Ключи и замки. Часть 2. Глава 2

      
Глава 2. Вдох
      Я увидел Ли, бегущую по одной из боковых аллей, без верхней одежды, с развевающимися волосами. Что-то случилось, чего она вдруг выбежала из дому?..
      Я бросился в переднюю домика садовников, который мы делили с ещё десятком таких же рабов как я, и только главный садовник, свободный человек, жил отдельно, ниже, в городе, они приезжал несколько раз в месяц, он планировал сад, а это очень серьёзная работа, и даже помощь множества компьютерных программ не облегчала её, он закупал растения, и тщательно отслеживал их здоровье. Мы же выполняли его распоряжения очень точно, иначе рисковали получить наказание, и, хотя плети в Вернигоре не применяли, в отличие от многих других мест на Земле, но лишить выходных и похода в город могли, а мы ценили эту возможность.
      — Ты че, Серафим? — отшатнулся от меня Федос, самый пожилой из садовников, который как раз входил в переднюю с крыльца. — Куда несёсся-то?
      — Да щас я… — я рванул свою куртку с крючка.
      — С ума ты сошёл совсем из-за девчонки этой…
      Я обернулся на него в изумлении.
      — Что?!
      — Да ниче… беги, конечно, дурень, замерзнет шалая, неодемши побежала, простынет, шарф возьми…
     Я схватил и шарф, чуть не сорвал вешалку. И побежал за Ли. Если Всеволод обидел её… да что «если», конечно, он, больше некому, я чувствую от него угрозу, чувствовал всегда, он дурной человек, холодный и расчётливый, который сделает всё, что посчитает нужным для удовлетворения не похоти даже, это хотя бы сделало бы его больше похожим на человека, не робота, но он перемелет всё и всех за возможности занять трон Агнессы. А уж Ли… юная и беззащитная, особенно сейчас, когда рядом нет Всеслава.
      Я догнал её, дрожащую, но не от холода, от странного возбуждения, я такой её ещё не видел никогда, я мог сделать только одно, обнять и прижать к себе, накинуть свою куртку на её плечи. Я думал, она плачет, нет, ничего подобного.
      — Серафим… Серафим, — забормотала она, обнимая меня поперёк груди, куртка сползла с её плеч, мне пришлось снова натянуть её, сырой холод мог быть опасен для Ли, особенно в таком состоянии.
      — Т-с-с… тихо, тихо, Ли, девочка, успокойся. Расскажи, что случилось?
      — Серафим… мне надо… мне надо к Всеславу, ты слышишь? Немедля… как ты к нему ездишь в Оссенхоф? Отвези меня… Слышишь, ты! — и она отклонилась, вцепилась в рубашку на моей груди и начала меня трясти.
      Отвези… я переходил с места на место через грань. Это не занимало времени, от меня требовалось по большому счету одно: соблюдать временные промежутки, чтобы не возникало подозрений, оборачиваться слишком быстро было нельзя, ведь через грань можно было вернуться даже в тот же момент при желании, исключить тот отрезок времени, что потрачен на пребывание за гранью, потому что там времени не существует.
      Я даже не был уверен, что Ли помнит о прошлом нашем с ней путешествии туда, и можно ли снова взять её, так, чтобы она не испугалась, прежде всего, не испугалась меня. Очень не хотелось оттолкнуть её от себя. Но и доехать до Оссенхофа незамеченными мы бы не смогли. Поэтому я спросил:
       — Ли, ты помнишь Нокса и Фоса? — негромко спросил я.
      Ли отодвинулась и посмотрела на меня удивленно. «Не помнит!» — мелькнуло в моей голове.
      Но нет, Ли улыбнулась и кивнула:
       — Ну, конечно, как можно это забыть?
     Я с облегчением взял её за руку.
     — Ну… тогда незачем медлить.
     И… открыл завесу за грань. Через секунду, в которую у Ли закружилась голова, потому что она качнулась, и мне пришлось её подхватить, чтобы не упала. Мы с ней стояли на верхней площадке одной из башен Оссенхоффа, который был древним замком. Я всегда перешагивал сюда, потому что здесь, в этой, заброшенной части замка, никогда никого не бывало.
      — Идём, — сказал я и потянул её за руку.
