Молоко в ладонях Глава 15

               
  СЛЕЗЫ

  Так выходит порой; если долго и упорно стремишься к исполнению задуманного, молясь и обращаясь за помощью, искренне уповая на удачу, пространство выстраивает причины, сплетая их в некую взаимосвязь, образуя условия для их осуществления. Важно почувствовать, не упустить короткие мгновения появившейся возможности, суметь воспользоваться ею. Миг, отведенный для случая, стремителен и решительность играет очень значимую роль. Промедлишь; он растворится подобно видению, и все пропало, повтора не будет. Это как провидение – удача, какая дается свыше; бери, пользуйся, только не пропусти момента ее проявления, дарованного именно тебе…
   На выручку пришел обыкновенный, непредвиденный случай; один из тех какие подобно ангелам, спустившимся с небес, ограждают душу от беды, отводя в сторону страдание и боль, устраняют помеху. Ведут и показывают дорогу, путь к означенной доле, которую без сомнения, непременно, нужно избрать. И вот он пришел, даруя искомую возможность, ведущую к цели.
   С раннего утра, Елизавете и еще двум малознакомым ей работницам, велено было по сторонней разнарядке, без лишних объяснений, явиться к проходной завода. Оговоренную ранее встречу с Агатой пришлось отложить на вечер. Тревожные мысли не давали покоя: «Предстояло отклонить предложение «старшей», протянувшей ей руку помощи, пошедшей на встречу ее личной просьбе. Пренебрежение или даже отказ, могли ей дорого обойтись и навсегда лишить права быть услышанной».
   У въездных ворот скопился грузовой транспорт. В преддверии второй смены на проходной многолюднее, чем в течении рабочего дня. Елизавета смотрела на суету и не понимала, с какой целью она здесь? Продолжительное ожидание невесть каких указаний немного тревожило: «Если без вещей, то ненадолго, - отчасти это успокаивало, - хотя зачем какие-то вещи, когда не знаешь, чего ждать?..», - На душе все же не спокойно.
   Спустя полчаса, подъехала машина, фургон для доставки хлеба на предприятие, с отдельным, запираемым на замок тамбуром, для обслуживающего персонала: «А то вольнонаемных мало, чего режимных дергать? – подумалось Елизавете, хотя уверенности в том, что транспорт прибыл по назначению, а не по их души, совсем не было.
     - Вы что ли в помощь? – небрежным вопросом бросил водитель в лица жмущихся от утреннего холода женщин, отпирая ледяную кандейку фургона. - Других не нашлось!?.. Охрана еще, так и для буханок места не останется. Уж лучше бы одному на погрузку, возись тут со всеми, - бурчал себе под нос озабоченный шофер грузовика.
   Уселись в холодном закутке; благо телогрейки выдали, старые, не свои – зима, как ни как. Стены фургона ледяные; пробирало до дрожи. Прижавшись друг к другу, чуть потеплело. В тесноте отведенного проема, темно и обреченно-молчаливо; говорить не хотелось. Скоро и охранники дверцами кабины хлопнули. Везут должно быть на погрузку, остальное никому не известно; сиди себе, да исполняй, что велят. Одно стало яснее ясного для Елизаветы: «Ведь за территорию завода вывезли, за хлебом должно, троих рабочих взяли. Вот подфартило! Никогда такого не бывало; всегда силами гражданских обходились. Видно, потребность есть, чего тут гадать, - Словно свежим, морским бризом окатила лицо Елизаветы ощущением свободы, окрыляя надеждой ее давнее желание, - Неужели удача обойдет ее стороной?.. Только бы все сложилось как надо. Однако, сама собою ситуация не проиграется; воля и стремление бежать есть, это поможет в нужную минуту. Оставалось создать ситуацию; где, как не на погрузке. Отлучиться самовольно не позволят – факт».   
   Накатила тревога; как никогда, Елизавета желала этого пикового состояния души, которая лебедем рвалась прочь из ненавистной клети, в небесный простор, о котором давно забыла. Слушая тревожные удары взволнованного сердца, она поддалась желанному чувству предвкушения свободы, долгожданной воли, которую добудет сама, благодаря ситуации, дарованной ей провидением; да, именно так она и расценивала благую помощь свыше. Елизавета сконцентрировала усилия: «Необходим план, - охраны то всего два человека, а то и один, по суете не разобрать».
