14. Битва за Киев
В русской столице, меж тем, воцарилась нервозная обстановка. Отваги у киевского князя Михаила Всеволодовича хватило лишь на истребление послов. Потом отвага куда-то улетучилась, и ей на смену явилась неодолимая жажда жизни. Михаил собрал свои шмотки, упаковал в сундуки казну и, бросив княжество на произвол судьбы, бежал в Венгрию, где уже несколько месяцев прохлаждался его сын. Вокруг опустевшего киевского стола немедленно возобновилась княжеская возня. Сначала в столицу явился сын погибшего на Калке Мстислава Киевского, Ростислав. Затем, загоняя коней, в клубах пыли к Днепру примчался Даниил Галицкий. Горемычный Ростислав был взят под стражу, а в Киеве сел наместник Даниила – тысяцкий Дмитр. Сам Даниил вновь ускакал на запад для того, чтобы подготовить свое княжество к войне с монголами, неизбежность которой все прекрасно понимали.
Вот так вот и вышло, что защищать великую столицу великого некогда государства, один из богатейших городов Средневековой Европы, выпало купцам, ремесленникам и смердам. В «Матери Городов Русских» не осталось ни одного даже самого завалящего Рюриковича. Перед лицом смертельной опасности её бросили все. Потомки Ярослава Мудрого сами поставили жирную точку в истории Киевской Руси - сделали это своими собственными руками, хоть никто их об этом и не просил. Татарам осталось лишь захлопнуть исписанный фолиант и отправить его пылиться в архив.
В сентябре 1240 года огромная степная армия как морской прилив захлестнула Южную Русь. На пути Батыя не было высоких гор, непроходимых лесов или топких болот, и, тем не менее, орда ползла по русской земле, обливаясь кровью, словно удав по битому стеклу. Витичев, Васильев, Белгород и еще три десятка городов, городков, городищ бились с врагом до последней капли крови. Оборонительная линия на реке Рось была стерта бесчисленными монгольскими ордами с лица земли, однако, русские и черкасы не уступили без боя ни одного рубежа. Они погибли все, внеся свой малый, но такой огромный вклад в спасение Европейской Цивилизации от варварского погрома.
В Киеве о приближении врага узнали не только от разведчиков, но и по тому жуткому звуку, что он издавал. Этот грохот, который нашел свое отражение, даже в летописях, исходил от огромных монгольских телег, на которых перевозились метательные машины, катапульты, тараны и юрты для хана и его нойонов. Кто же не любит «путешествовать» с комфортом? То были настоящие монстры, этакие пассажирские и товарные вагоны 13 века. Расстояние между колесами такой телеги, как и длинна оси, на которую они были насажены, могли достигать шести метров, а огромные чугунные втулки в колесах, которые никогда не смазывались, издавали такой жуткий скрежет, что он разносился на всю округу, и был слышен издалека. Тянули каждую такую платформу по двадцать два быка.
Подступив к Киеву, монголы спалили незащищенные валами пригороды русской столицы и обложили город со всех сторон. Тучи пыли и дым тысяч костров заволокли небо, скрыв от киевлян солнце. Ржание сотен тысяч лошадей, рев быков и верблюдов, скрип громадных телег, галдеж бесчисленных толп варваров, собравшихся со всех концов света, чтобы убивать и грабить, крики и стенания несчастных пленников, согнанных со всей округи, чтобы умереть – все это повисло в воздухе одним страшным нескончаемым гулом. Казалось, будто сам ад подошел к стенам русской столицы и стучался теперь в ее врата. Город готовился к последнему в своей жизни бою, готовился к смерти, ибо быть частью ада он не захотел.
