Дорога к морю вела через хлебное поле

                Море — это все! Дыхание его чисто, животворно.
                В его безбрежной пустыне человек не чувствует себя одиноким,
                ибо вокруг себя он ощущает биение жизни.
                (Анника Тор)
Пролог

  Мы еще не завернули за поворот дороги, как теплый ветер принес запах йода и выброшенных на берег водорослей. Такой знакомый и уже немного забытый запах. За поворотом дороги перед нами неожиданно развернулось во всей своей красе синее-зелено море. Оно как будто радовалось нашему приходу, играя солнечными бликами на волнах, шурша галькой прибоя о берег и обдувая нас теплым ветерком.  Я вновь видел его! Побросав как попало одежду на берегу, я бросился в волны. Бросился как в объятие матери, как в объятия любимого человека, которого не видел несколько лет, но не забывал ни на минуту все это время. Уйдя с головой под воду, в этот прозрачный, с зеленоватой дымкой мир, в котором и началась вся жизнь, я ощущал спокойствие и радость, как будто в конце всех своих путей вернулся наконец домой. Все, что я подумал тогда, в этом ласкающем тело и душу освещенной лучами солнца мире, было: «Здравствуй море, наконец то я вернулся к тебе!»

Начало дороги к морю

   Тот, кто жил в начале девяностых должен понять какой восторг вызывала любая возможность съездить на море. В те годы всеобщего дефицита и высоких цен, наполовину еще советской, наполовину уже рыночной экономики, было очень сложно летом, в курортный сезон найти у моря жилье, желательно недорогое. Будь то санаторий, кооперативная гостиница или частный дом с комнатами под сдачу. Ну а найти друзей, у которых родственники живут на юге и имеют родню живущую недалеко от моря – вообще сказка времен перестройки. Тем не менее так и случилось.
Каждому из нас, кто хоть раз был на море, кто полюбил его сразу и на всегда, хотелось еще и еще раз вернуться к этому большому, доброму и всегда очень разному, кажется, что совсем живому существу. И чем дольше ты откладываешь эту встречу, тем сильнее оно зовет тебя. Приходит и манит к себе во сне шепотом волн, бликами солнца на воде. Тревожит воспоминаниями в фотографиях и видео. Зовет беззвучно в минуты душевного покоя, когда за шумом большого города вдруг начинаешь слышать шум прибоя. Иногда тоска по морю, которая бывает сродни тоски по любимому человеку, становиться невыносимой. И тогда появляется желание бросить все и уехать к этому теплому, ласковому счастью, которое называется морем.
   Так было и в тот раз. Воспоминания первого знакомства с морем, возникшее тогда желание раствориться в нем, остаться с ним навсегда, приходило ко мне во сне и оставалось до утра. Воспоминания о море как кусочки счастья звали меня, уставшего от городской суеты и замороченного на работе. Наверное многим это знакомо. Море манит тебя как время счастливого детства, зовет быть с ним и успокоить хоть на время уставшую душу. И когда ностальгия как огромная волна накрывает тебя с головой, ты бросаешь все и едешь, чтобы встретиться с ним. И хорошо, если ты молод, полон сил. Не обременен семьей и детьми и можешь распоряжаться своей свободой, подкрепленной накопленными средствами. И что родственники, если ты готов жить и в палатке дикарем, но только быть хоть какое-то время с ним, смотреть на восходы и закаты над водной гладью, принимать его буйство в шторм, дышать соленым ветром и любить его.
   Но не всегда путь к морю оказывается скорым и прямым. Тогда этот путь лежал через хлебные поля Ставропольщины. Как выяснилось у моего друга, его родственница живет в Ставропольском крае, а вот ее тетя имеет свой частный дом в Туапсе, недалеко от моря. К ней мы и хотели попасть, но для этого надо сначала заехать на Ставрополье и получив «верительные грамоты», ехать на море к тете. Это несколько осложняло дело и отнимало время отпуска. Вариантов у меня не было, и я, соблазненный обещаниями хлебосольной встречи с родней друга, согласился ехать на море через ставропольский хутор.
