна каждый год ездила на курорты и заводила там романы. Однажды мама упросила ее взять с собой меня. Поехали в Молдавию. И вот баба Тамара сбагрила меня Бендеровской хозяйке, а сама зажигала с виноделом. Кстати, бабулины ухажеры всегда были моложе. И баба Тамара очень обижалась, когда я ее называл бабушкой. – Какая я тебе бабушка!  Я бабуся!   
   Каждое утро непременно делала гимнастику и меня заставляла. Я дрыгался для отвода глаз, а сам посматривал в сторону кастрюль. Гимнастика проходила перед распахнутым окном в двенадцатиметровой кухне.
    И очень любил дразнить бабу Тамару. Отец с мамой тогда разучивали романс Рахманинова «Как мне больно». Там были слова «Хоть бы старость пришла поскорей, чтобы иней в кудрях заблестел, чтоб не пел для меня соловей, чтобы лес для меня не шумел…» И вот подкрадусь к бабуле, и как брякну: Хоть бы старость пришла поскорей! – Уйди! – Реагировала бабуля. А еще говорила: Что за чушь они поют? Какой дурак хочет, чтобы пришла старость?!
  Этим дураком был я. Для меня семилетнего и десятиклассники были стариками. И я очень им завидовал. Хоть бы старость пришла поскорей. Вот прямо не в бровь, а в глаз.

Мы знакомы?

Моя покойная мама до конца жизни оставалась наивной и непосредственной. И совершенно бесхитростной, хотя и занималась бизнесом. Это мамино качество часто приводило к забавным эпизодам. Помню случай в Сочи в начале восьмидесятых. Мне было лет восемь. В июле поехали на море, однако мама не любила пляжный отдых, поэтому мы ежедневно ходили по театрам, музеям и прочим достопримечательностям.
     И вот выходим из Сочинского драмтеатра театра после спектакля «Цемент». На лавочке возле центрального входа сидят мужчины. Мама останавливается возле лавочки, и обращаясь к мужчине слева говорит:
- Вы работали в Тульской филармонии в 1976-м?
- Нет, не работал. – Говорит мужчина.
- Нет, работали! – Настаивает мама. – Я точно помню, я именно там Вас и встречала!
- Вы хотите познакомиться? – Спрашивает другой мужчина.
- Я не знакомлюсь с незнакомыми мужчинами! – Оскорбляется мама.
- В тульской филармонии не работал никогда. – Говорит мужчина слева.
- Но я Вас точно где-то видела! – Настаивает мама. – А на последний конкурс Чайковского на второй тур пианистов не ходили?
- Может и ходил.
- Наверное там я Вас и видела. Знакомое лицо, вы уж извините, не смогла пройти мимо.
- Женщина! – Говорит мужчина справа. – Это артист Мартынюк, Вы его видели в фильме «Следствие ведут знатоки».
- Правда? – Радостно произносит мама. – Наверное Вы правы, а я смотрю, знакомое лицо.
  Артист Мартынюк застеснялся, а сконфуженная мама извинилась, поблагодарила мужчин, и таща меня за руку (я - увалень еле ноги волочил) пошла на пляж. А для пляжа было самое время – десять часов вечера.
  И вспоминаю другой случай. В детстве мама часто рассказывала, как в конце пятидесятых была в одном пионерлагере с Геннадием Хазановым. И даже участвовала с ним в спектакле. И вот в девяностые, когда мама стала заниматься организацией концертов, жизнь ее столкнула с другом детства Геной. Было это в концертном зале Россия. Мама была директором концерта к дню нефтяника. Повзрослевший Гена последний (и единственный) раз видел маму, когда ей было десять лет.
- Привет, Ген!  – Сказала мама, столкнувшись с Хазановым за кулисами.
- Здравствуйте. - Сказал Хазанов надменно.
Пауза длилась несколько секунд.
- Не узнал? – Спросила мама.
Хазанов не ответил, и стал читать распечатку, которая была в его руках.
- Я Лариса Лындина.
- Здравствуйте, Лариса Лындина. - Пробубнил Хазанов.
– Мы еще в спектакле играли «Звездный мальчик» по Уайльду. Ты был звездный мальчик, а я была твоей мамой.
 Хазанов ничего не сказал.
- Я еще кричала: Сынок, я тебя родила, вспоила, вскормила; а ты мне отвечал: Ты не моя мать, проклятая старуха! Моя мать не может быть такой старухой!
  Звездный Хазанов проигнорировал маму, отошел в сторону и продолжил пялиться в текст.
   Я частенько вспоминаю подобные истории с мамой. Это были импульсивные порывы, хотя некоторые снобы принимали это качество за глупость. Но это была непосредственность и открытость миру. Очень редкое сегодня качество.

Тетя Валя из сексшопа

Моя родня делится на две группы, с папиной стороны – правоверные коммунисты, с маминой – либо мягко недолюбливающие власть, либо активисты-диссиденты. А между ними я, бегающий от одной стороны к другой.
    Мамина троюродная сестра Валентина Федуловна Мальцева всю жизнь проработала научным сотрудником в музее.  Часто спорила с бабой Машей о коммунизме, доказывала, что коммунизм – это тупик цивилизации, а баба Маша злилась и говорила типа коммунизм есть высшая форма справедливости. Бывало споры доходили до скандала, и либо тетя Валя хлопала дверью, либо баба Маша собирала чемодан и говорила, уезжаю, раз я здесь лишняя.  Но в итоге уходила тетя Валя, правда пройдет денек, и приходила. Но мама старалась их лишний раз не сталкивать.
  Но грянули девяностые. Бюджетники обнищали. И музейщица тетя Валя устроилась продавцом в сексшоп. Я каждый день туда наведывался, и тетя Валя прямо за прилавком занималась со мной английским.
   Когда приходил клиент, тетя Валя откладывала «Жизнь и судьбу» В. Гроссмана, и начинала представлять ассортимент. Рассказывала очень эмоционально. И все эти намордники и резиновые куклы в ее речи представали всемирными сокровищами.
  Однажды зашла дама. Тетя Валя, как обычно стала рассказывать об ассортименте, типа вот американские, а вот Гонг-Конг, а дама: А есть у Вас что-нибудь отечественное?
- Отечественного нынче даже трусов в горошек нет, - сказала тетя Валя.
А дама: Какую страну развалили! А эротическое белье есть? Ведь все это могло быть наше, советское!
- Значит американское Вас не устраивает?! – Сказала тетя Валя.
- У нас была великая страна! – Сказала дама.
- Может Вы и Сталина считаете великим?! – Сказала тетя Валя.
- При Сталине был порядок! – Сказала дама.
- Сталин изверг!
Дама вдруг прекратила спор, взяла коробочку и сказала: Вот это. Но уходя бросила: Все вы, предатели, еще свое получите.
- Иди отсюда, сталинистка! – Прокричал я ей в след.
Тетя Валя вдруг стала меня обнимать, расплакалась. Этот эпизод я очень хорошо запомнил. Все буквально так и было.

Алексей Семенович

В конце восьмидесятых моя бабка Тамара Владимировна Суслова подцепила в Пицунде сто тридцатого хахаля, часового мастера Алексея Семеновича. По началу видимо не думала, что из курортной интрижки выйдет толк, но оказалось, что голубков связывала одна страсть – И Алексей Семенович, и без пяти минут семидесятилетняя бабка были фанатами чудодейственного средства мумиё. Правда на этом их общность и заканчивалась.
Однако закрутилось в Пицунде, и продолжилось в Москве. Бабка отдалась страсти с неистовством. Была готова на переезд в однушку на Водном стадионе. Свой же кооператив на Болотниковской подумывала сдавать.
В те времена я частенько гостил у Алексея Семеновича. Его квартира была похожа на лавку чудес – везде часы, и на столе, и даже в туалете.
Меня укладывали на кухне. Однако я долго не засыпал, и слышал звуки страсти под тикающий фон.
Бабка чуть ли не каждый день водила Алексея Семеновича фотографироваться – то в фотоателье на Арбате, то в студию в Ясенево к знакомому фотографу. Подбирала Алексею Семеновичу наряды из его же гардероба - два костюма, три свитера и куча треников. Но бабка ухитрялась делать весьма неожиданные комбинации. Сама же наряжалась в вечерние туалеты, которые позаимствовала из списанного реквизита на Мосфильме. (Одно время работала там секретаршей).
Однако через какое-то время бабкин напор стал угнетать Алексея Семеновича. По натуре он был нерешительный. В общем, дискомфорт копился, а бабка в эйфории конечно ничего не замечала. К тому же бабка ему дорого обходилась. Алексей Семенович делал подарки, то французские духи, то югославские туфли, то польскую кофточку. Бабка буквально говорила – хочешь быть с такой как я, умей меня сразить. А сразить ее можно было только подарками, или наличными. И для меня просила – дай десятку, Олежку надо к школе подготовить. - Это было как раз летом перед моим одиннадцатым классом. Три рубля из десяти бабка на тетрадки тратила, а остаток как говорила, клала на мою книжку.
И вот произошел взрыв. Бабка должна была выступать в клубе «Знамя труда». Это был какой-то важный смотр. Композитор А. Ванлярский специально для бабки сочинил романс «Столичная осень». Бабка готовилась к премьере. И конечно рассчитывала, в клуб «Знамя труда» придем мы все. Однако для бабки было особо важно, чтобы послушать романс в ее исполнении пришел дорогой Алешенька.
Шел 1989-ый. Но в день выступления в Москве проходил многотысячный митинг на Манежке. Алексей Семенович был фанатичным демократом, и ему было важно туда попасть. И вот он заявил, что не сможет быть в назначенный день и час в клубе «Знамя труда», так как пойдет на митинг. Бабка конечно была сражена и высказала, все что она думает о демократии и Ельцине. Алексей Семенович по началу типа, в таком случае нам не о чем говорить. Это было за неделю до концерта. Но через денек отправил телеграмму - бланк с текстом сохранился: «Прости, моя дорогая девчуля. Был не прав. Ты для меня важнее и конечно я буду, хотя многое понять тебе совершенно не дано».
В общем, побывал на концерте, и я был, и мама. Бабка исполнила романс А. Ванлярского «Столичная осень». Гармония восстановилась. Но к Алексею Семеновичу на Водный однажды заявилась бабкина сестра тетя Лора. Между сестрами случилась выясняловка. Бабка орала аж дрожали стены. Алексей Семенович с лупой был как бы занят с часиками.
Однажды мы пришли на Водный, но так и остались у двери. Соседка сказала, что Алексей Семенович съехал. Ситуация была ясна. Бабка рвала и метала. Знакомая экстрасенша нагадала бабке надбавку к пенсии. Но прошла неделя, а Алексея Семеновича и след простыл. Объявился он где-то через месяц. Бабка приехала к нам радостная. Говорит, собирайтесь, поедем на дачу к Алексею Семеновичу. И действительно, он пригласил всех нас на дачу. Это был добротный дом в 100 км от Москвы. И там мне открылась еще одна его страсть. Он обожал копаться в грядках. Также был фанатом органических удобрений. В памяти сохранилось его выражение «Мочивина творит чудеса!»
А с бабкой они все равно расстались. Молодая ее подсидела. Баба Тамара не долго переживала и сошлась с соседом по даче Алексея Семеновича, старым КГБшником. Но это уже совсем другая история.

