Ключи и замки. Часть 2. Глава 3

Глава 3. В миру
     Единственное хорошее, что было в этот день, это, что я больше не испытывала больше страха и растерянности. Сначала я была зла, и, когда мы снова оказались в саду Вернигора, я просто бросилась бежать прочь от Серафима в дом, у крыльца едва не упала, оскользнувшись. Мне захотелось запереться ото всех и побыть одной. Я так и сделала, влетела в свои комнаты и заперлась. Я так сердилась и больше всего на себя. Как я могла подумать, что Всеслав изменился, что перестал быть таким эгоистичным, таким самовлюблённым, что в разлуке он смягчился хоть немного. Нет. Нет и нет, конечно… Ох, Славка…
      И я расплакалась. Я так любила его сейчас, этого злого дурака, так любила, что мне хотелось броситься назад в его странную келью снова быть так близко как мы были сегодня… Но в следующее мгновение меня встряхивало злостью на него. И снова хотелось побить его. И ещё больше, чем я побила. А надо заметить, до сих пор я ни разу никого не ударила. Даже мою кобылу, серую в яблоках красавицу, на которой я занималась выездкой, как было заведено в семье Вернигоров, ради древнейшей традиции, я никогда не стегала хлыстом, едва поддавала пятками под бока, она слушалась и так. А тут налетела как обезумевшая фурия на самого любимого человека, самого близкого, самого дорогого и… что уж теперь прятаться от самой себя, самого желанного.
       Да, теперь я узнала, что это такое, как и почему этого всегда так хотел Всеслав. Это оказалось ни с чем не сравнимое наслаждение. Неизведанное, неожиданное и неземное. Нет, правда, меня словно вынесло из тела, хотя тело как раз в это мгновение и зашлось разрядами ослепляющего света и какого-то сладчайшего электричества… описать невозможно, но это блаженство я никогда не забуду…
      Я заплакала снова. Мне было так жаль себя сейчас, потому что я решила, что всё, что было сегодня, никогда не повторится снова, это волшебное единение. Телесное, душевное, духовное…
     В итоге, я наревелась так, что вынуждена была отправиться в ванну, чтобы умыться, и прекратить плакать. Там меня и застала наша с Всеславом кормилица и няня Кики, которая была при нас с рождения и вот, до сих пор. Конечно, ни я, ни Слава не снисходи до того, чтобы сделать её своей наперсницей, доверять тайны, для этого мы были друг у друга, но ей и не надо было говорить, своим чутким сердцем она всё знала без слов. К тому же, находясь около нас, она многое слышала, а чего не знала и не слышала, додумывала.
      Вот и сейчас, Кики, влетела в ванную, распахивая дверь, бледная и растрепанная, застав меня в воде. Хорошо, что я растворила туда пены, которая скрыла моё тело, потому что Кики влетела не одна, за её спиной я увидела раба, который выполнял разнообразную работу по дому вроде ремонта замков или труб, и там же мелькнул Серафим, который выглядывал из-за затылков всех остальных, бледный и напуганный, так вот, кто панику навёл…
       Кики сообразила, что произошла ошибка и поспешно захлопнула дверь перед носами остальных.
      — Госпожа Ли, с вами всё в порядке, слава те Осподи, — и даже воздела руки горе.
     И нивелируя глупость ситуации, когда она ворвалась в ванную к госпоже в сопровождении ватаги мужчин, защебетала что-то, разбирая и наводя порядок ванной комнате в своей суетливой манере, взяла мою брошеную одежду. И вдруг замолчала на мгновение. Я обернулась и увидела, что она держит в руках мою одежду, а точнее, смотрит на трусики…
       — Что с вами случилось, госпожа Ли? — спросила она, бледнея. — Кто вас обидел? Кто это?..
       — О чём ты?