   Итак, хутор Нижнерусский. Двое суток в поезде привели нас в Ставрополь.  Нагревшаяся от солнца плацкарта наводила на нас сон. Пассажиров было немного, так что в поезде нас никто не беспокоил. Железнодорожный вокзал Ставрополя вызвал у нас тогда интерес. Две башенки, разделенные застекленной аркой придавали зданию необычность и вызывали исторический интерес. Здание вокзала, постройки второй половины девятнадцатого века будоражили воображение, в котором возникали то вагоны, забитые зерном, главным богатством края, то берлины и дилижансы набитые пассажирами в котелках и дамских шляпах с лентами. К родственникам нужно было добираться на автобусе с автовокзала. Автобусы, идущие к хутору Нижнерускому отправлялись со ставропольского автовокзала только утром. А так как поезд приехал во второй половине дня, нам пришлось ехать на такси. Ночевать на вокзале нам как-то не хотелось. Через какое-то время, утомительное на полуденной жаре, светло-зеленая Волга с шашечками на дверях привезла нас в самый конец улицы Терновая. Выгрузив сумки из багажника мы прошли в открытые сварные металлические ворота, прямо во двор дома родственников. Встреча была по южному бурной и многословной. Кто больше сказал слов, мой друг-попутчик или его родственники, определить было трудно. У моего друга, в процессе общения, как я заметил, вдруг появился южный говор. Даже ударения в словах он стал ставить так, как обычно делают южане.
   Родственница моего друга Светлана живет на хуторе давно, с тех пор как вышла замуж и уехала из города. Муж ее, Володя, худощавый, с копной светло-рыжих волос и доброй улыбкой на лице тоже нас очень ждал. И ждал видимо давно. Так давно, что с утра начал нас встречать местной наливкой «вишневкой», на что уже имел выговор от жены. После по южному горячего борща и утки из кухонной печи, стоящей во дворе, разговорились о жизни, о проблемах и о родне. Пока родственники общались, я обошел большой сад с абрикосовыми деревьями, которые были усыпаны спелыми плодами. На длинные, сколоченные из досок столы были высыпаны для сушки абрикосы. Рой мух летал над ними. Посмотрел на невиданные у нас в городе большие груши, висящие на ветках грушевых деревьев, яблони с яблоками разных цветов, загон с утками и другой живностью. Для меня, жителя большого города все здесь было интересно. Но больше всех мне были интересны люди.  Какие они? Такие же или совсем другие? Чем живут о чем думают в непростое тогда время? За разговорами я старался понять это.
   Светлана крепкая, среднего роста блондинка в очках, больше похожая на бухгалтера. Сменила когда то давно городскую жизнь на жизнь хуторскую. Светлана очень активная. Говорит, и кажется руки сами что-то делают. Рассказывает о жизни о родственниках, спрашивает, а сама одновременно что-то шинкует, варит, раскладывает фрукты. То уйдет уток кормить, то голос ее слышен уже из теплицы, а вот она уже поливает по вечер свои грядки. И говорит, говорит, вспоминает прошлое. Рассказывает, как трудно стало жить на хуторе. Не стало работы для мужиков, так некоторые днями пьют «вишневку», шатаются по хутору, перебиваясь случайными заработками. Вот и Володя так. Володя числиться в колхозе, но пока без работы. Пьет четвертый день. На той неделе работал в МТС, а сейчас опять нет работы. Основная работа на хуторе в сезон уборки урожая.  Тогда работает все население хутора. Работы столько, что ночами не спят.  Светлана работник социальной сферы. Небольшой оклад, но платят регулярно. Тем и спасаются. А еще своя земля и живность. А так совсем плохо было бы.
   Хутор Нижнерусский расположен на реке Русская. Небольшое поселение, состоящее в основном из частных домов утопает во фруктовых садах. Речка проходит прям посредине поселка, разделяя его на северную и южную половину. Сказочное царство фруктовых деревьев как оазис среди хлебных полей, окружающих хутор со всех сторон. Среди полей, окруженных лесопосадками, вдоль русла реки множество прудов, воду из которых берут на полив полей.