      — Где мы? — тихо спросила Ли, но каменные стены лестницы отразили даже этот тихий возглас, отчего Ли съёжилась, прижимаясь к моей руке.
     — В Оссенхоффе, где же ещё? Ты же сама хотела к Всеславу.
       — То есть… ты… — она даже остановилась. — Ты можешь вот так перешагивать к нему.
        — И ты можешь.
        Ли вспыхнула.
         — То есть я могла бы… вот так легко переходить к Всеславу? В любой момент?!
        — В любой.
        — И ты молчал об этом… Ты молчал?! Ты молчал, когда я… когда мы… я с ума схожу, а ты…
       — Строго говоря, госпожа Ли, ты не спрашивала, — сказал я.
      Она размахнулась и ударила меня в плечо кулачком, но я почувствовал только остренький тычок и это, конечно, не произвело на меня никакого действия. Рассердилась, заметив это, и ударила еще и ещё раз. 
      — Какой же ты гад, Серафим! Как же ты мог молчать?! — почти взвизгнула Ли, я впервые видел столько эмоций в ней, удивился даже, насколько она, оказывается, обычно владеет собой.
      — Всему своё время, — сказал я.
      Да, я мог бы тысячу раз устроить им свидание, но я этого не хотел. Я понимал, видел уже, что они готовы перейти границу, чтобы стать любовниками, и то, что бабка отправила Всеслава из дома, было для меня огромным облегчением. В Вернигоре я не мог бы им помешать, они почти не расставались. А теперь, я служил курьером, чтобы их юные сердца не разорвались с тоски, но и препятствовал встрече. Да, я не мог и не хотел позволить Всеславу получить Ли в любовницы, даже, скорее, наложницы, не хотел и не мог. Половина меня смеялась над другой половиной, влюблённой и ревнивой. Да, я мешал этим двоим, потому что хотя и не имел ни малейшей надежды, не хотел отдавать Ли тому, кто отберёт её у меня навсегда.
        Но сегодня я поступил иначе, потому что Ли необходим Всеслав, её настоящий друг и защитник. И… пусть лучше он, чем этот скользкий упырь Всеволод. Всеслав, действительно, не обидит её, а Всеволод уже успел сделать это.
       — Тихо, Ли, не кричи, — сказал я, дождавшись, пока ей надоест лупить меня в плечо. — Тут обычно никого не бывает, но… плохо будет, если мы кому-то попадёмся на глаза. Думаю, Всеславу несдобровать, если поймут, кто ты. Идём…
      И я снова взял Ли за руку и повёл за собой. Я знал, где комната Всеслава, но туда еще предстояло дойти незамеченными. Я ни у кого здесь не вызывал подозрений, но не Ли. Женщины здесь были, конечно, преподаватели, рабыни -уборщицы, поварихи и прочие, но Ли не была похожа ни на одну из них. Поэтому я заставил Ли надеть куртку, спрятал её волосы под воротник и сказал:
      — Нам надо пройти по галерее около пятидесяти метров, нам могут встретиться люди на пути, твоя задача — быть незаметной, для этого нужно только одно — не смотреть им в глаза, вообще в лица. Опусти голову и иди за мной.
       — А почему мы не можем переместиться сразу в комнату Всеслава?
       — Можем. Но если он там не один, или там уборщики, ничего хорошего не выйдет. Так что пройдём как обычные люди здесь.
       — Что ж… как скажешь.
        Мы дошли до крыла, где располагались комнаты кадетов, в том числе и комната Всеслава, отдельная, прочие кадеты жили в общих спальнях, по трое-четверо, и только для Всеслава было предоставлено отдельное помещение, как, полагаю, для Всеволода некогда. Но именно это обстоятельство сделало возможным их свидание сегодня.
