Закатать в асфальт

Словарик:
1. Аллюр — Приветствие
2. Разнуздать звякало — Распустить язык
3. Сандальнуть — Умереть
4. С панталыку сбиться — Потерять правильную мысль
5. Шевелить рогом — Лезть не в свои дела
6. Юзить — Уклоняться от темы разговора
7. Шлифовать уши — Обманывать
8. Щериться — Смеяться
9. Шмаер — Пистолет
10. Ябло — Ложка говна
11. Шлифовальщик — Наставник начинающих преступников
12. Суфлёр — Наводчик
13. Распустить дурман — Употребить наркотик
14. Самородок-скачок — Опытный вор-взломщик
15. Баруха — Любовница
16. Академик — Опытный авторитет
17. Баллон — Опер в штатском
18. Лахудра — Проститутка
19. Гадильник — Отделение милиции
20. Волына — Обрез, револьвер или пистолет
21. Косить на вольтанутого — Симулировать психическое расстройство
22. Химики — Лица, условно освобожденные из мест заключения с обязательным привлечением к труду на стройках народного хозяйства
23. Маслина — Пуля
24. Ажур — Отличное состояние дел
25. Авиатор — Контрабандист
26. Дать в зубы, чтобы дым пошёл — Дать закурить
27. Провожать жмуриков — Играть в оркестре на похоронах
28. Желтуха — Осведомитель
29. Адью — До свидания
30. Вспоминать за нафталин — Вспоминать старые времена
31. Играть на четыре звёздочки — Играть в карты на жизнь кого-то из банды
32. Бритый шилом — Лицо с оспинами
33. Вафлёр — Лицо, склонное к орогенитальному контакту



N1: Аллюр

Лето было в самом разгаре. Нещадно палило солнце, и горячий воздух доносил дорожную пыль.

Они остановились около балки: дальше стелилась степная равнина, постепенно переходящая в засеянное пшеницей поле. Комбайны монотонно гудели вдалеке, собирая зерно.

— Сушняк душит, просто жесть, — обронил мужик постарше. Лысина его, покрытая испариной, блестела, как наполированный шар.

— В машине есть вода, — сказал второй, что был помладше.

— Да пошло оно всё! Сейчас бы пива холодного...

Звали их Комыш и Дрюха, и никак иначе. Погоняло каждый получил при разных обстоятельствах — и теперь везде вписывались как свои, родные, стоило только рот раззявить и произнести первую букву.

Все знали, с кем имеют дело.

За городом была забита стрелка с районными блатными, что выкобенивались больше остальных. Закончится ли всё в морге, пока неясно было, но Комыш готовился к этому с особым рвением. После отсидки в пятнашку он вообще ничего не боялся, став наглухо отбитым. Когда речь заходила про надобность обкашлять вопрос, то он вызывался самым первым, а вслед за ним увязывался Дрюха — потому, что считал, что вдвоём сподручнее решать проблему грамотным образом.

Пока они точили лясы, из-за бугра показался внедорожник с тонированными стёклами. Мчался, наверное, все сто шестьдесят, ежели не больше. Комыш наблюдал за тачкой с ледяным спокойствием, хотя руки подрагивали в предвкушении скорой расправы.

— Поглядим, что они нам разложат, — сказал он, не отрывая взгляда от подъезжающего корыта.

— Могут просто разнуздать звякало, — Дрюха стоял руки в брюки, готовый в любой момент подорваться с места и навалять.

— Ну, тогда сандальнут, и дело с концом.

Машина остановилась напротив, взвигнув тормозами. Из салона посыпались, как карты, пацанчики нахмуренные, облачённые в потёртые кожанки. Когда все выстроились в одну шеренгу, то с водительского места вылез и сам Батя.

— Предлагаю не устраивать чертовский базар, чтобы никто с панталыку не сбился, — начал Батя примирительным тоном.

— Шевелить рогом начали вы, а не мы, шелопунь подзалупная. Так что либо умное толкаете, либо остаётесь урытыми.

Батя немного сник. Не получилось в доброжелательном ключе начать разборки, теперь только до победного давить оставалось.

— Ладно, не буду юзить, давайте по существу. Это не наша территория, и Сержа не мы валили.

— Да похер, кто его валил, речь о другом, — Комыш взбеленился пуще прежнего, стоило Бате начать шлифовать им уши. — Твоя шобла не в те сани залезла, смекаешь?

— Уймись, дорогуша, моя шестерня и щериться не станет, пока команда не поступит.

— Так, стало быть, команда поступила на другое дело, — вклинился Дрюха, и это всё решило. Исход стал очевиден, поэтому каждый напрягся и застыл как вкопанный.

Серж не входил в банду, а лишь гастролировал между районами и торговал краденым барахлом. Всякими дорогими цацками, снятыми то с рук, то с шеи, то с ушей недальновидных женщин и мужчин. Серж жаловал тех, кто щёлкал таблом, а потому его личный бизнес процветал и ширился. Ему просто не повезло оказаться в месте, где воду баламутили какие-то недоношенные утырки.

Увесистый шмаер согрел ладонь, когда пули полетели во все стороны. Звуки выстрелов поначалу оглушали, а после в голове навязчивым колокольчиком зазвенели отголоски.

Комыш не скупился на дурь: отводил всю душу, пока курок спускал, пока целился и смотрел, как туши падали наземь и кровь лилась, будто вентиль открутили. Он был метким и злым; когда об этом забывали, то невольно превращались во врагов, а затем в трупы.

— Ябло хлебнули, — сказал он в заметно приподнятом настрое. — Не фартануло, не свезло.

Там же на балке их и прикопали по-тихому. Солнце уже село, когда лопаты в багажник отправились. Чужую тачку решили отогнать на другую сторону и подпалить в знак предупреждения. Акт устрашения всегда действовал безотказно.

На обратном пути Комыш непривычно молчал, и тогда Дрюха решил взять реванш.

— Надобно известить шлифовальщика, что Косой сел на иглу.

— Это тот, что суфлёр?

— Был им, пока ширяться не принялся.

— Ещё один фраер... Надо им заняться.

Порешали, что сбагрят его при первом же удобном случае. Доверия к наркоманам никакого не было, потому что эти ублюдки могли за дозу сдать всех корешей и мать свою впридачу.

Прошлого — Витьку Белого — удалось на дальнячок заставить свалить. Получил червонец за разбой и, может быть, не попался бы, если б не распустил дурман перед делом. Так они потеряли самородка-скачка, исключительно по глупости последнего. Когда ему предложили ярмо надеть и тем самым скостить срок на пару лет, он согласился не думая. Но стукачём не стал, хотя ломка, говорят, проходила тяжело.