   Светлана видимо давно ни с кем не разговаривала, а тут родная душа. Все и всех обсуждали до вечера. На выходные она водила нас в поля, похвастать какое золото они выращивают. Показывала мелкие пруды, где в жару они купаются. А жара там летом ого! Мало деревьев, кругом степь, поля с хлебом как волнами качает ветер, тенечка нет укрыться. Сердобольная Светлана знакомит нас с соседями, разговаривает с ними, рассказывает какие новости услыхала от нас. Женщины на хуторе такие же как она. Разговорчивые да участливые. Все как на подбор невысокие и крепкие. Волосы под белыми платками, глаза светлые. Все звали угощаться, в гости заходить. А мужики местные наоборот, очень серьезные, хоть и улыбаются иной раз себе в усы, но приглядываются к новым людям, оценивают, чего ты стоишь, что значишь из себя. Народ не простой, гордый и чинный, но очень работящий. Сколько не смотрел, все до вечера чем-то по дому заняты. Говорят мало. Разговоры все вечером за столом или на праздники. Смотришь на них, дух казацкий живет в их словах да мыслях. Предложения хоть короткие и простые, но иногда такое словечко завернут, что и представить себе нельзя. Не удивительно, если под закатный вечер встретишь опирающегося одной рукой на крашенный забор деда со знатными седыми усами, который по-доброму, но с хитрецой во взгляде смотрит на тебя оценивая, кивает в ответ головой на твой «добрый вечер», а на нем штаны с лампасами и ноги в ичигах.
День на третий я устроил другу тихий бунт по поводу того, что ехали де на море, а отпуск проводим на хлебном поле, мол проси родственников, пусть звонят тете в Туапсе и мотаем на море. Вечером этого дня пришли в гости к Светлане родители Володи. К месту сказать, Владимир с утра не пил, двадцатилитровая бутыль с «вишневкой» была наглухо закрыта и спрятана в погреб во дворе. Видимо знал, что придут. Родители у Володи выглядели очень солидно. Отец светлоглазый седой, глаза в мелких морщинках. Крепок, но сам худощав и выглядит молодцом. Серьезный взгляд из под кустистых разросшихся бровей, седые казацкие усы, кончики которых слегка закручены и лихо приподняты в верх. Матушка Володи – образ южной русской женщины, с добрыми в морщинах руками, натруженными работой. Нарядный платок покрывает русую с сединой голову. Синяя с цветами блузка и подстатьей широкая юбка. Глаза синие и добрые, в складках морщинок по краям глаз. Видно, что одели самое нарядное и принесли с собой не домашнюю настойку, а вино из магазина. Небольшую бутылку с пластмассовой пробкой, с этикеткой бело-зеленого цвета. В гости ходить со своим домашним вином считается не солидно. Тем более мы приехали из далека. Надо сказать, что за все время, пока мы находились на Ставрополье я не видел человека, пьющего водку или коньяки или другие крепкие напитки. В хуторском магазине их просто не было. Светлана говорила, бывает осенью и зимой мужики пьют «дымку». Но это на праздники. Культура питья – вино. В меру. Никто, особенно из тех кто постарше не позволял себе пить так, чтоб выглядеть непотребно, а тем более до упаду. Володин отец говорит негромко, неспешно. Речь его идет гладко, да и слов говорит не много. Смотрю на друга, он улыбается. Стал посерьезнее, отвечает не торопясь, подумав. Говорит солидно, хоть он и чуть старше меня.  Говорим о работе, об урожае, разговор постепенно переходит на «а как у вас там?». Ну и конечно говорим о ситуации в стране, о перестройке и о том, что твориться с колхозами и с заводами, с армией. В Володином отце, не смотря на видимое спокойствие, все кипит. Это видно в блеске глаз, в покрасневшем от обид за страну лице, в сжатых непроизвольно кулаках.  Володя коситься на батю, в глазах явное опасение за него, как бы не вспыхнул. Но отец его держит себя в руках, по прежнему говорит емко, не многословно. Сводит к тому, что «порядка нет» и «непонятно, что дальше». Мама Володина все больше молчит, соглашается с мужем, с любопытством смотрит на нас. Что и как говорим, во что одеты, что думаем. Разговоры длились до самого вечера, пока не начало темнеть. Затем гости засобирались, попрощались. Володя подвел итог, что «Батя кремень», и войну ребенком повидал и потом работал себя не жалея, о хлебе заботясь. Я смотрел в след удаляющейся от ворот дома пары и вспоминал про своего отца, который также