       Мы застали Всеслава одного. То есть, Ли застала, я не стал входить…

       …Я подскочил как на пружине, когда увидел Ли. Этого не могло быть. Этого никак не могло случиться, только в моих видениях, в моих снах она каждую ночь и утро являлась ко мне. Но не наяву. А сейчас…
       Я обернулся на звук открывающейся двери, возмущенный, что кто-то посмел войти ко мне без стука. Вообще-то, хотя сегодня было воскресенье, занятия были: спортивные и пересдача после «неудов» и кадетам не разрешалось в это время являться в спальни, все проводили время в коридорах, столовой и буфетах, во дворе, на спортивной площадке или в спортзале, были такие, кто ходил в библиотеку. И только я мог позволить себе, что хотел, даже если это было воспрещено. Я отправился в свою комнату. Отчасти для того, чтобы позлить начальствующих надо мной, отчасти потому что, мне казалось, что я не спрятал письмо Ли, которое получил на днях. Мысль о том, что кто-то может его увидеть или коснуться, сводила меня с ума всё утро. И вот я вошёл в свою комнату, и не прошло и минуты, как открылась дверь и…
      — Ли! — воскликнул я и бросился к ней, одетой в джинсы и белый свитер с круговым орнаментом, она изменилась, похудела или стала выше ростом, но совсем другая, не такая, как я помнил, какая-то новая и непередаваемо прекрасная.
       Мы столкнулись животами, и я прижал её к себе, чувствуя сразу всю в моих руках.
       — Славка!.. Славка!.. — плача шептала она, прижимаясь ко мне, ероша мои волосы и тиская плечи.
       Как только я смог вдохнуть, я отклонил её лицо, собрав в кулак волосы, и поцеловал… Господи, поцеловать Ли… почувствовать это чудо… как много у нас вещей, которые мы начинаем по-настоящему ценить только теряя. Когда ты каждый день всю свою жизнь кого-то видишь, говоришь, касаешься, обнимаешь, и целуешь, ты не замечаешь этого, это как воздух и, когда лишаешься, начинаешь задыхаться. И вот, наконец, мне позволили вдохнуть.
      Вкус губ Ли, их тепло и влажная прохлада одновременно, то, как они разгорячились моих, как страстно ответили моим прикосновениям, страстно, да, так не было раньше… Я прижимал её за спину, за талию, Ли скользила ладонями по спине к ягодицам… Неужели прижмет меня за них?!.. От одной мысли об этом меня пронзил разряд тока и я глубже нырнул языком в рот Ли, чувствуя сразу и её губы, и нёбо и милый шёлковый язычок. Господи… как давно, как долго я не касался их, не чувствовал чудесного вкуса этих губ, аромата этой кожи и волос. Ли, милая…
      Она задрожала и выгнулась слегка, приникая ко мне теснее, и… Соскользнула со моих губ и зашептала мне в ухо:
       — Славка… я так соскучилась, я так люблю тебя… Милый… Славаааа… — и поцеловала и моё ухо, и шею и волосы на виске, чуть-чуть отодвигаясь, чтобы посмотреть мне в лицо.
      Я поднял руку, касаясь её лица, отодвинул волосы ото лба и щеки. Как она прекрасна. Я никого и никогда не видел красивее, ни в кино, ни на картинах, никогда и нигде. Поэтому мне казалось сейчас, что я попал в рай, потому что ничто не могло быть прекраснее, желаннее, чем она, Ли. Моя Ли…
       — Как ты… оказалась здесь? — проговорил я, очевидную глупость, зачем сейчас нам это, когда мы просто вместе и рядом и я могу видеть, слышать, ощущать её.
       Ощущать… Ли…
       Она сегодня во всем была иной.
       — Как?.. Ерунда, я потом расскажу тебе. После…
       Я не успел даже подумать, что значит «после», когда после? После чего? А Ли… этого просто не могло быть, она скользнула рукой по моему бедру к… что там ягодицы, чепуха, Ли прижала ладонь к моему восставшему c её появлением члену, от её прикосновения он загорелся и стал пульсировать, я увидел, что у самой Ли странным образом расширились зрачки и губы стали темнее, каким-то тёмно-красными…
      Она отпустила меня и, чуть отклонившись, вдруг взяла и стянула свитер и майку, что была под ним, и осталась обнажённой до пояса. Даже груди её стали другими за эти месяцы, вся она изменилась и точно стала выше, немного, но будто её вытянули за макушку. Да, Ли повзрослела, и не только внешне.
       — Я… ты ещё любишь меня? — спросила она, вся меняясь, такой красивой еще не была даже она сама.
       — Ли… я люблю тебя больше жизни!
     Она просияла на один мог, словно солнышко мелькнула между туч, потому что она была возбуждена и сосредоточена. И расстегнула и быстро сняла и джинсы с трусиками, оставшись полностью обнажённой.