   Ехали долго, окон нет, что увидишь? Когда вышли, глаза истинного света коснулись. Среди обшарпанных, нескладных строений – пекарня стоит; печет себе хлеб для нужд, а его все мало, все не хватает... Даже удивительно; в тесноте плотно подступавшего соснового бора, устроить столь нужное людям заведение. Должно сам хлеб чистого воздуха жаждет, чтобы донести людям вкус и изначальную суть потребы, смысл жизненно важного предназначения; быть истинным благом для человека…
   Долго хотелось просто дышать и чувствовать рядом запах настоянных дрожжей, пекарни и хвои, что исходил отовсюду. В их смешении рождалась благодать божественная, тугая и желанная, как парное молоко в ладонях матери, что перед коровой на коленях стоит и принимает от нее дар вселенский, без которого не жить нам людям; не любить и не страдать без милого вкуса на губах, памятного с раннего, пахучего детства.
   Наскоро присмотревшись к помещению, забыла Елизавета и запах хлеба, и смысл ее приезда; в голове вертелась лишь одна мысль – уединиться и ускользнуть от охраны, пусть ненадолго, но остаться на едине с собой, почувствовать, что жизнь еще существует и возможность бежать совсем рядом. Ради малых детей, по которым убивается сердце, готова она, рискуя жизнью, под пулями, идти на эшафот судьбы, уготованный ей как выбор, как данность, без права на отказ. Вот уже погладила ее ладонью свобода, растрепала тугие волосы, только и ждет отчаянного решения, надеется на смелый, оправданный выбор, уготованный для матери.   
   Улучив момент, отпросилась Елизавета по естественной нужде, для острастки предложив молодому охраннику прогуляться с ней до кустиков, покараулить, если доверия арестантке нет. Сокрытая прелесть женщины может и соблазнит отлучиться, но служба превыше; глаз, да глаз за всеми… На это и расчет. А нужна то Елизавете одна минутка, а там «ищи во бору ягодку». Это уж когда машина полна была, вспомнил вдруг охранник о работнице, что по нужде отлучилась. Сгубила доверчивость, не проследил. Так просто получилось ей на воле оказаться. Вопрос вот; что с той волей, какая вне закона, делать, как правильно распорядиться?..
   В бега по лесу охраннику пускаться пустое, вот и думала, сбивчиво дыша, Елизавета, как за отведенные ей полтора, может два часа, успеть добраться до вокзала и, если удастся выяснить нужное ей направление следования до станции, которую она запомнила, как никакую другую. Сесть на поезд или зацепившись за проходящий товарняк, поскорее убраться из города. После такого переполоха, в первую очередь на вокзале могут устроить проверку или скорее облаву, которой она себе и представить не могла. Скорой и нудной, нервно зудящей погони, при таких случаях, не избежать.
   Никогда еще в прежней жизни не охватывала душу Елизаветы нарастающая комом неодолимая тревога, когда парализующий волю страх нового ареста лишал чувств. Стараясь изо всех сил, взять себя в руки, она прибегла к молитве в душе и устремилась к желанной цели.
   Долгими, длинными и вязкими шагами спешила Елизавета увеличить расстояние межу собой и пекарней, мечтая поскорее выбраться из леса и определиться, уйти от погони, добраться до железной дороги и забыть весь обрушившийся на нее кошмар преодоления. Ей казалось вот-вот за спиной раздастся голос, велящий ей остановиться, или щелкнет выстрел навсегда унося ее душу в безоблачный простор, где покой и вечная воля. Но голос не прозвучал и не раздался выстрел, словно бы и не случилось побега и опасаться ей нечего; она свободна… Каким счастьем оборачивается желанной миг уединения, какой радостью дышит грудь и, с какой легкостью бьется сердце; дано было понять лишь ей, Елизавете, матери шестерых детей, к которым с неимоверным средоточием воли, устремится теперь ее измученная, изболевшаяся душа. Сориентировавшись, она поняла, что находится на окраине города и ей еще долго предстоит добираться до вокзала, чтобы покинуть его навсегда.