       — У вас тут кровь на белье, не говорите мне о месячных, я прекрасно знаю, ваше расписание… кто вас обидел, госпожа? — Кики посмотрела на меня. — Это… Госпожа Ли… если это Серафим… его…
       — Замолчи сейчас же! — я оборвала её. — И убирайся. Не смей ничего и никому говорить, особенно о Серафиме…
        Кики испуганно воззрилась на меня, я никогда не говорила с ней так резко, как сейчас, вообще у нас было не принято кричать на рабов, или жестко наказывать, в обращение скорее было спокойствие и безразличие. Те, кому положено следить за работой рабов, справятся с этим и без нас. Но для Серафима такое подозрение могло принять серьезный оборот: если Серафима обвинят, или хотя бы заподозрят в том, о чем подумала Кики, его ждет серьезное наказание, и это не лишение прогулок в город на несколько недель, могут продать на тяжёлые работы на большой срок. Рассказывали, что в некоторых кланах рабов наказывали физически, пороли, запирали, даже выжигали клейма или делали татуировки, что, на мой взгляд, вообще было преступно, ведь следы такого наказания не сведёшь, какая-то чудовищная глупость или жестокость…
          — Да-да, конечно… простите, госпожа Ли.
         После ванны я, чувствуя себя разбитой ми усталой донельзя, даже опустошенной, как ещё ни разу в жизни, легла в постель, и проспала… ну я не знала, сколько я проспала. Я слышала, как входила Кики несколько раз, проверяла, касалась лба, я бы сбросила её руку, но преодолеть пелену сна была не в силах. И когда я, наконец, открыла глаза, было уже позднее утро, Кики всё также была около меня. Увидев, что я проснулась, она поднялась с кресла, в котором дремала до этого. И как почувствовала, что я просыпаюсь, непонятно.
       — Госпожа Ли! Наконец-то… — выдохнула она. — Все переволновались. Даже Афанасий Никитич приезжал, но сказал, вы здоровы. Как вы себя чувствуете?
      — Нормально. А чего вы так волновались?
      — Так третьи сутки, как спите…
       Я удивилась, в первый раз со мной такое, подумала я, спуская ноги на ковёр на полу. В моей спальне, как и в спальне Всеслава на полу были толстые ковры, потому что, несмотря на то, что в личных покоях полы были паркетные, они всё равно оставались очень холодными круглый год, несмотря на все ухищрения с отоплением.
     Спала так долго… Почти летаргия…
     — Вот именно так сказал Афанасий Никитич, — обрадованно подхватила мои слова Кики, оказывается, я произнесла их вслух.
     Поднявшись на ноги, я качнулась, слабость и головокружение овладели мной: Кики подхватила меня. Она была полная и мягкая, в детстве мне было приятно, когда она меня обнимала.
      — Спасибо, Кики, — сказала я, погладив её по руке, чувствуя, что уже вполне твёрдо стою на ногах. — Ванну налей мне, кажется, я отвратительно пахну.
       — О, госпожа Ли, вы благоухаете, как всегда чудесно, — сказала Кики.
      Пока я расчёсывала волосы, вода набралась, еще через час я вышла из своих комнат вполне освежённая и даже сытая, Кики принесла мне перекусить, пока я сушила волосы. А она тем временем рассказала, что, оказывается, за час до моего пробуждения в Вернигор вернулся Всеслав. Вот как… и даже не зашёл ко мне…
      Поэтому я вышла из своих комнат в самом воинственном настроении. Он не зашел ко мне. После того, что было, даже не заглянул… Даже…
      Хотела пойти в гостиные, но увидела в дальнем конце коридора фигуру Всеволода… Э нет, это последний человек, которого я хотела бы видеть, поэтому я шмыгнула в боковой коридорчик, прошла через две гостиные, которыми пользовались только, когда приезжало большое количество гостей, а сейчас там не включали даже свет, а оттуда в смежный коридор, который вёл к кабинету бабушки Всеслава Агнессы. Сама она приходила сюда из своих комнат, или же на лифте, который вёл от подвала до крыши, куда она поднималась на вертолётную площадку, потому что не слишком любила обычные мобили.
      Так я и оказалась недалеко от её кабинета, как было уже когда-то много лет назад, когда я случайно подслушала разговор мамы и бабки Агнессы, изменивший нашу с Всеславом жизнь. И сейчас я снова услышала разговор… Чувство дежавю охватило меня…
        — В это заведение я больше не вернусь, — очень спокойно, но отрывисто, что выдавало всё же волнение, проговорил Слава.