На момент нашествия в Киеве постоянно проживало около пятидесяти тысяч человек. Город был не только очень многолюдный и богатый, но ещё и не знал себе равных на Руси по мощи своих укреплений. Самый защищённый Верхний город располагался на высоком плато и был практически неприступен. От внешнего мира он был отделен крутыми склонами и насыпанным по краю плато валом в двенадцать метров высотой. На самых пологих участках ширина этого вала местами достигала тридцати метров. По гребню вала была выстроена стена из так называемых «городен» - собранных из толстых бревен срубов, которые сверху были, к тому же, увенчаны «заборолами» - помостами с бруствером и крышей. Эти надстройки несколько выступали над срубами и давали возможность через прорубленные в них бойницы обстреливать подножье стен. Штурмующие спрятаться там не могли нигде, перед этим укреплением не было никаких «мертвых», непростреливаемых пространств. Верхний город делился на две части: старый и довольно ветхий детинец – «город Владимира» и новый, хорошо укреплённый «город Ярослава». Ремесленный Подол был укреплен несравненно хуже, и для такого врага, как монголы особых трудностей представлять не мог, поэтому, его обитатели, судя по всему, перед самым приходом Батыя перебрались в Верхний Город. Во всем вышеперечисленном было только два серьезных «но»: во-первых, абсолютно все киевские укрепления строились в десятом и одиннадцатом веках, и капитально они не ремонтировались уже очень давно, а во-вторых, им ещё ни разу не доводилось выдерживать осады в «монгольском стиле».
Отправив часть войск опустошать окрестные земли, Батый расположился напротив Ляшских ворот «Ярославого города», перед которыми не было крутых склонов. Отсюда, от Ляшских ворот, и начался штурм Киева, и именно здесь, на наружных валах, стенах и башнях, разгорелось первое и самое тяжелое сражение, растянувшееся на несколько дней и не прекращавшееся ни на одну минуту. Под прикрытием стрел и камней монголы нескончаемым потоком ползли на стены и толпами сыпались вниз. Измотанные тумены очень оперативно сменялись свежими, и кровавый прилив к Киеву возобновлялся. Взять город нахрапом, однако, не удалось. Темникам пришлось пустить в ход стенобитные машины. Несколько дней кряду монголы долбили стену возле Ляшских ворот. Киевляне отвечали свирепыми вылазками: крушили машины, резали «машинистов». В боях за Ляшские ворота воевода Дмитр получил свое первое ранение. Наконец, степнякам удалось развалить участок стены. В образовавшийся пролом немедленно полезли свежие тумены. Им навстречу Дмитр бросил все свои силы. В проломе началась бешенная резня. Только к вечеру монголам удалось спихнуть защитников города с внешнего вала и закрепиться на захваченной стене. На этом их наступательный порыв иссяк. Степняки заночевали прямо на валу посреди трупов, а киевляне, пользуясь временной передышкой, принялись спешно перегораживать баррикадами улицы «Ярославого Города».
На утро начались уличные бои. «Город Ярослава» монголы брали по частям. Оборонялась каждая улица, каждый дом, каждая церковь. Отступая под натиском степняков, остатки киевских полков перебрались в «Город Владимира» и закрепились на последнем рубеже киевской обороны. Эту цитадель ханам вновь пришлось брать непрерывным штурмом. Перевалив через стену, монголы посыпались на улицы, смели со своего пути последние отряды русских ополченцев и пробились, наконец, к Десятинной Церкви, где укрылось несколько сотен уцелевших защитников города. Туда же были заблаговременно свезены книги из киевских храмов и ценности богатейших столичных семей. Наспех укрепленный храм оказал степнякам отчаянное сопротивление. Сражение за Десятинную Церковь продолжалось так долго, что осажденные успели, даже, прорыть из нее довольно глубокий подземный ход, однако, завершить свою работу они так и не смогли. В начале декабря храм рухнул, похоронив под древними намоленными сводами последних своих прихожан. Летопись утверждает, что старые стены просто не выдержали тяжести сотен киевлян, облепивших кровлю храма. Эта версия косвенно подтверждается тем, что за десять лет до этих событий русская столица пережила сильное землетрясение, в результате которого пострадало много зданий. В стенах и сводах Десятинной Церкви тоже могли появиться трещины и дефекты. Но справедливости ради следует все же отметить, что некоторое исследователи старины в версию самообрушения не верят и считают, что здесь также не обошлось без монгольских стенобитных машин.
