Тронные войны Часть 4-2

Феликс Довжик

Тронные войны   Часть 4-2


Ботик Петра

Наше НИИ нас инженеров щедро отправляло работать в подшефный колхоз, чаще всего ранней сырой весной и дождливой осенью и очень редко на сенокос. Один такой солнечный сенокос мне хорошо запомнился.
Трава уже до нас скошена. Пока нас довезли в самый удаленный колхоз района, солнце основательно подсушило траву, и нам поручили собирать сено в кучи, а их в копны. Работа мне хорошо знакома по моему первому сенокосу, когда нас группу золотых медалистов Ленинградский политехнический институт еще до официального зачисления отправил в самый отдаленный район области помогать колхозу.

В этом колхозе я получил высшее образование по всем летним сельскохозяйственным работам, знание которых мне потом в жизни очень пригодились. Вес у меня тогда был богатырский – если в себя влить стакан воды, то даже чуть больше пятидесяти килограмм. А работы простые – косить, трава по грудь, рядом озеро Самро, а потом уже сено собирать в стога.

Кроме нас бригада рабочих во главе со своим бригадиром – молодой, лет тридцати, очень сильный телом красавец и большой умница, вырос рядом с ленинградскими интеллигентами.
 Слушать его и наблюдать, как он умело пользуется руками и корпусом, работая с вилами, одно удовольствие.

Мало этого, наш командир, выпускник второго курса радиотехнического факультета, коренной ленинградец, тоже много знает и умеет, почему-то выбрал именно меня, чтобы передать кому-то свои знания. Он научил меня, как отбивать косу, как точить и как косить, чтобы она не взмывала вверх к солнцу и не вонзалась в почву до земного ядра.

И вот я в колхозе на сенокосе. Как это всегда водится, мужиков тут же куда-то увели, а меня оставили приглядывать за дамами – они граблями траву в кучки сгребают. Опять же, как всегда, одной не достались грабли, и она пытается сгребать траву вилами.

Поскольку именно о ней пойдет разговор дальше, человеку надо дать имя, а у меня принцип – детям не обязательно всё знать о родителях. В моих записях о ней очень скупые упоминания. В них она фигурирует под именем «Подруга М». Почему дал такое имя, не помню, но пусть оно такое останется. Дело не в имени, а в поступках.

И вот я Подруге объясняю: сгребать вилами – дело муторное. Во-первых, они тяжелее граблей и ручка длинней, руки быстро устанут, а во-вторых, у граблей захват травы шире. Лучше поднимай вилами кучки, которые девчата сгребают и собирай из них копну, а я эти копны буду носить туда, где стог заложат.

Первую ее копну я забраковал – маловата. Она удивилась – разве поднимешь. Добавила одну, а я еще две – поднял и понес. И закипела у нас работа. Несколько местных женщин к нам пришли. Стог подрастает. Одна из них позвала меня – лезем на верх, помогать будешь. Поработали немного, она говорит: «Ты же всё можешь, я слезу, а ты возьми себе помощницу, а к вилам не подпускай».

 Естественно, я позвал наверх Подругу. А копны от стога все дальше и дальше. Пока донесут, у нас перекуры. Почему бы ей не полежать на недостроенном стогу, а мне тоже. Зазеваемся – снизу позовут.

Первый раз рядышком лежали, а второй раз я использовал её животик, как подушку. Думал, сейчас же скажет: «Я не такая девушка», мне так однажды на пустом месте устроили концерт». Нет, наоборот, запустила руку в мои волосы. У меня тогда на голове что-то было. В Москве стригся.

И завязались у меня тогда дружеские отношения с замужней женщиной. У нее дочь четыре года одолела и на пятый начала карабкаться. В школе Подруга много читала, с ней интересно на многие темы беседовать, и о людях у неё свое мнение без чужих подсказок. С остальными замужними женщинами пока такие разговоры не получались.

Вскоре у нас пошла двусменная работа – испытания приборов. Испытательной станции и ОТК еще нет, только зачатки, и мы всё сами делаем. По технике безопасности в одиночку нельзя работать.
Летом лафа. Если пошли ягоды или грибы, вторая смена не проблема – с утра в лес можно сходить. Иногда парой, иногда компанией. Эти походы и вторые смены сближали коллектив. Со мною замужние женщины стали более откровенными. Тем более, моя ягодная или грибная добыча в их тару шла.

