Сашка. Роман. 21-25

                21

          Устала старая Агафья тащить сани с малышом по  заснеженной дороге. Стало темно. Но вскоре месяц  высветил многочисленные кусты на берегу речки. Осветил он и двухэтажное здание, стоявшее средь маленьких изб. Оглянувшись, бабка спросила:
- Саша, ножки твои не замёрзли?
- Немного... - сонно ответил Сашка.
Агафья Кирилловна потащилась к двухэтажному строению, из трубы которого плыл дымок, истыканный  небольшими искрами. Дорога шла к крыльцу, расходясь  на извилистые дорожки, присыпанные  снегом. Сашка, высунув нос из тряпья, промямлил:
- Приехали, баба?
- Приехали; это пекарня, здесь твоя тётка работает.
 - А мы на работу к ней? - удивился малый.
 - Нет, домой: за той дверью хлебушек делают, а за этой она с дочерью живёт, - терпеливо объяснила бабушка внуку.

Полина встретила улыбками гостей. Квартира её - образец уюта: пол в сенях добела выскоблен, а в маленькой комнате на полу лежали самодельные коврики. На правой стороне жаром дышала кирпичная печь, слева, у стены, стояла скамейка. Окно прикрыла занавеска. У окна расположился стол, служа для приёма пищи. Ещё здесь находились две кровати – широкая, с пышными подушками, и односпальная – с подушкой, прикрытой белыми кружевницами. 
Полина, продолжая улыбаться, посадила малыша на скамью и стала ему расшнуровывать ботинки.
- Ножки не замёрзли? – спросила.
- Ботинки замёрзли, их на печку надо,- вяло ответил Сашка, боязливо глядя на тётю.
- Что сказал? - спросила Полина.
- Ботинки замёрзли, - повторил Сашка.
Полина, сняв ботиночек, ахнула: носок был в инее.
- Батюшки, обморозила ему ножки! – воскликнула она, повернувшись к бабке. В самом деле, пальцы ножки малыша побелели.- Зинка, снег неси! – крикнула Полина дочери, стянув с другой ноги ботиночек.
Зина, бросив книгу, выбежала из дома. Вскоре малый лежал в постели, облепленный горчичниками.
- Тётечка Поля, - захныкал он, - хватит, мне больно.         
- Ничего, потерпи, - строго сказала Полина, - зато болеть не будешь.
Ночью у малыша начался жар, он метался, просил пить. Полина с матерью просидели с ним рядом  до утра. А утром тётка привела домой врача из местного Дома отдыха. Оглядев мальчика, врач, невысокий, седой, приказал срочно везти больного в город.
- Может, серьёзно, бабоньки, - высказался он, качая головой. – Похрипывают лёгкие...
Полина взглянула на Сашку жалостливо.
- Как такого везти? Может, всё же, оставить?
- Баба, не дури! - прикрикнул  врач. Он что-то накарябал на листке.- Вот записка, примут без  промедленья.
Сашка продолжал бредить, не узнавая никого. Пришла Зина, которую Полина отправляла куда-то:
- Еремеев запрягает!
- Слава богу, есть добрые люди… А то чтоб  мы делали без лошади… - сказала Агафья Кирилловна.
- Это наш конь, Еремееву в город всё равно ехать, попутно подвезёт,- пояснила Полина.
В окошко виден был мерин-тяжеловес.
- Справный! – удивлённо сказала Агафья Кирилловна.
- Уже месяц, как у нас. Теперь за мукой сами ездим.
Возчик щёлкнул кнутом, конь побежал рысью, откидывая с копыт белые лепёшки. Вот и бугор, на который тащила бабка Агафья сани. Сашка застонал. Агафья Кирилловна подняла платок. Показался пар.
- Закрой, а то ещё сильнее простудишь, - подсказала Полина.- Еремей, быстрей!
Еремеев взмахнул  кнутом. Сани помчались быстрей ветра.            

