Зубан

К циклу рассказов “Легенды МВИМУ”.

Капитан третьего ранга Зубан выделялся среди офицеров мореходки своей дородной конституцией. Как и многие толстяки нрав имел незлобивый, отходчивый, добродушный. Только первокурсники ничего не знали об истинных качествах души офицера и воспринимали его, в силу тяжеловесной наружности, с опаской. В самом деле, представьте себе его малиновое лицо, одышку, когда, ступень за ступенью, тяжело опираясь на перила, он подымался на четвёртый этаж в первую роту судоводов. Наконец, одолев последнюю ступень лестницы, замирал на площадке перед дверью роты, чтоб оправить китель, кортик и, главное, уровнять дыхание. Дежурства по училищу, вероятно, были тяжёлой обузой для него. Совсем другое дело — субтильные и быстрые как ртуть его коллеги. Те неслышно и шустро влетали в роту. Карандаш принимался “брать все замечания на карандаш”, а Клаус — тот лаял нечто нечленораздельное — как будто изъяснялся на немецком.

Для Зубана даже не надо было придумывать остроумное прозвище ради острастки увлекающихся страшилками перваков. Его образ, поперёк себя шире пришлёпнутый сверху фуражкой шестьдесят последнего размера, разношенные ботинки в несуразной первой балетной позиции, туманный взгляд неподвижных и утомлённых глаз, познавших многоликую порочность бытия… Всё его обличие как бы подчёркивало бывалость морского офицера и вызывало в душах вчерашних ещё школьников вечный и праведный трепет. Вместе с тем, на втором плане его образа для неторопливого наблюдателя проступала какая-то гротескная карикатурность и бравурная холостяцкость его натуры. Да и Серёга Лагода, курсант той самой первой роты, служивший срочную на одной (437-й) лодке с Зубаном, завсегда говорил, что тот, дескать, мировой мужик.

Пожалуй, уместно здесь привести перечень прозвищ офицеров Системы, который бытовал в курсантской среде восьмидесятых. Ну, кроме упомянутых Карандаша и Клауса, можно вспомнить Таракана, Марьванну, Рубанка, Пиночета, Капсюля, Шмака, Дизеля, Копчёного… Курсанты, всегдашне и всенепременно, были и будут остры на язык.

Таки да, вернёмся к лестничной площадке… Придя в норму, дежурный офицер степенно и широко распахнул перед собой дверь ротного помещения…

А то были ж голодные времена! Как раз после ужина они начинались и длились, и длились… всю ночь. Даже несмотря на вечерний сладкий чай, который подавался со свежайшими пшеничными батонами в нарезку и неизменно-сливочным маслом.

“Рота, смирно!” — увидев дежурного офицера орал во всё горло курсант с красной повязкой на рукаве. Зубан морщился докучливо от нарочитой показушности дневального и, не спеша, пришаркивая подошвами на каждом шагу, направлялся в сторону противоположную спальному помещению роты. Думаете, он начинал обход роты с проверки санитарного состояния мест общего пользования? — Никак нет. Офицер шёл прямиком в каптёрку…

Голодные времена на первом курсе. А каптёрщиком стал Емеля, Вовку-то попёрли, дабы он не дискредитировал гордое звание Баталёр. Ну и кому тогда быть этим самым каптёрщиком-баталёром, как не приме-стар второй группы Витахе по прозвищу Емеля?

Вот вот, и сало из недавней посылки, завёрнутое в вощёную бумагу, лежало между оконных рам в той самой каптёрке, дверь на замок. И чёрный пластмассовый дипломат — конспекты долой — был набит чищеной картохой, натыренной на камбузе (еле сошлись половинки дипломата, а замочки-то не закрылись). Картофелечистка снимала кожуру толсто, но допускала огрехи, тем иногородним пацанам со второй группы предстояло удалить глазки и черноту с клубней. Так, в кружочек, вокруг этого самого чёрного дипломата, быстро дочистили и нашинковали картофель. В специально купленной электрической сковороде золотые шкварочки тонули в кипящем истопленном из сала жире. Аппетитный аромат жаркого смешивался со сладким ароматом аферы, затеянной курсантами в каптёрке. (Ведь, само собой, жарить что-либо в расположении было строго запрещено!) Щедрой горкой ломтики картофеля легли в сковородку, зашкварчали. А перемешивал только Витаха, никому не доверял он эту важную операцию. Перемешивал аккуратно, ни один ломтик не вываливался из переполненной сковороды, стоявшей шатко на прожжённом во многих местах стуле. Только Витаха, он один знал тот нужный момент, когда ломтики подрумянились, и в очередной раз их надо перевернуть.