У меня как раз в эту пору сердечная болезнь – очередная безнадежная влюбленность. Околдовала меня электромонтажница Наташа, красивая, не очень разговорчивая, а выражение лица, как будто она какую-то тайну скрывает и эту тайну невозможно разгадать.
Но она же при этом в нашем знаменитом в ту пору Истринском ансамбле песни и пляски звезда первой величины во всех танцевальных номерах. Танцует – ни одной улыбки на лице, а взгляд от неё не оторвать.

Муж Подруги очень любит петь, и она разрешила ему прикрепиться к хору – репетиции не каждый день и поздно вечером, и дочь уже подросла.
Я с монтажницами, регулярно раздавая им очень трудную работу, шутил и балагурил, но старался вести себя со всеми одинаково, однако они заметили некоторую разницу. Если тайну знает хоть одна женщина, значит, тайну знают все.

Наш ансамбль на неделю куда-то ездил на гастроли, то ли в Прибалтику, то ли в ГДР, а на следующий день после его возвращения, Подруга с утра подсела ко мне и стала рассказывать, как безобразно вела себя Наташа на гастролях.
Я не Отелло, я не побежал сразу её душить. Я не верю словам, я верю поступкам, если видел их своими глазами.

Незадолго до этого мне удалось один единственный раз съездить с Наташей в театр. Может быть ей хотелось посмотреть этот спектакль, может хотелось подсахарить поставленную точку, у меня ответа нет.
Когда мы в этот поздний вечер расставались, она очень осторожно, очень деликатно дала мне понять, что никакого продолжения не будет. Совершенно честный поступок, который я не мог не оценить. И никаких обид, одни огорчения.

Нет, насчет обид, я вру. Когда я через год узнал, что она выходит замуж за кандидата наук и доцента МГУ, чтобы себя как-то утешить, я подумал – за лысого толстяка, чтобы перебраться в Москву.

Через какое-то очень небольшое количество месяцев и лет, когда я начинал свою тропу сплетать с тропою Валентины в единую дорогу и поднимался с ней от Ново-иерусалимского монастыря к нашим тогда еще раздельным жилищам, я увидел молодого, высокого, стройного доцента.
Он осторожно и нежно вел Наташу, чтобы не потревожить сокровище, которое она несла в себе. А она молодец. Свою школьную любовь к сыну маминой подруги ни на кого не променяла.

Информации Подруги М, очень убедительно поднесенной мне на блюдечке с каемочкой, я не поверил, но всё-таки от напоминаний заметно огорчился и молча утонул в свои недавние страдания, а она, как преданный мне друг, несколько минут молча изображала мне своё сочувствие.

Поскольку институт наш был молодёжным, дачи тогда ни у кого не было, все хотели идти в отпуск летом. Поэтому еще в январе составлялись списки, чтобы всех равномерно распределить по месяцам. У мужа Подруги отпуск в июле. Он обещал своей маме привезти внучку. Подруга могла бы похлопотать за себя, ей бы пошли навстречу, но она этого не сделала.

Накануне ближайшего воскресенья, после отъезда мужа с дочкой, она спросила, как я собираюсь провести выходной день.
В это время моим ближайшим соседом в комнате общежития был Боря – фамилия у него неудачная, приводить не хочется, а парень хороший. Своих увлечений у него нет, и он охотно сопровождает меня повсюду.
Я отвечаю подруге – в лес с Борей сходим. Она просит взять её с собой.

Взяли, почему нет. Хороший денёк был, даже с приключениями – попали под сильный ливень. День летний, солнце вышло, всё быстро просохло, а одежда – нет.  А подруге – под сырым сырое – совсем неуютно.

Костер развели быстро, а у меня рюкзак – кладезь всего. Рубашка нашлась, сухая, рюкзак спас. Уговорили, мы отойдем, подглядывать не будем, снимешь свое, у костра сама быстро просохнешь, рубашку оденешь и остальное просушишь. А потом из рюкзака появились пряники и шоколадные конфеты. Домой возвращались веселые, довольные, даму проводили до подъезда.