    Перебравшись пешком по понтонному мосту на правобережье реки Оби, Елизавета, не без труда, но уже была близка к цели. Однако, прошла целая уйма времени и, понимая, что органы НКВД уже наверняка информированы охраной военного завода о происшествии, в котором она являлась теперь и основным, действующим лицом, старалась быть настороже. Ее могли задержать, арестовать или отправить обратно на завод, где ждал невообразимый ужас разоблачения и нового приговора. Осторожно расспрашивая станционных работников, Елизавета выяснила, каким долгим путем ей предстоит добираться до конечной станции. И пусть так; но сейчас ей больше всего хотелось хоть на миг, но только бы обнять своих детей, убедиться, что они живы и устроены, что смогут и способны отныне прожить без нее. После, она уже будет готова к любым испытаниям, а сейчас нет!.. Сейчас, ее ждут дети, которым нужна мать…
   От станции до станции, цепляясь за проходящие товарняки, Елизавета добралась до большого поселка с названием Тогучин, а уж от него, опасаясь проверок, не имея возможности и терпения, отправилась, сельскими разбитыми распутицей дорогами, по перелескам, минуя редко встречавшиеся деревеньки, разыскивать детей. На дворе уже был апрель; она узнала об этом у одной старой женщины, ненадолго приютившей ее и давшей немного еды на дорогу. Дни сменялись холодными ночами, усталость и сон, пробуждением и борьбой, собирающей волю в кулак и не позволяющей расслабиться до мига бессознательного бессилия или конца. Прося подаяния и ночуя в скирдах соломы и сараях, куда пускали добрые люди, Елизавета все шла к своим малышам, через боль, слезы, холод и голод, уже не зная, не помня себя от усталости и обреченности неодолимо долгого пути.
   И вот, однажды, не сообразив, что же произошло, проходя напрямик сквозь густой лес, она вдруг провалилась в глубокую яму. От сильного удара о грязную, липкую землю, сознание словно растворилось и унесло ее в безвременье небытия, без иллюзии жутких видений; без ничего... А потом, когда оно вернулось, была ночь, разбудившая ее, холодная и сырая. Елизавета поняла, что из ямы не выбраться, она очень глубокая; пришло время прощаться, и ей никогда уже не увидеть больше ни детей, плачущих и ждущих ее возвращения, ни Ивана, чья участь наверняка не менее трагична чем ее. Лишенная надежды, она принялась молиться вслух, громко, почти криком взывая к небесам; просила Всевышнего снизойти к ней и помочь, ведь некому более в этом безлюдном лесу внять ее стенаниям и просьбе, ее мольбе похожей на стон и плач поверженных. Елизавета то падала на колени, то поднималась испачканная грязью, с новой мольбой взирая ввысь, туда, где сквозь овал глубокой ямы едва виднелось небо, его рваный клочок, последняя ее надежда. Вдруг, небо прояснилось и стало тихо-тихо, словно тот лес, в котором она оказалась, шумом листвы и ветром, до поры не позволял Господу слышать ее усталый голос. Умолкшая природа вняла глубоким молитвам и донесла последнюю просьбу «воистину страждущего». А ведь она давно взывала к людям, с тем же упованием в сердце, но они не слышали ее…
   В проеме между небом и землей предстал человек, одетый в темное рубище. С бородой и с большим посохом в руке. Елизавета смотрела на него, глядя сквозь проем в небо. Она поняла, что пришел он - Спаситель и пора прощания с земным миром, наверное, тоже. Она закрыла глаза и последний раз взмолилась, наложив на себя крестное знамение. Но Господь спросил ее мягким, человеческим голосом:
     -  Как же тебя так, голубушка, угораздило в яму пасть, не для людей она обловщиками построена, а для зверя всякого, страдающего через них.
   Елизавета вздрогнула, совсем не ожидая увидеть перед собой человека, посланного Богом спасти ее.
     -  Давай ка будем выбираться, милая, - в простом, льющемся голосе звучали добрые нотки понимания и сочувствия, какие она давно не слышала, забыла их интонацию, не в силах принять и осмыслить.
   Несмотря на спешку, старец, ведший одинокую лесную жизнь далеко от людей, просил Елизавету пожить у него несколько дней, сил набраться, душою посвежеть. Гостьей побыть, которую волей Господа занесло в его обитель, да и ей самой здоровье и силы понадобятся, чтобы исполнить намеченное. За те вечера, что проводила Елизавета в беседах с добрым человеком, согласившись ненадолго остаться, она глубоко прониклась искренностью его души и благодатью, исходившей от сердца. Поделилась своей бедой и участливо услышала много умных наставлений и советов от мудрого, одинокого отступника, давно живущего вдали от дорог, что людям знакомы: «Странник, на то и странник, что пути ему не ведомы, он ищет мира, участия и покоя. А меж людьми мира нет; они войной живы, не чисты их помыслы. Бога из души изгнали, а надо бы бесов…» - спокойным, тихим голосом вещал он. Далеко в прошлом, старец Алексий был церковным служителем, но утомленный в миру от гонений на церковь и веру, пришел к решению уединиться в местах лесных, где его мало кто мог потревожить.