Вакантное место пустовало до сих пор, потому что вокруг была одна зелёная, мечтающая о славе шпана, ничего не рубящая в положняке дел. Они хотели всего и сразу: побольше денег, побольше авторитета, который нарабатываться может много лет подряд — и то не факт, что всё будет ровно.

Сам Комыш двадцать лет варился в этом котле, и конца и края ему не было. Две ходки, последняя закончилась чуть ли не расстрелом у стены. В тюрьме он был в стельку своим, ему всё прощали и слушались, зная, что для него нет преград в том, чтобы сломать шейные позвонки одним движением. Никто не хотел становиться инвалидом, свобода манила, и быть рядом с Комышом, а не против него — самая разумная идея, которая могла посетить этих побитых жизнью людей.

На свиданку к нему бегала жена Лиля, рожавшая после каждой редкой встречи. Четверо девок уже подрастали настоящими красавицами и такими же суками, как и их мамаша. Что ни говори, но у Комыша была крепкая семья.

Дрюха, который влился в дело по случайности и остался из дружеских чувств во всём этом дерьме, был холост, и его это устраивало. Даже барухи встречались не так часто, как можно было себе представить. Он никогда не был на побегушках, сразу став академиком. Любая шавка знала, что Дрюха корешится с важными личностями, которые не прощают ошибки.

Когда Лёня Кислый подстрелил оперативника при ограблении ломбарда, именно Дрюха приехал на выручку. Вместе они быстро уладили вопрос, укатив в закат до того, как подъехали остальные силовики. Лёню не повязали из-за отсутствия улик, но зуб заточили конкретно, поэтому ему пришлось выйти из дела, пока хвост окончательно не сбросится. Поговаривают, что его всё ещё периодически пасут, хотя он больше ни с Дрюхой, ни с другими не пересекался, дабы никого не подставлять под удар. Лёня знал понятия чести.

Дрюха тоже знал их и жил как завещали предки. Молчал, когда надо, и стрелял, когда требуется. Куда бы он не ехал, везде встречал напоминания о былом в виде землистых бугорков. Он не помнил имён тех, кому жизнь обрывал на корню, и всегда потом спал спокойно по ночам. Старался не думать, ибо так проще было.

Комыш как-то раз предложил ему обстряпать по-быстрому сомнительное дельце. Заключалось оно в том, что надо было выведать местоположение одного баллона и передать информацию нужным людям. В итоге закончилось это тем, что они пересеклись и моментально спелись с местной лахудрой, которая то и дело чалилась в гадильнике с мусорами. Она-то мурло этого опера и знала, выдала как на духу, чем он дышит, стоило заверить, что его собираются в скором времени вальнуть. Но мочканули его не те ребята, которые изначально интересовались, а сам Комыш вместе с Дрюхой и ещё одним скользким типком по прозвищу Жежик, стоявшим на шухере.

Жежику доверили держать общак, как самому бывалому: на его счету было около сотни успешных краж без лишних жертв, потому не оставалось сомнений, что от него ничего не ускользнёт. Даже муха, пролетая мимо, остановится и спросит, можно ли дальше держать путь, — вот таким умудрённым был Жежик.

С кем только они ни якшались, и всё с подачи Комыша. Он считал, что нужно со всеми держать связь, быть в добрых отношениях. Чтобы, если послали угрозу всей семье, было к кому обратиться и устранить источник опасности.

Так Дрюха и оказался за столом Пахана — Эдика Северного. Его представили ему как лютого профессионала, и Эдик высоко оценил качества Дрюхи и его небывалое рвение всё делать чётко.

— Таких молодцов крайне мало, — доверительно вещал Эдик. — Тебе стоит быть как можно ближе.

Это было негласное одобрение. Комыш выглядел невероятно довольным, когда Дрюхе подарили козырную волыну на день рождения. Банкет забабахали с размахом, слетелись все кто мог. Каждый норовил пожать руку и заверить в своём полном расположении. Дрюха оказался на высоте и сам не понял, как именно это случилось.

И как случилось то, что они схлестнулись со Светланой — сестрой Эдика. Хороводиться с близкими пахана было чревато, ведь приходилось постоянно ходить под дулом пистолета, но Дрюха взял в привычку превозмогать всё, что могло принести отборный наплыв проблем. В этот раз он тоже решил идти до финиша, даже если по итогам ему переломают колени арматурой. Впрочем, Эдик не был против того, что Дрюха взялся ухлёстывать за его сестрицей.

Светлана была совсем не в теме. Она ведала, чем занимается её семья, но дистанцировалась давно от всего, что могло внести коррективы в её жизнь. Встреча с Дрюхой всё кардинально переменила; она осознала это поздно, когда уже перевалило за полгода их лирических отношений.

— Одни нифеля остались, а я всё цедить продолжаю, — Дрюха скривился, отставив чашку.

— Завари свежее.

— Лучше сразу чифирь сделать. Будешь пить?

— Эдька любит это пойло... Как откинулся, только и делает, что просит «курить-заварить».

Дрюха помолчал, что-то обдумывая. Света ему казалась оторванной от мира, в котором жил он и все, кто её окружал. В действительности она просто не хотела вникать в то, что её не касалось. Эдик не посвящал её в свои планы и действия, никаких разговоров о делах не велось, если Света маячила на горизонте. Она сдерживала самые худшие порывы своим невнятным присутствием.

Дрюха млел, а Комыш подначивал на сумасбродство. Например, косить на вольтанутого, чтобы выяснить лояльность Светы. Объяснил он своё предложение так:

— Если тебе в бубен затащат и западёт после этого клавиша, то Светик не отречётся. Лучше проверить и знать наверняка.

Света не выражала никаких эмоций, когда Дрюха принялся гнать беса. Отсмотрела его спектакль от начала до конца и только потом сипло прошелестела:

— Дурак из тебя никакой.

Дрюха оставил попытки прощупать границы дозволенного. Она была с ним, и этого хватало.

Ещё она была под ним: несколько раз он её раскладывал, когда она позволяла. Дрюха старался изо всех сил её впечатлить, так, чтобы не возникало мысли найти на стороне кого-нибудь получше. Он знал, что бабы падки на красивые ухаживания, на заверения в вечной любви, и страшился, что не в состоянии был ей дать всё, что требовалось от постоянного ухажёра. Дрюха был тугой на проявление истинных чувств и компенсировал это другими известными способами.