В следующее воскресенье тем же составом, но в другой лес. Дождя не было. Малины набрали. Обещала сварить варенье и нас зимой лечить.
А в следующее воскресенье пробуксовка. Боре надо ехать в Москву, что-то купить.
«А что мы вдвоем сходить не можем?» – и взгляд на меня очень интересный. Значит, можем. Меня лесом не испугаешь. Компас всегда с собой.

Чего не умею, так это опаздывать, всегда прихожу с запасом.
Вдруг из подъезда соседка её выходит и сразу с вопросом: «А где второй кавалер? Дважды был и на тебе – нету». Пришлось оправдываться, а она не уходит.
Появляется подруга, но не для леса одета – в летнем платьице, укороченном. Соседка ей: «Что ж так вырядилась – комары закусают». Пришлось выручать: «Я им не позволю. Свои штаны ей дам, а ко мне они не полезут, испугаются». Пожелала соседка нам удачи и ушла.

По дороге я сообразил, что в таком наряде в колючий малинник не лазят, и проложил маршрут в не очень густой лес. Встретилась нам уютная небольшая полянка, и она предложила присесть и отдохнуть.
 
Возле молоденькой березки, если устанешь сидеть, можно спиной о стволик опереться или вообще прилечь, я поверх невысокой травки постелил штормовку. Она охотно села, оправила платьице, но так, чтобы не всё было закрыто.

Возле неё было достаточно места, и я даже хотел сесть рядом, плечо в плечо, или даже так, как когда-то на стогу – голову положить ей на колени, но что-то меня удержало. Что именно, я теперь не помню. Память сохранила картины, а мелькающие мысли улетели к облакам.

Там, внизу возле стога, были люди, а здесь место безлюдное. Завязка та же, а сценарий мог бы стать другим. А дальше что?
Возможно, свою роль сыграл климат родителей. В чужую семью никто лезть не должен. Они сами должны решать свои проблемы.

Я сел в некотором отдалении, чтобы её видеть – не в упор, а немножко сбоку.
Тут же завязался разговор. С нею всегда легко темы находились. В школе она много читала, и человек наблюдательный – людей понимала.
Во время разговора она прислонилась к стволу березки, руками обхватила колени. Подол платьица потихоньку начал сползать.

Когда она вернулась в прежнюю позу, обнажилось то, что ранее было недоступно моему взгляду. Но мне интересен разговор, тормоза расставлены, все остальное меня не возбуждает. Нет, конечно, вновь открытые места взгляд мой приковали, но не до такой степени, чтобы я немедленно предпринял какие-то действия.

Она же видела, что взгляд мой сполз с её лица и до неприличия долго впитывал в себя другое. Она могла позвать меня к себе поближе, могла сама перейти ко мне вместе со штормовкой, и я не знаю, как бы я тогда поступил. Но это было бы её решением. Что-то её удерживало. Легко рассыпать прошлое, оно шаткое, а сложится ли будущее, кто может дать гарантию? А она человек разума, а не чувств.
 
Я её не торопил, она предложила возвращаться домой.
Долго шли молча, случай для нас с ней небывалый. Наконец, она прервала молчание. «Как хорошо я за эти три воскресенья с тобою отдохнула. Через три дня он приезжает, и у меня опять стирка, кухня и все вечера он на репетиции».

После его приезда наши с ней отношения изменились. Она перестала ко мне подсаживаться, никаких вопросов и разговоров. Скорее всего, встреча с соседкой не прошла даром. Были серьезные домашние разборки, и они повлияли на её поведение.

На ноябрьские праздники наша турсекция решила организовать турпоход на Плещеево озеро, посмотреть Ботик Петра и знаменитый город Переславль-Залесский. НИИ выделило нам автобус для поездки в одну сторону. Автобус довозит нас до Спас-Угла, родовое имение Салтыкова-Щедрина, а мы, не заходя в него, с двумя ночевками идем к цели.

Прихожу на сборный пункт к автобусу, Подруга с мужем вместе с рюкзаками. Она никогда не интересовалась туризмом. Неужели только для того, чтобы пару дней не видеть приехавшую в гости свекровь, она готова носить на себе рюкзак и спать дождливой осенью в палатке?