       Я замерла, нельзя было, чтобы меня услышали, решат, что я нарочно подслушиваю, мнение бабушки Агнессы обо мне не станет хуже, а вот перед Славой мне не хотелось пасть так низко. Двинуться назад я тоже не могла, когда я почти вбежала сюда, я не думала, что я шумлю, а двери скрипели в этих коридорах нещадно, мне кажется петли нарочно не смазывали, чтобы хозяйка кабинета издали слышала любое приближение, и только жаркий спор между нею и внуком, видимо, помешали им обоим услышать меня.
      — Вернёшься и окончишь его.
      — Нет. И повторять не стану. Меня унизили там. Ты считаешь, что после того как мне начистили рыло и состригли половину волос, опозорив как шлюху, я снова появлюсь там? К удовольствию всех тех, кто устроил мне тёмную? Ты считаешь, что я, Всеслав Вернигор, буду таким ходить перед ними всеми?
       — Ты предпочёл позорно сбежать, поджав хвост, вместо того, чтобы…
       — Это идиотское заведение существует только для одной цели: воспитывать чопорных придурков, считающих себя элитой. И это продолжается их поколения в поколение, сидят там… тупое бездельное белое сало, — последние слова Слава произнёс вполголоса и с особенным отвращением, мне казалось, я даже вижу, как дёрнулась кожа на его красивом породистом носу, фамильном, у Агнессы, у нашей матери, у прадеда были такие длинные тонкие носы и чеканные профили. Только я была другой, но… я и не была им роднёй… —  Я закрою его к чёрту, если только этого не сделаешь ты.
      Агнесса молчала некоторое время.
       — Ну хорошо, будь по-твоему, оставайся здесь, до конца курса всё равно остался какой-то жалкий месяц, — наконец, примирительно сказала она. — Ты хочешь, чтобы были наказаны те, кто сделал это с тобой?
      — Нет, — поспешно ответил Слава. — Я не знаю, кто это был. Я их не видел. Я же говорил, настоящая тёмная… Так что, просто закрой его. И этих сытых сынков разошли по нормальным университетам, где занимаются изучением наук, а не… коллективным онанизмом…
       — Замолчи, как тебе не стыдно!
       — Этому я научился в этом чудесном заведении, дорогая моя бабушка, — радостно сказал Всеслав.
       — Всё, хватит, ступай. И готовься к учёбе в университете, если тебе это так желанно.
       — Отлично, — сказал Всеслав, очевидно, поднимаясь, потому что послышался звук двигающихся по мрамору ножек кресла. — И еще я намерен жениться на Ли. И немедленно.
     Я вздрогнула, услыхав это.
      — Этого не будет, — холодно и негромко проговорила Агнесса.
      — Никак иначе.
      — Этого не будет.
      — Ты должен жениться на девушке, которая соединит Вернигор и…
      — Я не собираюсь собирать империю на член, как грибы на шампур, — сказал Всеслав, никогда ещё он не позволял себе так говорить с бабушкой. — Если ты не позволишь мне немедленно жениться на Ли, я вообще откажусь от своего права наследованная и пусть горит твой Вернигор…
       Тут, видимо, Агнесса вскочила, потому что её стул упал, громко ударив спинкой о каменный пол, и сразу за этим послышался звук оплеухи и Агнессино шипение:
      — Не сметь так говорить о Вернигоре! Мы — вершина мира, и если ты не способен этого понять, я сама вышвырну тебя из него!
       — И отлично! — рявкнул Слава, вылетая в коридор, и с размаху хлопнул тяжёлой дверью, которую Агнесса закрывала так редко…
       В коридоре он увидел меня и, будто ожидал этого, схватил за руку, и втолкнул в ту самую гостиную, где никого не было с самого Рождества. Здесь он прижал палец к губам, тараща глаза:
      — Т-с-с!
     Но никто за ним не бежал и даже не шёл, Агнесса в своём стиле, никогда не торопилась с действиями и ничего не делала сгоряча. Думаю, она рассчитывала, что Всеслав, как всякий юноша, просто вспылил, и, эта стычка один на один вообще ничего не значит.