Курочкина-Рябова

Жизнь не единожды меня сталкивала с экзотическими именами и фамилиями. Иногда я особо удивлялся. Например, как мужик по имени Тимофей мог назвать свою дочь Флоей? (Лучшая подруга бабы Тамары экстрасенша Флоя Тимофеевна.)
Или у папы была подруга Олимпиада Эпифановна, которая жила в районе Библиотеки Ленина с сестрой Аргентиной. Однажды мы были у Олимпиады в гостях. И вот сестренка Аргентина говорит: Олимпиада, включай открытие Олимпиады.
А еще интересная история была в Детском музыкальном театре.
Устроилась на работу в театр концертмейстер Курочкина. И вот ее знакомят с режиссером.
- Курочкина, - говорит Курочкина.
- Рябов, - отвечает Рябов.
- Но я действительно Курочкина, - недоумевает Курочкина.
- А я действительно Рябов, - раздражается Рябов.
Так и познакомились, и даже больше, поженились. Но Курочкина была потомком русского поэта Василия Курочкина, и очень дорожила родословной. В общем, записалась под двойной фамилией.
А папа иногда приносил из театра макулатуру, которую мы сдавали. И вот из пачки как-то выпал листик, я поднял, это была тарифная ведомость за спектакль «Курочка Ряба». И под названием шла строчка – музыкальный руководитель Л.М. Курочкина-Рябова.
И их сын, крупный чиновник, имеет двойную фамилию. Впрочем, чиновникам иметь такие инициалы вполне привычно. Вписывается в ряд с трутневыми и севрюгиными. Хотя звучит конечно более экзотично. Может когда-нибудь дослужится и до президента.



Химия

Если мне хотелось поменять облик, я изменял прическу. В семнадцать лет подруга осветлила мне волосы. Не понравилось, побрился налысо.
   К двадцати отрасли длинные. Длинноволосый хомяк выглядел как баба в летах. В транспорте уступали место. Однажды спросили: Женщина, это ваш ребенок? Но я терпел, длинные волосы нравились, считал себя хиппи, носил фенечки с пионерским галстуком: любил старый пионерский галстук и носил в различных сочетаниях вплоть до конца девяностых.
  Но с детства мечтал о кудряшках. Нравился кудрявый Ильич еще на октябрятской звездочке.  И пошел делать химию в парикмахерскую в Столешниковом переулке.  А прическа у меня была модная. Сзади коротко, а спереди свисали патлы. Парикмахерша час надо мной колдовала, мыла, завивала. И вот – финал!
   В зеркале на меня смотрело чудо-юдо непонятного пола, с завитыми патлами, которые торчали как антенны на головах инопланетян. Нет, скорее это были рога потустороннего существа. На любимого Ильича с октябрятской звездочки не походил. Зато кудряшки. Мой образ наконец-то стал представлять нечто сексуальное.
  И стал я ходить по ночникам, думая, что теперь-то на меня будут вешаться гроздьями. Но шрахались как от чумы. Тогда я начесал химию, и она стала пышнее.  С пухлощеким хомяком с копной все норовили сфотографироваться. Но к моей великой досаде без скабрезных предложений. Секс опять был в пролете. Но как же я нравился сам себе. Смотрел в зеркало и думал: сам бы на себе женился. Но никто меня не хотел кроме меня любимого.
    Однажды познакомился с хиппушкой, напились, очнулся лысым. С этого момента и стал лысым, каким и остаюсь до сегодняшнего дня. А мама на мою химию кстати, отреагировала положительно. Сказала, что мне идут кудряшки. А вот лысого не приняла. Чуть не заставила носить парик. Тогда еще лысые были не в моде и ассоциировались с зэками.
   К тридцати зафиксировалась борода (до этого была неравномерной). И вот  то длиннее, то короче, но с тех времен бородатость – моя характерная черта. Принимали и за попа, и за Льва Толстого, и черт знает за кого еще.  И приключений бороды хватало. Однажды чуть было не сыграл Льва Толстого в фантастическом боевике. Но это уже другая история.



Восемьдесят шесть

В начале нулевых я прямо по поговорке «из грязи в князи», попал редактором в популярную передачу «Большая стирка». Хотя не знаю уж в какие князи, но именно «из грязи» – работы полгода не было, даже подумывал идти картошкой торговать.
   И вдруг первая программа, телезвезда Андрей Малахов в шаговой доступности, итд. Пригласили сценаристом-редактором в одну из четырех редакторских бригад.
    И вот тема «Я скрываю свой возраст». Кого позвать? Звезд как-то наскребли. Однако в каждой программе должен быть человек из народа, олицетворяющий близость передачи к этому самому народу. И тут я подумал: А не предложить ли бабу Тамару? Зря что ли она молодится вот уже пятьдесят лет? В общем, со смаком бабулю презентовал, сказал, Тамара Владимировна является прототипом радистки Кэт из известного сериала про Штирлица, да еще и поет, и играет на аккордеоне.
        Шеф-редактор Женя Горелец конечно ухватился за такого колоритного персонажа. Так баба Тамара и стала главным героем у Малахова. В программе также участвовали Лолита, Аркадий Вайнер, его дочь телеведущая Наталья Дарьялова и кто-то еще, уже не помню.
     В течение всей программы внизу экрана пустили бегущую строку: Тамара Владимировна познакомится с приятным мужчиной. Возраст значения не имеет. Обращаться в программу «Большая стирка».
   Баба Тамара пришла в своей шляпе, а ля Донна Роза. В крупной бижутерии, Над мейкапом колдовали гримеры где-то час.
 Малахов что-то тараторил в привычном стиле. Баба Тамара спела под аккордеон «Очаровательные глазки, очаровали вы меня…». Тут голос подала Дарьялова.
- А хотите, Вы сейчас помолодеете?
-   Хочу, - сказала бабуля.
-  Как в детстве Вас называла мама?
- Томочка.
- Закройте глаза. Теперь представьте, что Вы на морском берегу, маленькая девочка Томочка, ступаете по песочку. А вокруг только море. Представили?
- Да. – Сказала бабуля. Ее глаза были покорно сомкнуты.
- А теперь скажите, на сколько лет Вы себя ощущаете?
-   На восемьдесят шесть, а насколько же.
Возникла заминка, но Малахов сразу скорректировал: - Не надо скрывать свой возраст. Главное, душа молодая.  - А Дарьялова больше ни слова не сказала до конца программы. Так баба Тамара и сходила на «Большую стирку».
  После эфира звонки шли ото всех, с кем бабуля за жизнь пересекалась, хоть бы и шапочно. Позвонили даже из Австралии. Великая сила телевидения, будь оно проклято!

Де Голь не приедет

В те достославные восьмидесятые мы находились в перманентном стрессе. То денег не хватало, то напрягала теснота квартиры.
   Такие стрессовых деньки были и перед отцовской поездкой в загранку. Не дай бог было не знать, в каком году образовалось Зимбабве, не выпустят за железный занавес.
И вот за несколько дней до экзамена папин кореш, секретарь парторганизации Детского Музыкального театра Генрих Григорьев, готовил отца по учебникам. Проштудировали Историю КПСС. Дальше шла "Теория социализма". И еще немного абзацев из «Научного коммунизма». Папаня прилежно переписывал в тетрадь подчеркнутые Генрихом строчки. Последним пунктом был блиц, Генрих задавал вопросы, и папаня отвечал. Для папы это было сложно, но он так хотел в загранку, что исполнял все его задания.
И вот судный день. В комиссии - и секретарь парт-ячейки Генрих Григорьев. Председатель задает вопрос: Какие у нас отношения с Францией?
- Прекрасные, - говорит отец. – Генрих незаметно показывает большой палец.
- А кто должен к нам приехать из Франции?
- Президент. – Отвечает папа.
- А кто сейчас президент Франции? – Вдруг у папы возникает ступор. – Как кто, этот… - папа от волнения не может подобрать слова.
- Кто к нам должен приехать? – повторяет вопрос председатель.
- Де Голь! – Вдруг говорит папа, и переводит дух.
Генрих краснеет и покрывается другими цветами радуги.
После допроса Генрих отчитывал папашу: И что значит приедет де Голь?
- Конечно не приедет де Голь,- невозмутимо ответил папа. – Только не расстраивайся.
А в загранку тогда отца не взяли. И даже Сац ничего не могла сделать. В тот год за кордоном остался Максим Шостакович. А мама бубнила: Надо же, такой хороший дирижер, и предатель!



Дочки-матери

Первые деньги у меня появились в шесть лет. Я копил мелочёвку, и вот накопил в Винни-Пухе-копилке. Через месяца два не выдержал, разбил Винни-Пуха. Посчитал, по копеечке, и набралось шесть рубликов.
Стал думать на что потратить, соображал, хотел чего-то эксклюзивного. И вот на все деньги купил двенадцать амбарных книг.
Одной из коллизий игры в Дочки-матери с подружкой Светой был поход в бухгалтерию. Мы рисовали деньги на фантиках. Света давала мне зарплату, и я расписывался в специальной тетрадке. И вот я стал владельцем двенадцати амбарных книг. Бухгалтерия таким образом обретала достоверность, так как расписываться теперь можно было не понарошку, а по-взрослому.
Правда, в ход пошла всего одна амбарная книга, вернее две строчки первой страницы, в которой стояли две моих подписи за две зарплаты. Тогда в нашей детской компании возникла мода на игру "Раз два три - морская фигура замри". И в дочки-матери больше не играли.
И вот сейчас я конечно очень жалею, что так глупо потратил мои первые деньги. Надо было разыскать художника Анатолия Зверева и купить у него два рисунка по три рубля. Тогда это как раз была его такса за рисунок.

