Символический язык Священного Писания
Тема языка и перевода не совсем простая. Книги Св. Писания дошли до нас на разных языках, из разных эпох, в рукописях, с разночтениями и с очевидными ошибками. Всё это многообразие текстов стало предметом науки – библейской текстологии. Однако необходимо поставить вопрос – как глубоко и далеко наука текстология может сопровождать исследование богословских вопросов? Всё зависит от того как и что мы понимаем под Откровением?.. Если оно поистине божественно, то не все научные методы применимы к библейским текстам. Есть нечто, что науке не совсем понятно и для неё неисследуемо. Но существует и противоположный взгляд, решивший, что все научные подходы применимы, и в этих подходах отрицается прямое воздействие из иного мира на процесс написания библейских текстов, которое и называется – Откровение Божье. При таких методах наука просто отрицает Откровение. Каковы же плоды подобного подхода?.. А это взвешенный, обоснованный, осторожный скептицизм, т.е. просвещённое неведение первооснов. Наука спрашивает – а существовал ли когда-либо самый первоначальный и оригинальный текст? Если да, то он нам недоступен, но ориентация на его гипотетическое существование будет полезна при исследовании деталей. Существует и иная теория существования разных первичных текстов совсем не связанных друг с другом. Как оценить эти две позиции? По мнению известного голландско-израильского библеиста Эмануэля Това, их можно назвать – убеждения. Последняя позиция основана на убеждениях социо-религиозного характера в существование единственного текста, и это каноническая концепция иудаизма, которая склоняет нас к признанию истинными лишь масоретские тексты. Якобы никакая наука не может спорить с тем убеждением, что масоретский текст есть оригинальный текст Ветхого Завета. Но и с другой стороны никакая наука не может нас приблизить к полноте осознания, что Библия – есть явление ЦЕЛОСТНОЕ, ибо наука не является основанием для мировоззрения. Откровение Ветхого и Нового Заветов дано на едином символическом языке, который в целом не утрачивается ни в одном из языков, возникших после Вавилонского столпотворения. Единый и строгий символический язык Откровения создавал достаточный запас прочности для передачи божественных смыслов в своих текстах. Однако сложность познания не в разнообразии человеческих языков, а в том, что символический язык христианства один, а иудаизма – другой, но именно внутри иудаизма сохранялся текст Ветхого Завета на языке оригинала. Символический язык христианства был дан в Новом Завете на греческом языке. Иудаизм имеет свой язык символов, который соотносится с масаретским текстом, но, что является его большой особенностью, не содержится в нём, ибо свои последние понятия иудаизм принципиально сохраняет в устном предании. Сравнение Септуагинты и масаретского текста позволяет сопоставлять эту символику и выявить тенденцию в различии христианства и иудаизма. Таким образом, христианское богословие выработало методику, по которой должно следовать греческим текстам как основным, но подключать к изучению и масаретские тексты в случаях: 1. Непонимания непереводимых оборотов и терминов. 2. Проблемы синонимов и различий в толковании и понимании контекста. 3. В еврейском языке есть различия в синонимах, но 70 толковников их не учитывают, хотя одно значение слова может иметь разную символику. 4. Иногда следует отдавать предпочтение масаретскому тексту, потому, что детали и нюансы смыслов лучше сохранились на еврейском языке. 5. Сочетание еврейских и греческих терминов для понимания контекста иногда даёт более объёмный и глубокий смысл. 6. В христианстве всё определяется принятием Христа, а в иудаизме многое – Его неприятием. А т.к. неприязнь более наблюдательна и скрупулёзна в деталях, то расхождение по смыслу Септуагинты и масоретского текстов могут служить указанием, что в определённых моментах масареты почувствовали Христа и отредактировали текст. Эта их работа может оказать помощь христианскому богословию, ибо масаретами составлена целая система указаний на подозрения в христологичности некоторых мест в текстах Ветхого Завета.
