2-2. Сага 1. Глава 2. На царской службе
На «царской» вовсе не значит, что «при царе» или что на какой-то особо выгодной, нет: просто на срочной воинской службе русскому царю и на самых общих основаниях. Как ни крути, а выходит так, что только душой мы божьи, а телом всё-таки больше государевы.
В общем, сначала он попал в «обозники», ну вроде бы как в интендантскую службу. С одной стороны, немного даже обидно: ничего героического, а ведь он молодой человек, которому вовсе не чужда всякого рода военная романтика, ну хотя бы потому, чтобы было потом о чём рассказывать пугливым барышням. С другой же, практической стороны дела, оно и неплохо, что в интендантскую попал: служба совершенно необременительная, особенно если сравнивать её с ежедневными крестьянскими заботами, к которым он привык, помогая по хозяйству своему отцу в родной деревне. Короче говоря, служба, как сейчас сказали бы, «не пыльная»,
А что? Запряг пару в «фурманку», поехал, подождал, пока тебя загрузят, привёз, разгрузился - и жди себе, пока не последует команда на следующую ездку. А для обеспечения воинской части много чего нужно: провиант, амуниция, фураж, сбруя, всякого рода запасы-заготовки - всего и не перечислишь. И при этом никакого сверх- или, тем более, перенапряжения: уход за лошадьми - дело не только хорошо знакомое, но во многом даже приятное, вызывающее тёплые воспоминания об отчем доме, да и сами по себе это твари доверчивые, смышлёные, тёплые, наконец… А в Сибири да ещё и зимой это тоже нельзя забывать.
Про свою службу в Сибири отец очень любил рассказывать; в его воспоминаниях она занимала едва ли не самое главное место; он даже не очень заботился о том, чтобы избегать почти неизбежных при этом повторений. Можно даже сказать, что именно эти «сибирские» рассказы являлись его истинной «страстью» или, как некоторые выражаются, «коньком». Оно и неудивительно: ведь здесь он оказался в совершенно новых краях, среди массы самых разных людей, свезённых сюда со всех концов очень большой страны; уклад местной жизни был совершенно не похож на тот, к которому он привык. Да что там уклад - всё здесь было другое!
Начать с того, что здешняя природа имела совсем иные измерения. Всё крупнее , масштабнее: реки несравненно шире, полноводнее, бурливей, холмы (по-местному «сопки») несравненно выше, деревья смотрелись вообще исполинами - настолько они были толсты в обхвате, а при взгляде на их верхушку даже шапка спадала с головы!
Остроту восприятия, безусловно, усиливала собственная молодость, не желающая знать никаких препон и ограничений, кипение молодой крови, напор и избыток юных сил, все сопутствующие этой поре надежды, желания, чаяния, иллюзии, заблуждения… А свежесть восприятия, ещё ничем особенно не перегруженного сознания, делает все впечатления такими яркими, сильными, незабываемыми и уже хотя бы поэтому очень значимыми. По крайней мере для данной человеческой натуры. А может быть, они и действительно становятся значительными, потому что остаются на молодой, формирующейся личности неизгладимыми знаками, отпечатками не всю жизнь, то есть значимыми, знаковыми…
Отдельные впечатления этой сибирско-дальневосточной «жизни» отца (беру слово в кавычки, потому что жизнь эта и продолжалась-то всего каких-то два-три месяца) я постараюсь пересказать в том виде (относительно фактов), в каком сам их не раз от него слышал. Но сперва просто условно обозначу их с тем, чтобы попытаться представить позже в виде более или менее связного и законченного повествования. А пока лишь назову эти сюжеты: «На плацу», «Ледостав», «Рысь», «Китаец», «Встреча с императором», «Парень из Бодайбо», «Жир для смазки» - итого семь. Посмотрим, что у меня из этого получится…
Свидетельство о публикации №224081101470