                22

«Не удаляйтесь, братишки», - просил Назаров. Усталость и стужа заглушили боль в его повреждённой руке, и он попробовал ей грести. Мгла окутала море, оно, как  ночной хищник, становилось всё злей, без жалости швыряя моряков из стороны в сторону, как будто пыталось отобрать у них доску. Но и с этой деревяшкой не продержаться им: холод становился  невыносимым, зубы стучали, как часовые механизмы. У Василия затвердела нога, ему в голову пришло стукнуть пальцами по ней, но он побоялся оторваться от доски.
- Что ж, пора, - сказал Фёдор.
- Подыхать? – мрачно спросил Василий.
- Зачем подыхать? – отвечал Фёдор, и, как будто волшебник, откуда-то достал фляжку.- Эту посудину  ношу на поясе. Отхлебни!
Василий отвернул пробку и глотнул. Это был спирт! Огненная влага согрела охлаждённые сосуды, Василий даже почувствовал боль в ноге. А Фёдор, глотнув пару раз, сытно крякнул, как это делают перед  закуской.
- Жизнь хороша! - пошутил.
Недалеко болтался на волнах Назаров. Живой ли? Загребая воду, моряки подплыли к нему. Живой, только  голова его опустилась низко, а руки повисли, как плети. Фёдор открутил пробку и поднёс ко рту товарища фляжку. Тот с усилием приподнял голову, глядя смутно: сознание его не работало. Но через минуту – ай да лекарство! - оцепенение его немного убавилось, он даже попросил добавки.
- Хватит, будем тянуть, - сказал, убирая фляжку, Фёдор.
Прошло ещё какое-то время; море продолжало болтать моряков, но это был не шторм. Однако  опустела фляжка. Замёрзающие моряки почувствовали  конец. Но вдруг раздался звук двигателя! «Эй!» - пытался крикнуть Назаров, но лишь едва прошептал. Только что за шум? Ниспосланная судьбой награда за муки? Не хотелось думать, что это враги: зачем судьбе подобные сложности, они и так практически мертвецы. Это, конечно, свои!
Луч прожектора ударил по зыби морской, в полста метров от моряков из темноты вырвался катер. Свет обжёг глаза морякам; от катера, покачиваясь на волнах, отделилась шлюпка.