Мама и Ленин

В конце восьмидесятых у мамы был политический кумир – Валерия Ильинична Новодворская. Однажды мама умудрилась даже попасть на сходку Демократического союза. Мама свято верила в победу демократии, и столь же рьяно ненавидела «коммуняк» вместе с их вождями. Однако был в моем детстве эпизод, который, когда я его маме припоминал, мама отвергала, называла меня вруном, и даже – интриганом. Было это году в восьмидесятом, а именно 22 апреля. В те дни у нас гостила моя уральская прабабушка. Баба Маша тогда напекла шанежек. И вот мы сели за стол. В телевизоре показывали «Ленин в октябре». Тут я поддался порыву, и переключил. И на другой программе - Ленин. Опять переключил – и снова Ленин.
- Почему везде Ленин?! – Возмутился я.
Бабуля  меня пристыдила. – Как не стыдно! Ты родился только благодаря Ленину!
Мама поддержала бабу Машу. - Негодяй! - И как лупнула по губам. – Если бы не Ленин, не было бы ни тебя, ни меня!
    И вот спустя годы на сходке демократического союза мама высказалась.
– Страшный был этот Ленин! Монстр!
А вечером за ужином я вспомнил тот эпизод из детства. Мама сказала, мол, как я смею так нагло врать!
    А я просто хотел внести ясность. Но правда иногда бывает очень неприятна нашим близким. Хотя мама действительно не помнила ту себя. Считала, что всегда была против советской власти! Верила, что так и было!

Один плюс один

Когда я проходил собеседование в первый класс, помню, училка взяла палочки, положила на стол одну, затем еще одну и спросила: вот одна палочка, вот другая палочка, сколько палочек?
Я всматривался в палочки, но так и не мог понять, и чего эта идиотка от меня хочет?
Училка повторила: сколько палочек?
Я скорчил кислую рожу и заревел.
Училка упростила задачу: один плюс один, равно?
Я молчал как партизан. Тут мама вступила в бой: Негодяй! Мы же с тобой складывали кубики!
Действительно, кубики-то складывали, но на все математические вопросы, которые задавала мама, она же сама и отвечала. Так я и не прошел в первый класс престижной школы.
А дома отец разучивал "Магнификат". И вот только он исполнил арию, как в этот же день, лежа в кровати, я шестилетний повторил латинский текст от начала до конца. Правда очень тихо. Родители не слышали. Понравилось, вот и запомнил. Однако заучивание стихов в школе - это еще одно проклятие. Мама порой билась, и не добивалась, я не мог запомнить даже первые две строчки.
   Но вот в мою жизнь ворвался "Моцарт и Сальери". Перечитывал и перечитывал. Было жалко, причем не Моцарта, Сальери. И запомнил. Однажды прочитал маме по памяти по ролям полностью. А вот выучить "Стихи о советском паспорте" не мог. Ненавидел! Полюбил намного позже. Но это тот случай, когда полюбить-то полюбил, а запомнить не мог. Тогда же познакомился с заумной девчонкой. И предложила она поиграть в стихи. Кто сколько знает. А я и говорю: Я не учу стихи, у меня плохая память. А она: "Стихи не учат, их запоминают". Сел я в общем в лужу! Через день первый раз напился. Позвонил девчонке, встретились, пьяный прочитал наизусть первую главу "Евгения Онегина". Но это потом девчонка рассказала. Я то, с похмелья, ничего не помнил. Как и "Евгения Онегина".   

Дефицит

До 1982 года благодаря деду В. Голионко мы не знали, что такое продуктовый дефицит. Дома всегда были самые дефицитные продукты – и мясо, и колбасы, и даже гречка.
 Отоваривались в спецмагазине для номенклатуры. Вернее, это была спецстоловая «Ударник» в доме на Набережной. На первом этаже – магазин, а на втором собственно столовая.
     Валютой были талоны. Месячная книжица с талонами стоила шестьдесят рублей. Хотя продуктов можно было набрать на сто двадцать. Каждый из тридцати талонов делился на завтрак, обед и ужин.  Самые дефицитные продукты, например, черная икра, кремлевские конфеты, сырокопченые колбасы и др. стоили от одного до трех ужинов. На завтрак можно было купить килограмм творога или две бутылки простокваши.   Дефицитные фрукты - виноград, мандарины, бананы, стоили от одного до нескольких обедов. (В зависимости от количества килограмм в фасованном кульке.) Можно было конечно брать не пайком, а питаться в спецстоловой, но как правило номенклатура запасалась дефицитом.
    Одно время все продукты мама отвозила В. Голионко. Но потом приезжала, а дефицит так и лежал. А Василь Петрович еще и ворчал, типа, не вози мне больше эту дрянь. Разогревал на примусе бобы в консервной банке годов тридцатых, их и ел. Или варил суп из крапивы в армейской миске.
  Я очень хорошо помню этот магазин. Витрины как на картинках в сталинской кулинарии. Ампирный интерьер также соответствовал.   
  Однажды после «Ударника» мы зашли рядом с домом в овощной. Надо было купить картошки. Картошка отпускалась через специальный туннель в прилавке. Продавщица набирала картошку в лоток. Покупатель подставлял сетку. Продавщица вываливала в тоннель картошку. И клубни с грохотом перекочёвывали. Правда половина вываливалась, и покупатель, подбирал рассыпанное с пола. А очередь еще и подгоняла.
      Это был типичный контраст нашей жизни до моего второго класса. А потом номенклатурного «Ударника» лишили, и остался только овощной.

Коммунальный труп

Когда я, освободившись от власти родителей, переехал в свою коммунальную каморку, свобода, что естественно, произвела опьяняющий эффект. Персонажи городского дна, к которому я также относил и себя, тусовались по неделям. Бомжи, трасвеститы, заблудившиеся интеллигенты. А я и не спрашивал, как их звать. Впрочем, и они могли не знать моего имени.
     И вот пригласил я на день рождения бомжового поэта и двух трансух. В момент, когда трансухи целовались, зашел сосед Федя. Трансуха Констанция ему и говорит: муЩина, не видите, мы любим друг друга.
А Федя: Это дело молодое. А закурить дайте. – Вышел с сигаретой, видимо так и не поняв, кто перед ним, баба или мужик.
Трансухи через энное время убежали. А мы с поэтом всю ночь решали судьбы мира.  Утром постучалась соседка.
- Федя, - говорит, - помер.
Я вышел из каморки, зашел в Федину комнату. Откинул одеяло. На диване лежал труп.
   В общем, понаехали родственники, скорая, ментовка. Составляли какие-то протоколы. Однако труп так и лежал. И вот когда возникла необходимость его вынести, опять стук в дверь. Родня попросила помочь, дабы не платить двадцать пять рэ по таксе за вынос. И вот мы с поэтом тащили труп с пятого этажа. Вынесли. Его дочь всучила десятку, которую мы с поэтом пробухали. Веселый был день рождения.
   Прошли годы. Поэт сейчас консервативный политик. Из телика не вылезает. Ненавидит геев, либерастов, дерьмократов и далее по списку. Однажды случайно столкнулись в центре. Поэт от меня отшатнулся как от прокаженного. Как бы не узнал.  Еще бы, ведь я знаю очень много моментов из его темного прошлого.

10 000 долларов

Моя мама по характеру была непрактичной – могла что-то куда-то положить, забыть, потом долго искать. Но все эти небесные качества компенсировала дотошность, и непременное доведение задуманного до конца. И вот в разгар всеобщих бедствий, с девяностых, у мамы вдруг открылась предпринимательская чакра. Нет, мама и торговля всегда были вещи несовместные. Однако мама была увлечена своим делом – организацией концертов своего супруга – моего отчима, и себя, как пианистки и концертмейстера. Так, обрастая связями, мама вышла на оказание более широкого спектра концертных услуг, то есть стала продвигать вначале знакомых музыкантов, а затем и совершенно посторонних, но которых можно хорошо продать. Так мама и стала заниматься администрированием - предприятия хорошо платили, чтобы к ним приезжали петросяны и прочие «народные».
А я, бедный студент, завидовал маминым как мне тогда казалось легким деньгам. И действительно, свозила какую-нибудь Ротару на день Металлурга – и десятка в плюсе (десять тысяч долларов). А если так каждый день. В общем, логика не была моей сильной стороной. Именно «такая логика» и сыграла со мной злую шутку в 93-ем. Решил я аналогично подзаработать.
Однако мама всегда договаривалась о гарантии – то есть о фиксированной сумме. Но найти предприятие, которое раскошелится - проблема. Надо посидеть на телефоне не одну недельку. И вот я решил, типа, а зачем мучиться и раскручивать профкомы, ведь можно собрать кассу. Выбрал Новосибирск, остановился на популярной группе «Комбинация», и поехал договариваться. Мой первоначальный замысел – по два концерта в Новосибирске, Омске, Томске, Новокузнецке, Кемерово.
Но стояла страшная жара. Я приперся на прием к директору Новосибирского цирка в шерстяном костюмчике, изложил суть о двух концертах там-то и там-то. А директор и говорит, мол, а зачем еще куда-то ехать, а давай проведем у нас все концерты. Как же я обрадовался. Договорились на шестнадцать дней в день по концерту.
Тут я спросил: А можно два концерта?
Директор, поедая мороженое, сказал: Да пожалуйста.
- А три концерта в день можно?
Директор кивнул, и мы с ним заключили договор.
Нетрудно догадаться, что получилось, как в известном мультике про шапки – сколько выйдет шапок из шкурки? А две выйдет, а три? В итоге – полный провал: на каждом концерте - по три калеки. А гонорар выплачивать в полном объеме. Все риски на организаторе. И отменить нельзя, взяли кредит на рекламу. В общем, бандитские продюсеры грозятся. Коллектив «Комбинации» - пятнадцать человек. И еще не оплачена гостиница.
Однако задача: найти в незнакомом городе, за сутки, пятьдесят тысяч зеленых. Сумма большая даже сейчас, а для 93-го – как миллиард.
Задача нерешаемая, однако не для моей «непрактичной» матушки. Выручила мамина дотошность. Мама обошла все городские забегаловки от привокзальных кафешек до крутых ресторанов. И убедила одну директрису, на понтах, типа, я продюсер из Москвы... Хотя у мамы это были не понты. Мама была бесхитростной и искренней, наверное поэтому и получалось убеждать заказчиков. В общем, мама втюрила директрисе цыганский ансамбль по концерту в день в течение всей осени. Заключила договор и взяла предоплату. Этими денежками и расплатилась. А директриса конечно прогорела. Но втюрила цыган аналогичной директрисе из Кемерово.




