Миниплатон

Андрей сидел на табуретке перед кухонным столом и пил чай. Рядом сидел рыжий кот и доедал свою порцию еды. Делать внутри и снаружи было абсолютно нечего и от этого в душе поднималась теплая волна нежности к самому себе, такому уставшему от болтовни и ожиданий, что впору было привязать себя к точке опоры вне мира и замереть, как замирает тень в отражении, когда на нее смотрят. Или как лежит лист на земле, пока не дует ветер, как будто бы он после бурной жизни решил навсегда остаться на месте, чтобы больше не жить, не трепыхаться, не менять свой цвет…

Со стороны газовой плиты послышалось жалостливое мяу и оборвало впечатления от просмотра минифильма про то, как падает на землю осенний лист и потом его заметает снегом. Он поставил чашку на стол и положил рыжему еще еды. Тот с закрытыми от счастья глазами продолжил есть.

Было ли в этом мире нечто такое, что можно было понять без веры, не прикладывая диких усилий к тому, чтобы представить себе то, чего никогда не было в этом мире явно. Если вся жизнь всего лишь состояла из мыслей и реакций тела, и небольшого экрана на котором умелый киномеханик вечно крутил жалостливый спектакль о якобы человеческом существовании.

Ум уже давно понял, что скоро ему придет конец, если закончится его постоянная повесть и(или)  на него перестанут обращать внимание, то ему придется довольствоваться малым, занимая не такое большое место в жизни шумного общества на окраине кинозала. Кинозал видимо был следующей инкарнацией пещеры Платона.

Сам мир же уже давно превратил своих жителей в зрителей светящихся экранов и новостей, так что им давно не было никакого дела до большого экрана жизни.
Для конца времен картина была вполне нормальной. Лучшие представители Земли давно покинули планету и оставили ее на растерзание голодным массам, жаждущим снова хлеба и зрелищ. Несмотря на очевидный технический прогресс ничего не менялось.

Внутренний радар.
Он исчез на сутки с экранов внутреннего радара. Три дня, потом три ночи, потом снова три дня. И снова исчезновение. Проснувшись сегодня утром он заметил, как в голове пронесся вихрь из бесконечных мыслей, потом его затопило и он тонул до конца дня. Казалось, что ум специально поддерживал любую форму его активности, связанную с материальным миром. Другие формы активности ум отказывался поддерживать. Связь с другими мирами и измерениями уму была противна и не нужна.

Сначала следовало  желание-мысль, потом  “суета” по осуществлению желаемого, потом могли следовать  “события”, а потом его ум  становился безумным. Все что было мелко и ничтожно он  преувеличивал так, чтобы оно заполнило собой все пространство.  Он начинал раздуваться так, что больше вообще не оставалось ничего. Ничего на всем белом свете, кроме спектакля ума на чистом белом экране.
И он следовал за умом, как раб за галерой, ничего не понимая в происходящем и желаю, чтобы оно закончилось, но рядом с ним шли другие рабы и не заканчивалось ничего.

Это могло продолжаться несколько часов, целый день, даже несколько дней, а потом дьявол ускользал в привычную и темную бездну и Андрей просыпался.  Все что происходило с ним до этого было воспаленным бредом воображения, мрачной фантазии ни о чем. И он задавался вопросом, почему он давал всему этому возможность происходить? Какой второй дьявол скрывался в нем самом, чтобы мрачно наслаждаться этим?

-Мое одиночество перед вселенной еще жутче, сказал ум, чем твое, перед кажущимся тебе кошмаром жизни, который поддерживаю я. Одно дело, когда канешь в лету ты, маленький и ничтожный, никому не нужная песчинка, замеченная разве несколькими людьми,  и я, ведь со мной умрет вся галактика, умрет и твоя пыльная планетка на окраине вселенной, где ты вяло пытаешься что-то понять.

В кроличьей норе небытия, где развернулось Бытие под разными флагами и полюсами, ум был абсолютно прав, потому что без него кинофильм жизни давно бы не шел уже в кинотеатре.  Если бы все вокруг стало проявленным, без эго, как и мир, то может быть сказка продолжала бы длиться некоторое время, а потом все бы поменялось. Тени людей стали бы людьми или исчезли вовсе в сиянии ядерного солнца.