Первая ночевка на берегу реки. Проблем с водою нет. Река метров двадцать ширины, не меньше, и течение серьезное. Меня удивила двуручная пила на одном из рюкзаков, никогда пилу в поход не брали. Моего топора всегда хватало, и он перед походом мною на станке наточен.

Мало этого – соревнование, пока готовится ужин. Кто быстрее выпилит двухметровое бревно. Разбились тут же на пары и на ура. Мне в Белоруссии немало дров пришлось перепилить, случилось однажды среди зимы одному двуручной пилой пилить, но в соревновании и сила нужна. Оказались с напарником в середине первой половины второй половины участников.

Что-то в этом походе сразу всё не по мне пошло.
Вдруг утром Юра Гром, наш кумир и вождь, к концу завтрака объявляет: «Сразу после чая все мужики пойдут строить плот. Через речку будем переплавляться на плоту». Все женщины ура закричали. Как же, что-то новенькое. Мне бы тут притормозить и подумать, а я сразу ляпнул: «Зачем!? Вниз по течению, час хода, а там мост есть».

Кто-то из женщин крикнул: «Вот еще! Не стыдно! Женщины не бояться», и остальные смотрят на меня злыми лисами, даже у Подруги выражение лица, будто она меня впервые увидела. Ну понятно, трус несчастный, что с него возьмешь. И супруг её счастлив – не напрасно в поход пошел, такое обо узнал.

Ну трус я, что поделать, придется жить с такой характеристикой. А настроение, хуже не бывает. Спастись помогает переключение мыслей или переброска вины на другого.

У Грома от меня никогда не было никаких тайн. Что произошло? А-а, мы же с ним ходили на байдарке по Рузе, он знает, что я в воде шустрее топора.
Мы с ним оба были на Магнитогорском металлургическом комбинате, я на год раньше, будучи студентами слушали инструктаж по технике безопасности одноглазого инструктора. Его рассказ незабываем и очень поучителен. Юра предполагал мое возражение, а ему хочется такое разок провернуть.

Слоняюсь неприкаянным, никому до труса дела нет.

Часа за полтора справились с плотом. Связали бревна веревками друг к другу. На плоту нечто вроде табуретки, а в руки весло – рогатина, обтянутая брезентом. Две длинных веревки. Одна – отпускать с этого берега, другая – тянуть с того.
Первым в плавание отправился Саша, пожалуй, физически самый сильный из всех, но ему и труднее всех – с того берега веревку пока никто не тянет, а причаливать не везде удобно. Второму, в помощь Саше, было легче – его уже Саша тянет. Потом стали переплавлять девчонок.

Я их вижу только со спины. Хотел бы посмотреть с лица. Течение сильное, как веревки ни тяни, а плот сносит, рогатина не весло, да и тем надо уметь работать. Но мужики своих девчонок водяному не отдадут, хотя переживаешь сильнее, чем сам на плоту.

Я боялся, что Гром после девчонок сразу вызовет меня и совсем опозорит. Но он этого не сделал. Я поплыл четвертым.

Течение реки с этого берега слева направо. Я понял, если справа взмахивать веслом не перпендикулярно течению, а под углом, снос плота можно компенсировать. Не был уверен, что получиться, но получилось, пошел небольшим зигзагом, но по курсу, как мог помогал тянущим.

Когда приплыл, Саша мне сказал, хорошо прошёл. А на том берегу у меня привычное занятие. Собираю дрова. Видел, девчонки похихикали, стоят у берега, наблюдают и мерзнут. Но когда у меня запылал костёр, все к нему сбежались. Я по обе стороны костра вбил два кола, в каждый вбил тонкую железную рогатину, а на них положил небольшую жердочку, и тут до них дошло, что кипяток будет. Пачку чая они у меня отняли – сами справимся.

Подруга у берега, ждёт своего. И вот его очередь. Я посмотрел немного. Не чета трусам. Такие взмахи, такие гребки. Чтобы не завидовать чужой смелости, я даже за костер ушел. И вдруг её душераздирающий крик. Я бегом к берегу.