Боря М и Бони М

В начале девяностых общая либерализация страны совпала с моим личным высвобождением. Я конечно пока жил в двушке на Загородном шоссе, в пятнадцатиметровой комнатке с маленькими сестрами. Но теперь уже был не школьником, а студентом, мог заявиться домой ночью, а то и вовсе не прийти.
    К этому же времени относится буйство гормонов, когда  поп-хиты доводили до оргазма, а хит всех времен и народов «Фаина» так вообще… Денег не было, а потребность в экстравагантном прикиде, выбивающимся из советских рамок и традиций, была неимоверной. И здесь я не стеснялся. Напяливал, что найду в шкафу – мужское, женское, и в 23-00 - на дискотеку.   
  А мама в это время работала в партнерстве с администрацией концертного зала «Россия». И вот знакомая администраторша организовала маме пропуск на три лица на концерт «Боря М. и Бони М.».
   И пошли мама, отчим Виктор и я на концерт. Я стал думать, как бы принарядиться. В шкафу висели в том числе и костюмы для детских спектаклей. Откопал цыганскую блузку с висюльками, на блузку напялил желтую рубашку. На рубашку сшитый из авосек костюм бабы Яги. На башке - шапка-гриб (часть сценического костюма Мухомора). На ногах тапочки Хоттабычи. Мама и отчим в «Россию» поехали с мероприятия, сестры были у бабы Тамары.
   Когда же консервативная мама меня увидела, не трудно догадаться, что с ней было!   
- К нам не подходи! – Упросила мама.
Но сидели-то все равно рядом.
  На разогреве у Бони М. выступила, как представил ее Боря М. – леди «Россия», Людмила Зыкина. Пела свои золотые хиты, в том числе и «Волгу».
 И вот после Зыкиной вышла поп дива Лиз Митчел. И понеслось – Санни, естудэй май лайф вос филд вис рэйн.
  Я вскочил с кресла. Шапка Мухомора неритмично бултыхалась. Костюм бабы Яги чуть не разъехался от экспрессии.
А мама повторяла: Сядь! Ну пожалуйста! Не будь дураком! – Но в моей голове звучало «Санни». И мне было на все насрать.





Море в детском театре

Самым ожидаемым подарком раннего детства был пар – каждый раз, уходя в баню, отец обещал принести пар. Приходил навеселе ночью. Я не спал, вскакивал и пока мама его пилила, тоже пилил - Где мой пар? Отец подносил руку к губам и дул в ладошку. Затем зажимал кулачок: Вот здесь твой пар. Я в момент понимал, что обманули, истерика подкатывала. А папа говорил: В следующий раз обязательно принесу, обещаю. Но в следующий раз возникала та же ситуация. А еще я боялся папиной работы. Не хотел идти на спектакль «Максимка», потому что очень боялся утонуть. Спектакль был на морскую тему по Станюковичу. Думал, надо будет идти в воду. Но меня трехлетнего все-таки повели.
   Максимку» давали в театре Эстрады. Отец играл роль юнги. Была там сцена, юнгу в шутку матросы хотят бросить за борт. И вот раскачивают - раз, два… Тут я вскакиваю, мама не успевает опомниться, подбегаю к сцене и кричу: «Не надо папу за борт!» Начинаю рыдать, спектакль почти срывается, какие-то тетушки меня быстро выводят и передают маме. И фотография сохранилась меня того зареванного. А воду я боялся лет до семи. Только когда научился плавать, это было в Сочи, избавился от страха.   

Волшебные подарки

Первый раз отец выехал за железный занавес на гастроли с театром Н. Сац в 1978-ом. Это были гастроли в Бельгии. Заграница в сознании советского человека была Эльдорадо, которая являлась в самых сладких снах. Загранице поклонялись, особенно капстранам. Наши визитеры «за кордон» ходили в авторитете. Потому что имели допуск к вещам яко к мощам.
Из Бельгии отец привез фирменное шмотье. Жемчужиной были джинсы Левис, которые на следующий день знакомые отхватили за 200 рэ. Последний день гастролей был выходным, магазины не работали. Надо было истратить остаток суточных. И отец купил в дьюти-фри десять упаковок кока-колы. Когда я пришел в школу с волшебной баночкой, я превратился в ангела. Даже злющая математичка, когда урок начался, и она отперла дверь класса, позволила мне войти первому. До этого момента математичка никого вперед не пропускала.
В 1982-ом отец привез из Японии двухкассетный Шарп. На это чудо специально приходили посмотреть, как на подлинник Леонардо.
Вскоре Шарп был продан за 2600 рэ. 1700 из этой суммы ушло на кооперативную квартиру для папы (родители уже год были в разводе). остальные 900 мама вложила в дефицитные подписки. Впрочем, с подписками вышла афера, но это уже совсем другая история.

Меняю Москву на Чикаго

Было это в начале восьмидесятых. Моей маме, концертмейстеру филармонии, и еще нескольким маминым коллегам предложили путевку на уик-энд в подмосковный дом отдыха. В качестве оплаты попросили концерт для контингента.
Мама взяла и меня. Я учился в музыкалке на виолончели. Поехал с инструментом, так как по замыслу мамы и организатора поездки, я что-нибудь спиликаю.
Уже в доме отдыха стали планировать программу. Мама предложила популярные классические произведения из оперетт в исполнении подруги-певицы. Организатор отнесся к идее скептически. - Ну кому нужна эта ваша классическая музыка?
Организатор предложил исполнить песни из популярных кинофильмов, и что-то из Пугачевой и Леонтьева. Один из участников, бард, сказал, что споет песенку про Чикаго.
Организатор дал указание певице исполнить песню из гремевшего в то время кинофильма "Любимая женщина механика Гаврилова". Всучил маме страничку из журнала "Музыкальная жизнь" с текстом и нотами.
Мама расписала партию виолончели песенки "Жду жду в полночь жду" (в фильме ее исполняла Гурченко). Певица с трудом справлялась. Она никак не могла запомнить текст.
И вот вечером концерт.
Организатор спел под гитару в блатной манере "Мой дельтаплан". Бард пропел песенку со словами «Меняю меняю меняю, меняю Москву на Чикаго…». Еще что-то из Пугачевой спела жена организатора. И вот наш номер "Любимая женщина механика Гаврилова". Певица стояла около мамы. Однако даже в очках с трудом читала мелкий шрифт под нотами. Мама конечно подлаживалась под темп певицы. Я невпопад издавал какие-то какофонические звуки. Это было похоже на музыку Губайдулиной. В зале было шумно. А под конец не осталось практически никого. Пипл программу не просто не схавал, а чуть ли не со свистом прогнал всех нас со сцены. Мораль сей басни: будешь подлаживаться под массовый вкус и изменять себе - потеряешь и себя, и других. Этот урок я тогда усвоил очень хорошо.


Мода и лапти

Мама была опекуном деда В. Голионко, и завещание было составлено на нее. В наследство досталось чуть больше, чем драные галоши, но ненамного. Хлам квартиры на Смоленской разгребали больше месяца. Чего там только не было, да все фигня, пусть даже и старинная. Однако в шкафу нашли именной наган, который тут же сдали в органы. Также очень много было разных тряпок. В антикварном шмотье копался отец; впору пришлась толстовка, чуть ли не самого Толстого. А еще нашлись в прекрасном состоянии аутентичные лапти. Материальная часть наследства на этом исчерпалась, конечно помимо рукописей. Среди корреспонденций были письма к  В. Голионко – большевика Емельяна Ярославского, а также Якова Свердлова. Но архив забрали компетентные товарищи буквально сразу.
  В. Голионко скончался в июле 1982-го. Этой же осенью у отца случились гастроли в Австрии. Отец блеснул – расхаживал по Вене в лаптях и толстовке. Сослуживцы такого юмора не понимали. Но предполагаю, отца кто-то надоумил на сей неординарный стилистический шаг. А в «Шпигеле» появился материал об экстравагантном артисте Московского детского музыкального театра Сергее Кузницыне. Как рассказывал отец, корреспондент попросил его ходить по магазинам и что-то покупать. Отец скупал декор, а его сослуживцы везли из Вены технику. А тот номер Шпигеля с отцом где-то у нас до сих пор лежит. Надо будет поискать.

Странная болезнь

В восьмидесятые я любил болеть. Если заболевал, то настроение сразу улучшалось. Простуда с непременным освобождением от школы – это были внеплановые каникулы.
    Но иногда я сам вызывал болезнь, например, когда были контрольные. Тер градусник, столбик ртути повышался, я со стонами вручал градусник маме и говорил: «Мама! Я так хочу в школу, но болезнь не позволяет!»
     Но однажды я заболел странной болезнью. И мне впервые стало страшно. В один момент я проснулся и увидев себя в зеркале ахнул, все лицо было в красной сыпи. Вызвали участковую. Пришла импозантная мадам. Увидев сыпь, спросила: У Вас недавно никто из Африки не приезжал?
   От ее слов мое тело охватила лихорадка. Ночью не мог заснуть. Кричал: Помогите! Задыхаюсь! - Мама нервничала. А отчим Виктор подходил и говорил: Когда задыхаются, разве так орут? – Логика была железная. – Нет, не орут, - соглашался я.
  С утра опять вызвали врача. И снова неизвестная докторша. Рассматривая сыпь, дивилась. – Очень странно, - сказала. - Как себя чувствуешь?
- Плохо. – Сказал я. - Тело ломит. Задыхаюсь.
- Надо понаблюдать несколько дней, - сказала докторша, - возможно, пройдет, а если станет хуже, будем класть в больницу.
- Но что делать, если будет задыхаться? – Спросила мама.
- Я же сказала, наблюдать, - ответила докторша.
В общем, я пролежал с температурой еще дня три-четыре. Но вот из поликлиники пришла наша Ушакова и сказала: У ребенка корь. – Все встало на свои места. Угроза неизвестной болезни миновала.

Апрельский лед

С катком и шире с зимними забавами у меня было несколько историй. На лед я так и не встал – не научился, потому что была первая и единственная катастрофическая попытка.
Купила мне мама коньки в конце марта. И вот в апреле все-таки заставила меня пойти на прогулку на коньках. Светило яркое весеннее солнышко. Но кое-где ледяная корочка еще не умерла. Однако солнце наступало, и весеннее таяние захватывало все большие пространства. Я держась за маму спустился на коньках со второго этажа. И вот во дворе мама меня отпустила. (Вернулась домой заниматься какими-то делами.) Я цепляясь за кирпичную кладку, за мусорки, за машины на стоянке продвинулся куда-то вглубь. Но отпустил руки, и свалился прямо в лужу. Встать у меня уже не получилось. На коленках на виду у соседей и прочего гуляющего люда, я прополз к подъезду - весь мокрый, злющий и ненавидящий эти чертовы коньки! Дома мама надо мной посмеялась. Но уже тогда, десятилетний, я был зазнайкой и еще долго не мог простить маме такого унижения.
С лыжами тоже не сложилось. Каждые зимние выходные, если конечно погода позволяла, родители отправляли меня гулять на лыжах в парк больницы Кащенко. И вот я гуляю в обнимку с лыжами где-то час с хвостиком. Зная, что отчим устроит проверку, я тщательно смазываю полозья снегом, и возвращаюсь, как бы отгулявший положенное время. Дома, как я и предполагал, отчим проверяет, конечно понимает, что ни на какие лыжи я не вставал. А наивная мама радуется, что все-таки победила мою лень.