Были ли тени Богом или Бог просто плодил тени, потому что ему нечем было заняться. Уставшие души, каково им жить или  может быть душа только рождается и не более того и продолжает свой путь с маленькой искорки, а не стоит одиноко сбоку и плачет…

В забытье прошло уже полдня. Андрей обернулся и увидел темный след, тянущийся от ума и тела к началу утра. Творящие историю, они объединили свои силы, чтобы продолжить жить.

-Если бы ты мог немного остановиться и перестать показывать постоянно мне кино….но я знаю, что ты не сможешь, как не могу я  перестать дышать или есть. Ты заставляешь меня слишком сильно вживаться в роль, в эту тень на экране, которая в сущности ничего не значит и не является мной. Я не хочу быть актером этой пустой мелодрамы и постоянно чего-то бояться.

 Я ДАЖЕ НЕ ЗНАЮ О ЧЕМ НАПИСАНО ВЫШЕ, НО ЭТО НЕ ВАЖНО, ПОТОМУ ЧТО ДАЛЬШЕ ИДЕТ РЕЧЬ О КИНОТЕАТРЕ.  ТРЕТЬЯ СТРАНИЦА.
ТУТ САМОЕ СЛОЖНОЕ СВЯЗУЮЩЕЕ ЗВЕНО.

Сон
Старый кинотеатр.
Скучный и старый фильм шел на большом экране. Ряды мягких кресел были пусты. Он сел  рядом с центральным проходом, где то посередине партера. Спустя несколько минут молчаливый официант принес бутылку кока колы и  бумажный стакан горячего попкорна. Он подумал, что сегодня наверное досмотрит этот фильм, вместо того, чтобы привычно заснуть до его конца.
-Откуда ты пришел?
-Откуда я пришел?
Он точно не помнил откуда, если бы не образ привычного кинозала, то растерялся бы окончательно.
Напряженно осмотревшись по сторонам, увидев темные стены, еду на  столиках впередистоящих  кресел,которые  хотя и казались ему очень знакомыми, как и идущий на большом экране фильм, но все таки ничего не привносили в понимании того как и откуда он здесь оказался.
-Андрей?
-Я-я?
Он почти перестал идентифицировать себя с Андреем, страха почти не было, но происходящее не приковывало его внимание, как обычно.
Он поставил колу и попкорн на столик и посмотрел по сторонам.
Только когда он встал, то увидел что в зале все кресла полны людей.   Кто-то у него за спиной начал хрипеть от нехватки воздуха, потому что не видел привычную картинку на экране. Он  быстро вышел в проход и хрипы прекратились.
-Прямо фильм Матрица…люди пялящиеся в экран, снова спящие,  не знающие, где именно они находятся.

Вкрапление пустоты.
Наряду с высокими мыслями почему то спокойно существовали низкие. Когда они посещали ум, а потом тело, то он терялся. Он не знал для чего они нужны и почему они так спокойно повелевают временем и телом.
Кажется что прошло еще дня три, прежде чем ему удалось проснуться. Был поздний тихий вечер, все еще был слышен ум и шум деревьев. Андрей понял, что не может ничего сделать с тем, что происходит. Он хотел было бы стать победителем себя, знатоком мира души, и тем более победителем мира, каким он его представлял себе. Но при этом бы Ничто все равно не смогло  бы стать хоть кем-то, потому что оно могло быть только ничем.
Кажущееся жизнью, прикидывающееся жизнью, оно все равно оставалось ничем, но и именно тем, чтобы Андрей никогда не сошел с ума и не сбежал от него.
В темном кинозале скрывалось большее, чем просто обреченное будущее человечества, но там же скрывался выход из прошлого и будущего, которых никогда не было. И дверь обычно была всегда открыта.