                23

Спасённые в море проспали двенадцать часов после того, как их растёрли спиртом, напоили обжигающим губы супом и заставили проглотить кучу  пилюль. Подобравший их военный катер качался около берега. Под сочувствующие взгляды спасшей их команды,  отдохнувшие и выспавшиеся, они сошли на берег.
Фёдор стал на колено и сжал в ладони горсть земли.
- Милая! – прошептал.
- Побереги слово для девушек,- сказал, засмеявшись, Василий.
- Э-э нет, мне землица важнее девчат. Я хлебороб, и, когда купались, думал, увижу ли её, -  засерьёзничал Фёдор.
          Они подошли к высокому зданию. И только здесь посмотрели внимательней на свою одежду. Дело в том, что одели их в то, что попалось под руку. На Василии висел бушлат, вымазанный в мазуте, бескозырка тоже была в пятнах; у Фёдора  наблюдалось иное несчастье: рукава бушлата доставали только до локтей, и он натягивал их, при этом в плечах трещало; только Назарова одели терпимо. Махнув рукой на внешность: всё равно ничего сейчас не исправить, вступили они в здание, под крышей которого висела серьёзная надпись: «Управление Морского порта».
          В широком вестибюле толпились солдаты, бравые моряки, мелькали женщины. По лестнице  поднималась девушка.
- Извините, - обратился  Фёдор к ней, -  где занимается начальник Управления?
- Начальник Управления? - тоненький голос.- На втором этаже. Но его на месте нет.
Василий глянул на неё. У девушки на лице вспыхнул  румянец.
- Вы тут трудитесь? – спросил Василий.
- Да, - ответила она, справившись со смущением, – пропагандистом работаю.
В дальнейшем разговор их продолжился глазами – они глядели, молча, друг на друга, его же товарищи были будто далеко.
- Дамочка, проходите,- из глубины пробасил  Фёдор.- А ты, Вася, перестань засматриваться на девиц, не время.
- Интересно, это почему же не время? – спросила, засмеявшись, девушка. Похоже, она не думала уходить.
- Потому что мы сейчас тут, а завтра неизвестно, куда направят, - пояснил за Фёдора Назаров,  поправляя руку,  в повязке. - Видишь, какие мы? Погорельцы…
- Слышала, корабль потопили, вы не с него?
- С него,- подтвердил Фёдор.
- Ой… Тогда пошли к секретарю, - сказала она, глянув на Василия сочувственно, и бодро застучала каблучками по ступенькам лестницы.- Не отставайте!
- Нам начальник Управления нужен или комендант,- шагая за ней, заворчал Назаров.
Она остановилась у двери с надписью «Секретарь парторганизации». Троица вступила за девушкой в кабинет, где сидел за письменным столом, погружённый в раздумья, мужчина неопределённого возраста: моложавый вид не гармонировал с седыми прядями волос.
- Александр Сергеевич, - обратилась девушка к нему,- это люди с  «Нахимова».
Партийный работник, встав из-за стола, пожал морякам руку и  показал на диван:
- Присаживайтесь. С того света, значит, прибыли...
- Похоже на то,- смущённо ответил Фёдор.
- Пережили... А члены партии присутствуют среди вас?
- Присутствуют,- ответил Василий.
- И как давно вы в партии?
- Три года.
- Прекрасно... Зоя Дмитриевна,- обратился секретарь  к девушке,- нужно поставить на учёт, как вас? – посмотрел на Василия.
Василий назвал себя.
- Вот, вот, Василия Рязанцева. Сейчас выдам  направление на курсы по подготовке агитаторов, и за работу: с агитацией у нас завал, – сказал секретарь, проведя ладонью поперёк шеи, что означало, видимо, что пора снимать кому-то голову. - Зоя Дмитриевна, проводите молодого человека на курсы.- В голосе  приказные нотки.
Он присел за письменный стол и что-то написал.
- Удачи вам, товарищ Рязанцев!- сказав, протянул листок Василию.
- Как же в таком виде? Может, завтра? Где-то  переоденусь.
- Так… Вопрос серьёзный…- задумчиво проговорил Александр Сергеевич.
- Я помогу,- предложила девушка.
- Молодец, Одинцова!- воскликнул секретарь, облегчённо вздохнув.

Она шла впереди.
- Василий, поговорить бы,- обратился к приятелю Фёдор.
Девушка сказала на ходу:
- Подожду вас на улице.
- Послушай, Вася, - взволнованно сказал Фёдор.-  Мне кажется, и дальше стоит нам вместе держаться. Мы ведь как братья кровные - на краю пропасти стояли. А теперь, выходит, дороги  расходятся?
- Пока не знаю… Вы куда?
- Куда же - на любой корабль проситься. Подождём  начальника Управления.
- Знаешь, как устроитесь, сообщи, думаю, я здесь не останусь.
- Боюсь, утонешь ты на берегу, - сказал Фёдор, подмигнув.- Девка хороша, и, похоже, не замужем, а на тебя смотрела так, что тебе отсюда трудней выплыть.
- Скажешь…- ответил, смутившись, как пойманный на нехорошем деле мальчик, Василий.- Ладно, братишка,  увидимся.