       — Я хочу тебя… — прошептала она и шагнула ко мне. ¬– Хочу, чтобы ы был моим. А я твоей. По-настоящему.
       Господи, я думал, я сойду с ума. В дикой спешке я схватился за застёжку штанов, путаясь в пальцах своих и Ли, в пуговицах, будь они прокляты, две отлетели, вырванные с корнем, мы стянули брюки с задницы, падая на кровать… держаться дольше было невозможно, я не умел ничего, сколько раз ни представлял, сколько ни пытался в прошлом сделать это, когда Ли, закрытая, холодная и сухая, не принимала меня, но я не мог и вообразить, как это будет на самом деле… когда мой жаждущий и горящий член коснулся её влажной и тёплой плоти, в которую смог скользнуть… погружаясь сразу как в  узкий горячий омут и взлетая словно на качелях в небо. Я не выдержал и застонал, даже почти закричал, такое острое это было небывалое наслаждение. Ли вскрикнула подо мной, на мгновение сжимаясь и будто ускользая, но нет, я уже не отпущу, я обхватил её  и двинулся решительнее, достигая какого-то чудесно мягкого и упругого дна, и это пронзило меня острейшим наслаждением, но мгновенным, я жаждал ещё, и повторно ринулся туда же, еще и ещё… пока меня не накрыла оглушительная и ослепляющая горячая и тёмная яростная волна, в которой я утонул, утратив полностью связь с миром. Да, подобное я уже испытывал, когда пытался и удовлетворял себя сам, но это как нарисованный на асфальте мелками закат, уже полустертый ногами прохожих и полусмытый дождём, и настоящей живой закат на небе, так и то, что бывало со мной до сих пор, в сравнении с тем, что я испытал сейчас.
      Придя в себя, я увидел Ли, у неё на ресницах блестели слёзы, в ужасе я понял, что одет, я не хотел разъединять своё тело с её, я всё ещё был внутри, и чувствовал, что прилив желания снова раздувает мой не вполне остывший после восторга член. Я чуть приподнялся и снял футболку, наконец, прижав свою кожу, свой живот, свою грудь к Ли.
       — Ли… ты плачешь… Тебе больно? — спросил я тихо, склоняясь к её чудесному лицу, и чувствуя, что помимо воли, я двигаюсь, снова двигаюсь, в нарастающем желании снова испытать то же. — Ли…
       Она протянула руки к моему лицу.
       — Слава… какой ты… красивый…
       — Тебе больно? — снова спросил я, потому что слёзы точно были на её ресницах, похожие на капли росы на черных розах, которые изредка высаживали в нашем саду в Вернигоре. Верхом наглого цинизма было спрашивать и продолжать делать то, что я делал, надеясь снова кончить.
        Ли улыбнулась.
       — Нет… нет… чудесно… — и подняла бёдра, обнимая меня ими и… странно и горячо сжимая меня своей горячей плотью. — Я хочу тебя, слышишь? Еще…
       И потянувшись ко мне, прижала свой обжигающий рот к моему… Во второй раз я кончил тоже почти сразу, но вместе с Ли, сам не знаю, как я это понял, но мы стиснули друг друга, сцепившись и содрогаясь вместе, это уже было вовсе непередаваемо. Что там полёт… уже не просто полёт и наслаждение, я не знаю и не смогу этого описать, я не переживал ничего подобного, даже похожего, даже в мечтах или предположениях, как это может быть. Ничто не могло с этим сравниться. С этим обоюдным содроганием и задыхающимся криком.
       И только после этого я смог лечь рядом с ней, она прильнула ко мне, как, наверное, никогда ещё не делала, или мне всё сегодня казалось необыкновенным, я обнял её, и, пытаясь, наконец, начать дышать, сказал, а, вернее, просипел:
      — Я думал… я уже умру без тебя… — и прижался лицом к её голове, теплой и влажной, благоухающей так чудесно, что я зажмурился, я никогда ещё не чувствовал себя таким счастливым, таким легким и совершенным. Если бы я умер сейчас, я бы знал, что жил не зря. 