Страшная сила

И почему я не пошел в театральный? Видимо музыка достала. И слишком обыденным был опыт работы в театральной сфере. О отец, и отчим были артистами. В общем, артиста из меня не вышло, хотя задатки были.
   А ведь стал обезьянничать еще до того, как научился говорить. В четыре года меня поставили на табуретку, и я продекламировал басню «Стрекоза и муравей», что стены зарожали.
- Ути-пути, - умилялись зрители на новогоднем утреннике в Детском музыкальном театре. Особенно сюсюкала гримерша с рыжей копной по фамилии Санталова. А я, четырехлетний, в ответ и говорю: «Простите, Вы не Алла Пугачева?». Конечно, я обрывисто это помню. Но мама и отец любили это пересказывать.
    Еще до школы я разводил детвору на спектакли. Кого мы только не изображали. Однажды я прибыл из санатория в Кратово, в котором провел все лето. И вот на какой-то праздник пришли гости с детками. И мы, приготовили спектакль, который состоял из блатных песенок с похабными сюжетами. Я всех научил. Мы не пели, а орали, гости недоумевали, а нас это еще больше заводило. Помню, баба Тамара возмущалась: Это он из санатория привез?! Донер ветер!
   Уже в школе кривляние продолжилось. Антонина Васильевна, бывало, посреди урока отложит материал, говорит: Ну-ка, Кузницин. – Это был второй класс, кажется. – Кузницин, - говорит, - давай что-нибудь смешное. И я, нахлобучив ушанку Антонины Васильевны, в образе изрекал: «Красота – это страшная сила». Это была сцена Раневской из «Весны».
  Антонина Васильевна меня водила по классам, как дрессированную обезьянку, разве что не на поводке. И везде я был школьным Хазановым. Так Антонина Васильевна и говорила, у нас свой Хазанов.
   А еще я пародировал дирижеров. Веронику Дударову представлял, как смесь гадюки с коршуном. Вздымал руки как крылья, и извивался в такт музыке. Мама что-нибудь играла.  Мравинский в моей версии был скупой на жесты аскет. А Максим Шостакович, напротив, истерик, который дирижировал разве что не ногами.
    Однако терпеть не мог стихи. Не запоминал, получал за невыученное двойки. Единственное, что понравилось – Монолог Сальери.  Вот его запомнил. Когда нечто нравится, и усилий прикладывать не надо, оно само проникает. Может на старости лет еще получу свою звездную роль. Повороты судьбы бывают неожиданны.


Эпизоды с Виктюком

Эпизод первый. 1993 г. Мне 20 лет. В Москве гремит спектакль «Служанки» по пьесе Жана Жене. Женские роли исполняют мужчины – я покупаю билет и иду в здание АПН на Зубовском, где дают «Служанок». В роли мадам – Сергей Виноградов. Гуттаперчевые атлетические тела в длинных юбках. Вызывающий танец Мадам на грани фола порождает  пока не осознаваемые эротические эмоции. И конечно Великий саундтрек Далиды врезается на долгие годы в память.
    Эпизод второй. 1993 г. Мы с мамой идем на «М. Баттерфляй» в театр Моссовета. В середине спектакля мама встает с кресла и из самой середины с шумом пробирается к выходу. Слышен шепот мамы «Убожество!» Кто-то вскрикивает, так как грузная мама невольно кого-то задевает. Пройдя сквозь ряд, мама не идет на выход, а начинает тем же бульдозерным шепотом звать меня: Олег! – Мне стыдно, я не реагирую. Наконец уходит. Я перевожу дух. На следующий день мама упоминается в рецензии МК: Женщина пыталась сорвать спектакль.
    Эпизод третий. 1994 г. Мы с другом гуляем по Тверской и думаем, к кому напроситься к гости. Друг кому-то звонит из телефонной будки. Мы через метров сто заходим в арку и попадаем в сногсшибательную квартиру. Отмечается какой-то праздник. Я без понятия, куда мы вообще пришли. Народу очень много. Узнаю Эрика Курмангалиева. Эрик заливается звонким смехом, танцует на рояле. Вакхическая атмосфера постепенно расслабляет и застенчивого меня. С кем-то знакомлюсь. Друг, с которым мы пришли, шепчет: Рядом с тобой Виктюк. И правда – сидит живой Виктюк. Скромный и абсолютно трезвый на этом оргиастическом собрании. В общем, Виктюк в эту вакханалию не вписывался. Как я выяснил через годы, это был день рождения Виктюка в его квартире на Тверской.

Похудеть!

Я всегда был толстым. Как родился весом в пять кило, так эти кило меня всю жизнь и сопровождают. Да еще мама перекормила смесями, а бабушки – картофельным пюре. Был на должности толстяка в классе, затем в институте. У толстяков особая роль – быть послушными для взрослых, и уродами для сверстников. И действительно, до какого-то момента я был существом неопределенного пола – узкие плечики расширялись к массивному тазу, морда пухлая. То, что я парень определялось по прическе. Ну, и буллинг прилагался. Чего только не натерпелся – в раздевалке запирали, завтраки отбирали. Порой и в школу не хотелось идти. Дружил с девчонкой, не красавицей. Парочка из нас была прямо для кино без грима – «Инвалиды войны» с картины Пименова. Мама постоянно ходила в школу выяснять отношения. Не жалела ни детей, ни директрису. Школа была бандитская. «Не будете ли вы так любезны меня не бить!» - Обратился я однажды к хулиганью, чем вызвал еще больший смех.
 Первый раз я надумал похудеть году в 1987-м. Сел на диету. Насиловал себя творогом, но не стерпел. И диета завершилась картофельным пюре. В сексуальный период было совсем невыносимо. Но как ни худел, 300 грамм сброшу, три килограмма наберу.
 Самое неприятное было смотреть на себя в ванной. И вот в 2000-м к поездке в Барселону я решил похудеть. На этот раз насилие над собой удалось. Я изрядно похудел, и в Барселоне был востребован. Мне это конечно понравилось. Помню, познакомился с компашкой из Бразилии и на жутком английском пытался объяснить, что в России всем заправляет Березовский. Сбросил тогда килограмм пятнадцать. Но вошел в привычный ритм с картофельным пюре и килограммы вернулись сторицей.
  Проходил толстяком до 2005-го. Тогда же появилась лысая башка и борода как средство маскулинизировать внешность – в противовес полноте, которая из меня делала бабулю.
  Но даже с бородой и лысый я чувствовал себя очень дискомфортно. И вот опять сел на диету, в основе которой принцип – сведи еду к минималке. Утром яблоко, на обед помидор, на ужин – кинза с укропчиком.  За три месяца сбросил 30 кг. Продержался с 2005-го по 2008. Но даже когда килограммы вернулись, на этот раз плюс пятнадцать к исходному весу с которого стал худеть, я не выглядел как раньше по-уродски. Потому что изменилась конституция. И если до этого вес шел в попу и бедра, то теперь распределялся по мужскому.
   И вот снова я – толстяк! Чуть похудел в 2017-м. Но потом вошел в режим. Бывало наварю себе пятилитровую кастрюлю с пюре. Бухну туда полкило масла, поставлю пред диваном, лягу, и за сериальчиком незаметно уплетаю. Так и набрал на пике до 130 кг. Однажды увидел свое фото, и меня как ошпарило! Стал ходить ежедневно по 15 км в течение трех месяцев, исключил углеводы и похудел до 75 кг. Правда сейчас чуть набрал. Но к прежнему весу возврата нет. Вот такая война. Чуть отпустишь, и килограммы вернутся. В моем случае будет уродство, как на фото в 130 кг. Такого я не допущу!




Гранька-чулок и другие

Наш райончик «Загородное шоссе», мягко говоря, не отличался фешенебельностью. Но и не числился в совсем отстойных. Метро было хоть и не пешком, но на расстоянии 10 мин езды; подобно реке Стикс Загородное шоссе было переходом между мирами – из промзоны Варшавки-Нагатино в профессорские кооперативы на Ленинском и улице Вавилова.
Однако несмотря на относительную близость к центру, концентрация алкоголиков на один кв. см. площади зашкаливала. Хотя… я конечно покривил душой, райончик был жуткий. Алкоголики компактно проживали в малогабаритках гостиничного типа. Это были панельные хрущевки. А у нас была кирпичная хрущевка с газовой колонкой без капремонта с момента постройки. И за «кирпичность» проходила в ЖКХАшных документах как дом повышенной комфортности.
Почему-то алкоголический контингент в большей степени состоял из женщин. Например, я хорошо помню Граньку Чулок со спущенным чулком. Была в нашем районе и Горгоновна. Ее длинные засаленные волосы свисали прядями, напоминающими змей. Была цыганка Кармен – спившаяся оперная дива. Была и тетя по прозвищу Перикл – когда-то работала в органах и даже преподавала военную историю. Как напьется, начинает подходить ко всем подряд и говорить «А Перикл говорил…». Ее послушать, так Перикл оставил цитатник по всем вопросам, в том числе и как дать взятку в мебельном или когда лучше сажать картошку. И все тетки были хоть и спившиеся, но с багажом. Сегодня таких персонажей уже не встретишь.

Радистка Кэт

Моя бабушка Тамара Владимировна Суслова распускала о себе фантасмагорические сплетни.
Излюбленным рассказом была история о разведывательной работе в Германии в сорок пятом. Типа Юлик Семенов, который был в нее влюблен, сделал образ радистки Кэт под впечатлением от ее Берлинских приключений.
- Именно я и есть та самая радиска Кэт! – Уверяла баба Тома на свадьбах, на которых работала тамадой. И пела: «Еще немножко. Еще чуть-чуть, последний бой он трудный самый. А я в Россию домой хочу. Я так давно не видел маму».
Помимо гонорара бабе Томе жалостливые дурнушки подкидывали мелочовку. Копейка рубль бережет. На мелочь она и построила домик в Малаховке.
Была баба Тома радисткой Кэт – не знаю. Но абсолютно точно, она работала в послевоенном Берлине в отделе по репатриации. Уговаривала военнопленных вернуться. Обещала горы золотые. А те возвращались и попадали прямиком в места не столь отдаленные.
Незадолго до смерти бабы Томы уже в Путинской России ей пришло гневное письмо, мол, именно вы виновны в несчастьях моего отца. Письмо было написано потомком репатриированного. О письме она рассказала на своем дне рождения. И плакала, и молилась.
- Я ему квартирку завещаю!
Пообещала по пьяни, а на следующий день пообещала квартирку молоденькому хахалю.
Но квартирка слава Богу осталась в семье. Однако завещания не было. Пришлось доказывать родство. Дело было непростое.

