Бесконечное дежурство. Глава Семнадцатая

БЕСКОНЕЧНОЕ ДЕЖУРСТВО (16+)

(начало см. http://proza.ru/2024/08/01/1674  )
(предыдущая глава см. http://proza.ru/2024/08/12/1335 )

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
в которой пространственно-временной континуум меняется, портье вместо конкурса профмастерства собирается в Каменный век, а попадает в самую гущу ожесточённых литературоведческих баталий

«Что тут поделаешь: про слияние или поглощение мне так ничего и не удалось услышать» – думал Альберт, шагая по коридору – «То ли эту тему обсуждали ещё до моего прихода, то ли ещё только будут обсуждать. Но скорее всего, сегодня обсуждение этой темы в повестку дня и не входило. Если бы Сан Санычу нужно было обсудить такую важную тему, он вряд ли стал бы включать в повестку другие вопросы. Хотя, вполне может быть, что ему как раз не хватало тех самых документов из городской администрации, за которыми отправилась Анжелика, и не имея их на руках, он не решился что-либо обсуждать. Впрочем, ему ведь ничего не стоит ещё раз собрать своих приближённых, если потребуется.
 
Скорее всего, массажистка Вера просто ляпнула про поглощение, чтобы похвастаться своей осведомлённостью. И в самом деле, откуда ей знать? Разве что, Сан Саныч проболтался, разнежившись в её ручках. Они ведь с Верой, по слухам, того… это самое… Хотя, скорее всего, слухи про «это самое» сама же Вера и распространяет. Хочет поднять свой авторитет среди коллег. Мол, завидуйте, «хозяин назначил меня любимой женой». Вера, она, конечно, ничего, вполне могла бы претендовать, разумеется, по очереди с другими сотрудницами отеля на звание «Лучшей любовницы месяца»: симпатичная, фигуристая, правда, косит немного. У них там в СПА есть и посимпатичнее. Я бы на месте Сан Саныча предпочёл Вику. Хотя, он себе может позволить при желании и с той, и с этой. Он, как никак, директор.  Но всё это ерунда! Какая мне в конце концов разница, с кем Сан Саныч спит, кроме законной супруги? И какая мне разница, купят нас или продадут? И кто нас купит? Я обычный рядовой портье, а не какой-нибудь акционер. А вот, что действительно важно, состоится ли, как Соня говорила, Всероссийский конкурс. Думаю, состоится. Жаль вот только, что меня на него не пошлют. А значит, мне не стать лауреатом и не получить премию 100 тысяч. Да бог с ней, с премией, не это главное, хотя это новое пальто Соне очень идёт, да и сапожки тоже. Но не в пальто дело, и не в сапожках. Главное, что Сонино предсказание не сбудется!».
 
Альберт тяжело вздохнул. Ему сложно было сосредоточиться, мысли его то и дело перескакивали со слияния-поглощения отеля на стройные Сонечкины ножки в новых бордовых сапожках с серой меховой опушкой, с её круглого животика, обтянутого зелёным трикотажным платьем на конкурс профессионального мастерства, а потом вдруг на того таинственного, кто там, в этом животике, ожидает своего появления на белый свет.
 
«Как ни крути, а у Сони самые красивые ноги во всём Замозжайске, а может быть, и во всём мире. По крайней мере, более красивых ножек я ещё никогда ни у кого не видел, это факт, – в очередной раз констатировал Альберт – и девушка с самыми красивыми во всём мире ногами будет моей женой… По крайней мере, так она сама предсказала. Жаль только, что её предсказание относительно моей победы на конкурсе не сбылось. То есть, не сбудется. А у этого могут быть только две причины. Либо я задремал от усталости, и Сонин утренний визит мне просто приснился, либо этот её визит из будущего действительно состоялся, но потом произошло какое-то нарушение пространственно-временного континуума, и ход истории изменился. Кажется, это называется «эффектом бабочки». Нет, наверняка это континуум… Вот чёрт! Что же такого там в будущем могло случиться, что так повлияло на наше настоящее?».
«Не дай бог, с Соней что-нибудь! – Альберт не на шутку встревожился – Её ведь могли поймать по возвращении из прошлого. Или через некоторое время, когда обнаружили, что кто-то без спроса воспользовался машинкой времени. И этот её Хвостоголовый… Тот ещё тип! Занимается незаконной деятельностью. Нет сомнений, что путешествовать во времени без разрешения соответствующих компетентных органов не законно. И Соню мою вовлёк, гадёныш! Кто его знает, что он может с ней сделать, чтобы замести следы? Запросто может, например, отправить мою Соню в каменный век, к динозаврам и мамонтам».