Сходки, стрелки, дела-делишки следовали друг за другом — положение обязывало крутиться и вертеться, быть в движении. Вскоре разгорелся скандал между двумя конкурирующими группировками из-за неосторожного убийства Шуры Рыжего. Тот был опытным домушником, и то, что его убрали по заказу, не на шутку всколыхнуло старое болото из взаимных притязаний и обид.

Понеслись разборки: Эдик послал Комыша на разведку, а Дрюху поставил курировать группу «химиков» на заводе. Нужно было подготавливать почву к чему-то более масштабному, если кто-то из основного состава поймает маслину. Эдик был готов ко всему, даже к собственной смерти, и старался вселить эту мысль в головы своих подопечных — таким образом исключалась всякая возможность, что народ ливнёт в неподходящий момент.

Среди «химиков» был Дэнчик Чудо, восходящая звезда в воровском мире. Отмотав срок, он поменял траекторию своих действий и теперь выглядел более загадочным, чем прежде. Если делал дело, то молча и чисто, отлично изображал полумного и умел в шулерство. Такие, как Дэн, были нарасхват, поэтому Дрюха взял его под патронаж почти сразу.

— Однажды, — рассказывал Дэн, пока они стояли на заводской площадке после смены, — собрались мы с корешами, чтобы нарезаться в зюзю, но прощёлкали, что закуси-то не было! Как начали все канючить, мол, как же спиртягу хлестать, если жжёт не по-детски. Ну я и впрягся, пообещав, что когда по первой рюмке дерябнут, то я найду чем закусывать. Стоило им это сделать, как перед их рылами упал ящик помидоров. Это я достал! Сгонял в соседский огород, через забор перелетел и вихрем пронёсся между кустами, так и собрал подоспевший урожай. Загалтели они пуще прежнего: «Эх, наш Дэнчик, да ты кудесник, да настоящее чудо случилось!» Так и закрепилось.

Дрюха смеялся как в последний раз. Сам он не курил, но если угощали импортными сигаретами, то отказываться не спешил. Света не одобряла его тяги к смолению, но искушение было велико, особенно когда сигаретки плотнячком забивались хорошим пахучим табаком. Это была редкость. Дэн ему на радостях подогнал целый блок, на вопрос «откуда взял» ответил с ухмылкой, что стырил у начальника цеха.

— Оскотинился он, вот и подумал, что беднее не станет, ежели поделится, — добавил Дэн на прощание.

Потом шла будничная канитель. От Комыша вестей не было, и Дрюха успел заскучать. Ствол за поясом аж неслышно подпевал, умоляя наконец задействовать по назначению, только примечательных целей не было. Все затихарились, выжидая нужного часа.

И он настал, когда Эдик сообщил, что Свету пристрелили у подъезда, в ночи спутав с какой-то другой шалавой.

Это был конец хрупкого мирняка, который у них всех существовал.


N2: Ажур


Дрюха возвращался по пустой трассе домой, после того как навестил Комыша в исправительной колонии. Тот отбывал очередное наказание за убийство: на последнем деле выпустил пулю точно в лобешник одному из главарей группировки, с которой они враждовали.

Полегло ещё несколько добротных пацанят, и, когда стало ясно, что больше некому ездить и решать проблемы, решили закончить то, что заварили. Так Эдик условился, что власть в городе закрепилась за ними, а другим отходил пригород вместе с ликероводочной фабрикой. Такой расклад устраивал всех, кто был причастен.

Свету хоронили в закрытом гробу, и на кладбище стеклось много народу. Всем хотелось посмотреть на пышные проводы в последний путь. Даже Дима Валет приехал из столицы, чтобы побыть рядом с Эдиком — они дружили много лет и Свету он знал с детства. Дима был главным в металлургической мафии, и его боялись за излишнюю жестокость, которую он мог проявить, если ближних обижали.

Вот и тут он не подкачал: предложил грохнуть всех, кто ещё дышал и относился к той группировке, что осмелилась руку поднять на семью Эдика. Это была фатальная ошибка с их стороны, и никакие заверения в случайности не могли отодвинуть скорую вендетту.

— Да погоди ты, — Эдик заговорил с натугой: сердце его барахлило после трагедии с единственной сестрой. — Надо выждать, чтобы нанести удар, сейчас не до этого.

— Ты не прав. Они успеют сгруппироваться, если дать им время, — возразил Дима. Он был абсолютно спокоен, когда излагал свои мысли насчёт каждого отродья: как кого убить, где кого закопать и что делать с их родственниками, которые тоже не должны были больше жить на белом свете. Если рубить, то всех, чтобы неповадно было повторять другим.

Дрюха не участвовал в разговоре, но слышал всё, и ему дурно становились от осознания, что без Комыша всем этим говном придётся заниматься именно ему. Возможно, подтянутся и остальные, например, Жора Кудрявый — бывший моряк, что загасил своего капитана в рейсе и отсидел за это восьмёрку строгача, или Кирюха Слепой — киллер без одного глаза, выполнявший особо грязные поручения и доводивший любой заказ до идеального конца.

Помимо Комыша на нары залетел и Дэн Чудо, за то, что взялся подчищать следы после того, как убрали несколько особо крупных фигур с шахматной доски. Его взяли с поличным, и там было не отвертеться. Только потому, что впряглись весомые авторитеты, Дэнчика не настиг расстрел, но двенадцать лет — это срок приличный, и все понимали, что будет действительно чудом, если Дэн вернётся оттуда не с протекающим колпаком.

Всё было как-то по фигне. Дрюха не ведал, что надобно делать дальше, просто исполнял, чего от него ждали. Старался не подводить, если давали поручения, и всегда был на связи.

По дороге решил заехать на рынок и прикупить мяса на шашлык — погода располагала к посиделкам на свежем воздухе. Кинул тачку на стоянке и блуждал между прилавками продолжительное время, пока не остановился возле мясного отдела.

— Барышня, — позвал он торговку, сидящую в закутке с газетой. — Отвесь мне пару килограмм вот этой вырезки.

Женщина была немолода и одета в стандартный сельский фартук, который обычно в колхозах носили. Лицо её было угрюмым, но разгладилось и посветлело, когда зашуршали купюры.

— Мясо хорошее, не пожалеете, — пропела она. Бегло руками начала перебирать здоровенные куски, закладывая на весы.

— Ага, — Дрюха уже отвлёкся, осматриваясь. Поблизости были овощные прилавки, и чуть дальше располагался большой рыбный отдел. Можно было ещё туда зайти, взять чего-нибудь для дополнительной закуски.