      Пока Слава прислушивался к звукам, доносящимся из коридора, я разглядела его лицо. На нём были синяки, на губе ссадина, на лбу, хуже того, его волосы с одной стороны головы были острижены почти наголо. Моя рука невольно потянулась к его голове.
       — Что с тобой… кто это сделал?
      Слава тут же обернулся и зажал мне рот ладонью. И только через секунду, пока я ощущала прикосновение его приятной гладкой ладони с мягкими и нежными подушечками пальцев и выпуклыми буграми, ладони, которую я знала так хорошо, к моему лицу, он тихо произнес:
        — Ты, кто ещё?.. Нет, волосы я сам, чтобы казалось достовернее, а вот физиономию ты мне разукрасила, — прошептал Слава одним выдохом.
        — Не может быть! — теперь я себе зажала рот от ужаса. Я так избила Славку?!
        — Может-может… сумасшедшая… сумасшедшая… бандитка… — его лицо как-то смягчилось, взгляд поплыл, как у пьяного и он…
       И он, и я не могли больше сдержаться, мы рванулись друг к другу, захватывая губами рты, руками тела… ближайший из множества диванчиков вокруг нам в помощь. И вновь это непередаваемое чувство, неземное наслаждение повторилось во мне тут же, едва наши тела соединились, и потом чуть позже, и еще раз, через  несколько мгновений, уже вместе с его экстазом, который многократно усилил мой…
        Теперь не было уже и тени той мгновенной боли, что я почувствовала в тот, самый первый раз, теперь было только наслаждение и растворение, его растворение во мне и моё в нём.
       — Славаааа,… — прошептала я. — Я тебя люблю.
       Он, еще задыхающийся, приподнялся, чтобы посмотреть в моё лицо, засмеялся счастливо:
        — Теперь я это точно знаю… — и снова склонился, чтобы поцеловать меня.
      А мне было так приятно коснуться его лица пальцами, даже большого синяка на скуле, ссадины на губах. Неужели я это я натворила? У него на лице даже прыщей никогда не было, какие там синяки и ссадины…
       — Больно? — спросила я.
       Слава повернул голову немного и поцеловал кончики моих пальцев:
       — Уже нет.
       — Прости, пожалуйста.
       — Это ты меня прости, я повёл себя как… как настоящий идиот, дурак и… ну, приличных слов больше нет. Прости, пожалуйста, — он обнял меня, привалившись к спинке и притягивая к себе, диванчик узкий и короткий, но мы чудесным образом помещались на нём, и нам даже не было тесно, хотя даже сидеть на этих диванчиках вдвоём это слишком тесно. — Простишь? 
      Я погладила его по руке.
      — Это я от ревности, Ли… я очень ревную тебя, — тихо и мягко прошептал он где-то над моим ухом.
      — Не надо, я только тебя люблю.
      — Все равно ревную, спрятал бы тебя и никогда от себя не отпускал, — он прижал меня к себе крепче, выдыхая. — Но я как раз…
     Слава потянулся встать.
     — Ли, нам надо бежать отсюда, — сказал он. — Сейчас же. Через сад уйдём, спустимся в город, а там…
      — Нельзя через город идти, Слав, догонят и вернут, — сказала я, тоже поднимаясь и приводя в порядок одежду.
      — А как тогда? Мобиль угоним?
      — Нет, всё это тоже ерунда. Надо иначе…
      — Не понимаю тебя, — он смотрел на меня, тоже оправляя одежду.
      — Идём. Но надо тихо, чтобы нас никто не увидел, — я выглянула в коридор.
      Никого не было. Тут никогда никого не бывало. Я обернулась к Славе и прижала палец к губам. А потом поманила за собой в коридор, в двух метрах за панелью вход в тайный проход, а там…
       Никто не видел и не слышал нас, на цыпочках мы шмыгнули за панель, а там по узкому, пахнущему старым деревом и пылью тайному проходу, собирая пыльную паутину на волосы и плечи, вышли в сад через башню. Я поманила Славу и дальше.
      — Куда мы? — спросил Слава.
       — Серафим нам поможет убежать незаметно и туда, куда мы захотим.
       — Серафим? Не понимаю, — Слава даже приостановился.
       Но я взяла его за руку, объяснять долго и не ко времени, бежать, так бежать, если промедлим, бабушка Агнесса примет меры.