   И вот, последним вечером, в преддверии утра грядущего дня, когда Елизавета, благодарная старцу за приют, уже готова была вновь пуститься в дорогу. Старец долго и задумчиво смотрел на пламя костра и прервав молчание заговорил:
     - Ты много пролила слез и знаешь откуда они исходят. Ты плачущая мать и обретшая терпение душа. Но, я хочу тебе рассказать о слезах, что льют люди, много больше, если ты будешь готова выслушать меня.
       -  Я готова слушать вас до конца, - согласилась Елизавета. Правильные слова старца проникали в самое сердце, и оно словно открывалось, шло навстречу его мудрости.
     -  Слезы слезам рознь; - медленно, глубоко уйдя в свои мысли, говорил ее странный знакомый, - есть слезы, высыхающие быстро, а есть иные, что, подступив, удерживаются меж ресниц долго. Льются непрошенными каплями из опечаленных глаз, неотвратимо напоминая о причинах своего появления. От таких слез болит душа, они чувственны и трогают самое сокровенное, проникая в глубины сердца. Рождаясь в неведомом таинстве, они словно выразители эмоции, тронувшей отдаленные струны нашей, человеческой природы, похожи на донесшиеся сигналы из пространств потаенного духа, и способны всколыхнуть совсем неведомые, внезапные порывы. В эти минуты душа открывается, идет навстречу истине, исходящей от духа и единящей с ним. Тогда нам представляется, что мы постигаем некую сокрытую от нас тайну, до которой уму не дотянуться. Эта тайна хранима от нас до рождения столь удивительной и сокровенной минуты. Такой миг и есть, не что иное, как сопричастность к духовному прозрению, открытие в себе способности необыкновенного видения, прикосновения к изумительному творению, хранимому для нас Мирозданием. Когда тебе трудно, милая, удосужься посмотреть в небо, на звезды; поверь, ты и сама не заметишь, как станет легче, - Алексий оторвал взгляд от огня и посмотрел над собой в необозримую даль пылающих звезд.
   Елизавета последовала за его вниманием: «А ведь она, увлекшись беседой, даже не замечала их сияния», - укорила себя. Ее посетило бесконечно прекрасное чувство успокоения. Это было особое состояние, которое Елизавета впервые открывала в себе.
     -  Вселенная, впитав такие слезы, учит нас замечать ее, и по мере этого сближения, позволяет прикасаться к себе, дает почувствовать свое хрупкое биение, которое в обычном, нормальном состоянии нам не дано заметить. Инструментом такого касания являются наши слезы, от которых духу, становится легче. Возлагая надежды как на чувственные, тонкие души, так и на духовно заблудших людей, Господь стремится и на их глазах вызвать слезы сострадания к ближнему. Он ждет, что они не станут мимолетными, и оставят в сознании первые ростки понимания, проникающие в глубь сердца, в котором зарождается, и открывается путь к истине, и свету. Вот как ты думаешь, почему после выплаканных слез, становится легче?
   Елизавета на миг призадумалась:
     -  Наверное потому, что наша душа осознает их причины и кого-то за это, все же, прощает.
     -  Ты права, молодчина. Однако, облегчение приходит от прощения, раскаяния о содеянном, по совести, а не по разуму. На разнящийся с душою разум, способны влиять самые необычные силы из вне; в том числе имеющие и недобрые намерения. Слушать только его – опасно. Полагаться на сердце, которое дает советы от души – вот где сокрыта истина. Всегда помни об этом, Елизавета, и полагайся только на сердце. Обстоятельства, умело выстраиваемые умом, уводят сознание человека прочь от проникновенного чувства, умения заглянуть в глубокую заводь духа. Хорошо, раскрыть усталую душу, спрятанную за плотной паутиной рутинной жизни, обнесенной частоколом неодолимых проблем, умело спланированных и организованных не нашим, а чьим-то разумом. Лукавым все делается лишь с одной, едино-означенной целью; не дать заплакать человеку глубокими, непроходящими слезами, а умыться лишь мимолетными, внезапными, чтобы ему хоть и стало легче, но лишь на время; не позволить проснуться душе и увидеть дух, которому она служит во всей красе, понять и принять его устремления на пути к свету…
     -  Но ведь церковь дарует нам благодать через молитву, хотя многие люди пренебрегают этим и им никогда не увидеть той глубины, о которой вы, батюшка, повествуете.