ребенком пережил голодные военные годы, учился и работал, работал не жалея себя, поднимая из разрухи страну. И я испытал чувство огромного уважения к этим пришедшим посмотреть на гостей Светланы прибывших из далека двух молодых еще людей, чтоб понять, то же, что и я хотел понять в них. Значит, не смотря большие расстояния, на южное наречие, к которому еще не привыкло ухо, на умение говорить быстро и много, и в тоже время уметь говорить взвешивая каждое слово, мы не такие уж разные и заботит нас одно и тоже. Наше будущее, наша жизнь, жизнь наших детей и нашей страны. Иначе для чего мы трудимся, отдаем свои силы, здоровье, душу? Можно ли быть счастливым одному отдельному человеку? Даже очень богатому человеку? Наверное да, только это будет странное какое-то счастье. Эгоистичное, любящее самого себя.  А настоящее, когда счастливы твои близкие, твои дети, наверное другое и чувствуешь его по другому. Счастлив бываешь по другому. Тогда мне ближе стали и Светлана, заботящаяся о своих детях и многочисленном хозяйстве. И Володя, казавшийся слабым до «вишневки», но умеющим когда надо взять себя в руки, и его папу и маму, которые как и мои родители стали мне в чем-то тоже как родными со своими заботами о детях, о хуторе, о хлебе и о своей стране.
   А Светлана с сыном, после звонка тетке в Туапсе, решила ехать с нами, и сына с собой взять, а то он ни разу на море то и не был. Так что на следующий день мы уже ехали вчетвером в автобусе от ставропольского вокзала в сторону моря. За окном проплывали золотые хлебные поля, разделенные лесополосой. Ветер качал волнами хлебные колосья. Мелькали фруктовые сады хуторов и станиц, пересекались степные дороги, с каждым часом приближая нас к морю.

Двенадцать часов до моря

   Большой красный автобус с открытыми люками, через которые прохладный ветерок обдувал сидящих на раскаленных креслах пассажиров, стартовал с автовокзала в районе шести вечера. Автобус катил по трассе, то и дело меняя направление. Стоянка с туалетом и ужином была не так давно и многие из тех, кто смог откинуть назад автобусное кресло и устроиться поудобнее в нем, уже блаженно спали. Желтенькие с синими полосками застиранные шелковые занавески, растянутые на лесках, то и дело откидывал на пассажиров у окна шаловливый, гуляющий по салону сквозняк. Автобус покачивался на неровностях, то набирал скорость на свободной дороге, то снижал ее, в местах скопления машин. У расслабленных ужином и покачиванием дороги пассажиров на лицах играли блаженные улыбки. Как хорошо врезалась в память эта картина мира и спокойствия, с ожиданием в конце дороги почти чуда, которое называется морем. Вот так вот, с небольшими остановками, с отставанием от графика, двенадцать часов добирались мы до Туапсе.
   Прибыли когда уже светало и на востоке вот-вот должно было встать Солнце. Добрались на такси, с водителем с сонными глазами до нужной улицы в частном секторе, не так далеко от моря, но все же ближе к основанию небольших светло-коричневых гор, покрытых зеленой растительностью. В общем от дома тетки Светланы до моря полчаса спускаться параллельно руслу впадающей в море реки с аналогичным названием и через проходящее вдоль берега железнодорожное полотно, прямо на городской пляж.
   На следующее утро, едва удалось оторвать голову от подушки, я поспешил на море. Не смотря на то, что Светлана с сыном еще спали, мы с другом, еще хлопая глазами и доедая по дороге запасы бутербродов, взятые с собой в автобус, в специально купленных на море шлепанцах, побежали к морю. Заблудиться в поисках городского пляжа в Туапсе просто невозможно. Главное двигаться вдоль русла реки с левой стороны, спускаясь вниз со склона к морю. Железная дорога, идущая вдоль городского пляжа скрыта со стороны города густо разросшимся кустарником. Так что даже тогда, когда теплый морской ветер доносит йодный запах моря, его самого еще не видно, и лишь после поворота оно раскрывается во всем своем величии, от края до края, касаясь самого горизонта. Когда вы лет пять не были на море, и тосковали по нему каждое лето в душном городе, вы поймете меня, почему я как в детстве, побросав свои вещи прямо на прибрежную гальку, бросился с криками в море. Погрузившись в него я мог сказать тогда только одно: «Наконец-то, Здравствуй море, вот и я!».