      — Нет… — Ли прижала голову ко мне, она тоже сипела, и, глядя в потолок, довольно страшный, в каких-то трещинах и кусочках отставшей краски, Оссенхоф роскошью не блистал. — Ты никогда не умрёшь… Ты слышишь?
       — Без тебя умру.
       — А я всегда буду с тобой.
       — Я так люблю тебя… я просто схожу с ума. Ты понимаешь? — горячо прошептал я, это переполняло меня.
       — Слав… может, убежим? Просто возьмём и убежим? — Ли повернулась ко мне.
        — Давай…
        А ведь и правда… только, как это сделать? Как, в мире, где всё и все как на ладони?.. Как…
        — А как, кстати, ты здесь оказалась? Как тебе удалось? Ты уже сбежала? Куртка на тебе какая-то…
       — Я… ну я… не знаю, как это объяснить, ну… в общем, мне помог Серафим. И куртка его.
      Меня словно окатило холодной водой. Сразу целую ванну ледяной воды опрокинули мне на голову, да что на голову, на всего меня, голого, со штанами, болтающимися у колен, уязвимого, как никогда… У меня даже пальцы на ногах замёрзли. Слепая и неистовая старая ревность вдруг схватила меня за горло.
      — Что?! Этот… этот раб здесь тоже? — мне кажется, я даже подпрыгнул.
       Ли села, обхватывая себя за коленки, сразу прячась от меня, будто оттолкнула. И эта мысль, что она отталкивает меня… и что? Из-за него?!..
       — Не говори так, если бы не он… — изумленно произнесла она.
     Что?! Взорвалось в моей голове. «Если бы не он»?!..
       — То что?! Что тогда? Тогда ты не научилась бы трахаться так прекрасно?! — выпалил дурак, который вдруг оказался внутри меня громче и сильнее всех остальных голосов. Вся та ревность и ненависть к Серафиму, что копилась во мне все годы, что заронилась в меня ещё в детстве, сейчас вырвалась, сметая всё на своём пути.
       Ну и наградой мне стала пощёчина. И не одна и не две. Ли надавала мне их с десяток, а, может, и два, восклицая:
      — Ты!.. Ты!.. Ах, ты… да ты… Принц ты чёртов! Зазнайка! Противный барчук! Ненавижу тебя! Ненавижу тебя! Ненавижу!.. Всегда буду тебя ненавидеть, дурак!
      Я только закрывался от её хлёстких ударов и слов, трезвея, однако, и от слов и от боли в разбитых губах и носу, из которого потекла кровь, но едва я понял, что меня больше не бьют, уже отрезвевший, осознавший, что я сказанул такое чудовищное, что, конечно, ничего другого и не заслужил, кроме этих оплеух, я разогнулся, чтобы кинуться к ней и умолять меня простить, как… её уже не было рядом… только хлопнула дверь в коридор. Я, голый как был, бросился за ней, но… в длинном коридоре её уже не было. В дальнем конце появился уборщик с целым взводом  роботов, отчасти днем поэтому воспрещалось сидеть по комнатам, что там проводили уборку, он увидел меня и остановился, изумлённо глазея. Я развернулся и вернулся к себе. Изумляться было чему, в небольшом зеркале у туалета отразилась моя избитая физиономия: губа распухала, кровь стекала на подбородок с губ и из носа, Ли попала по моему лицу раза три, прежде чем я закрылся от её хлёстких ладоней. Я долго умывался над раковиной, пока не перестала течь розовая вода, вытерся и снова посмотрел на себя в зеркало. Синяки, наверное, будут…
      Потом подошёл к постели. На простынях кровь… неужели так много вытекло их меня? Член тоже был в крови… или там тоже у меня раны?.. Наверное, придётся пойти в душ.