     -  Дитя мое, все мы разные в своих помыслах; «никто не таков, как другой…».  Цель нашей жизни, как сказал русский святой Серафим Саровский, – это стяжание Святого Духа или приобретение благодати. И все духовные труды человека должны быть направлены на получение блага для себя и семьи своей. Церковь говорит, что благодать черпается из молитвы, которая реально изменяет, преображает и исцеляет человека. Тут ты во всем права, Елизавета. В глубины нашего сердца проникнуть способен только Бог, потому что он его творец. Любому уму такие глубины неподвластны, он подвержен и страдает от духовного грехопадения и этим самым разрушает наше сердце, мешает единению души с духом. Вот почему не надо бояться плакать и, если сердце того хочет, откликайся на такую просьбу, не гаси идущие от него порывы; они истинны и просты.
     -  Но ведь не каждая молитва настолько людьми прочувствована, что способна вызывать на их глазах слезы?
     -  В такие минуты, моя славная, мы должны быть как дети; сердца у них простые, полны доброты, лишены хитрости и невысказанной тайны. Молитва, идущая от сердца, всегда вызывает слезы, без них она превращается в просьбу, которая имеет свойство оставаться неуслышанной. Не сдерживай себя в желании заплакать, радуясь, что твое сердце слышит душу. Ведь кто не плачет, тот и смеяться не умеет, а если и смеется, то не от души. Уметь смеяться и плакать душой, истинно радуясь таинству прозрения – это сокровенный дар, исцеляющий и единящий нас с духом. И слезы, проливаемые нами по благоразумию, исходящие сами собой, меняют душу, делая ее чище…
   А на утро, поблагодарив старца Алексия за свое спасение и приют, Елизавета ушла. Ей предстоял еще долгий путь, но теперь она шла, преодолевая трудности, к своей цели иначе, чем прежде; с глубокой верой и надеждой увидеть своих обездоленных детей и вновь обнять их, невзирая на липкие путы лишений, наверняка уже уготованные для нее людьми иными, которых старец Алексий причислял к силам зла, увы господствующим на нашей терпеливой планете.
   Придерживаясь советов старца, который хорошо знал местность, она прошла мимо железнодорожной станции, оставив ее по левую сторону от себя, значительно сократив этим расстояние. Тянулись долгие и изнурительные часы нескончаемого пути. Обессилившая мать знала, вернее интуитивно чувствовала, что близка к цели, но вновь и вновь; за пригорком появлялась очередная рощица, за нею другая, бесконечно повторяясь, сбивая с верной тропы, путая мысли, лишая остатков сил. Неожиданно, уставшая от изнурительных поисков, Елизавета, за косогором увидела озеро, с двух сторон окруженное плотным таежным массивом. Оно показалось ей знакомым, дарящим надежду. К нему и направилась Елизавета, желая омыться его талыми водами и немного привести себя в порядок. Поверхность воды уже почти очистилась ото льда, который подтопленным островком белел где-то посередине, в окружении нетронутой, не порушенной ветром глади.
   Холодная вода хоть и освежила, придавая новые силы, однако, усталость просто валила с ног, и чтобы не обнаружить себя, она решила передохнуть и осмотреться, укрывшись в ельнике на окраине леса. Истаявший апрель остался за плечами и майское, согревающее солнце лучистым теплом упало на обветренное лицо Елизаветы. Сама того не заметив, она провалилась в глубокий, но чуткий сон. Утомленная дорогой женщина, сидела прижавшись спиной к шершавому стволу березы и окутавшая ее тишина, млеющей благодатью разливалась по телу, желавшему лишь отдыха. Она не знала, что дошла, что почти обрела своих детей; а если бы узнала, то тут же пробудилась и, не глядя на усталость, бросилась бы к ним в объятия, чтобы надышаться их запахом и счастьем, которое, вымещая боль, заполонит сердце матери. Но неведение спасало и давало возможность набираться сил для нового преодоления тех бесконечных, гибельных троп, которые она не исключала для себя, зная, что если и есть такое счастье, то волею означенной судьбы – недолгое…
   В солнечный погожий день, Сашка с Мишкой отправились на рыбалку. Лед с большого озера почти сошел, и подходивший все ближе к береговой траве окунь, в преддверии нереста, то и дело радовал ленивой поклевкой. Случались дни, когда оба рыбака, удовлетворившись лишь хорошей, солнечной погодой, надышавшись всласть ароматами весенней, оживающей природы, возвращались домой пустыми. После долгой зимы, припасов у людей почти не оставалось; их приходилось искать и добывать с трудом. Вот-вот должны были проснуться суслики, которых тоже ловить не просто. А пока оставалась лишь рыбалка. Хотя редкие удачи никак не могли значимо утолить, все более усиливавшееся, чувство нестерпимого голода, одержимые надеждой, ребята подолгу проводили время на озере.