Ноумен и феномен.
1
Явленный, или феноменальный материальный мир был всего лишь обычным сидением на кресле зрителя. Зритель по определению никогда ничего не делал. У зрителя кинотеатра, с точки зрения вставшего с кресла, не было души. Он полностью находился во власти феноменального мира и никогда не просыпался.
Завеса иллюзии для него это взгляд на экране. Взгляд на источник света -смерть. Знание о том, что есть ноуменальный мир всего лишь игра ума.
Все было сном, игрой и еще бог знает чем, но только не…солнцем, не жизнью…
В феноменальном мире сложно было придумать описание того, чем это было и чем это могло быть. Материальный мир предполагал, что человек может начать стремиться к тому, чтобы выйти за пределы своих потребностей в вещах и чувствах, но в первую очередь предлагал представлять это, фантазировать об этом, думать, но только не делать, только не вставать с кресла и не выходить в проход, ведущий  к смерти всего, что так было дорого уму на экране.
попт
Встать с кресла было очень тяжело. Даже мысль о том, что придется жить без попкорна и колы, мучительно отдавалась по всему телу волной страха и безжизненности. Но еще больше тревожило ощущение пустоты без постоянного экрана перед глазами, без так необходимого  повода потерять сознание, чтобы очутиться в небытии делишек и страданий.
За пределами ума и тело могло существовать только великие Ничто, которое даже могло снова разрешить попкорн с колой и кино, но конечно совсем потом и после.
Из тьмы он вылавливал призрака материального мира и просил отпустить его из зала к подлинной свободе…
Но призрак не понимал о чем он и каждый раз переспрашивал отчего возникла такая необходимость и не связана ли она с фантазиями ума и прочей его суетой, ведь все чаще и чаще уму приходилось больше прилагать усилий, чтобы отождествлять себя с происходящим на экране. ьь

2
Феноменальный мир был совсем близок. Андрея отделяло от него всего лишь нежелание или невозможность встать с кресла.
Он понимал, что скорее всего еще тоже спит, но все таки сидевшие рядом люди  спали гораздо глубже и их сон, в обнимку с происходящим на экране, был более глубок.

-Нужна привычка, чтобы увидеть. Начинай смотреть сначала на экран, потом на отражение мира в коле, а уже потом, когда встанешь  с кресла на сами вещи со стороны. Посмотри на будку киномеханика, оттуда исходит яркий свет, но настоящий источник света еще дальше, он за дверью зрительного зала.

Андрей снова ошарашенно посмотрел по сторонам, но голос доносился не из динамиков кинозала, а откуда то гораздо дальше.

Кинозал был мучительно прекрасен. Можно было сидеть и общаться с друзьями, обсуждая проплывающие тени. Для каждого тени были свои, но были и общие для всех. Произведение на экране называлась жизнь


Платон:


– Тут нужна привычка, раз ему предстоит увидеть все то, что там, наверху. Начинать надо с самого легкого: сперва смотреть на тени, затем – на отражения в воде людей и различных предметов, а уж потом – на самые вещи; при этом то, что на небе, и самое небо ему легче было бы видеть не днем, а ночью, то есть смотреть на звездный свет и Луну, а не на Солнце и, его свет.
– И тогда уж он сделает вывод, что от Солнца зависят и времена года, и течение лет, и что оно ведает всем в видимом пространстве и оно же каким-то образом есть причина всего того, что этот человек и другие узники видели раньше в пещере.
– Я-то думаю, он предпочтет вытерпеть все что угодно, чем жить так.
– Обдумай еще и вот что: если бы такой человек опять спустился туда и сел бы на то же самое место, разве не были бы его глаза охвачены мраком при таком внезапном уходе от света Солнца?
– Конечно.

Яркий экран остался позади него. Он с удивлением понял, что пропали куда то все звуки и наступила тишина

Кому же принадлежал этот экран? Кто был киномехаником, кто создавал звуки, кто заставлял погружаться в атмосферу происходящего и путать себя с героями фильма.

Своего героя он видел в зеркале ближайшего пункта озон, в витрине кафе, мимолетным отражением в глазах людей,

Кому принадлежал экран, кто был киномехаником, почему сознание это экран, а ум или эго это изображение. Почему сознание всегда чисто?

…
…
…
…
…