Кровавое побоище, которое длилось, по разным источникам, от восьми дней до трех месяцев, закончилось. Пятьдесят тысяч россиян, а может и гораздо больше, с учетом беженцев из окрестных сел, были безжалостно истреблены. Монголы выловили и вырезали всех, кто смог уцелеть. Степнякам было на что злиться. Орда понесла при штурме колоссальные потери. Археологи по сей день находят в киевских раскопах неприбранные останки монгольских воинов. А это означает, что монголы не смогли собрать и предать огню всех своих погибших. В прошлом с ними такое случалось крайне редко, если вообще когда-нибудь случалось.
Попавшему в плен израненному воеводе Дмитру в награду за мужество Батый подарил жизнь и свободу. Правда, потом «свободному» воеводе пришлось повсюду за Батыем таскаться. Службу при дворе монгольского владыки ему официально не предлагали – возможно боялись, что он откажется, и тогда любимую игрушку хана придется убить за непослушание.
Свидетельство о публикации №224081301245
«Когда к Башту (Киеву) стало возможным подойти вплотную, хинские мастера стали неумело бить по стенам. Дело затягивалось, и Бату в раздражении стал драть мастеров плетью, грозя им страшными карами. Я, отлично зная слабости урусских укреплений, не стал, однако, помогать им советами, ибо после гибели Буляра не мог уже выдерживать вида жестоких убийств ни в чем не повинных людей. Жалея и баштуйцев, я велел Бадри подъехать с нашей стороны к стене и вывести хотя бы часть жителей из города. Когда Аблас-Хин крикнул осажденным: «Выходите! Сейчас будет приступ!» — и высоко поднял наш хонский стяг, баштуйцы стали выходить из Медных ворот. Пока не подъехал Гуюк, я успел пропустить через свои порядки с 5 тысяч жителей. Гуюк, подскочивший внезапно, оторопел от увиденного, но, к счастью, Бадри успел бросить наш стяг на стену прямо в руки догадливого баштуйца, и я выдал происходящее за вывод пленных из взятых мною ворот. Гуюк не мог прямо изобличить меня, так как баштуйцы размахивали булгарским стягом, и в бессильной ярости велел мне уступить свое место Манкаю. Пока хан подходил, баштуец вышел из города с моим стягом, а его товарищи вновь наглухо закрыли ворота. Баштуйца звали Якубом, и был он сыном того кумана Булсана, который по приказу Хонджака (Кончака) тайно вывел пленного бека Угыра (Игоря) домой. Я поручил ему вышедших из города баштуйцев, и он смог благополучно вывести их в Галидж (Новгород). Мы же отошли от города, и я под видом несправедливо обиженного, уединился в юрту, дабы не видеть последовавшей вслед за этим бойни…
Мы простояли у Башту еще недели две после взятия города татарами, ибо Бату устроил прощальный пир уходившим домой Чингизидам. Меня нарочно не позвали, ибо все, конечно, раскусили мою нехитрую басню о бежавшем из-под стражи баштуйском полоне. Только подвыпивший Субятай решился выйти ко мне под видом справления естественных надобностей и, почти насильно всучив мне тайно вынесенную чашу с арчей, сказал: «Не понимаю — почему Сулдан Любит тебя — ведь ты не хочешь быть сулдаем? Сам бы не пил с тобой за твое лукавство, но делать нечего — сам Сулдан явился мне сегодня ночью и повелел поднести тебе эту арчу! Воюй! Воюй!» [...]
А татарское слово «сулдай» произошло от хонского «сулдаш», что значило «наемник», только булгары потом стали произносить это слово по-сабански: «юлдаш». Но Субятай не хотел обидеть меня, ибо по-татарски слово «сулдай» значило «храбрейший воин»…».
Нил Максиня 25.04.2025 19:27 Заявить о нарушении