   Вот так остаток дней замелькал как в детском калейдоскопе. Утром мы вставали пораньше и шли купаться к морю. Никаких шезлонг и тому подобных удобств на пляже не было. Были кабинки для переодевания и кто-то очень добрый посадил в самом начале пляжа искусственную пальму метра два с половиной высотой. У этой пальмы делали фотографии местные фотографы. Ну и мы тоже конечно сделали себе на память фотографию. Она до сих пор лежит где-то в альбоме, напоминая мне то бесшабашное время, когда можно было вот так вот запросто съездить к родственникам друга на море, без всяких звездных отелей, шведских столов и шезлонгов на берегу, которые надо занимать, бросая рано утром на него полотенце. Ближе к обеду мы шли в город, набирали еды и возвращались к тетке Светланы, добрейшей тете Екатерине. Вечером или ночью опять шли купаться. Было все равно, что нет Солнца. Теплая вода была теплее, чем продуваемый ночным ветерком берег. Интересно и немного страшно плыть в темноте, когда над тобой только звезды или плыть в розовых волнах заката, когда Солнце садиться за горизонт, оставляя на волнах полоску красного цвета, в которой растворяются все твои проблемы и страхи и душа твоя наполняется миром и спокойствием. А море, как большая добрая мама качает тебя на своих теплых соленых ладонях.
   Тетя Катя угощала нас своим домашним вином, рассказывала о своей прошлой жизни, горделиво говорила о своем огромном саде. Сад и правда был очень большой. Обнесенный с трех сторон забором, со стороны подъема в гору он был огорожен сеткой. Тут рос виноград, было несколько груш, мандарины, яблони, еще какие-то плодовые деревья, много цветов и просто пустые площадки с постриженной травой для отдыха и пикников. Двухэтажный дом хорошо видимый с улицы был выстроен недалеко от входа в центральную калитку, больше напоминающую ворота. Сварная из металлических прутьев терраса, сплошь увитая листьями и гроздьями винограда, шла от самого крыльца к дому. Как и у всех южных домов в доме была остекленная кухня, а еду часто готовили во дворе, где стояла беленая небольшая печь и за ней проржавевший, но еще функциональный мангал. За двухэтажным домом стоял еще один одноэтажный дом, постарше. Его используют как гостевой. Народу у тети Кати было много в этом году, сейчас пока нет никого, но скоро она опять ждет заезда.
Тетя Катя, Екатерина Матвеевна, дама, которую описать и трудно и легко. Характер у тети Кати открытый, кажется она всегда рада гостям, говорит приветливо, даже ласково. Среднего роста женщина, с темно-русыми волосами, которые выгорели на солнце, с карими глазами и яркими губами. Морщинки у тети Кати на складках глаз и рта, Они ее даже красят. Она много улыбается, иногда одними глазами, иногда смеется задорно на весь дом, несмотря на позднее время начинает петь. Песни ее часто начинаются с середины и не оканчиваются. Как с родственников, деньги с нас она не взяла и мы каждый день покупаем продукты на стол. Как то на третий день нашего пребывания мы купили бутылку шампанского, чем очень растрогали тетю Катю. С шампанским связаны воспоминания ее молодости, когда она, с ее слов, была «Просто красоткой!». После того, как шампанское закончилось, а настроение у тети Кати только улучшилось до воспоминаний молодости, тетя Катя решила, что останавливаться рано, и достала из погреба четверть молодого сладкого вина. Каких только историй, творившихся раньше под этой южной луной и звездами мы услышали в тот вечер, как точно тетя Катя смогла передать атмосферу того времени, времени наших родителей, послевоенного, наполненного надеждами такого непростого времени, когда так хотелось жить в радости и любви. А после исполнения вместе с тетей Катей ее любимой песни «Я люблю тебя жизнь», можно было сказать, что вечер удался на славу. Только я не раз в этот вечер замечал, что в глазах тети Кати нет-нет, да и появиться нежданно грусть, а то и слеза сверкнет, которую она тут же старается смахнуть с ресниц. Душа у нее молода, но время бесповоротное все дальше уводит ее молодость. И она сама это понимает, по этому, иногда стихает ее смех за столом и дымка поддергивает ее глаза, за глотком вина звучит грустный тост. Как хочется видимо ей вернуться туда, в ее время, когда она была счастлива! Когда жизнь ее была полна надежд и была она окружена верными и любящими людьми. Но ушел муж, повзрослели дети. Большой дом пустеет в межсезонье и богатство большого сада уже не так нужное ей самой. А море? А что море? Вот оно, рядом.  