Жуткая картина. Над водой только его голова. Бревна углом разошлись, голова между ними, а за нею и над нею большой рюкзак. Бревна рюкзаку погрузиться не дали. Первое впечатление, что рюкзак его держит. Но нет, голова сама осторожно движется вперёд.
Если бы бревна разошлись на два метра раньше, не до шуток было бы. В сапогах, в ватнике, с тяжелым рюкзаком попробуй поплыви. А так он ногами почувствовал дно и осторожно пошел к берегу.

Женщинам теперь есть работа. Вот когда костёр действительно понадобился. Я от костра подальше ушел, только изредка дрова подтаскивал, а они утопленника сушили и одевали по частям. Кое-что в рюкзаке от воды уцелело, кое-что у кого-то нашлось. Пару кружек горячего чая в него влили.
Пока мужики на том берегу основательно плот ремонтировали, а потом переплывали на этот берег, он уже был обсушен и одет.

В какой-то момент Подруга, по-моему, сознательно прошла недалеко от меня, мне же, опозоренному, положено стоять в сторонке, и тихо, но отчетливо произнесла: «А ты оказался прав».

Мне еще несколько раз в жизни, в том числе и от неё еще один раз, приходилось слышать эту фразу. Только из её уст эта фраза принималась мною благосклонно, во всех остальных случаях, она вызывала у меня раздражение.
 Почему тогда, когда всё можно было исправить, меня не хотели слушать. Что мне теперь через десятки лет делать с моей правотой, когда все разбито и искорёжено.

К озеру, которое послужило колыбелью Российского флота, к тому месту, где из озера вытекает река Вёкса, где когда-то располагалась охотничья дача сына Сталина, а теперь лесничество, мы пришли вечером, а могли бы прийти к обеду, а после него посетить музей.

Мы к Ботику Петра отправились утром после завтрака. Обедать вернулись в лагерь. Потом отдыхали. В Переславль-Залеский пришли вечером, автобус на Москву через полчаса. Я был в Переславле, но я видел только автобусную площадь и небольшой магазин. Не задержись на переправе, увидели бы город.

За осенью следует зима и Новый Год. За два дня до Нового Года состоялось мое знакомство с Валентиной и продолжается до сих пор. Никакой тайны из этого мы не делали. Такое событие не могло пройти незамеченным для Подруги.
 
Казалось бы, все точки расставлены, убедилась же, что свой смелее, надежнее и лучше, но что-то, наверно, было не по ней. Слишком рано я в плену у другой? Она посчитала меня предателем и решила наказать, как предателя. Выпад был не случаен – подготовка к нему была. Она знала, как убить наповал.

Меня очень трудно обидеть. Я не верю словам, я верю поступкам. Но есть слова сильнее поступков, и она их знала. А это не просто точка – это немедленный разлёт в разные стороны на далекую дистанцию. Она знала, что делала, ей такая возможность представилась.

В научных отделах НИИ сокращение штатов. В этот период цеха заманивают к себе возможностью повышения зарплаты. Она этим воспользовалась. Теперь мы в разных корпусах, в разное время начало и конец работы и обеденный перерыв.
С этого момента слухи о её жизни для меня – очень далекое эхо, но оно доносилось.

После зимы весна, потом лето.
Пришла пора ей вести дочку к своим родственникам, а у него отпуска нет. У него появилась возможность не пропускать репетиции в хоре.
По моей придуманной классификации, есть женщины – магнит. Тянет – и всё, удержаться невозможно. Таких в нашем городе было двое, они дали мне повод для такой классификации.

Одна из них для мня магнит необыкновенной мощности, но она об это даже не знала – я её видел только издалека. Желающих примагнититься – полгорода, вторая половина – женщины. Но она была очень избирательна. В течение многих лет только троим по очереди было предоставлено право переступать порог её жилища.

Все были женаты, все любили своих жен и детей, но при любой возможности удирали к ней, а она их ухода из семьи не требовала, ей это не надо было. На её пенсионный юбилей все трое пришли, как жены, зная о юбилее ни караулили, в какие-то щели или трубы они просочились.


