Советско - российским Флемингам и Спилбергам

     - Лярвус ? - переспросил безликий молодой человек с по - заячьи выступающими вперед зубами. - Не падет.
     Он был крайне категоричен волей пославших его, хранящийся во внутреннем кармане габардинового пиджака мандат позволял, но ради благородных седин писателя землицы русскай снизошел все же до минимального пояснения :
     - Слишком схоже с Парвусом, анусом и иными, не столь актуальными вещицами или штучками. Почему бы вам не взять псевдоним Семенов ?
     - Как атаман ? - неловко пошутил заросший диким волосом кургузый еврей, пресмыкаясь перед величием установленного на ответственнейший пост тащить и не пущать молодого человека.
     - Как опойный мусор из шутошной кинокомедии, - улыбнулся молодой человек, визируя писателя продолговатым штампом по лбу.
     - А, мамыньки !
     Смуро сидевшие в приемной посетители не могли отреагировать иначе, этот простонародный выклик, вырвавшийся из бурно вздымающейся груди привычно поддатой Фурцевой, несколько разрядил сгустившуюся страхом и ненавистью атмосферу приемной Присутствия, куда по большому уму построивших тоталитарный концлагерек на шестой части суши угождали помыслившие себя имеющими право на интеллектуальное творчество двуногие. Кургузый еврей нес на лбу печать Антихриста, неизбежно гласящую " Пущай " .
     - Я матросу Шарикову такие слова вложу, - угрожающе пообещал инвалид ногами, тяжко опираясь на суковатую трость. - Читает он, значится, донесение об утопшем корабле и пишет резолюцию " Пущай ".
     - Вот не можешь ты без намеков, - крикнула в лицо Платонову, а это был, вне всяких сомнений, именно он, культурный министр Фурцева, яростно кривя простонародное лицо в подобие существующей ныне главы Советов всех Федераций, тем самым, товарищи, ужасая правосознание.
     - Чье ? - тут же нашелся Платонов, отодвигая министра тростью. - Чье правосознание ?
     - Отовсюду, - икнула Фурцева, наполняя спертую ожиданиями и даже надеждами атмосферу приемной сивушным духом.
     " Атмосфера ", - торопливо записал в блокноте профессор Капица, явившийся по вызову для дачи объяснений по страшно звучащему вопросу : "А отчего, товарищ Капица, циферки у вас буржуазные ?"
     Вечером назначенный Семеновым писатель, устало выпивая и закусывая, жаловался приятелю, кучерявому еврейскому барду Окуджаве, во избежания потенциальных преследований космополитизма приявшему национальность грузина :
     - Приказали мне чотко и строго наименовать Исаева Штирлицем, а я его замысливал Гроссом.
     - Профессор Плейшнер Трапезунд, наверное, - усмехнулся Окуджава, настраивая гитару.
     - Промолчи и пойдешь в дрищи,
     Скажи и станешь пидарасом,
     Народной правды не ищи и не свищи,
     Дымок табачный полируя квасом.
     - Правильная песня, - оценил Семенов, наливая и выпивая. - Пусть ее мой Штирлиц напевает у лесного костра.
     - С петербургским акцентом, - подсказал ему Окуджава, беря шинель. - Пойду домой, - крикнул он, ударяясь головой о холодильник " Розенлев "( хороший, финский ).
      "А ведь такое уже было ", - думал Лярвус, закрыв за товарищем дверь.
      Конечно, было. С такими деятелями культуры, что прошедшими, что нынешними, что даже будущими, убежден, все уже было, более того, не хрен повторять тысячи раз повторенное, но раз они все ничего другого не умеют, то пущай. Главное, что я вот этого вот всего вот не вижу, не слышу, не знаю и знать не хочу.