— Эй, Емеля, ты чё там заснул? Давай переворачивай, сгорит же! — с беспокойством восклицал кто-то.

— Да отвянь, не мешай! — парировал Емеля.

Народ удалялся в курилку унять волнение, скоротать непомерно долгие минуты жарки. В каптёрке остались Виталик и Игорь, оба некурящие.

Итак. Аромат жареной картошки плыл. Топал по коридору Зубан. Матерились глубоко в сердцах курсанты — троица вывалившихся из курилки; молча грустной шеренгой стояли они вдоль стенки коридора, предвосхищая в сознании тот горький облом и кипеж, что наступит вот-вот. Замок каптёрки защёлкнулся… в миг после сакраментального “Рота, смирно!”.

— Знаю я, какие вы смирные! — ворчал Зубан как бы про себя и зычно командовал, обращаясь к двери каптёрки, — А ну, открывайте живо!

Дверь безмолвствовала.

Свирепым голосом дежурный офицер повторял команду.

— Да где этот дежурный по роте? — пыхтел в ярости капитан третьего ранга.

На самом деле дежурный по роте с самого начала действа находился здесь же, он вышел из ленинской комнаты и стоял рядом. Теперь запоздало представился, проглатывая гласные:

— Джурны-п-роте-курсант-Згровски!

— Ломайте дверь!!! — творил беспредел Зубан, словно там в каптёрке он с поличным застукал сходку опасных рецидивистов. Гулкий стук его пудовых кулаков по двери аккомпанировал громоподобному его же соло.

Представьте себя на месте наших братьев! За хлипкой дверью! Подобно первопоселенцам, Игорь и Виталик, в осаде диких индейцев! Да, в книжке Майера был такой сюжет! Напали краснокожие на семью бледнолицых, и закончилось всё печально. А напали, потому что мать готовила изысканные блюда, стряпала королевский обед. Запахи разносились далеко, и голодные индейцы штурмовали ранчо. Их разъярил и привлёк сытный дух домашнего очага. Морда красная — очень воинственно выглядел капитан третьего ранга Зубан, атакуя на абордаж каптёрку первокурсников!

— Там никого нет, — высказал предположение дежурный по роте.

— Ломайте дверь! — настаивал почём зря дежурный офицер, хотя в действительности та клееная из оргалита межкомнатная дверь никак не могла являться серьёзным препятствием для его грузной фигуры.

— Не открывай, — шептал побледневший курсант Витаха сотоварищу, придерживающему вороток замка. — Наша братва останется голодной, да и сковородке хана, конфискует!

— Надо открыть, — также шёпотом отвечал ему курсант Игорь. — Плохо дразнить других своей едой. Точно знаю: так «дразнить» нехорошо, таких не любят. К тому ж надо делиться. Отдай половину обеда другим. Они или защитят, или не нападут. — Так отстаивал свою концепцию Игорь, аргументируя спонтанно, стараясь подобрать простые правильные слова.

Вскрылся дуализм мнений! Единство и борьба противоположностей! Духовность и материализм — диалектика бытия!

— Ага, слышу-слышу! — голосил, тем часом, Зубан. — Хватит там шептаться! От-кры-вай-те!

Игорь неслышно отпер замок, решительным толчком распахнул дверь наружу, проговорил:

— Открыто ж, вроде. Зачем запираться, коли закуска поспела!

Капитан третьего ранга Зубан, наверно, не был готов к такому радушию. Он намеревался продолжать агрессивную осаду каптёрки, а тут такой оборот… И дежурный офицер сменил гнев на милость. Отведал картошечки, нет — сначала отведал, потом четверть содержимого сковородки умял. Ладно, вру, конечно не четверть, не его эта пустячная норма…

А сам нагревательный электроприбор оставил и не доложил никому. И ещё, в благодарность за угощение, первокурсникам довелось испытать рукопожатие офицера, крепкое как тиски (по молодости Зубан занимался тяжёлой атлетикой).

А в общем, очевидный посыл от главного героя истории: не ешь в одну харю, щади чужие чувства, не хвастай столом! Делись обязательно. Знаниями, сердечным теплом, воспоминаниями, едой, вещами, деньгами.

Способность делиться — важнейшее качество для гармонии с миром и с другими людьми.

07.08.2024.