Дружба народов

Конец семидесятых. Мне шесть лет. Возвращаясь из музыкальной школы, мы с мамой заходим на Даниловский рынок. Мама меня оставляет в сторонке с виолончелью и строго наказывает ее ждать.
Через какое-то время ко мне подходят два кавказца, берут виолончель. С ними мама. В руках у одного из них мамины сумки.
Как потом выяснилось, мама что-то покупала и тут к ней подходят эти господа и слезно просят о ночлеге. Типа у них поезд только завтра и им негде остановиться. И мама соглашается.
Дома кавказцы готовят чахохбили. Приходит папа подшофе. Ужинаем. После - меня спать, а взрослая компания еще некоторое время продолжает выпивать. Папа исполняет арию из "Магнификат". Один из гостей поет про Сулико. Обсуждают обычаи. Мама рассказывает, как ее покорил Тбилиси. Общий язык возникает с полпинка, несмотря на разницу культур. На следующий день кавказцы уезжают, оставляют координаты. Приглашают к себе в республику. И мы собирались туда поехать. Но так и не собрались. Но мама переписывалась с одним из них. Было несколько посылок от него с дынями. Потом приехал его сынок поступать. Останавливался у нас. Поступил на журфак. Вот так.



Наш бюджет

В восьмидесятые мы жили как средние мещане эпохи позднего СССР, то есть ничем не выделялись. Правда до 1982 года получали продуктовый паек по большевистской линии от нашего приемного деда В. П. Голионко. У отца, затем у отчима, зарплаты в театре были небольшие – 120 руб. У мамы чуть больше – музыкалка плюс ученики – набегало 160-180 руб. Итого около 300 руб. на семью вначале из трех человек, но в 1985, и 1987 на свет уродились Люба и Надя. Денег надо было все больше, и на мою музыку мама тратила львиную долю бюджета. Правда отчим подрабатывал вязанием – вязал на заказ свитера, юбки, шапочки на машине «Северянка». Но заказы случались точечно – всего несколько в год. Также отчим совсем редко подрабатывал массажем – работал по первому медицинскому образованию. Иногда мама готовила к экзамену вокалистов – но это было только два месяца в году, весной.
Однако расходы! Моя виолончель обходилась 7 руб. час, два часа в неделю, 14 руб. Итого 56 в месяц. Сольфеджио – 3 рубля час в группе из пяти человек, два раза в неделю, итого 24 в месяц. Мой английский (который я так и не знаю) – 5 руб. час, раз в неделю, итого 20 руб. С трех лет у Любы и Нади – ритмика в группе. А еще рисование – и у меня, и у малышек; вокал – при абсолютном слухе, голоса у меня нет абсолютно, астрономический кружок в планетарии – вначале группа, но после индивидуальные развивающие беседы - платные; уроки по истории античности, ездил на дом к преподу с филфака МГУ, еще 3 руб. раз в неделю. Плати, плати, плати. На образование родители денег не жалели. А что вышло? Итоги подведу к пятидесяти, осталось два года. Хотя в таких случаях говорят, еще дожить надо.

Кэндимэн

28 июля 1985 г. родилась Люба. Утром в девять, когда отчим Виктор был в ванной, позвонила баба Тамара и сообщила эту радостную весть. Я как ошпаренный бросил трубку и стал барабанить в ванную.
- Выходи! – Кричу.
-  Что случилось? – Выбежал голый Виктор, испугавшись, хотя знал, я могу орать и без причины.
- У нас девочка! – Радостно провозгласил я.
В это фестивальное лето я был в лагере «Русские узоры». Отбарабанил всю смену в сорок дней.
    Через неделю мы поехали за мамой и Любой в роддом 25 на Ленинском.
  И пока радость новизны не растворилась в буднях, я был счастлив. По ночам вскакивал на Любин плач. Помогал маме менять пеленки. Однако мама теперь не лежала со мной по вечерам, не рассказывала истории про Галилея и Глинку, не пела Шуберта «Лесной царь» на стихи Гете.
    Вот уже Любе полгода. Бывало, подойду к ее кроватке и начинаю корчить рожи. Люба пугалась. В комнату вбегал Виктор. А я быстро беру Любу на руки, гремлю погремушкой, и качаю. Пугалки Любы в то время - самое большое удовольствие.
   В 1987-м на свет уродилась Надя. Я уже поднаторел в пуганиях. Однако как ни пугал, это Надю только веселило. Я уже и малевал лицо, и надевал маски, и хрипел голосом Бабки Ёжки. Но Надя в ответ улыбалась, а однажды стянула с меня маску обезьяны, и так мне стало обидно, что я сам заплакал.
  В общем, все попытки ее напугать оказались тщетными. Я и не помню Надин плач. Но на протяжении всего детства, навязчивая мысль напугать Любу и Надю так, чтобы стены задрожали, меня не покидала.
  Наступили девяностые. Я студент Ленинского педа. Люба перешла во второй класс, Наде в школу в сентябре. В те времена я частенько смотрел ужастики у друга детства, у которого был крутой видак. И вот вечером на даче мы с Любой и Надей лежим на диване, и я рассказываю им страшные истории. Люба визжит, а Наде хоть бы хны! И решил я рассказать самую страшную историю. Про маньяка Кэндимэна, вспарывающего железным крюком живот своим жертвам. Значит, рассказываю, в момент кульминации повышаю голос, Люба кричит: «Не надо!» А Надя по-прежнему с восковым лицом слушает внимательно. И вот я говорю: Чтобы вызвать Кэндимэна, надо пять раз повторить его имя перед зеркалом. Хотите, вызовем?
- Нет! – Голосит Люба.
- Вызови! – говорит Надя.
Здесь я дотягиваюсь до настольного зеркала, которое на тумбочке, всматриваюсь в отражение, набираю воздух, как бы готовясь произнести «Кэндимэн».
- Не надо, Олег! – Кричит Люба.
И произношу замогильным басом: Кэндимэн! – Чувствую Надин страх. Меня это распаляет, и я произношу «Кэндимэн» перед зеркалом все пять раз.
Люба с Надей под одеялом. Гробовая тишина. Только какие-то ночные скрипы с улицы. Виктор спит на чердаке и не знает, что я вызвал Кэндимэна. Я ухожу под одеяло, загребаю Любу с Надей. Так и лежу, плотно к ним прижавшись. Но шорохи не дают покоя. Я встаю, обуваюсь и выхожу во двор. Вдруг в лунном свете силуэт. И крюк. Как ошпаренный, я кидаюсь в дом, натыкаюсь на какой-то угол. Боль адская.
- Помогите! – Кричу.
Просыпается Виктор, входит в дом.
- Чего орешь?!
А я и говорю: Там Кэндимэн!
Виктор конечно посмеялся, хотя и был не доволен, что я его разбудил. Однако Люба с Надей настолько крепко спали, что даже ничего не услышали.
С этого момента страшные истории я никогда не рассказывал. Только сочинял. Триллеры и хорроры: сценарии, пьесы, романы. Все это в компе ждет своего часа. Может когда-нибудь и найдется издатель. 

Здравствуйте, я Ваша дочь

 Мама нашла своего отца В. Вишняка в 1989. Это прямо сериальная история. Однако трогательного воссоединения не получилось. Мама всегда знала, что в Москве на Соколе живет Владимир Лазаревич Вишняк. Баба Тамара, собственно, никогда и не скрывала. Последний раз мама и Вишняк виделись в мамины двенадцать. Тогда Вишняк и его жена Нина Герман хотели удочерить маму, и бабка даже была готова к сделке, но вдруг передумала, возможно материнский инстинкт возобладал. Тогда случился конфликт, и с тех пор встреч мамы и Вишняка больше не происходило. И вот мама решилась. И выяснила, что Вишняк с 1972 года проживает в Манчестере. Раздобыла, значит, адрес, и написала. С этого момента началась нервотрепка.
А именно, стали названивать всякие подружки, и прочие сочувствующие. Основной посыл – отговорить маму от общения. Пришла в гости некая Лия Михайловна, первое что сказала, Лариса – вылитый Володя, затем толкнула речь: У Володеньки с детства большие проблемы со здоровьем. Ходить он начал в четыре, а первое слово произнес в пять. Его дед-философ пил безбожно. Вот и Володя пошел в деда. Нет, пить не пьет, но эти провалы в памяти. Не исключено, он просто Вас не помнит. Ниночка уже сколько десятилетий его сиделка. Когда он получил письмо, он рассвирепел, сказал, до чего может человек дойти в своей подлости! Ну, это первое впечатление, ведь если какая-то неизвестная женщина вдруг вам сообщит, что она ваша дочь. Что Вы подумаете?
Мама в ответ стала убеждать Лию Михайловну в необходимости свидания с отцом, но Лия вежливо не соглашалась. Наконец пришло письмо от Вишняка, которое начиналось так: Сегодня террористический Ирак напал на беззащитный Кувейт. И далее очень холодно, но витиевато - Вы не моя дочь, а я не Ваш папа. Потом другое письмо – я так рад, что ты нашлась, затем опять – как-то странно Вы себя ведете… И так много писем с противоположными посылами.
И все это мама переносила. Но постепенно ситуация устаканилась, мама и Вишняк встретились – мама ему оформила вызов. Затем пригласила с супругой Ниной на Канары, сама все оплатила – к вопросу, кто кому помогает. Но изначальный переполох был неспроста. Дело конечно было в наследстве, денег было много. Но это уже другая история.