Альберт остановился в замешательстве, пытаясь привести свои мысли в порядок – «А что я могу сделать, чтобы помочь своей Соне? Может быть, нужно найти этого самого Хвостоголового и заставить силой оставить её в покое? А если не удастся? Тогда, наоборот, слёзно упросить его отправить меня в то же самое время, что и Соню. Нельзя ей там одной среди мамонтов и саблезубых тигров. А вместе мы с ней как-нибудь справимся. Как там у Талдычева? «Была – не была! Где наша не пропадала!». Конечно, мы с ней всего лишь изнеженные создания двадцать первого века и не такие выносливые, как первобытные люди. Зато на нашей стороне интеллект и высшее образование. Соня у нас технарь, она запросто сможет изобрести колесо или что-то в этом роде. А ещё она поэзию любит, будет читать соплеменникам Есенина и Ахматову, а я буду у костра петь с надрывом Высоцкого. Это им точно понравится! Я много его песен знаю, дед всё время катушки крутит. А ещё я всё-таки, как-никак, менеджменту обучался. А менеджмент – это наука об управлении людьми. Может, стану у них вождём. А что? Может быть даже, нам с Соней удастся стать прародителями нового племени, которому суждено совершить цивилизационный скачок… Надо будет перед отправкой в прошлое запастись антибиотиками и прочими медикаментами, и ещё инструменты с собой какие-нибудь взять, какие там могут пригодиться… Батарейки, зажигалки… Господи, что за бред лезет в голову после сорока часов работы!».
Альберт дошёл до развилки коридора. Из-за двери конференц-зала раздавался какой-то гул, слышались неразборчивые, но явно возмущённые выкрики. Любопытство взяло верх, и портье, вместо того, чтобы идти дальше, приоткрыл дверь, пытаясь понять, из-за чего обычно чинные и благопристойные литературоведы могли так возбудиться.

– … далее в этой скандальной публикации утверждается, что писателя Митрофана Талдычева никогда не существовало. То есть, конечно, автор не отрицает, что был такой человек, Митрофан Игнатьевич Талдычев, но якобы он был лишь простым сантехником, ничем не примечательным работником жилищно-коммунального хозяйства, заурядным пьяницей и дебоширом, а вовсе не автором бессмертных шедевров, вошедших в золотой фонд классической мировой литературы, наряду с Достоевским, Диккенсом, Данте, Дефо, Джеромом, Драйзером и другими…
 