Она уже забыла когда ходила она к нему в последний раз, слушала шипенье уходящих от берега волн, вглядывалась в его бесконечно-синюю даль, как бы ожидая белого парусника ее счастливого будущего, который вот-вот появиться из-за горизонта и тогда все у ней будет опять хорошо, она опять будет молода, полна сил, и будет кружить голову красивым мужчинам, задорно смеясь и улыбаясь своими карими глазами. Но нет, нет того парусника, время прошло, а он так и не показался еще раз из-за горизонта, поэтому и ходить к морю у нее нет уже желания. Нет веры, а осталась одна спрятанная в себе, в складках поджатых губ обида, на то, что молодость не вернуть, что здоровья все меньше, как и времени на отведенную земную жизнь и что время быстротечное так быстро пронесло все то, чем она жила и чему радовалось, что сейчас, обернувшись назад, видно, что то, что планировалось в молодости хватило бы на две, три жизни, ан нет. Только жизнь как паровоз раскочегаришь, только кажется понял, что такое жизнь и скорость набрал, раз и тормозит паровоз. Тормозит уходящим неизвестно куда здоровьем, исчезающим из глаз блеском, тающим интересом к жизни из-за груза обид на несостоявшиеся мечты и желания, пониманием быстротечности уходящих лет. Поэтому тетя Катя ходит к морю так просто. Искупаться, посмотреть, что изменилось на городском пляже, сколько народа понаехали отдыхать. Ее море, то море, где в покачивающих ее волнах и на теплом берегу жила ее любовь осталось для нее в прошлом. А море шумит, оставляет на берегу полоску пены, шуршит галькой откатывая обратно волны, играет солнечными бликами и зовет. Зовет туда, где было ее счастье.
   Сегодня для нас это море так же живет, как жило раньше для наших близких и родных, наших знакомых. Неделя на солнечном берегу, в его волнах, в тепле щедрого юга дарит нам столько любви, что мы потом годами носим в себе свет этой любви, мечтая еще и еще раз вернуться, чтоб жить и дышать вместе с прибоем ровным его дыханием, дышать этим соленым, с запахом йода воздухом, плавать под волнами в его таинственном зеленоватом мире, в котором родилась жизнь и в котором нам иногда так хочется раствориться, чтоб стать единым с ним, единым с этим океаном жизни, едиными с нашей Землей.
   Ровно через пять дней автобус, точно такой же, который привез нас сюда, в этот наполненный солнцем город, уносил нас обратно в Ставрополь, для того, чтоб мы через одиннадцать часов могли быть на железнодорожном вокзале сесть на поезд, возвращающий нас с другом в наш асфальтово-бетонный город. Мы летели по шоссе и ветерок так же обдувал нас, но мы не шутили, не смеялись как по дороге туда. Нам было грустно. Грустно от расставания с нашим любимым, таким дорогим, ставшим для нас нечто большим чем просто море. Ставшим для нас частью Великого Целого, понимающего нас Разумного Существа. Дорогим для нас как наши родители, любимые и самые дороги друзья.  Ставшего за эти пять дней морем нашей искренней любви. И мы, бросая монетки в набегающие волны снова говорим «До свиданья, море! Мы еще встретимся с тобой!». Встретимся, не смотря на расстояния, разлучающие нас, на время, которое разделяет нас. И оно ждет. Ждет нас. Чтоб потом радостно встретить бликами солнца на гребнях волн, шумом прибоя, соленым теплым ветром, для того, чтоб опять услышать от нас «Здравствуй море, наконец то я вернулся к тебе!».

19,53
12.08.2024