Не комильфо - Так не должно. Часть II Глава XIII

XIII
            
           Троллейбус медленно пересекал Неву по Тучкову. Небо, не небо, какая разница то, что пересекалось неимоверным образом чёрными беспорядочно натянутыми проводами, создавая иллюзию тюремной камеры. Михаил насупившись, будучи припёртым к заднему стеклу троллейбуса, находился неизвестно где, возвращаясь в окружающий его мир только от торможения прижатым так, что невозможно было дышать. По его виду, он уже никуда не хотел выходить из дома. Но мало того что обещал другу, так к тому же надо забрать Лену. Слишком много выпало на этот столь холодный, мерзкий день. Вид у него был помятый и усталый, вопреки приличному внешнему виду молодого человека. Сказались долгие переезды в поезде, да и вообще настроение было ни к чёрту. Главное рядом не было Анны с дочкой. Он посмотрел на часы. До встречи с Леной полтора часа. Уже начинает смеркаться.
           На углу Косой и Кировского проспекта на Владимирке ликёро водочный открыт. Пробравшись к выходу, Михаил успел выскочить из троллейбуса. В магазине, как ни странно, никого не было. На дальней полке в углу незаметно затерялась бутылка “Петровской”. 65 градусов алкоголя в минус тридцать действительно согреют. Надо только смахнуть пыль с бутылки. Довольный покупкой Михаил остановил пустое такси. До дома рупь, зато без давки.
            
           Дома тепло. Раздевшись, бросил пальто на спинку стула из-за понятной торопливости. Охи-вздохи от восхищения, вселяли надежду на поднятие настроения. Вернувшись из тронного зала, заметил уголок конверта, торчащего из внутреннего кармана пальто.
           – Интересно, откуда это так вдруг. – Михаил вскрыл его на кухне аккуратно ножом.
           – Так-так, от кого?
           – “Почему ты появился в моей жизни? За какие такие прегрешения. Жила себе спокойно... Спокойно, в ус не дуя. Вру себе самой. Нудно жила.” – Прочитал он первые строчки в слух. Сел, чуть не промахнувшись, на сидение стула от неожиданности. Остальную часть пробормотал шёпотом. Вытер обильно проступивший пот со лба и перечитал его снова.
           – “И что мне делать с ней вечером, а потом ночью? Соблюдать этическую добродетель? Она же меня возненавидит. В этой ситуации добродетель – это грех. Бедная Евгения Константинова.”               
           Его размышления о добродетели прервал телефонный звонок.
           – Миш, на улице так противно. Я вызвала такси на шесть к входу и заеду за тобой. Будь готов. У тебя надеюсь бутылочка найдётся. Нет, по дороге купим. Я знаю место. Я тебя всё равно люблю. – В трубке вместо коротких гудков – блю-блю-блю-блю...
           – “Раньше ей такое не пришло бы даже в голову. Какая тема для диссертации! – “Психоаналитическое преобразование индивида.” Может быть, защититься и стать доктором в мире научного зондирования методами психосексуального анализа индивида и его трансформации с точки зрения интимного притяжения. Непонятно, но привлекательно!!!” – Настроение круто изменилось в лучшую сторону. – “Быстро освежиться, смыть хандру и привести себя в порядок. Ну, Ленка-пенка, неожиданно!”               
           С таким настроением только и ходить по гостям в абсолютно гнусную погоду назло Карачуну*.
           – “Где письмо?” – Михаил нашёл конверт на кресле. Ещё раз медленно прочитывал предложение, за предложением. – “Сколько бумаги она извела, а своих нервов. Скотина ты, гражданин Лоевский. Проводить эксперименты сразу над людьми? Никакого сочувствия... Надо было её посвятить в свои сомнения с самого начала. Недостойный отрок, а не взрослый человек. Сколько же она пережила... Я обязан перед ней извиниться. И ни слова лжи. – Он посмотрел на часы. – Через сорок пять минут будет здесь. Наберись  смелости. Это только сказать легко.”
          
           – “Сорок пять минут надо на что-то потратить. В доме чисто, в холодильнике пусто, нечем испачкать. Позвонить к Аннушке.”
           Каждый раз вспоминая о ней, он чувствовал свою вину перед Леной. Это же надо так попасть в два аркана разом, причём на ровном месте. Ловелас хренов. Да, Евгения Константиновна, именно хренов. Потащился за красивой женщиной... А говорят, со временем из-за занятости привычки или повадки, какая на самом деле разнице, дел прошедших испаряются. Глупость, в данном случае, – движитель** безнравственности. А теперь что? Вовремя смыться? Дался мне этот Грибоедов... Разрубить гордиев узел и пусть разберутся в себе, а самому уволиться из этой передряги? И уйти в работу, выбросив всё из головы, потому как жизнь только начинается? Стукнуло всего двадцать восемь. Но ничего, как и ничто, не хочется менять. Даже привычки.