— Здравствуй, Тамара, — послышалось сбоку. — Я за свиными рёбрами, что просила отложить мне.

— Да помню, не волнуйся. Сейчас только парня отпущу, — торговка махнула рукой в сторону Дрюхи.

— Я обожду, — сказала девушка, и тут Дрюха решил обернуться.

Она была в кожаном пальто, каштановые волосы скрывались за ситцевым платком. Было в ней что-то знакомое, но он не понял сразу, что именно, пока не присмотрелся.

— Андрей? — девушка тоже на него посмотрела, сначала с удивлением, а потом улыбнулась в искреннем узнавании. — Вот так встреча!

— Валентина, — ответил Дрюха, улыбаясь в ответ. — Много лет не виделись с тобой.

— Да, как со школы выпустились.

— А ты чего тут?

— Я всегда здесь мясо беру. Тамара не обсчитывает и даёт только свежее, — сказала она доверительно.

Дрюха покивал. Очень странное ощущение на него нахлынуло, будто вернулся в юность и не знал, как связать два слова — разговор не клеился, и от этого у него мутилось в голове.

— Вот, держи, — торговка вручила ему плотно набитый пакет. — Самые лучшие куски отобрала.

— Угодили так угодили.

— Заходи ещё, в других местах такого товара не найдёшь.

Валя стояла рядом и наблюдала за всем с молчаливым участием. Так было в школьные годы, когда они учились. Она была в параллели и всегда приходила на футбольные матчи, где он играл со своей командой. Не было ни дня, где бы Валя не мельтешила перед глазами, и это было настолько привычно, что, когда они выпустились, Дрюха не мог отделаться от мысли, что потерял что-то важное. Её присутствие всегда превращало его в дурака, поглощённого высокими чувствами.

— Тебя подвезти? — ляпнул он. Само вырвалось, он даже не успел обдумать, как язык зашевелился.

— Если тебе будет по пути.

Она забрала свой заказ, и они двинулись к выходу с рынка. Никуда он более не заходил, планы выветрились, будто их и не было. Он не знал, что ей говорить, а она не задавала вопросов. Нереальность происходящего даванула на него со всей силы, что он аж опешил.

— Как жизнь? — завёл он тему, лишь бы не опупеть от напряжённой тишины.

— Всё в порядке, закончила политех.

— Это хорошо.

— А у тебя как?

— Бросил, — Дрюха был краток, но посчитал нужным добавить что-то ещё. — График учёбы не совпадал с рабочими процессами.

— Вот как, — Валя продолжала улыбаться непонятно чему. Может, внезапная встреча тоже её выбила из колеи, Дрюха не мог распознать.

— А ты всё так же в этом районе живёшь?

— Нет, переехала к маме в Приморский. За ней уход нужен, здоровье слабое.

— Так ты теперь у моря.

— Получается, что так. Помню, мы ходили на причал, когда детьми были, — она мечтательно прикрыла глаза, и от этого у Дрюхи заныло в груди.

Он помнил всё. И то, как они с Валей чесали пешком через весь город к порту, чтобы любоваться закатами. И то, как он каждую победу в матче посвящал ей, сидящей на трибуне со своими галдящими подружками. И то, как он избил до умопомрачения пацана из соседской банды, который прибился к Вале как псина и донимал её своими неловкими ухаживаниями.

Впрочем, она не знала и половины того, что он делал в прошлом и что совершал в настоящем.

Он промычал что-то нечленораздельное, и оставшийся путь они проделали молча. Мимо проносились дома, спешащие автомобили, и лёгкий ветер задувал в окна запах скорого дождя.

Дрюха довёз её почти до дома, сделав крюк. Ему было вообще в другую сторону, но Вале он ничего не сказал об этом. Она, наверное, по-прежнему считала, что он живёт где-то неподалёку, что играет в футбол, что, может быть, до сих пор общается с Виталькой, с которым они раньше были не разлей вода и порой гоняли в салки в своём дворе. Только ни футбола, который он забросил давным-давно, ни Витальки, который уже лет семь как был глубоко под землёй — утонул по неосторожности, — не было в его жизни. От тех беззаботных времён у него вообще ничего не осталось.

— Спасибо, что прокатил. Была рада тебя встретить, — сказала Валя со всем теплом. — Может, как-нибудь ещё свидимся?

— Конечно, — Дрюха ответил быстрее, чем она успела закончить фразу.

Его немного потряхивало, когда он ехал обратно. Эхо прошлого нагрянуло неожиданно, оглушая. Валя своим появлением принесла в его рутинную повседневность некую особенную лёгкость, от которой он отвык. Запамятовал, что можно спокойно обсуждать несуразицу и не бояться потерять бдительность, получив шило в бочину.

Домчался до дачи Эдика в приподнятом настроении, только и делая, что думая о Вале и о былых временах. Тогда всё было просто: беспечность сквозила в каждом дне, в каждом моменте их совместного времяпрепровождения. Он как на духу доложил обо всём Эдику, ожидая, что тот скажет, мол, не впечатляйся сильно, у Вальки другая жизнь теперь, а ты-то куда в охотный ряд со своим рылом лезешь. Но вместо этого Эдик одобрительно похлопал его по плечу.

— Раз шанс выпал, то пользуйся, — сказал он. Брови его сошлись в мучительном изломе, когда он вдобавок сипло выдавил: — Светку всё равно не вернёшь, так что живи, пока можешь.

Дрюха не стал медлить. Спустя пару дней он целенаправленно поехал к Вале, заранее выведав всю информацию через сарафанное радио. После окончания учёбы она работала технологом на фабрике, досматривала больную мать и периодически навещала младшую сестру в селе. Та вышла замуж и недавно родила второго сына, в то время как сама Валя ни с кем не встречалась. Это невольно заставило Дрюху приободриться.

Она ждала его у подъезда, наряженная в розовое платье с длинными рукавами. Вместо тормоза Дрюха чуть не нажал на газ, так засмотрелся.

— Надо же, как вовремя ты приехал! — Валя подошла к нему, сохраняя ту самую располагающую улыбку на лице. — Мама уже накрыла на стол. Поднимемся?

— Я шампанского купил, — Дрюха приподнял пакет, в котором бутылки бряцнулись со звоном.

— Ты такой галантный, — она, посмеиваясь, засеменила в сторону дома.

Жили они с матерью на шестом этаже, лифт, по классике, не работал, и подниматься пришлось ногами. Дверь уже была призывно распахнута, и из квартиры шёл невероятный аромат домашней выпечки. Дрюху снова откинуло на много лет назад, в детство, когда он так же приходил к Вале домой, а её мать давала им по пирожку с разными начинками. Больше всего он любил с грибами и картошкой, а Валя всегда брала только с капустой. Он выучил её предпочтения и помнил их лучше всего остального.

