Водружение для последующего осенения

     " Патриотизм характеризуется двояковогнутостью. Есть патриотизм узкий, но бывает и поширше. Узкий образовывается из насущности сам собой, является доллар платежным средством, вот и патриотизм, по насущности. Но поширше не так прост, а очень прост. Возлежит, скажем, на кушетке Фрейда какой неравнодушный, пучит его патриотизм из нутра самого, широк и необъятен."
      - Все пишешь, - проскрипел Татищев, заглядывая через плечо склонившегося за столом Левонтия Магницкаго, - а что весь флот сгнил за ненадобностью, того не ведаешь.
      - Флот говно, - отозвался Магницкай не отвлекаясь, тута, между прочим, по грамотке малой нашей российской запятая вовсе и необязательна, - важно, Васильникитич, кто им рулит. Люди важны, а не предметы материального быта.
      - Хитер шельма, - восхищенно протянул Татищев, усаживаясь на плюшевое канапе. - То - то тебе фартит с заказами, а я вот с историей государской бьюсь который год, толку нет.
      - Иэх, - снисходительно вздохнул Левонтий, раскрывая ящик письменного стола. - На вот для ознакомления.
      Он бросил товарищу свернутую трубочкой рукопись. Татищев, развернув ее, увидел заглавие. " Историцкое исследование о помыслах в смыслах ". Хмыкнул недоверчиво, но принялся читать, в нужных местах шевеля влажными губами.
      - Мы все говно !
      Неистовый клич Ильича, шатавшегося на трибуне, всколыхнул народные массы, скорбно скучковавшиеся подмандатностью в полутемном стылом зале, по новому времени заплеванному и загаженному, даже революционные матросы стеснялись надолго отлучаться с Пленума, облегчая кишечники тут же, а сарты, присланные еще при Керенском, радостно копошились в одиноких кучках уже закаменевшего говна, думая, наверное, что это цивилизация.
     - Обожди, Ильич, - вышел на сцену высокий и сухопарый в кавалерийской шинели, чахоточно кашляя в калмыцкое лицо вождя, - не кипешуй пока. Лучше вот сказочку послушай.
     Это был Феликс Дзержинский. Поэтому никакой сказочки он не рассказал, а умер. Скоропостижно.
     - Вечно дурят нашего брата, - начала волноваться галерка, занятая учащейся молодежью, - обещал сказочку, а сам возьми да и помри.
     - Бей ! - завизжал кто - то юркий и придурковатый, еле различимым пятном стремясь к трибуне. - Убивай !
     Вскипела ярость благородная, будто волна. Вот стоит, например, говновоз, прошибут ему борт систерны из ПТУРСа, скажем, волна и хлещет, затопляет все кал, пока не исчерпается. Ярость исчерпалась очень скоро, что заметил присутствовавший на Пленуме Гумилев, не поэт, конечно, а научный человек растратчик. Заметил не просто, а с целью. И появилась теория пассионарности.
     - Ничего не понимаю, - признал Татищев, возвращая рукопись Магницкаму.
     - Потому история России, - назидательно ответил Левонтий, бережно пряча рукопись обратно в ящик письменного стола, - вот и не понимаешь.
     И это так.