           К телефону долго не подходили. Наконец трубку взял Евгений Петрович.
           – Говорите.
           – Вы уверены? Спасибо за разрешение товарищ полковник. Хотел узнать новости  исключительно о Вас. Повезло, не зря приехали?
           – Не юли. И не твоего ума дело, старшина.
           – О чём Вы. Я не дал повода мне не верить. Действительно хотел узнать прогноз на будущее. С некоторых пор вы стали мне не безразличны.
           – Миша, говори да не заговаривайся. – Полковник стал часто ловить себя на некоторой беспомощности в беседах с этим умником. – “Он не говорит ничего сверхъестественного. Всё само собой разумеющееся. Но как преподносит, мерзавец? Я должен или оправдываться, или отмалчиваться.”
           – Евгений Петрович, безо всяких задних мыслей. Я быстро смылся только чтобы не поставить Анну в двусмысленное положение. Но за этот короткий промежуток времени обратил внимание на заинтересованное... Неправильное слово. Скорее неравнодушное отношение к Вам Марии Мироновны. Не только глаза, но мимика лица были явно красноречивы. Она действительно была рада встрече.
           –  Надеюсь, ты меня ещё раз навестишь в Питере. Тогда и поговорим. А сейчас неудобно.
           В телефоне послышались шаги бегущего человека.
           – Дед, это Миша? Ты ему сказал, как я его жду каждый день?
           – Вот, кто твоя самая чуткая поклонница. Ну, давай уже бери трубку.
           – Миша я по тебе скучаю. – Было слышно её прерывистое дыхание. – И мама тоже. Но я больше, ты знаешь: бабушка Женя и ты только любите со мной разговаривать. Как правильно, разговаривать или беседовать? И что такое беседовать? Мне здесь скучно. Понимаешь или нет? Все говорят неинтересно. Я уже это давно знаю.  – Алёнка глубоко вздохнула. – Почему ты молчишь? Посмотри на потолок. Там написано.
           – Я даже не знаю, о чём они могут говорить.
           – О чём, о чём? О папе, о тебе, дед боится разговаривать с бабушкой. Не Знаешь почему? Он же военный. А мама больше разговаривает с бабушкой Машей. А я одна.
           – А дед с тобой не разговаривает?
           – О чём? О револьеров, пушках? Мне это неинтересно.
           – Револьверах правильно.
           – А какая разница, если неинтересно. Мама просит трубку. Почему трубку, если это телефон? Ей дать, как ты считаешь?
           – Считаю да. Телефон стоит на столе, а то, что ты держишь около ушка, называется трубка. А мама, наверное, тоже хочет пожаловаться.
           – Приезжай, пожалуста. – Алёнка с явным неудовольствием в голосе отдала трубку маме. – Твоя очередь жаловаться.
           – Привет, Миш. Как ты?
           – Грустно без Вас. Скоро уедешь и всё. Это расстраивает. Рад, что семья Кравчинских вас так тепло приняла. Подумай, над тем, чтобы назад забрать с собой Евгению Константиновну. Она была бы очень рада. Поверь мне. И для Алёнки большая отрада. Звони к ней каждый день. Очень скучает и по тебе, и по Леночке.
           – Ты уверен? – Анна старалась говорить кратко. Три враждебных пары ушей всегда на стороже.
           – Ты же знаешь, просто так я никогда не говорю. Только пригласить надо сегодня или максимум завтра. Ей надо решиться, собраться, согласовать вопрос с Леной. Конечно, если ты сама этого хочешь. Анна, муж знает обо всём?
           – Да я ему рассказала. Думала воспримет информацию инфантильно, во избежание конфликта. Но он действительно обрадовался. На него не похоже. Чувствую что-то не так.
           – Не усугубляй. Если у вас есть проблемы между собой, виновата по всей видимости ты. Читай Фрейда. Климат в семье на восемьдесят процентов зависит от женщины.
           – Я попала в трудную ситуацию прямо сейчас. Чувствую, извини за абсурд, но... Или я дура, или ты безмозглый.
           – Успокойся. Да я безмозглый, если тебе так проще. Не отрицаю. Я высказал только предположение. И очень хочу, поверь, в этот раз ошибиться. А что делает Мария Мироновна?
           – Печёт блины Петровичу. Что ты с ним сделал? Я его после смерти Зои Николаевны, таким никогда не видела. Такое впечатление, что они друг друга давно знают. – Анна старалась говорить тише, не привлекая всеобщего внимания.
           – А ты поинтересуйся у Марии Мироновны, а не у дяди. Будешь шокирована. Лучше скажи, ты ещё прилетишь в Питер? Когда тебе домой? Не хочешь под каким-нибудь предлогом уйти из дома. Позвони из телеграфа. Он недалеко от Вас. Я проезжал мимо, когда направлялся на вокзал.