Нищая

Прабабушка Марья Михална жила вместе с сыном и невесткой в Кушве до 1970-го. Но в 71-ом переехала к сердечному другу в Краснотурьинск, но отношения с другом не сложились, и баба Маша так и осталась в Краснотурьинске. Разменяли с бабой Зиной и дедом квартиру - образовалась Краснотурьинская однушка.
    Марья Михална постоянно участвовала в различных мероприятиях – приглашали в президиумы как первую пионервожатую. Я дошкольник частенько гостил у бабы Маши. Баба брала меня с собой. Прививала любовь к Ленину и к партии, учила месить тесто. Вместе делали ручные открытки – вырезали буковки для слов – Мир, Труд Май. Баба Маша рисовала голубей. Открытки преподносились многочисленным соседям, вместе с пирогами и прочими дарами. Баба Маша дарила и сувенирчики – покупала к датам, - шарики, значки, вымпелы. Всячески поддерживала статус дома «Дом образцовой культуры быта». Была старостой по подъезду. Управдом к нам частенько ходил на чай.
   Многие в городе знали Марью Михалну. Дружить умела, но и принципам не изменяла. В этом смысле была жесткой.
   Однажды был случай, пошли в магазин. В предбаннике сидела старушка и просила милостыню. Случай был из ряда вон, баба Маша конечно вмешалась.
- Как же так! В нашей советской стране не может быть нищих! Почему Вы так себя ведете?!
- А ты поживи, милмоя, на пенсию в двенадцать рублей.
Баба Маша повозмущалась, но привела старушку домой, накормила, и оставила на кухне ночевать. В общем, еще какое-то время дотошно узнавала, почему у нее такая пенсия. И выхлопотала. Старушка стала получать не двенадцать, а шестнадцать.
  Баба Маша была конечно строгой, но всегда внимательной. Такой в моей памяти и останется. Присылала открытки ко всем советским праздникам, даже к восьмому марта. Письма от бабы Маши приходили чуть ли не каждый день.
   Я очень переживал смерть бабы Маши. Помню, на поминках пели песни, а когда я попрекнул, мол, чего поете, ответили – Марья Михална была веселая, она бы сейчас спела вместе с нами.
Полнолуньев и Медичи

Поэта Полнолуньева я знаю где-то с 98-го. Воинствующий безбожник, сочинитель антиклерикальных ямбов. Но проезжая церквушку, обязательно перекрЕстится.
   Однажды Полнолуньев влюбился в Медичи, фею леса, как она себя называла. Вот Медичи ненавидит Москву, разве это не показатель её неподдельности. - Рассуждал Полнолуньев. А ведь Полнолуньева никто никогда не любил. Полнолуньев сам любил, и объект любви, и себя (от имени объекта). Поэтому все его любови нельзя было назвать неразделенными. Но уж если Полнолуньев влюблялся, то мало не казалось никому. Нелюбящий Полнолуньев – сама доброта, а вот любящий – хам и мразь! Демоны любви отравляли его душу.  Потому он и предупреждал очередную кандидатку: не приведи боже, если я в тебя влюблюсь!  Но сильных страстей Медичи не пробуждала.
    Как только Полнолуньев встретил Медичи на Казанском (а перед встречей друзья три месяца переписывались в контакте), волшебница ему внешне не понравилась. Дурында. С кукольными чертами лица и мужскими ногами. На фотках была нежная. Единственное, что совпадало – канапушки и рыжая копна.
   Полнолуньев еле поспевал за безгрудой Медичи, которая волочила компактный чемоданчик на колесиках и лоток с игуаной Травкой.
  Её лицо светилось. Ведь она из своей Адыгеи никуда не выезжала. А тут сразу Москва. И как только она решилась на такую авантюру! Да и Полнолуньева обуревал мондраж. Ведь никогда до этого он не встречался с «сетевыми» бабами. Не говоря уж о намерении вместе жить.
  Но Медичи конечно было пострашней. Когда она тащилась в плацкарте, подумывала, вот сейчас никто не встретит, и надежды обломаются. Но Полнолуньев встретил. Неверие Медичи в московских дало сбой.
       Полнолуньев спросил Медичи как-то в переписке: Неужели ты в своем городе настолько одинока?
  - Я прилетела из созвездия Лебедя. Моя мать – черная дыра, а отец – вселенский абсолют. - На том тогда переписка и оборвалась.
  - Живем в бараке, - как-то ответила Медичи на вопрос Полнолуньева.
- Приезжай в мой барак, будем вместе жить.
И действительно, жилье Полнолуньева, хоть и московское, но было вполне неустроенное: комната в коммуналке в Капотне с долгом порядка трехсот тыщ. Правда соседи не жили года два.
    И вот Полнолуньев и Медичи шли по перрону к такси.
 Огневушка Медичи, Фата Моргана-растаманка с возрастным диапазоном от двадцати до пятидесяти. На башке копна словно левитановский стог. На глаза свисала терпеливо выращенная косичка, обмотанная тряпочкой. Сквозь тряпочку-косичку были продеты костяные аксессуары со свастикой. Шею волшебницы Медичи обвевала  цепь, также со свастикой.   
Вдруг Медичи остановилась.
- Хочешь, я тебе покажу своё тату?
Медичи не показала тату, но стала покачиваться и мычать, словно в ритуале.
       Дома Медичи показала Полнолуньеву несколько упражнений по преодолению гравитации.
- Видишь, я наклоняюсь, и мои ноги отрываются.
 Полнолуньев даже на коленки встал, присмотрелся к ее мужским ступням.
- Гравитация не действует! - Сказала Медичи.
- Гравитация – это закон! - Возразил Полнолуньев.
- Закон вашего мира. - Сделала акцент Медичи.
Так Полнолуньев и узнал, что Медичи разделяет миры на «ваш» и «наш».
А для игуаны Травки Медичи купила террариум. Собрала коряги во дворе, уложила, посадила растения, и среда игуаны приблизилась к естественной.
- А здесь кладбище есть? – Спросила.
- В Москве  полно кладбищ. – Сказал Полнолуньев.
- Может прогуляемся?
Полнолуньев любил созерцать акрополи. Сам неоднократно прогуливался мимо старинных могил. И страсть Медичи к кладбищам была еще одним совпадающим моментом.
  Но до кладбища друзья так и не добрались.
- А лес здесь есть? – Спросила Медичи.
- Есть. - Сказал Полнолуньев.
Но в лес они тоже не сходили.
Полнолуньев как обычно ленился, в то время как Медичи приводила в порядок быт.
    Сама Медичи не пила, не курила, не материлась, сексом не занималась, не употребляла животную пищу. Ела только фрукты. В перспективе было обрести такое просветление, которое приведет к полному отказу от еды.
   А Полнолуньев пил, курил, матерился, жрал мясо, терпеть не мог фрукты. Любил секс и однажды позволил себе к Медичи пристать. Но фея Медичи зажала Полнолуньева и его возбуждение пропало.
  - Давай просто пообнимаемся, - предложил Полнолуньев.   
      В объятьях Медичи было уютно, хоть и очень холодно. Медичи вжималась в Полнолуньева, словно хотела с ним слиться. Такая нарочитая тактильность была Полнолуньеву по душе. Обнимашки замещали все возможные удовольствия. Полнолуньев в объятиях мог пролежать хоть неделю. Тем более Медичи знала в них толк. Холод ее тела в момент согрел Полнолуньева.
– Обнимули-обнимули, - в полудреме бубнил Полнолуньев и в блаженстве засыпал.      
    Однажды бутылка прочно вцепилась в Полнолуньева, и с тех пор не отпускала. Все беды жизни произошли из-за нее. В пьяном угаре  наступало перерождение: кроткий Полнолуньев становился мразью. Протрезвев, ненавидел своего Хайда, зарекался не употребить больше и одноградусный квас, а вечерком некто поманит, и Полнолуньев бежит сплетничать и пьянствовать. Из-за пьянки жизнь становилась хаотичной. Беспорядочный Полнолуньев жаждал порядка.
- Вступить что ли в секту. – Подумывал. – Но ведь бога нет! Однако быть атеистом было стыдно.
  Когда появилась Медичи, Полнолуньев ухватился за неё как за саму надежду. Ведь наглядный пример должен заражать. Но пример, увы, не заражал.   
   А Медичи хотела заражать. Рассказала про Мишу из Симферополя, который теперь не пьет, не курит, не сквернословит, живет в лесу в землянке.
    Медичи и сама строила землянку. Намеривалась в ней жить в полной изоляции. Показала Полнолуньеву ролик, в котором поднимает руки к небу, и на землю снисходит дождь. И ветер тоже был подвластен Медичи. Все четыре стихии: земля, вода, воздух, огонь.
Полная изоляция – это был её идеал.
- Меня к тебе послал абсолют, но я скоро исчезну.
- Не исчезай, пожалуйста! - Взмолился Полнолуньев.
                ***   
Он проснулся, пошел до туалета и заметил стоявший у двери в квартиру собранный чемодан. Медичи спала на пуфике, укрывшись дырявой занавеской.
- А почему ты не со мной на диване? – Спросил Полнолуньев, но сразу смекнул, видимо он по пьяни опять наговнил.
- Я уезжаю. - Сказала Медичи.
- Как так?
   Полнолуньев уселся на пуфик, вернее на рыжуху Медичи, наклонился к ее прохладному тельцу, обнял и стал умолять: Прости меня, я сам ненавижу себя пьяного, это я должен уехать от самого себя!
- Это твоя квартира, а не моя! – Сказала Медичи.
- Нет, теперь это и твоя квартира. - Сказал Полнолуньев.
- Если бы я была тебе нужна, ты бы так ко мне не относился!
- Это не я, это он! – Сказал Полнолуньев.
Медичи привстала, испугавшись.
- А что ты про него знаешь? – Спросила.
- Про кого?
- Через тебя он хочет достать меня. – Сказала Медичи. – Если я останусь, то он меня убьет. А тебя он будет заставлять бухать! Он паразит, питается сердцАми. Иногда его можно увидеть на улице в черном плаще с тросточкой. Он меня пытался однажды изнасиловать. Ты слабый и не сможешь ему противостоять. А у него ко мне давний счет, я шесть сердец у него увела, он почти умер, но видимо живучий, раз теперь меня достает, вселяясь в тебя. - Медичи поднялась с пуфика. Прошла к чемодану, достала рисунок и протянула Полнолуньеву.  На рисунке был мужичок с рогами.
- Это он? – Спросил Полнолуньев.
- Это одно из его лиц. - Сказала Медичи, убрала рисунок и достала косметику.               
 - Ща накрашусь, и пойду на кладбище. Отведешь меня?
- Сегодня не могу. - Полнолуньев сделал вид, что пишет.
- Тогда я сама выкопаю яму, закопаюсь.
Медичи вышла из комнаты. Прошел час. Полнолуньев отвлекся от писанины, окликнул – молчок.
  Полнолуньев прошел на кухню, посмотрел в ванной, в туалете, исследовал все закоулки пространства, но Медичи и след простыл. Входная дверь была закрыта изнутри. Единственные ключи лежали на микроволновке.
Все ее вещи были на месте. И главное, на кухне, на батарее грелась Травка без которой Медичи бы точно не ушла.
  Полнолуньев позвонил знакомому наукоману, и видимо настолько убедительно передал ситуацию, что тот сказал: Если твоя подруга пропала, не выходя из квартиры, значит в науке не все продумано.
      Вспомнили эзотерика Гурджиева, и его учителя Успенского, вспомнили Рудольфа Штайнера, Андрея Белого, Бердяева. И опять речь зашла о Медичи. Полнолуньев сокрушался: Куда же она могла уйти? В параллельный мир?
- Да никуда не денется! – Сказал наукоман.
- Откуда ты знаешь, может она решит не возвращаться!
- Есть захочет, вернется, ведь она живет на твои?
- Да. – Сказал Полнолуньев.
После разговора, Полнолуньев пролежал часа три в прострации.                На секунду ему показалось, что заснул. Он и вправду видел сон. И проснулся, когда сон еще продолжал руководить мозгом. Совместились две яви. Полнолуньев уже сознавал пространство комнаты, но сон еще длился. И комната представала заграничными апартаментами.
    Полнолуньев дошел до туалета, подергал ручку. Но дверь не открывалась.
- Кто там? – Спросил не надеясь Полнолуньев.
- Я! – Раздалось в ответ.
- Медичи, это ты?
- А кто же!
- Но тебя здесь не было!
Тут дверь клозета отворилась, и Медичи выпорхнула.
- Ты где была?
- На толчке!
- Врешь!
-  А где же я могла быть?
- Ты исчезала, не знаю, может действительно посетила свою Нарнию. Но в квартире тебя не было!
- Ты же говорил, что не веришь в этот бред!
Полнолуньеву было нечем крыть. Медичи его поддела, а ведь он очень дорожил своими атеистическими взглядами.
               