      Я так и сделал, душевые были в другом крыле, их делали для удобства всех, а не таких вот барчуков, как я, чертовых принцев… Мои сотоварищи, простые кадеты, а тут их было не больше двух или трёх, не удостоили меня и кивком, смотреть, может, и смотрели, как обычно, но сейчас, думаю, с тайным злорадством. Нет, кровь с члена смылась, не обнаружив никаких ран, но мне самому хотелось прибить себя, как я себя ненавидел, никто не мог этого понять, как корил за то, что не смог сдержать свой дурацкий язык и после того, как мне хотелось вернуть время вспять, и не говорить ничего Ли, кроме слов любви и восторга, который владел мной за мгновение до моего позорного выступления, но ничего было не исправить. Мной овладело отчаяние на какое-то мгновение… а потом… неожиданно, от боли в побитом лице, в моей голове начала зарождаться мысль, и росла, пока я мылся и после, когда одевался, глядя в зеркало, и сформировалась превосходная идея, благодаря которой мои беды я обращу во благо…
      …Я бы сказал, что из комнаты Ли выбежала в чем мать родила, если бы Ли, как и всех людей, родила женщина. И, хотя Ли появилась на свет совсем иначе, но выбежала она именно в таком виде, на бегу надевая куртку, так, что я увидел её наготу. В дальнем конце коридора какие-то фигуры… я взял Ли за руку и открыл занавес между реальностями, мы исчезли из коридора Оссенхофа.
      Здесь, как и всегда благоухание цветов и пение птиц, тёплый ветерок и мягкая трава под ногами.
       — Одевайся, Ли, — сказал я, отворачиваясь, потому что меня, Нокса, волновала её нагота, всё же я порождение Тьмы, что тут поделаешь, и все низменные стремления мне присущи в полной мере, не то, что Фос, сотканный из Света.
       — Ты что выскочила, как ошпаренная? — спросил Фос, моя вторая ипостась, на которые я разделялся здесь неизменно.
        Странно, что я чувствовал себя всегда намного больше Ноксом, а не ангелом Света, Фосом.  И Фос нагло разглядывал её с большим интересом, в то время, как я отвернулся. Я шикнул и ткнул его в плечо кулаком.
       — Да ладно тебе, — усмехнулся Фос. — До чего красивая она выросла, а?
       Ли подняла голову, услыша его голос, который немного отличался от моего, увидела его и, после мгновенного удивления, улыбнулась, отвернувшись и одеваясь.
       — Привет, Фос, — сказала она.
       — О, она помнит меня, — усмехнулся Фос, подмигнув мне. До чего меня всегда бесила его привычка говорить о Ли в третьем лице а её же присутствии. — Рад видеть здесь, прелестная Ли. Мой братец почти подавил меня в вашем мире.
        — Хватит глазеть, Фос! — разозлился я.
        — Да ладно тебе, я делаю то, что не решаешься сделать ты. Хотя бы будешь знать, как она хороша…
        — Вот сволочь… — прошипел я. — Да заткнись ты!..
        — Ну да, конечно, — усмехнулся Фос. — Ли, откуда у тебя кровь? Откуда у неё кровь, Нокс? Почему ты не следишь за ней? Ты обязан…
      Я обернулся, и увидел, что Ли уже одета и с удивлением смотрит на свои пальцы, на которых и, правда, была кровь. Я подошёл ближе к Ли, хотел посмотреть, но она нахмурилась и не показала мне.
      — Ты поранилась? — спросил я.
      За Ли ответил Фос, который туже обо всём догадался:
       — Не будь идиотом, Нокс, вы откуда сюда шагнули? Прямо из постели Всеслава? Что спрашивать?..
      — Из постели… ах, да… да, конечно… — смущённо пробормотал я, отворачиваясь.
       А чего я ожидал? Я же знал, что это должно было произойти, вот-вот, потому и не давал Ли возможности видеться с Всеславом. Из желания уберечь её хотя бы на время от их растущей обоюдной страсти, и из-за ревности, нечего тут юлить, это правда. И только её отчаяние и опасность, исходящая от Всеволода заставила меня отступить.
      — Ну хватит… — рассердилась Ли. — Ещё не хватало ваших обсуждений. Мы можем мы вернуться в Вернигор?
      Она спросила, не глядя на меня, бледная и с горящими глазами. Нет, она была сердита вовсе не на нас с Фосом. Она кипела раньше, из-за того, что у них случилось там, с Всеславом. Господи, неужели он обидел её? Я исподволь оглядел Ли. Но одежду такую просто так не сорвёшь, и свитер и джинсы целы, как и были, значит, она разделась сама. Значит, если и обидел, не действием. Ну, а словами обидеть можно куда больнее. Бывало уже. Эх, Всеслав… и почему мудрости и доброты не достаёт юности? Впрочем, будь иначе, мир людей был бы совсем иным…