— Андрюша! — крикнула женщина, когда он вошёл. — Как же ты возмужал, иди обниму!

Последовали бурные приветствия, причитания о том, что как же так получилось, что дороги разошлись на несколько лет, восклицания и комплименты. Годы взяли своё вместе с потоком горестей, но мать Вали сохраняла в себе врождённую грацию, и глаза её светились лучистым светом, когда она принялась рассказывать о том, как они живут.

— Мужа схоронила прошлой весной, а так ничего примечательного и не было больше, — тараторила она, как горохом сыпала. — Валюшке вот говорю, чтобы бросила меня и взялась за себя, вся молодость пролетит мимо, а она ни в какую.

— Мама, перестань.

— Да ничего я не говорю предосудительного, просто делюсь мнением.

— Она за вас волнуется, — вставил Дрюха как бы между прочим.

Валя посмотрела на него внимательно, как обычно бывало, когда он выдавал умную мысль. В школе его считали шалопаем и драчуном, и только Валя всегда заступалась перед учителями, когда Дрюхе грозили наказанием за нарушение правил.

— Лучше поведай, как ты сам, чем живёшь?

— Всё как у людей: работа, дом.

— Какой ты молодец, Андрюша, взялся-таки за ум.

Дрюха почесал затылок, криво усмехнувшись. Молодцом он точно не был, потому что они понятия не имели, какой работой он занимался. Состоять в криминальной ячейке явно было не от большого ума, но об этом он тоже решил не говорить.

Беседы затянулись до самого вечера, уже восемь показывало на часах, когда Дрюха засобирался домой. Ещё надо было заскочить кабанчиком в пару мест по просьбе Эдика, разузнать кое-какие подробности по предстоящим делам. Мать Вали не хотела его отпускать, поэтому завернула с собой со стола всё, что он не попробовал.

— Ты Вальку мою не забывай, всё-таки всё детство вместе были, — сказала она на прощание.

Валя его провела к машине, где Дрюха, взяв её за руку, заговорил, сам не веря своей прыти:

— Я тебе звонить буду, постараюсь чаще приезжать.

— Хорошо. Давай дам свой номер. 

Он чуть не ответил ей, что уже знает его. Нельзя было такого говорить, давать намёков о своей осведомлённости. Вовлекать её в тёмные делишки, которые неотступно следовали за ним.

Распрощавшись, Дрюха рванул на всех парах в частный сектор, где проживал Рома Лебединский. Он был авиатором: занимался законными и не очень перевозками, умел находить такие вещи, о которых и помыслить не могли. Через Рому крутились большие бабки, и Эдик очень хотел с ним закорефаниться. Дрюхе было поручено прощупать его лояльность к их деятельности и готовность подсобить, если понадобится.

Лебединский встретил его достаточно радушно, что подчеркнуло его доброжелательное отношение. Перетёрли, немного погодя он предложил Дрюхе дать в зубы, чтобы дым пошёл, заморский штакет. Забито было плотно, от души, но Дрюха дипломатично отказался, и тогда Рома с упоением сам раскурил. Дальше обсуждать было нечего, и Дрюха отчалил.

Ещё он заскочил к Феде Лупоглазому, что традиционно провожал жмуриков. Он был музыкантом и работал официально, а неофициально являлся желтухой и много чего интересного мог предложить, если начинало пахнуть хорошей прибылью. Оркестр, в котором он играл, часто приглашали на похороны высокопоставленных людей, и великие возможности открывались, стоило ему под личиной приличного скрипача влиться в светские беседы. Память его хранила кучу информации, которую он умело продавал, дорого и только тем, кто его не стремился опрокинуть мимо корыта. Такие знакомства не были лишними, поэтому Федю надо было держать на крючке. Он и сам был рад держаться, если с ним говорили откровенно.

После череды официальных встреч Дрюха с чистой совестью отправился к себе на хату. Там его никто не ждал, поэтому он не торопился. В окнах угрюмо стелилась темнота — это чуть ли не впервые заставило Дрюху задуматься о том, сколько ещё он просрёт свою жизнь в вечных скитаниях. Скучать не приходилось, но и в этом сладости не было, возможно, он попросту старел.

Спал он хорошо, без сновидений. Никакие грехи не выедали ему душу, сгоняя хрупкое умиротворение. Он его долго выстраивал, буквально по кирпичикам, и знал, что даже если в мире случится масштабная катастрофа — оно никуда не исчезнет. Вот это было важно.

Ещё важным было то, что он взял в привычку висеть на трубке с Валей, обсасывая всякую дребедень. Она вещала ему новые сплетни, а он, прикидываясь полным шлангом, внимательно слушал и запоминал. Значит, Нина Шугавая, их одноклассница, уже в третий раз выскочила замуж, а Егорик Красильников укатил за границу по работе. Там целый перечень был из имён: Дрюха им уже счёт успел потерять, но Валю не перебивал. Надо было дать ей возможность выговориться, очистить память от шелухи.

— Что тебе ещё такого рассказать… — протянула она в задумчивости.

— Да что угодно.

— Ну... На работе всю кровь выпили, ироды, — Валя оживилась, словно открылось второе дыхание. — Начальник у меня сущий мерзавец, пытается меня изжить с места и заодно коллег подначивает жалобы писать.

— В смысле? — Дрюха полностью обратился в слух. — Есть причины?

— Если то, что вместо меня начальником отдела назначили его, обойдя бюрократические цепочки, можно назвать этой самой причиной.

Дальше Дрюха уже не слушал. Она всё продолжала шарманку свою заводить о том, что на работу идёт как на каторгу, хотя безумно любит свою деятельность. «Но с такими уродами очень тяжело что-либо делать», — как сказала она.

Идея сама пришла, Дрюха её обкатал как следует и набрал Эдику сразу, как Валя отключилась.

— Есть одна проблемка, которую надо порешать, — начал он без предисловий. Долгие заходы с Эдиком были не нужны, так не принято было между ними.

В ответ сначала была тишина, но потом Эдик заговорил серьёзным тоном.

— Кто?

— Макаренко, тот, что сейчас на фабрике начальником заделался, — Дрюха основные данные выложил и только после этого добавил: — Он Вальку мою обижает.

— Очень, очень зря. Сейчас сам обиженным будет.