                24

Воспаление лёгких у Сашки в больнице не подтвердилось, и Полина привезла его домой. С утра  потеплело, и сугробы просели.
- Прямо весна!- воскликнула Полина.
- Что ты,- отвечал Еремеев.- Мороз вот-вот врежет.
На крыльцо вышла Зина. Сашка сполз с саней и подошёл к ней. «Здравствуй!» - протянул ей руку. Та, глянув на мать, засмеялась и тоже протянула малышу свою руку.
- Обрадовалась, - возчику сказала Полина.- Понятно, ведь одна всё...
- Этак-то плохо,- высказался Еремеев, почёсывая за ухом мерина.
- Пойдём, Степаныч,- позвала возчика Полина, - попьём чайку, потом разгрузишь.
- Полина Семёновна, знаешь ведь, я порядок люблю. Прими груз, тогда можно попить.
- Поставь чайник!- бросила Полина на ходу дочке.
Пекарня и магазин при пекарне – всё на плечах Полины: и следила за выпечкой, и хлебом торговала, и сторожила. Еремеев внёс муку в кладовку, которая располагалась в конце пекарни. В штате пекарни - две женщины и высокий подросток. Переговариваясь, они стучали формами и шлёпали тестом. Полина, войдя в цех, кивнула молодой женщине:
- Как будто вас здесь сотня, шумите.
- И пусть шумим, дело-то идёт, Полина Семёновна,- отвечала, улыбаясь алыми губами, женщина, не отрывая рук от теста.
А в комнате Полины происходил серьёзный разговор.
- У тебя игрушки есть? - спросил у Зины Сашка.
- Нет игрушек...- покачала головой, Зина.
- А чем тогда играешь?
- Если время есть, я книгу читаю, я люблю читать.
- И я люблю.
- Ты умеешь, что ли?
- Нет, нам читала тётя Аня, а мы, дураки, её совсем не слушали.
- А если я стану читать, будешь слушать?
- Буду, раз Вовки нет.
- Молодец. Сниму чайник: закипел.
- И дядя пить будет?- спросил, наклонив голову, Сашка.
- Конечно, будет.
- А зачем?
- Что зачем? Он помогает маме.
- Он злой, не видела, как он коня бьёт? - хресь да хресь!
В избу вошли Полина и Еремеев.
- Раздевайся, Степаныч, жарко, - предложила Полина.
Возчик скинул с себя шубейку и сел на придвинутый к столу стул. Полина налила в железные кружки чай, порезала хлеб, и из кастрюли вылила в общую чашку суп.
- Перекусим, не стесняйся, Степаныч.
- Я не стесняюсь, когда есть хочу.
Сашка косо поглядывал на Еремеева.
- Ешь, Саша,- подбодрила его Полина. И Еремееву: - Мать попросила его подержать, а он  не в тягость, слушался бы.
- Буду слушаться,- промычал Сашка.
- Хороший. А сестра двух детишек побросала, каково? Письмо прислала через год, как убралась; я ей тогда отписала, что мужик её покончил с собой. После этого совсем пропала, - рассказала, тяжело вздохнув, Полина.
- Ни слуху, ни духу, - добавила. - А ещё  безотцовщина...  И я схоронила своего - Зинке один год был...
- Ты, Полина Семёновна, у нас молодая, у тебя всё    впереди.
- Где там -  сорок не за горами.
- Ничё,- утешал  Еремеев,- закончится война, солдаты с фронта вернутся, тогда все бабы замуж выйдут.
Допив чай, он накинул на плечи шубейку, поблагодарил Полину Семёновну за угощение и ушёл.
- И этот тоже посидеть не захотел,-  не понятно кому пожаловалась Полина.- Как мне надоели эти стены, стараюсь, чтоб уютней было, а для кого?
Сашка зевал, тётка хмурилась.  Зина села читать книгу. Но, глядя в страницы, размечталась, представила, как учиться поедет в город и познакомится с  парнем. Незаметно пролетали минуты, а мать не замечала, что у дочери книга открыта на одной странице.