       — Ты поймёшь. Куда побежим, Слав? Ты знаешь, я нигде за пределами Севера не была, а ты бывал. Куда лучше?
       — На Восток и Юг не стоит, там мы будем слишком заметными, хотя белых всюду хватает…
      Пока Слава размышлял, я нашла Серафима, услышав наши рассуждения, он сказал:
     — Какие вы наивные… вас найдут в любом случае, где бы вы ни прятались. Неужели вы не понимаете, все люди в мире на учёте. У всех маяки в крови.
      — Не у всех, — Слава высокомерно задрал подбородок. — У Вернигоров нет таких маяков.
     Мы знали, о чём говорит Серафим: при рождении каждому человеку вводили в кровь маячки, они циркулировали в организме всю жизнь, и их должно было идентифицировать где угодно при помощи датчиков, которые имелись всюду. Так велись даже денежные расчеты, и любые перемещения любого человека можно было отследить. И только несколько избранных в мире не имели этих маяков, поэтому, кстати, пользовались монетами, золотыми, серебряными и медными. Конечно, монетами могли пользоваться и другие люди, впрочем, большинство давно разучились это делать. Мы с детства это знали, но в Вернигоре платить нам было не за что, мы ничего не покупали, всё и так принадлежало нам. Поэтому Слава усмехнулся и покачал головой высокомерно.
     На это Серафим кивнул, соглашаясь.
     — Что ж… в таком случае, вам понадобятся деньги, — сказал он.
     Всеслав нахмурился на мгновение. И тут Серафим достал из кармана куртки изрядный мешочек.
      — Возьмите, — сказал он.
      Слава отступил, теряясь.
      — Нет, это твоё…
      — Возьмите, мне они без надобности. Тем более… мои услуги не стоят так дорого. Здесь очень много денег, — видя, что Всеслав не берёт мешочек с деньгами, Серафим передал его мне. — Возьмите, госпожа Ли. Без денег нельзя скрыться.
      Я взяла, благодарно кивнув, но Всеслав смешался, отворачиваясь и хмурясь. Пока он смущался, я взяла его за руку, по знаку Серафима, и через мгновение мы все оказались в совершенно незнакомом месте, к тому же в темноте, здесь была ночь. Пахло прелью как осенью, но не как у нас в Вернигоре, иначе, было сыро, и довольно прохладно. Мы были в конце какой-то кривой и не слишком хорошо освещенной узкой улицы, вокруг никого не было, в домах вокруг горели редкие окна, освещая окрест лучше, чем тусклые и редкие фонари. Странное место, совсем не похожее на Вернигор. Надо сказать, я нигде не бывала в мире, Всеслав путешествовал вместе с бабушкой Агнессой, то есть на самых комфортабельных самолётах в мире и жил во дворцах правителей, такие улицы вообще никогда не попадали в поле его зрения, именно поэтому сейчас у него был такой растерянный вид.
        — Вон там гостиница, — сказал Серафим. — Дешевый отель, но он довольно приличный, по крайней мере, преступников здесь нет. Ночь стоит половину медной монеты, будьте внимательны, смотрите на цены, так делают обычные люди, не швыряйте золотые деньги, это наведёт на ваш след.
       — Преступников? — удивилась я, я думала, они остались где-то в прошлом, в старинных романах и фильмах.
       — Мир неидеален, госпожа Ли, — пожал плечами Серафим.
       Я посмотрела на Славу, он озирался едва ли не испуганно.
       — Где мы?!.. Почему тут ночь?..
       — Тут не только ночь, тут осень, — улыбнулся Серафим, как мне показалось, снисходительно. Этого Всеслав не стерпит, я испугалась, как бы он не вспылил. К счастью, Слава не смотрел на Серафима сейчас и не увидел лица Серафима, иначе дело могло закончиться плохо. Мне не хотелось, чтобы они ссорились.
       — Не понимаю… Что происходит? Ты телепортировал нас на Юг? Как это возможно? Это… Ли?.. как это?
      Тем временем Серафим исчез, а я повернулась к Славе.