Самое интересное: красивая – есть красивее, фигура – есть лучше, лицо умное – есть умнее, но всё вместе так действует и так тянет, я этих троих, несчастных, понимаю. Это как гипноз какой-то.

Вторая такая – в ансамбле, но очень строгая и недоступная. Она певица, прошла в Москве какие-то конкурсы. Ей твердо обещали – в сентябре утрясутся финансы и кадры и ее обязательно вызовут.
 
На следующий день после отъезда Подруги на родину певица поманила пальчиком ее мужа к себе. Меня бы позвала, и я бы побежал, какие могут быть тут разговоры. Ей что, месяц пройдет, и уедет из города, а ему манную кашу хлебать, но он об этом не думает.
Счастье какое привалило. И они по всему городу вместе то у него, то у неё.
Месяц пролетел и у него отчет о проведенном времени.

Разговоров на работе было много.
Сколько было разбито тарелок и роздано пощечин история умалчивает. После нашего с нею месяца посуда осталась цела. Фактов преступления не было. Хоть на детекторе лжи проверяй.

Три месяца тянулась неопределённая ситуация, потом слушок – помирились. А через полгода даже доказательство примирения появилось, она его всё время носила с собой – фигура её всем об этом рассказывала.
Дорогу в хор он позабыл, теперь ему коляску катать приходилось.

Пролетело несколько десятков лет. Наступила эпоха траурных венков. Очередные похороны. Все толпою в часовенку, а я остался на улице. Стою в одиночестве. Поодаль три женщины беседуют, а еще дальше два мужика. Вдруг из часовенки выходит Подруга, осматривает окрестности, направляется к женщинам и, находясь от меня до её маршрута на самом близком расстоянии, тихо, но отчетливо мне говорит: «А ты был прав».

Только она втянулась в разговор с женщинами, муж из часовни вылетает. Осмотрел три группы людей, и пошел к мужикам.

Задала она мне задачку – за что это я ни с того, ни с сего заслужил поощрение. За все эти прошедшие годы никаких бурь в её семье не было. Суть в прошлом, в том, что создало условие их прочному существованию.

Что бы было, если бы было… Две дочки, но они не совсем родные. У одной один папа, а у другой – другой. Появилась вторая, грудного возраста и далее раннего детства. Это самое время семейных ссор, первый пик. Всё то, что она мне сказала, сделав окончательный выбор в пользу мужа, она бы мне, будь я её мужем, в период переутомления тут же выложила бы сполна.

Разрыв был бы неизбежен. У неё ни первого, ни второго мужа и двое детей. Она же это поняла и оценила правильный мой поступок. Я её уберёг от худшего, я же, не очень тогда всё это понимая, поступил разумно, хотя её самолюбию нанёс рану, но вполне заживающую. Точнее бы было, если бы она сказала: «Ты поступил правильно», но и так хорошо.

Когда-то Никита Хрущёв на встрече с деятелями культуры облаял скульптора Неизвестного. Вот досталась человеку фамилия. Как скульптор он очень даже известный. После смерти Никиты его сын попросил скульптора высечь бюст отца.
Неизвестный высек бюст в двух красках – половина черная, половина белая. Долгие годы я думал, надо было высечь всё в чёрном, лишь отдельные пятна в белом. Никите в плюс я ставил только то, без чего он не мог бы править. Он догола раздел Сталина и выпустил из лагерей невиновных.

Все его очевидные глупости и дурости я ему простить не мог. Но ведь атомная энергия при нём стала на ноги и наша космическая техника. При нём появились хрущёвские пятиэтажки, народом названные «хрущёбы в стиле барака», но в них жили с отоплением, с горячей водой и канализацией.
 
Что мог дать, то и дал, хотя в столицах глухой Африки и Азии уже появлялись вполне современные здания. Пожизненное правление всегда приводит к неизбежному отставанию, а у него оно пожизненным не получилось. Лучше меня Неизвестный понимал Никиту и его время.

Вернемся в ту весну после зимы, когда Подруга перешла в производство.
У меня с Валей познание друг друга, прогулки, музеи, театры, а у Вали вдруг неприятности по работе – ее вызывают в директорат. На неё пришла по тому времени очень серьёзная жалоба – она разбивает семью у очень скандальной женщины, матери двух детей.