                ***
- Терминатор! За тебя! – Произнес случайный собутыльник, которого притащил к себе Полнолуньев.
  Медичи встретила компашку традиционно с игуаной на плече.  Увидев незнакомца, Медичи ничего не сказала, но негативные эмоции припрятала до поры до времени.
   Полнолуньев, упал на колени и умолял простить. Но Медичи сказала, мол, не прощаю-уезжаю!
- Ах, так! – Сказал Полнолуньев и попытался угрозами её удержать. Медичи уединилась в пустой комнате. Но Полнолуньев не оставлял в покое, и то просил прощения, то угрожал, то драл за рыжую копну. Получив заряд эмоций, возвращался, выбухивал дозняк. Собутыльник подначивал: «Смотри, как бы на хату не кинула!»  Пока они бухали, Медичи бубнила мантры. Лишь Полнолуньев врывался с криком, бубнила громче.
   А после были танцы. В голове Полнолуньева сменялись картинки: какая-то баба на коленках, размазанный по ковру салат. Медичи в мантии бубнит под Гагарину и чертит круги.  Вот падает в конвульсиях. И сознание Полнолуньева накрывает тьма.               
Его разбудил звонок.
- Как ты?
- Это кто?
- Леха вчерашний. Мы ща приедем.
- Я сплю.
-  Ну так спи, и жди.
- А что было вчера?
- Твоя ненаглядная демонов из нас выгоняла, а ты ее чморил.
Полнолуньев кинул трубу, накатил сто грамм и вырубился.         
Очнулся только вечером некого дня. Сколько проспал, не ведал, да и не стремился. Башка и тело не ощущались. Полнолуньев окликнул: Эй! – Никто не ответил.
   Полнолуньев вскочил, изучил все закоулки, но Медичи не было. Полнолуньев кинулся к шкафу, ее вещей также не было. И четырехлистного клевера, который она ему презентовала на счастье, и который Полнолуньев хранил в портмоне, также не было. И бабла. И  игуаны Травки.
- И террариум взяла! А может и вправду меня кинула, или я просрал все сто пятьдесят кусков?!
Полнолуньев стал собирать копеечки на чекушку.
- Десять рублей, пятачок, итого пятнадцать!
  Полнолуньев стал названивать, но как назло, никто не отзывался.
  Но вот кому-то дозвонился и сказал, что Медичи пропала. И стописят кусков пропало! Только бы нашлась Медичи!
 И еще кому-то дозвонился
- Медичи! – Бубнил. – Прости меня!
    Прошло несколько дней. Исчезновение Медичи укоренилось. И Полнолуньев все больше заболевал тоской. Единственно, что относительно спасало, посты в фейсбуке о нелегкой доле. Рассказывал историю отношений с Медичи. Один пост даже набрал пять лайков. Было два дурацких коммента. Также пришел совет превратить историю в сценарий. Полнолуньев обрадовался и стал сочинять. Но перечитав, тоска накатила с новой силой. Попробовал сочинить письмо Медичи, правда не знал, куда отправить. Из всех сетей Медичи себя удалила. И вообще, кто она и откуда, из какой-то Адыгеи. Хоть Медичи и рассказывала про мамашу Черную дыру. Но Полнолуньев не знал, как ее зовут по паспорту.
   И через неделю тоска не проходила. И бухать не бухалось. Тянуло блевать от сигарет. Прошло еще две недели. И почему она придумала себя так назвать?  На Екатерину Медичи она не тянула. Считает всех тупыми! А сама даже Колобок не читала. С кем-то, глотая сопли, переписывался. Нашел в контакте кладбищенских подростков. Но никто саму Медичи не знал. Полнолуньев продолжал искать. Натыкался на форумы неформалов. И на адыгейский форум вышел. Перезнакомился с кучей народа. И даже общий язык возник, хотя Полнолуньев ненавидел подростков больше, чем стервозных баб.
  Периодически накатывал депрессняк: и какого хрена я тогда нажрался! Но тут приходил месседж от очередной некро-пубертатной девушки в пирсинге с татухами. И в рассказывающем Полнолуньеве на время притуплялась боль.  А Полнолуньев рассказывал увлеченно, словно сочинял роман. Рассказывал в том числе и о статуэтках, которые лепила Медичи: о феях и эльфах. В его рассказе была нежность, словно феи - это его бабушки. И про гномов Полнолуньев рассказывал, будто про любимых поэтов. Про курение он не помнил. Как-то само ушло из ритма повседневности. Нарождался новый пульс. При том, что внешне ничего не менялось. Что-то продал. И сочинял фентэзи о единорогах. Пил водичку.
      По мере погружения в стихию истории, потребность в пище ослабевала. Пока не ослабела до яблочка в день. А там и про яблочко не помнил. История сочинялась быстро. Словно Абсолют водил его рукой. Полнолуньев стал подумывать о землянке и о переходе к ручке и бумаге. И все это время переписывался с разным  народом.               
    И вот однажды ему дали ссылку на аккаунт Медичи «Вконтакте». - Скорее всего, фейк, - подумал Полнолуньев. Сообщения на стене соболезновали о безвременной кончине рыжеволосой девушки Медичи. Как уяснил Понолуньев, от передоза. Полнолуньев строчил месседжи. И стали приходить ответы. Выяснилось, Медичи действительно из Адыгеи, и скончалась полтора года назад.
                ***
Полнолуньев собирал свидетельства о вероятном призраке Медичи. Кто-то ее видел на лысой горе, кто-то на рынке. Одни говорили, что Медичи больше всего боялась ящериц и змей. Другие, что рептилии были ее стихией. Но вот растаман рассказал Полнолуньеву, будто видел, как Медичи превращает  девушку в  игуану. А мальчик лет десяти рассказал, что на лысой горе ведьма в блестящем превратила игуану в Медичи.  А со смерти Медичи на тот момент прошло месяца два-три.
    Однажды на Полнолуньева вышла экзальтированная дама и сказала, что видела, как Медичи улетает в космос. Якобы тело Медичи взмыло вверх, и скрылось. Разговор происходил на форуме. В ветку влез Капэкс и стал спорить, мол, своими глазами видел, как Медичи вылупилась из яйца. И тут Полнолуньев осознал значение одной физиологической детали. У Медичи не было пупка.  Капэкс прокомментировал, мол, это лишний раз доказывает, что она не из этого мира.   
    Полнолуньев все больше перерождался. Он уже не ел даже яблочка и не помнил, когда потребление пищи окончательно ушло. Взахлеб изучал истории Будд и йогов, и сочинял фентэзи про единорогов.  Значит, Медичи обрела свет в другом мире и пришла к нему дать знание. Именно его Полнолуньев и транслирует как пророк новой эры Абсолюта.
   И вот ночью к нему явилась Медичи и попросила не забыть и про Черную дыру.
  И Полнолуньев не забыл. Включил в фентэзи происхождение мира из Черной дыры, а ее самой от Абсолютного отца.
       Фэнтэзи толстело не по дням, а по часам. А ведь раньше Полнолуньев считал знаки. Давал план – десять тысяч знаков в день. Но даже на пять процентов его не выполнял. Выдавливал из себя убогие фразочки. А тут фентэзи лилось, будто единороги сами себя сотворяли.
    Полнолуньев размещал фрагменты на специальном ресурсе. В тексте действовали в том числе и перерожденные души. И вот от него стали просить размышления о должном. Полнолуньев делился мыслями. Прошло полгода. Полнолуньев не ел, не пил и сносно себя чувствовал.  Однажды паства организовалась офлайн и признала нового пророка. А фентэзи про единорогов стало новой библией.
               
                ***
Полнолуньев не смотрел телевизор. Однажды ему позвонил наукоман, и сказал, мол, видел в новостях Медичи.  Типа ее взяли за вымогательство. Полнолуньев заортачился, мол, не может быть. Но залез в сеть и увидел: Медичи, сидя в клетке, жует жвачку и не прячет фэйс от телекамер. Потом в телевизоре сказали, что Маргарита Юрьевна Дынькина, она же Тупая Марго, она же Лукреция, она же Медичи обвиняется в организации секты и мошенничестве.
  В новой библии Медичи так и фигурировала как мать Будды. Но демоны-шептуны не дремлют. Именно они заточили Медичи. Но смогу ли я их победить?
   Полнолуньев выяснил, где ее содержат. Пришел в облачении воина Абсолюта. Но Медичи его не узнала. Понолуньев рассказал про Абсолют и про Черную дыру!
  - А хочешь я тебе покажу преодоление гравитации? – Понолуньев сосредоточился, наклонился чуть вперед. Шлейф его белого плаща в блестках вытянулся во всю длину. Прошло несколько секунд. Полнолуньев ощутил невесомость. Шлейф исходил волнами. Полнолуньев летел. Впереди была вселенская война.