   Мишка, оставив Сашку следить за удочками, отправился в ближайший лесок, чтобы срезать рогатинку подлиннее, уж больно прежняя коротка казалось; все то удилище вершиной в воду смотрит, а ему хотелось, чтобы в небо. Войдя в лес, он замер, остолбенело глядя перед собой; прислонившись к стволу дерева, недвижимо, на жухлой траве сидела спящая женщина. Снятый с головы серый платок, лежал на ее коленях и, черного цвета телогрейка, была распахнута. Мишка боялся пошевелиться, ему нигде не приходилось видеть красивую женщину спящей. Ему нравилось смотреть на нее и даже сильно хотелось погладить по голове; она хорошая и добрая, Мишка знал это…
   Он повернулся и тихо, чтобы не нашуметь побежал к другу. Ему не терпелось поделиться своей новостью: «Сашка знает все, пусть он посмотрит...»
     -  Там, я нашел ее!.. Она еще спит!.. Пойдем покажу!.. - Мишка с испугом и любопытством, старался рассказать другу об увиденном, потрясшем его скупое воображение.
   Сашка поднялся и с удивлением поглядывая на озабоченного товарища, который как верный пес, в минуты тревоги, хотел показать своему хозяину что-то важное, направился к лесу. Ну конечно же Сашка сразу узнал Елизавету: «Но как она здесь оказалась, измученная и усталая?..» - он не мог понять, хотя без слов прочел это на исхудалом, спящем лице. И вот неосторожный шорох пробудил ее от чуткого сна и, вскрикнув от неожиданности, она изумленно взглянула на них. Сашка обрадовался, что не сильно смутил отдыхавшую Елизавету, которая его тоже узнала:
     -  Сашенька!.. Это ты…Откуда ты здесь?.. Почему?.. – она обняла его, плача от радости. Елизавета не могла на него наглядеться и понять, наконец-то, что это не сон, а самая настоящая явь и Сашка, тот самый Сашка с поезда, сидит и смотрит на нее своими голубыми, добрыми глазами. А довольный Мишка улыбался, и радуясь, что друг смеется, тоже принялся обнимать их обоих. Елизавета тут же собралась идти в поселок, узнав, что все ее дети здесь, совсем рядом, неподалеку; живы и здоровы, очень скучают и ждут ее возвращения. Но Сашка остановил взволнованную мать, решив, что это небезопасно:
     -  Ну как же Сашенька, я должна их видеть, меня полгода не было с ними, как же я, Саша?..
     -  Мы все уладим, Вы только не волнуйтесь, пожалуйста! Просто вас никто из посторонних не должен видеть. Надо осторожно дождаться, пока стемнеет и я проведу вас к землянке. Ночью нас некому будет потревожить. Для всех это будет великая радость; вновь оказаться вместе, не смотря на трудное время, - догадываясь о возможных последствиях, Сашка, как мог, старался сгладить решительный настрой Елизаветы. Хлынувшие неудержимым потоком эмоции внезапной встречи с матерью, могли сильно осложнить ее тайное появление.
   Мишка очень просил, чтобы друг взял его с собой вечером, но Сашка велел Мишке сидеть дома и никому не рассказывать про эту встречу. Мишка понимающе, послушно кивнул головой и прихватив удилища, пошел домой.
    Сашке нужен был совет Марты; он не знал, как быть, как защитить и уберечь Елизавету от неминуемого разоблачения, и ареста. Не важно, когда это случится, но он понимал, что рано или поздно произойдет. И тогда, новая беда и волна страданий с еще большей силой обрушится на головы несчастных и обездоленных детей. Ведь только сейчас он сообразил, почему в последнее время по деревне, в присутствии председателя, прогуливается капитан Юшков. Наверняка им известны привлекающие острое любопытство подробности, от того и дожидаются; знают куда придет мать…