«Интересно, кто это выступает? Жаль, отсюда мне не видно трибуны. И почему в его списке классиков все на букву «д», даже другие?» – как-то невпопад подумал Альберт и приоткрыл дверь чуть шире. Из-за двери шёл возбуждённый гул зала.
– … автор смеет утверждать, что на самом деле все сочинения нашего классика принадлежат перу другого человека, и называет не кого иного, как первого секретаря Мокрушанского обкома КПСС товарища Марата Зиновьевича Огагули. Якобы этот самый Огагуля, в виду своего заметного положения в партийной элите не мог позволить себе литературную деятельность и уж, тем более, сатирические разоблачения, которые при внимательном прочтении можно найти в тексте бессмертной трилогии. Зато, используя своё неформальное влияние на местное отделение Союза писателей, он всячески продвигал в печать свои сочинения, прикрываясь именем Митрофана Талдычева, простого советского труженика. При этом автор этого грязного пасквиля ссылается на якобы имеющиеся у него свидетельства людей, лично знавших Митрофана Игнатьевича, утверждающих, что тот был совершенно косноязычным и не мог связать и трёх слов, если среди них не было хотя бы одного матерного. Однако, он не может назвать ни одного имени, ссылаясь на желание свидетелей сохранить анонимность. Ещё бы! Таких высказываний адрес классика наш народ не прощает! 
Гул возмущения в конференц-зале усилился. Кто-то пронзительно свистнул. Оратор сделал паузу, а потом, повысив голос, продолжил:
– Древние не зря спрашивали: «Cui prodest?». Давайте и мы с вами, коллеги, задумаемся, кому могут выгодны подобные инсинуации? Ответ совершенно очевиден: это очередной политический заказ и происки министерства культуры, спорта и туризма Нахлобученского края. Известно, что Марат Огагуля родился в Нахлобучинске, а в нашу Мокрушанскую область он был направлен по партийной разнарядке, когда его реабилитировали после первой посадки за шпионскую деятельность в пользу Румынии. И вот теперь наши соседи-нахлобучинцы, утверждая, что рядовой сантехник не способен стать классиком мировой литературы, хотят отнять у нас славу нашего самородка и присвоить её уроженцу своей области. Не выйдет, господа! Существуют неопровержимые доказательства того, что Талдычевская трилогия могла быть написана только уроженцем нашей Мокрушанской области. Замозжайские учёные провели ряд филологических и диалектологических исследований текста и обнаружили в нём такие слова и идиомы, которые никак не могли выйти из-под пера человека, рождённого в Нахлобучинском крае. Возьмём хотя бы наше слово «чеплашка», которое встречается в сочинениях Талдычева восемнадцать раз. Разве могло такое слово написать Огагуля, который, вместо него, как известно, всегда говорил «чеплак», что свойственно как раз нахлобучинскому говору? В архивах сохранилась стенограмма выступления товарища Огагули на закрытом пленуме обкома, в котором он дважды требует увеличить производство именно «чеплаков». А стоит ли говорить о слове «глюковина»? Разве могли сухопутный Огагуля, никогда не служивший на флоте, употреблять это слово, да ещё с таким знанием дела, как это у Митрофана Игнатьевича? А по нашим подсчётам оно встречается во второй части трилогии восемь раз, и в третьей ещё три раза. Шесть раз в опубликованных произведениях Талдычева употребляется слово «глюкальщик», и дважды – слово «глюкать». Кроме того, у потомков Талдычева хранится письмо, в котором молодой Митрофан с гордостью сообщает матери, что сам контр-адмирал «похлопал меня по плечу и сказал, что из меня может получиться неплохой глюкальщик». Это служит явным доказательством того, что эпизод из шестой главы второй части трилогии является автобиографическим, и никакие огагули никогда ничего подобного написать не могли. Поэтому сегодня мы, Замозжайцы, как и все Мокрушанцы, должны сказать в полный голос: «Не позволим примазываться к мировой славе нашего земляка! Руки прочь от наследия нашего гения!».
Последние слова невидимого Альберту оратора потонули в овации и гуле возмущённых выкриков. Зал гудел больше минуты и ведущий конференции вынужден был несколько раз постучать по своему микрофону, чтобы успокоить перевозбуждённую аудиторию форума.
– Господа! Наша конференция возобновит свою работу через пятнадцать минут. Прошу на кофе-брейк!
Портье едва успел отойти в сторону от дверей конференц-зала.  Толпа делегатов форума валом хлынула в фойе. Непримиримые литературные споры были забыты или отложены до лучших времён. Моментально у столов с подносами и мармитами выстроились очереди, а вокруг высоких круглых столиков стихийно образовались группы почитателей таланта Митрофана Талдычева. Они поглощали канапе, расстегаи и знаменитые маффины, запивали их кофе и вели дискуссии на разных языках. Альберту передалось возбуждение участников форума. Ещё бы!

«Кто-то там в заштатном Нахлобучинске посмел замахнуться на святое! – искренне возмутился портье – не имеют своих знаменитостей и достопримечательностей, вот и хотят оттяпать наши!».
Как и всякий коренной житель Мокрушанской области Альберт прекрасно знал, что такое чеплашка. У него самого дома была уйма этих чеплашек, хотя в их интеллигентной семье слово это было не в ходу.  Невольно в голове портье родилась очередная смелая бизнес-идея. «Надо взять на заметку эти чеплашки. Если Сан Саныч или кто там вместо него будет, когда нас поглотят, действительно решит меня сократить, и мне придётся заняться экскурсионным бизнесом, чеплашки могут стать отличной завлекалочкой для туристов. А что? Найду где-нибудь в области полузаброшенную деревню, вроде той же Захудаловки, и устрою там музей чеплашек. Хотя нет, в Захудаловке у нас будет дом-музей Сёмы Цуккерманна. А музей чеплашек можно будет открыть в Барбосовке. Ехать туда более двух часов, зато, в отличие от Захудаловки, там относительно приличные дороги, а значит, туристов можно будет возить туда круглый год. Скуплю на барахолках старые чеплашки всех форм и расцветок, придумаю каждой из них подходящий провенанс, и выставлю в избе у какой-нибудь местной бабушки, а её найму по совместительству кассиром и смотрителем музея. Можно даже директором. А Соня нам поможет с созданием сайта…».   
Мысли молодого человека опять вернулись к Соне.  Тем временем, толпа перед столами с закусками и кофе рассосалась, правда, и закусок практически не осталось. Альберт уже не мог смотреть на кофе, и решил взять себе стакан с вишневым соком и пару канапе с чеддером, помидоркой черри и оливкой. Потом он скромно пристроился за одним из столиков в углу, не хватало ещё, чтобы кто-то из своих видел, как он подкрепляется на халяву, причём в присутствии гостей. Свою коробку с эклерами он аккуратно положил на столик и на всякий случай прикрыл её салфеткой, чтобы гости форума не смущались, ведь эклеров на кофе-брей не подавали. Всем известно, как устроены глаза людей во время кофе-брейка, сканирующие чужие тарелки. Так и стараются углядеть, не упустили ли они в толчее и спешке возможность положить на тарелку какой-нибудь эклер или бутерброд с чёрной икрой.