Итак, книга Иова имеет богатейший материал для изучения символического языка, т.к. она содержит основные знания о событиях миробытия от падения ангелов до Страшного суда. Одна из тем символического языка – начало Премудрости, страх Божий. Иов говорит и со страхом Божьим, и одновременно с величайшим дерзновением. Пафос его речей для собеседников возмутителен по их противоречивости. Он и крайне не сдержан в словах, и одновременно сдерживает себя. Это явное противоречие. Эту несдержанность в выражении своей правоты Иов ставит себе в заслугу. Он страдает невинно, а друзья всячески обвиняют его во всех грехах. В Библии верхом дерзости является стремление судиться с Богом, зная, что это невозможно. Это решимость оспаривать суды Божьи, зная, что Бог прав. Но говорит ли Иов, что он чист пред Богом?.. Нет. Однако он осознаёт на себе только первородный грех. Но чтобы так охранять себя от невольного греха, надо жить в страхе Божьем, который и является мощным противовесом дерзновению Иова, ибо он чувствовал в определённый момент кто проникает в его помыслы и пресекал их, храня себя от лукавого. Тем не менее, одна из тенденций масоретского текста состоит в том, чтобы делать Иова простым бунтовщиком, поэтому эти места, особенно в современных переводах, просто неузнаваемы.
«Вера от слышания, а не от видения». (ап. Павел)
В книге Иова мудрый человек ни столько присматривается к миру, сколько прислушивается к Богу. Это основа библейского мироощущения - мудрым человеком руководит слух. Елефаз говорит о своём откровении: «Я видел, и не было образа пред очами, но только тишь и голос я слышал». Этот «глас тишины» и есть Божье присутствие. Мудрый человек в мире ориентируется духовным слухом более, чем зрением. Этот слух ощущает «вкус» голоса и слов, словно гортань вкус пищи. Иов говорит, что слова его друзей утешителей на слух не вкусны, ибо помыслы их души подобны неприятному запаху, т.е. Иов мог различать слова на вид, на слух, на вкус и на запах. Это говорит о том, что и помыслы свои он мог различать так же и отстраняться от них.
Видимое – это приходящее, говорит Иов. Он не ценит очевидное земное богатство, ибо оно не прочно и не истинно, не надёжно и опасно. Мудрый всячески бережёт своё око от соблазнов - «да не помыслю на девицу», говорит Иов, что соответствует заповеди Христа «не прелюбодействуй». Именно через зрение пришло развращение к допотопному человечеству. Так погибли потомки рода Сифа, которые особым образом увидели жён рода Каина (Бытие 6 – 2) Нельзя ходить в след ока – вот, что твёрдо знал Иов. Позор, который постиг Иова, это не зрелище. Это – слух, ибо праведника «ославили», вели о нём говор, толк, шум, гам, гуд, молв, галдёж, гвалт. «Смех для них я стал», говорит Иов.
Теперь можно оценить слова, которые сказал Иов Господу после Его первой речи из бури и облака: «почто я ещё сужусь, обличаем и вразумляем от Господа. Слушающий таковое аз есмь ничто». Но Господь не удовлетворился таким ответом, Его вторая речь была тихая и пронзительная, в которой Он показал Иову - что есть Голгофа. И после второй речи Иов сказал уже иначе: «слухом уха я слышал Тебя прежде. Ныне же око моё видело Тебя». Это говорит о том, что богопознание на своём пределе символически обозначается как видение Бога. Но, всё-таки, какое око могло видеть невидимого Бога и, особенно, Его Откровение?.. Дело в том, что Иов увидел Воскресение Божье, но это зрение внутреннее, «в утробе». «Бога не видел никто никогда; Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил.» (Иоанн 1 – 18). Невидимое в Отце стало видимым в сыне, но Сына нельзя увидеть глазами плоти. Сам Свет глазами невидим (Иов 37 – 21): «Всем Свет невидим». Даёт видеть невидимое то око, что «в недре». Апостол Павел называет это око – вера. Вера от слышания, слух же от Слова Божия. Вера – это обличение (дознание, обнаружение) вещей невидимых. Это кропотливая работа, результат которой – убеждённость в истинах, лежащих за гранью чувственного восприятия. О таких верующих людях Христос сказал: «Блаженные чистые сердцем, ибо они Бога узрят».
Свидетельство о публикации №224081101438