И вот Валя предстала перед пятёркой серьёзных пожилых мужчин.
Зачитывается жалоба. Составлена удивительно грамотно. Сама жертва со своим семилетним троечным образованием вряд ли могла понять три четверти этого доноса.

Слово для объяснения и признания вины предоставляется Валентине Ивановне.
Валя спокойно объясняет. «Мне поручено укомплектовать строящийся детский сад оборудованием. Меня в институте учили педагогическим процессам. Я знаю и понимаю, какое нужно оборудование, но как его достать, я понятия не имею.
Ко мне приставили снабженца. Он очень толковый специалист, он может достать всё, что угодно. Дадите мне другого снабженца, я буду работать с другим снабженцем, но сама я без специалиста сад не укомплектую.
В быту мой снабженец – пьяница и отец двух детей. Зачем он мне? У меня есть свой кавалер, ведущий инженер. Если вам надо меня уволить, я сейчас же при вас напишу заявление об уходе.»

Председательствующий Главный инженер замахал руками: «Что вы! Что вы! Мы всё поняли. К вам претензий нет. Завтра к вам придет новый снабженец. Работайте спокойно».
Валя уверяла, что всё это она высказала спокойно, но мне уже пересказывала в изрядном возбуждении, и клякса в её душе осталась надолго.

Кто мог бы это написать, она не знала, даже предположений не было. В то время её знал очень ограниченный круг людей. Это уже потом её знала половина женщин города.
Новый снабженец пришел к ней на следующий день. Прежнего через месяц отправили в командировку за Урал. К месту назначения он не прибыл. Куда он делся, так и не нашли. Ни трупа, ни человека. Ревнивая скандальная жена успокоилась. Пищи для скандалов не было.

Я много раз возвращался к этому событию – кто мог быть автором клеветы, и вдруг однажды вспомнил, что Подруга хорошо была знакома со скандальной женой этого снабженца. У меня появился кандидат на роль клеветника.
Однажды она оклеветала Наташу. Я этого не забыл. Когда идешь к цели, все средства хороши, но не у каждого. Тут что сильнее, жажда или совесть. Тут кто кого. Или у кого что побеждает.

По времени совпадение. Клевета на Валю появилась через пару месяцев после расправы Подруги со мной и её ухода в производство.
Вот уж точно классика – «не любишь ты … так берегись любви моей». Меня наказать – показалось мало.

В этой классике не всё точно. Это уже не любовь, это взрыв самолюбия, это ненависть, это жажда мести.
Свежая влюблённость без окончательного разрыва с предыдущей – всегда с сомнениями и оглядкой, а ненависть – без тормозов.
В новой любви можно споткнуться и прогадать, отсюда колебания и осторожность, а в ненависти в любом случае себе никакого ущерба нет.

Когда она была в лесу в летнем платьице, она сама могла первой сделать шаг ко мне. Она опытная женщина, а я же не бревно, я бы не устоял.
Оглядка на прошлое ей помешала, а вдруг ошибка, риск есть и немалый. Прошлое потеряешь, а будущее не найдешь.
А месть без последствий для себя и себе утешение.
Вот и появляется в отношениях белое и черное – интриги и надежды, надежды и месть.

Я долго не решался спросить у Вали, могла ли Подруга быть автором клеветы – не знал, как Валя к этому отнесется, не укорит ли меня за былые шашни. А узнать хотелось.
У Вали острое зрение на людей, а её она хорошо знала, она водила младшую дочь в Валин детский сад, была активисткой родительского комитета.
Все-таки не удержался, спросил.

Валя отнеслась к вопросу спокойно, задумалась на пять, а скорее всего на все семь минут. Потом четко ответила: «Могла!».
Мнение не доказательство, в суд не подашь.

Вся последующая жизнь Подруги после кляузы – без завихрений, о семье никаких разговоров. Путь выбран, метаний не было.
Мне с ней в одной лодке не плыть. Неприязненная память о ней была, но растворилась. В трудные часы досемейного одиночества знание, что есть человек, которому ты интересен, помогало не падать духом. Это забыть невозможно.