Через минуту к нему за столик пристроились три араба в белых кандурах, красно-белых арафатках и кожаных шлёпанцах. Жестикулируя, они беседовали друг с другом на арабском. Этого языка Альберт не знал и смог разобрать только слова "Талдычев" и "Шекспир". «Наверняка они говорят о том, что за Шекспира его бессмертные пьесы и сонеты писал некий английский дворянин, пожелавший оставаться инкогнито. Есть такая гипотеза, но мне она категорически не нравится – решил Альберт – если так, то получается, нам, простым людям, таким, как сантехник Талдычев или актёр Шекспир, априори отказано в праве стать гениальными писателями и поэтами. А между тем, среди нас, простых людей, множество талантов. Взять хотя бы нашу Аглаю: простая киоскёрша, а только стихами и разговаривает… Иногда она такие перлы выдаёт! А какая у неё грудь!».
С томного воспоминания о выдающихся прелестях киоскёрши внимание Альберта неожиданно переключилось на дискуссию, которая велась на английском между расположившимися за соседним столиком. Беседовали знакомые Альберту очно доктор Соломон Окереке и Ёсимура-сан и знакомый по фотографии в паспорте седовласым чукча Коничев. Чтобы Окереке и Ёсимура не узнали в нём ночного портье, Альберт прикрыл лицо ладонью.
– Вы, уважаемый Коничев-сан, в своём интересном докладе предлагаете совершенно новый взгляд на взаимоотношениях Митрофана Талдычева с его возлюбленной Анной Петровной Анкер. Я, как и многие почитатели таланта Талдычева всегда считал, что Анна Анкер была его одноклассницей. Между детьми возникли недетские интимные отношения, и поэтому девочку перевели в специальный интернат, а юного Митрофана исключили из школы. Из-за этого, как известно, будущий классик не смог завершить образование. Я всегда полагал, что именно благодаря отсутствию классического образования стиль Талдычева сохранил свойственную только ему изначальную самобытность. Но вы в своём выступлении опровергаете эту точку зрения, ссылаясь на какие-то ещё не обнародованные исследования, – сказал Ёсимура.
– Да, работая в архивах и беседуя с потомками коренных жителей Замозжайска, лично знавших Талдычева и Анкер, нашему научно-исследовательскому институту действительно удалось обнаружить кое-какие новые обстоятельства. Правда пока мы ещё не готовы их опубликовать, потому что они могут произвести эффект разорвавшейся бомбы, причём не только в литературных кругах, если вы понимаете, о чём я говорю, – ответил седовласый чукча.
– О, это было бы чрезвычайно интересно узнать! Пожалуйста, расскажите, – попросил до этого момента молчавший доктор Окереке.
– Простите, но не могу. Пока что у нас не хватает доказательств, чтобы что-либо утверждать наверняка. Дело в том, что нам необходимо официально заполучить информацию о ДНК внука Анны Петровны, а он в настоящее время поселился на Гоа и возвращаться в ближайшее время не намерен. Так что, мы никак не можем заполучить его биобразцы.
 
«Надо же, как интересно! Если внук Анны Анкер действительно окажется потомком Талдычева, то у него с уже известными наследниками классика начнётся драчка за авторские права. Вот, если бы вдруг оказалось, что моя бабушка, как и Анна Петровна Анкер, тоже согрешила с Талдычевым! А что, чисто гипотетически, такое вполне могло быть, они вполне могли где-нибудь встретиться. Например, на танцплощадке. Тогда я тоже мог бы оказаться потомком Талдычева, и, следовательно, его законным наследником! – подумалось Альберту – я мог бы ездить по всему миру, рассказывая о своём великом предке. Но главное, конечно, роялти. Раз уж мне не судьба победить на конкурсе, то хотя бы денежки за эти дурацкие книжки нам с Соней были бы совсем не лишними».  Мысли Альберта снова совершили неожиданный зигзаг. И в конце этого зигзага опять оказалась Соня. С этой чехардой в мыслях, он не мог решить, что ему делать дальше.

Пока он мечтал о роялти, фойе опустело. Кофе-брейк закончился, и делегаты форума вернулись в конференц-зал, а он остался совершенно один. «Все разошлись. И мне пора. Вот только вспомнить бы, куда и зачем я шёл. Наверняка ведь за чем-то важным…» – подумал Альберт и медленно побрёл по коридору, уткнувшись взглядом в пол.

Из размышлений молодого человека вывела стремительно двигавшаяся ему навстречу группа мужчин.

(продолжение http://proza.ru/2025/12/04/1186 )