Вечером Дрюха пересёкся с братками Эдика, которых он послал для улаживания щекотливого вопроса, и они вместе помчались к дому Макаренко. Ворота были настежь открыты: два массивных джипа вальяжно заехали как к себе во двор. Потихоньку ситуация начинала пахнуть керосином, и от этого у Дрюхи начинался мандраж. Для себя решил, что если этот недоделанный начнёт залупаться, то он его прихлопнет. И тело не найдут, даже если захотят, — об этом Дрюха точно позаботится.

Кореша первые направились к двери, чинно постучали в неё и принялись ждать, когда откроют. На шестой минуте им отворила женщина в китайском домашнем халате.

— Чем могу помочь?

— Себе помоги, дамочка, — один из банды протиснулся внутрь, отодвигая женщину. Она пискнуть не успела, как остальные тоже прошли в дом. Дрюха был замыкающим и самым озверевшим среди них.

— Что происходит? Вы кто?! — женщина то бледнела, то краснела, то руки заламывать принялась, когда увидела у всех закреплённые кобуры на поясах штанов.

— Нам нужен твой муж, он здесь?

— Нет его, ещё не вернулся.

— Позвони ему, а мы подождём.

Она кинулась к телефону как больная. Набрав, стояла и слушала бесконечные гудки. От нервов пот лился с неё градом, будто из душа только выскочила. Когда надежда на то, что ей ответят, начала умирать, трубку наконец подняли.

— Алло, дорогой? Ты когда домой приедешь? — елейно пропела женщина, упорно не смотря в сторону гостей. — Уже в пути? Хорошо. Тут пришёл кое-кто, хочет переговорить с тобой. Что? Не знаю, кто это, сказал, что твой знакомый с работы.

Предусмотрительно не стала называть количество участников, желающих с ним «переговорить». Десять человек — это явно на что-то более грандиозное рассчитывается, может быть, на перелом некоторых костей.

— Он скоро будет, — обратилась она к Дрюхе, посчитав, видимо, что он тут за главного.

— Мы не торопимся.

— Ну так это... Мне с вами посидеть?

— Почему нет? Составьте компанию, тем более вы хозяйка.

Женщина осторожно присела на диван, словно там её поджидала граната. Она была молодцом: крепилась как умела, хотя жути вся их шайка-лейка нагоняла знатно. Спустя битый час все поняли, что её муженёк запропастился, а значит, градус доброты снижался как в зимнюю стужу.

— Я вообще ни при чём, — сказала женщина, почуяв, что сейчас сама отхватит люлей. — Ни во что не вмешиваюсь, ни в какие его дела. Если виноват, то прошу только об одном: не убивайте его хотя бы в доме. Мы с детьми тут живём.

Дрюхе страшно понравились её слова. Так мог говорить тот, кто блистал жизненной мудростью. Это вызывало невольное уважение, и потому он её не тронул. Незачем было понапрасну марать руки.

— Ты вот что передай ему, — сказал он, перед тем как уйти. — Раз такой крутой, пусть вытрет сперму под губой. Мы вернёмся, если он продолжит путать берега на своей работе.

Проторчали они в итоге по меньшей мере часа три, но можно было сказать, что всё закончилось частично успешно. Никто не подох, что уже было достижением. Эдику он обо всём доложил, и тот был рад, что их послание услышали.

Ещё больше была рада Валя, когда Дрюха приехал её вновь навестить.

— Представляешь, что произошло, — с искренним удивлением говорила она. — Начальник мой как-то изменился, не знаю, чего это он так, но сейчас никого не донимает и против меня козни перестал строить. А на последнем совещании ко всему прочему встал и объявил, что я хороший специалист и со мной надобно считаться, пускай, мол, другие не пишут ему больше никаких жалоб.

Она действительно не понимает, откуда ветер дует, подумал Дрюха. Тоскливо ему стало на краткий миг, но после, наоборот, пришло спокойствие. Так лучше было. Он как верный её друг, в тени оставаясь, всячески старался защитить от напастей. Особенно это рвение усиливалось от ностальгии по детству, когда он так же бросался грудью на амбразуру, стоило где-то на горизонте замаячить неприятностям. Ему хотелось, чтобы она не знала бед, и если ради этого предстояло молчать о том, чем он по-настоящему дышит, то Дрюха был готов и на этот шаг пойти. Любой каприз за Валину улыбку.

Она часто дарила их ему. И когда играла вместе с ним, и когда наблюдала издалека, и даже сейчас, когда он находился совсем рядом. С ним она открывалась, а он безбожно млел, как юнец.

Дрюха не помнил, когда ему последний раз было так невероятно хорошо на душе.


N3: Адью


В один из погожих сентябрьских дней Комыша освободили по УДО за примерное поведение. Дрюха забирал его на машине из исправительной колонии, где он провёл ни много ни мало пять полных лет — вместо червонца, что запросил для него прокурор.

Относительно недавно он снова стал отцом: Лиля родила ему долгожданного сына, отчего он был в полном экстазе. На радостях Комыш тяпнул рюмашку горячительного прямо у тюремных ворот, после чего они отправились в ювелирку за подарком его жене.

Пока ехали, то обсуждали все события, что успели произойти без участия Комыша. Очередная ходка добавила ему седины на висках и наполнила потаённой злостью водянистые глаза. Он становился всё опаснее, хотя казалось, что больше некуда. Для своих он, конечно же, оставался самым лучшим и распрекрасным другом, но для врагов продолжал быть худшим из кошмаров. Ему не было равных — общеизвестный факт.

В ювелирном Комыш выбрал набор из браслета и кольца с крупным камнем. Дрюха не запомнил название: то ли опал, то ли агат. Украшение было массивным и на крупной Лиле обещало смотреться солидно. После покупки потынялись ещё по округе, выпили по чашке крепкого кофе и, сев в машину, вырулили на шоссе, ведущее непосредственно в город.

Перед ними еле тащился мужик на стареньком «жигуле», то и дело то набирая, то сбавляя скорость, отчего ехать в одном темпе не получалось.

— ****ь, ну что за осёл сел за руль, — Комыш негодовал. Сам он имел водительский стаж в тридцать лет и каждый чужой промах на дороге воспринимал достаточно остро.

— Заблудился, может, — предположил Дрюха, наблюдая, как тот несчастный «жигуль» снова принялся не ехать, а осторожно плыть.

— Для таких уникумов создали дорожные карты.

Вдруг машина впереди резко затормозила, и Дрюхе пришлось вжать педаль тормоза в пол. Их качнуло вперёд, но столкновения удалось избежать. Тут-то Комыша и прорвало.

— А ну-ка, поравняйся с ними, — сказал он.

