НАЁХ

Георгий вновь встретился с племянником Гариком.
Вообще-то, имя его было Игорь, но Георгий частенько
называл его Гариком за его игривый и своеобразный
характер. В общем, как того певца-артиста из телека.
Гарик иногда заскакивал в места, где когда-то жил его
дед. В детской памяти Гарика остались бабушка с
дедушкой, а ещё эти красивые места с Никольской горой,
речкой, буграми и лесом. Ну и, конечно, друг детства
Генка, с которым их свела когда-то судьба.
– Ну, как тут мой друг поживает? – спрашивал Гарик
при встрече. – Надо будет забежать к нему.
Гарик любил машины. На машине он приезжал, как
правило, с младшим братом Александром. Тот, наоборот,
был равнодушен к машинам и любил быть пассажиром. Но
оба они любили мёд и обычно поездку обязательно
совмещали с покупкой мёда. Видно, в памяти у них крепко
засел вкус дедушкиного мёда. И их тянуло в эти места.
Хотя дедушки уже давно не было, но они приезжали,
покупали мёд и увозили с собой в город ту гамму трудно
передаваемых впечатлений и ощущений от посещения
мест своих предков.
Георгий при виде племянников питал слабость всегда
что-нибудь вспомнить. Вот и сегодня, стоя перед домом,
где когда-то жили дедушка с бабушкой, он спросил Игоря:
– Помнишь, как дед тебе всякие истории рассказывал?
Сочинял на лету и загибал, как говорят, на холодную!
Гарик молчал, стараясь вспомнить.
– Какие, дядя Гера? – пришёл на выручку Игорю брат
Сашка. – Что за истории?
– Он ему всё больше военные. Как они с другом Лёшкой
воевали то у Чапаева, то у Котовского, то у Будённого в
кавалерии. Дед очень лошадей любил, хотя сами, как
говорят, голытьба безлошадная были. Помню, дед с
Гариком лягут в задней комнате на кровать, и пошли у них
рассказы. Помнишь, как дед обычно начинал? «Строит нас
как-то командир. И даёт команду: По коням! Садись!,
ну мы с Лёнькой ногу в стремя, и в седло. А командир
снова: Смирно!, а это надо было выпрямиться в седле,
– пояснял тебе дед, – замереть и смотреть прямо перед
собой. Затем даёт новую команду: В одну шеренгу!
Становись!».
– Это что же, и в кавалерии разве такие команды
давали? – вновь спросил Александр.
– Да кто его знает, – ответил Георгий. – Наверно. А дед
дальше: «Равняйсь! Марш!», «Равняйсь!», «Отставить
разговоры!», «В походную колонну! Справа по два!
Марш!»
– И я помню, у тебя, Гарик, глаза начинали округляться.
Ты поворачивал голову на подушке в сторону деда и
смотрел на него, приостановив дыхание, – вспоминал
Георгий. – А дед дальше: «Рысью!», «Ма-а-рш!». «Скачем
мы, значит, а рядом со мной мой друг Лёнька. Вдруг он
мне кричит: Смотри, вражеская конница, и показывает
рукой».
– Да, да, – подхватывает Игорь, я что-то вспоминаю. – А
дедушка потом говорит: «В одну шеренгу! Становись!»,
«Подобрать повод!» Это надо повод взять короче, ближе к
шее лошади, пояснял, помню, мне тогда дедушка…
«Сабли наголо!», «Шашки вон!»… «Строй фронт!» И
командир, говорил дед, показывал вытянутой рукой, с
какой стороны надо строиться. Дед тоже вытягивал руку,
лёжа в кровати. Потом говорил новые команды: «Рысью!
Марш!», «Галопом! Марш!», «К атаке!» И показывал мне,
как надо саблю держать прямо перед собой. «Вот так», –
показывал дед и продолжал: «А командир нам вновь
кричит что есть мочи: «Атакуйте! Марш! Марш!»» Мы с
Лёнькой шпоры лошади в бока, и понеслись на врага, как
ветер, а сами кричим: «Ура-а-а-а! Ура-а-а-а! Ура-а-а-а!»…
Вот теперь я вспомнил, – обрадованно воскликнул Игорь!
 – А что, дед правда воевал в кавалерии? – спросил его
Сашка.
– Откуда я тогда знал. Думал, что всё это правда. Дед
мне, помню, ещё медали свои показывал, – сказал Игорь,
немного с грустью. – И ещё дед говорил, что хромает и
ходит с клюшкой потому, что их с Лёнькой ранило. Его в
ногу, а друга Лёньку в руку.
– Медали у вашего дедушки были, да они и сейчас у
меня хранятся, – пояснил Георгий. – Только они за труд. А
хромал он потому, что был инвалидом с детства. А то, что
он тебе рассказывал, это от того, что любил с тобой
заниматься. Дед был, как говорят, шибко грамотный, читал
про всё это, а потом тебе рассказывал. Ты, Гарик, порой
тоже ему интересные вещи выдавал. Помню как-то, когда
он тебе говорил, какие команды после атаки давал
командир, ты всё порывался рассказать ему, как вы с
другом Генкой играли. Ты ему: «Дед, а дед, а Генка
сегодня на улице дрался и нехорошие слова говорил». А
дедушка тебе: «Подожди, сейчас доскажу, а потом ты
расскажешь… Так вот. Командир после атаки кричит:
«Строй фронт!», «Шашки в ножны!», «Погладить
лошадей!» Потом подзывает нас с Лёнькой к себе и громко
нам так: «Аллюр три креста!» И даёт пакет, чтобы мы его
Будённому срочно доставили. Ну, мы с Лёнькой и
поскакали… А ты мне чо про Генку-то хотел сказать?»
«Чо, чо. Дерётся он с ребятишками и ругается. Нехорошие
слова говорит. Один дяденька услышал и сказал ему, что
уши надерёт, – помню, пояснил ты тогда деду. И я смотрю,
ему стало интересно, какие такие нехорошие слова Генка
говорил. Он тебя и спрашивает: «Какие слова-то?». А ты
ему говоришь, что Генка говорил слово «наёх». Дед тогда
на тебя удивлённо посмотрел и переспросил:
«Какое какое? Я што-то не понял». А ты ему: «Чо, не слышишь,
што ли? Говорю ж тебе. Наёх, наёх! Он одному
мальчишке, с которым дрался, и говорит: «Пошёл наёх».
Дед тогда, поняв всё, и сказал: «Да-а…» И, сдерживая
смех, строго изрёк: «Это нехорошее слово, за такое в
милицию точно посадят».
– А что это за слово? – не поняв, спросил Сашка.
Георгий улыбнулся и продолжил:
– Слушай дальше. Дед с Игорьком уснули. А утром,
лёжа в кровати, Игорь вновь вспомнил своего друга Генку
и сказал: «Деда, а я не буду говорить это нехорошее слово…».
И он чётко выдал деду настоящее, матерное слово.
Отчего дед окончательно проснулся. И он, вставая с
кровати, пробормотал: «Вот она, улица-то... Вот тебе
шашки наголо… Вот тебе и шашки в ножны… На
конюшню шагом марш… Аллюра три креста… Вот тебе
и наёх!»