      — Ты понимаешь, что п-про-аисходит?.. Я вижу, ты не очень удивлена… что это такое? Серафим какой-то секретный робот? Или шпион? Почему я ничего не…
       Я почувствовала ужасную усталость, как я могу объяснить, кто такой Серафим? Как объяснить это в двух словах? Сейчас, когда мы оказались в месте, незнакомом для нас двоих, и время не для того, чтобы
       — Слав… слишком много вопросов, я не смогу ответить и… объяснить тоже не смогу. Одно только: Серафим не робот и не шпион. Он…
      — Что? Что он такое?.. — в ужасе проговорил Слава, снова поднимая глаза туда, где был только что Серафим.
      — Он — Ангел, — сказала я.
     Слава посмотрел на меня, хмурясь.
      — Что?!.. Ты… ты так относишься к нему? Что он… кажется тебе ангелом? — скривился он.
      Слава не понял, конечно, что я хотела сказать, но и, слава Богу.
      — Нет… Господи, я совсем не об этом… Слав, какая разница, кто он? Важно ведь совсем другое… — я погладила, а потом сжала его плечи, мне хотелось ободрить его.
      Всеслав провел обеими руками по волосам, пальцами взлохматив их, изуродованная стрижка и синяки делали его похожим на странного бродягу.
     — Да… да, я просто растерялся… от… неожиданности, и… — сказал он, выдыхая и взял меня за руку. — К тому же я тебя ужасно к нему ревную… Идем?.. Он сказал, гостиница там…
     Ладонь у Славы была очень горячей, крепкой и спокойной как всегда, я сразу почувствовала себя уверенной и даже согрелась. Кстати, едва мы дошли до освещенной части тротуара у отельчика, как Серафим снова оказался возле нас. У него в руке была большая сумка.
      — Здесь теплые вещи, и вообще… Кики собрала вам, — он отдал сумку Всеславу. А тот снова в полной растерянности и едва ли не с испугом смотрел на него.
     Серафим пропал опять, а Славка проговорил.
      — Куда он девается всё время? Телепортирует? Но где устройство? Но даже… несколько минут прошло, как он мог успеть принести собранную сумку? Или… они заранее знали, что мы сбежим? Ли… что ты молчишь? Что происходит?!
      — Давай зайдём внутрь, я замёрзла, — сказала я и потянула его за руку по  низким ступенькам, но дверь передо мной он привычно открыл сам, звякнули колокольчики у косяка, такие были и у Вернигоре в маленьких лавчонках и кафе, говорили, это очень старинное изобретение, назначение их я не понимала, но звяканье мне нравилось, и здесь прозвучало так… будто мы в привычном месте. Собственно говоря, только запахи и были тут чужие, не как наши, осенняя прохладная влажность, но иная, совсем не такая, как наша.
      Мы вошли внутрь, к нам выглянул рыжеватый в рубашке в красную клетку и растянутых грязноватых джинсах, и, почесывая поросшую редкой шерстью жирную грудь, спросил, приглаживая сальные вихры:
      — Чё, ребятки? Номер на перепихон? — со странным акцентом проскрипел он.
       У Славки мгновенно побелели губы и затрепетали ноздри, я тронула его руку, понятно, что мы не привыкли, чтобы с нами не только ТАК разговаривали, а вообще разговаривали, отвечать позволялось только тем, к кому обращались мы сами и не иначе. Но здесь мы были не Вернигоры, здесь мы были… кто? Слава посмотрел на меня, понял смысл моего прикосновения и сказал:
      — Да, дайте номер получше, — и протянул монету, не глядя на противного парня. И правильно не смотрел, прожёг бы насквозь.
      А так парень снял с крючочка самый обычный старинный ключ с с биркой и протянул нам.
      — Вам по восемнадцать-то есть? А то… мне неприятности не нужны. Еще родичи ваши набегут… — спросил он, не спеша отдавать ключ.
      — Не набегут, — спокойно и даже как-то весомо сказал Слава.
      Парень послушался и отдал ключ, спросил, отворачиваясь:
      — Как записать вас?
      — Ли Джонсон. Мистер и миссис.
      — Миссис… ну да… — пробормотал парень, открывая какую-то здоровенную тетрадь, мы в таких записывали исторические даты в школе.