Дрюха не стал спорить, это было чревато. Покорно обогнул «жигуль» и подъехал к водителю. Комыш опустил стекло и, дождавшись, когда это сделает другой мужик, заорал во всё горло:

— Слышь, пошёл ты на хер!

— Чего? — тот растерялся, это было видно по выпученным глазам.

— Дороги не знаешь — не води.

Они покатили дальше. Комыш всё не унимался: бешенство наполнило его и пока не выплеснется до конца, то о спокойствии не могло быть и речи. Он считал, что мужик рамсы попутал и из-за него они чуть не угодили в аварию. Вот бы подарок Лиле был: вместо золотишка подбитый муж. Эта мысль заставила Дрюху развеселиться.

По обеим сторонам стелилась бескрайняя степь. Запах речных вод слышался даже здесь — порывистый ветер доносил его издалека. Солнце слабо пригревало, но светило ярко. Дрюхе нравилась осень, и в особенности такая, когда её можно было спутать с ранней весной. Это всегда его относило в то время, когда в его жизни вновь появилась Валя.

Нельзя было сказать, что у них всё было ровно, но как-либо плакаться было в понимании Дрюхи недопустимо. Глаза видели, что брали. Валя была характерная женщина, со своими неуступчивыми принципами и критериями. Она никак не походила на Свету: ни внешностью, ни натурой, ни мышлением, от этого Дрюхе было проще помнить о прошлом, но не скучать по нему.

Тогда, после нескольких месяцев тесного общения, Дрюха в конечном итоге сделал ей предложение. Они пошли с Валей на набережную, уже закат был на подходе, когда он спросил, станет ли она его женой. Лавочка, на которой они сидели, находилась прямо у самой воды: если наклониться, то можно было увидеть своё отражение. Но Дрюха смотрел только на неё, а она — на него, и ничего больше не волновало их в тот момент. Свадьбу они условились сыграть через год, потому что Дрюха был вынужден отправиться в командировку по поручению Эдика.

Вместе с Лебединским они укатили в Восточную Европу за товарами. На складах их дожидались румынские шмотки, болгарские сигареты и венгерская посуда. Рома знал, с кем нужно вести дела, поэтому их не пытались обвести вокруг пальца. Обколесив разные страны, они возвращались с кучей добра, которое можно было очень выгодно пристроить и наварить баблишка.

Они хорошо справлялись, пока однажды их не стопнул мент на трассе. Маленький грузовичок был полностью набит всяким забугорским дерьмом, что они притарабанили из своего вояжа. На некоторые позиции отсутствовали нужные документы, и если бы началась проверка, то залёт был бы крупный. Лебединский держал морду кирпичом, но стоило ментяре начать приближаться к их машине, как он сказал:

— Если разговор завернёт не в то русло, то я его грохну.

В бардачке у него хранился обрез, который мог отстрелить полбашки одним махом. Ещё где-то в багажнике лежал охотничий дробовик. Даже если бы прибыла подмога, то он и их бы мог бы переубивать не напрягаясь. Ему было легче разобраться со всем таким образом, чем пускаться в объяснения.

Дрюха же решил, что хотя бы попытается оттянуть момент кончины служителя порядка. Подошедшему менту начал заливать сказки Венского леса, шутки-прибаутки нести и всем своим видом выражать миролюбивый настрой. У Ромы рука была на пульсе: стоило Дрюхе подать сигнал — и тогда всё, кровь залила бы весь салон, как в фильмах показывают. Но в итоге легавый слинял, так и не запросив их документы.

Когда они вернулись, то все моментально узнали, что Дрюха настоящий дипломат. Ему вместо того, чтобы крутиться в криминале, нужно было идти работать в парламент какой-нибудь. В общем, вести более цивильную деятельность, хотя и там скользкие манёвры проворачивали — без этого никуда. Везде рука руку моет, а менять шило на мыло не было никакого желания.

После победоносной попойки они принялись с Валей готовиться к торжеству. Планировали всё провести тихо, спокойно, соблюдая традиции. Дрюха запросил у корешей, чтобы никто не пытался выйти за рамки дозволенного, так как Валя была не из их круга.

Эдик лояльно отнёсся к выбору Дрюхи, считая, что он достоин своего личного счастья, а спорить с мнением Пахана было плохой идеей и борзых не нашлось, хотя кто-то явно был недоволен сложившимся союзом. Это отдаляло Дрюху от важнецких дел, больше бы погружало в семейную гавань без налёта опасности.

Он так ничего ей и не сказал. Надеялся, что она догадается сама и не задаст лишних вопросов. Или наоборот, будет пребывать в неведении всю их совместную жизнь, акцентируя всё внимание на домашнем быте, на детях, которых пока не было. Дрюха хотел покончить со всем и выйти из дела, чтобы наконец тень перестала падать на их семью, очерняя весь создаваемый уют.

Об этом он поговорил с Эдиком сразу перед свадьбой, изъявив желание уйти на покой, когда женится. Тот его выслушал и начал вспоминать за нафталин вместо конкретики.

— А помнишь, как мы играли на четыре звёздочки? Тогда Славка продул, хороший малый был.

— Хороший, да тупой.

— Скорее нефартовый.

Славку они закопали в посадке, на выезде из города. Недалеко располагался старый нефункционирующий аэродром — дорога туда вела разбитая, сквозь асфальт уже вовсю прорастала трава. Лучше места для захоронения было не найти — так думали многие, кто косил людей как мух, поэтому эта территория была усеяна чьими-то безымянными могилами, как у безродных псин. Эдик потом сокрушался, что Славик так и не научился нормально раскидывать нужную масть.

Потом ещё были россказни про царька Панька: о первом деле, о первой ходке, о первой любви. О первом убийстве тоже повспоминали, потому что такая жертва оставалась навсегда в памяти, отравляя её своей гнилью. Дрюха долго мучился после того, как приложил руку к смерти одного недалёкого парнишки, что очень мешался у них под ногами. Отпускало его неохотно, но когда это произошло, то Дрюха решил сам для себя, что больше в такой просак не попадёт. Следующие мокрухи переносились легче, без лишнего стресса.

Они с Комышом так пёрли, что не хватит пальцев на руках пересчитать. Достижения были ошеломительными, и, наверное, поэтому они пришли к тому, с чего начали — к какому-то душевному раздраю.

Дрюха превозмогал как умел: ходил на гульки, утопал в беспамятстве и драках. Таких слабостей, как пьянство, он себе при этом не позволял, прекрасно помня судьбу своего родного дядьки. Тот по синьке умер, так и не сделав ничего стоящего в своей жизни. Было слишком непозволительно, чтобы он прикладывался к бутылке в стремлении забыться. Было проще кого-то отметелить или склеить очередную прошмандовку.