                25

В вечных  хлопотах Агафья Рязанцева. С первыми лучами солнца она уже на ногах.
- Семён, Вову в детсад сведи, а я займу за хлебом  очередь.
Стянула с Семёна одеяло.
Дверь стукнула. Дед Семён, поднялся, сел. Посидев, оделся.
- Пошли в сад, - обратился он к внуку.
Тот влез глубже под одеяло.
- Рано, посплю, - промямлил.
- Вставай, ждать не буду.
- Правильно, иди один,- предложил Вовка.
Дед сбросил с внука одеяло; тот пошлёпал к умывальнику. Вышли во двор, засыпанный снегом. Вовка завалился в сугроб. Семён, матерясь, поднял его; за воротником у малого снег. Вытряхнув его, дед скомандовал:
- Лезь на загривок, а то до вечера не дойдём.
Вовка, с удовольствием, забрался на сгорбленную спину деда; и таким способом добрались они до водопроводной колонки. Утомился Семён, запамятовал, что здесь под снегом лёд. Ступив неосторожно, он скользнул ногой. Вовка перелетел через его голову. Дед поднялся и разразился матом; отведя душу, заворчал:
- Навязали по садикам водить...
Так и плелись они под бурчание деда, проклинавшего детсад, бабку и внучков. Наконец, дошли они до места - бревенчатого дома, похожего на барак. В коридоре стояли фикусы, поникшие от холода; из дверей комнат высовывались детские носы, слышались крики воспитательниц. В конце коридора рыжий малый бил по клавишам пианино, и из старого инструмента вылетали беспорядочные звуки.
- Дуй!- приказал Семён, когда Вовка скинул пальто.
- Н-е-т!- захныкал тот.- Пошли домой...
- Что ты!- шикнул Семён.- Жрать нечего…
- Не останусь...  – ныл Вовка.
К ним подошла полногрудая воспитательница.
- Ерёмин!- в голосе напускная радость.- Пошли,  ребята тебя заждались.
Семён кивнул ей, думая: «Вижу, толстомясая, прикидываешься, что мальцу рада. » Проговорил   же вежливо:
- Забирайте, я пойду.
- Идите, идите, - проворковала воспитательница и потащила Вовку за руку, да так быстро, что тому бежать пришлось.
- Послушай, дочка,- крикнул ей вслед старик, - малый ничего с утра не ел, покормите.
Воспитательница, словно не услышав, не оглянулась. Семён, махнув рукой, вышел на  крыльцо. Выругавшись и сплюнув, он подался в гору. По бокам улицы кривыми рядами стояли тёмные от возраста бараки с покосившимися ставнями. Из одного барака  вышла женщина и бойко направилась навстречу Семёну, прижимая к груди небрежно закутанное дитё: Семён увидел торчащую из тряпок ножку. Поравнявшись с женщиной, высказал:
- Заморозишь ребёнка!
Женщина, мимо проскочив,  крикнула:
- Язык длинный не заморозь!
Семён, не найдя, что сказать, выпустил мат и направился дальше. Около своей избы задержался. Постояв, вошёл в сарай. «Коровы нет, а дух стоит»,-  подумал. Сел на скамью, на которой старуха Агафья доила корову, и извлёк из кармана тряпичный узелок, дрожащими пальцами развязал. Под ноги его посыпались деньги. Семён сгрёб их и вытащил другой  свёрток. Развязал и его; в нём оказались денежные бумажки покрупней. Собрал их в кучу. «Старик, денег дай...» - вспомнил просьбу жены. «Нет денег! – отбрил её  мысленно, перебирая купюры и гладя их. -  У юноши сила в теле,  а у старика - в кармане». Свернув деньги в трубочку, спрятал их.
Выйдя из сарая, он почувствовал прилив сил. Не зная, куда их деть, поднял метлу и стал сметать с снег дорожки. С каждым взмахом белые пушинки летели в стороны. Отведя душу, он положил у крыльца метлу и ввалился в избу. Устало лёг на кровать. Появилась Агафья Кирилловна.
          - Простыня грязнее валенок?- без злости пробурчала.
 - Я  в своём дому,- ответил лениво Семён.
          - Мог бы подойти к магазину, целый час   там простояла, ноженьки гудят, - сказала Агафья Кирилловна  более раздражённо.
 - И я делом занимался, сейчас только прилёг, не привязывайся, баба!- повысил голос Семён.
          - Знаю, чем ты занимался, отшельник,- громко высказалась Агафья Кирилловна.- Поди, деньги   считал? А я  по соседкам бегаю, прошу дать взаймы.
И разразился скандал. В  окно с улицы видно было, как руками замахала на мужа Агафья Кирилловна, как тот кинул в неё предмет, очень похожий на полено.