Всё работало как часы и шло по накатанной, пока не объявилась Валя, неся в себе те самые моральные устои, до которых Дрюха не дотягивал. Прыгать выше головы хотелось, но не получалось, хотя он старался как мог. Скрывать свою подпольную жизнь выходило до поры до времени, но традиционно всё обернулось не так, как хотелось, — непредсказуемость его работки никогда не подводила.

С Комышом, после его освобождения, они вплотную занялись настраиванием каналов с промышленной мафией с областного города. Нужно было залететь в долю, предложив красивую схему. Выбирать метод силы в этот раз было категорически запрещено из-за высоты полёта той банды — они были серьёзными парнями с отбитыми напрочь мозгами. Маститые авторитеты, которые при желании могли порешать всех их вместе взятых, и даже Эдик был для них не указ.

Притираясь к их начальству, Дрюха включил максимум своего обаяния и на встрече языком замолол отборную чушь. Слушали его без должного интереса, но и не перебивали. Когда все аргументы закончились, а наживку никто так и не заглотил, он применил тяжёлую артиллерию.

— Наш босс согласен на двадцать пять процентов от выручки и отдаёт один индустриальный район под ваше крыло.

— Щедрое предложение, — наконец произнёс поверенный с той делегации.

Дрюха скосил глаза на Комыша: внешне ничего не выдавало в нём проснувшуюся охоту к убийству. Он был готов прямо сейчас их всех обшмалять просто потому, что, по его мнению, они вели себя как хозяева положения. Встреча была назначена в нейтральном месте, где ни у кого из них не было влияния, но их манера держаться по-снобски выводила Комыша из себя.

Те, что-то обсудив и помариновав каждого ещё добрых минут двадцать, всё-таки вернулись к теме, ради которой они с Дрюхой сюда и припёрлись, в какую-то жопу мира.

— Условимся о двадцать процентах и о всех заводах, что есть в вашей дыре, — они будут под нами ходить и вы туда соваться не будете без надобности. По рукам?

— Чё-то ты загнул, — вклинился Комыш.

— Смоктальник запакуй, я не с тобой толки веду, — сказал блатной.

Запахло жареным, и Дрюха решил разрядить обстановку.

— Наши дела должны вестись чин чинарём, а вы предлагаете от всего отъехать. Так не годится.

— Снова тоси-боси, *** на тросе. На шмару свою будешь ливер крошить, а с нами только по делу.

Теоретически они с Эдиком и такой расклад рассматривали, где сделки не происходит из-за неподходящих условий. Или где она происходит, но они оказываются в невыгодном положении. Эдик говорил, что этот союз нужен, и готов был отдать весь город на растерзание более весомым дельцам, если бы это гарантировало жирную прибыль и дополнительные преференции. Но у Дрюхи от высказанного этим бритым шилом потемнело в глазах.

Это был полный атас, и на такое Дрюха не подписывался.

Скорее всего, схожие мысли были и у Комыша, потому что он ухмыльнулся, а после с расстановкой процедил:

— По делу так по делу. Тогда, может, лучше отсосёшь мне, вафлёр?

Спесь слетела с них, как и не было. И в тот же момент понеслась жара: он первый вытащил из-под полы кожаного пальто револьвер и шмальнул, прицельно попав в глаз переговорщика. Очень, очень неудачно получилось, денёк не выдался у этого парня. Из места, где был глаз, брызнуло красным, и тело отбросило на капот стоящего позади внедорожника. Стрельба развернулась на ровном месте, и пули свистели в опасной близости от головы. Дрюха почувствовал, как жидкое потекло по груди, по руке, не распознавая боли, но узнавая ту самую насыщенную красноту.

— Вы тут все передохните, обмудки! — заорал Комыш и рванул в гущу сопротивления.

То, что его ранили, Дрюха не понял сразу. Кровь выплескивалась равномерными толчками, и предплечье стремительно немело. Адреналин взлетел с такой силой, что он, не думая вообще ни о чём, загрохотал стволом как очумелый. Жмурики падали один за другим, а он продолжал стрелять, перезаряжать и дальше выпускать пули в полёт.

Пекло уже везде, наверное, в него ещё умудрились попасть. Расстояние было близкое, но даже так кто-то промахивался. Комыш валил нещадно, как заведённый. Опомнились только тогда, когда перестали слышать звук чужих орудий; трупы валялись как в дешёвой инсталляции. Вышло очень нехорошо, непрофессионально. Они сорвались и вальнули поистине важных гондонов, от этого осознания в Дрюхе что-то перевернулось. Он их не за жадность, а больше за то, что они про Вальку так плохо сказали. Шмара, видите ли. В голове, как на пластинке, эта фраза ещё раз прокрутилась, и Дрюха не стал отказывать себе в желании ещё раз стрельнуть в того, кто берега попутал.

На ногах стоялось плохо, и он сел в машину. Перед глазами стелился туман, как на балке перед рассветом. Подохнет, так подумалось Дрюхе. Подмигнул себе в зеркале заднего вида, своему сумасшедшему властелину, и поздравил его с дурацкой победой. Только немного погодя он обнаружил, что Комыш не подсел к нему. Его не было видно из салона, потому что он не стоял.

Выйти обратно у Дрюхи не вышло — брякнулся на землю как мешок с дерьмом. Было крайне плохо, но вместе с этим будоражащее чувство удовлетворения настигало в полной мере. Смех забулькал, не вырвавшись, но весело стало от всей этой ситуации. Оттого, что они прямо сейчас развязали полномасштабное противостояние, в котором Эдик вряд ли выиграет. Хотя мог, конечно, если перестанет валять дурака.

Комыш лежал среди чужих тел, с филигранными дырками в груди, и глаза его были прикрыты в посмертном блаженстве, будто ничего его не беспокоило более и чхать он хотел на всех. Дрюха нашёл в себе силы оттащить его в сторону, чтобы среди вражеских морд не оставлять.

После этого примостился рядом, чувствуя, как тело наливается свинцом и веки вместе с ним.

Вся жизнь промчалась мимо, как неудержимый вихрь. То швыряла, то поднимала. Извечные взлёты и падения. Извечные разочарования и любовь.

Ему хотелось надеяться, что в Вале последнего окажется больше, чем всего остального. Что тёплое чувство между ними возьмёт свой заслуженный реванш.

Ему будет, несомненно, грустно, если она его не простит.