           – Я с Мишей договорилась. Он пришлёт деньги. Так что, ещё пару недель, надеюсь, быть здесь. Хочется пообщаться с родными.
           В трубке ни шороха. Михаил выдерживал паузу.
           – Ты здесь мой самый родной. – Анна прошептала еле слышно и до смешного в свои годы доверчиво, словно школьница. – Видно снова в глазах слёзы. – Я не расслышала, что ты сказал?
           – Мама, он сказал, что приедет? – На громко сказанную фразу подскочила Леночка. – Скажи ему: я его буду ждать и здесь и дома.
           Полковник и Мария обернулись в их сторону. На лице свекрови вновь вспыхнуло недоверие к невестке.
           – Маша успокойся. – Евгений Петрович дотронулся до её руки. – Доверие малышки к этому парню, верный признак его порядочности.
           – Как сказать. Женским нутром чувствую неладное. Если мои опасения не напрасны, мой сын лопух или у него кто-то появился. – Она густо покраснела от взгляда старого друга. – Извини Женя. Точно на всю голову ку’-ку. Я только через два года поняла, что натворила в твоей душе, когда... – Мария отвернулась и стала по карманам искать платок.
           – Маша, не вороши прошлое. Разве жизнь можно прожить без ошибок. Всё нормализуется.
           – Жили были дед и баба... А Миша обещал приехать. Вот, а вы всё прозевали. – Алёнка прыгала на одной ноге, радостно смеясь.
           – А ну, стрекоза, запрыгивай ко мне на колено. Когда он приедет?
           – Когда-нибудь. Баба Маша, а ты что плакала. Ты доконал? – Повернулась она к деду рассерженно. – Маша женщина. Ты что, не знаешь?
           – Ну что ты, Алёнушка, это слёзы радости. Столько всего произошло, хороший у тебя друг.
           – Это ты маме скажи. Она, порой, это не понимает.
           – Леночка, ой извини, Алёна – Дед осёкся от её взгляда. – Ты знаешь что такое порой?
           – Не а. – Ответила внучка, подпрыгивая на колене деда. – Я и доконал не знаю. Так мама говорит иногда. Но чувствую. Ты же чувствуешь, что Маша тебя любит? А она тебе это не говорила. Я не слышала. Миша приедет, понял? – Алёнка обернулась к деду и обняла его за шею. – Я тебя тоже люблю, как и новых бабушек.
           Мария Ароновна слушала девочку с гнетущей беспомощностью. В ней совершенно ничего не было от их рода, не то что просто от сына. Скребло душу. – “Миша уже пять лет не был дома. Как защитился, скоропалительно женился и уехал в другой конец России. Правда часто звонит. Только разве это звонки? Не больше чем на пару слов. Словно отрабатывает повинность. Должен и только.” – Между ней и сыном не было никогда душевных точек соприкосновения. – “Весь в отца.” – Она посмотрела на старого друга с явным сожалением.
           – Не трусь, Маша, разберёмся. – Тихо проговорил Петрович, вставая со стула, словно все её мысли были ему доподлинно известны. – Не наговорились? – Обратился он к племяннице. – Дай мне трубку. – Миша, если ты точно приедешь, я тебя подожду, если нет, завтра вылечу в Ленинград...
           – После завтра прилечу. У Вас что семеро на лавках? Или вы разобрались?
           – Вот... – Скорее всего хотел выругаться, но присутствие Марии Мироновны парализовало язык. -  Жду. – И положил трубку.
           В этот момент в квартире Михаила раздался звонок в дверь.
           – Сколько же я трепался? – Он открыл входную дверь. – Заходи. Заболтался по телефону. Мне нужно максимум две минуты. Проходи в гостиную прямо так. Я быстро. И скрылся в спальной.
           Лена осмотрелась. В комнате всё также как она оставила её утром. Чем он занимался весь день, выходил ли из дома? Она прошла на кухню. На столе лежал её конверт. Словно током пронзённая, вздрогнула и быстро вернулась в кресло гостиной.
           – “Я ничего не видела. Первое, что скажу: не забудь выпивку. И что-нибудь о работе. Успокоилась. Успокоилась...” Встала с кресла, направившись к книжной полке. Кроме математических книг, много книг философов. – “Так вот откуда ты такой умный?! Занимаешься самообразованием. Уильям Фолкнер – стихи. Не знала, что он и поэт. По-моему, читала только...” – Она уставилась в томик стихов не видя его в упор. – “Да. “Звук и ярость”. Убей меня Бог, если я что-нибудь помню о чём она.”
           – Любишь Фолкнера. – Бросил в воздух Михаил, выбежав в прихожую. – Мне нравится его поэзия. Хотя о чём это я. Мне нравится его переводчик. Кто знает насколько он близок к оригиналу. Фолкнер, по сути, был ближе к Достоевскому. Модернист. Читала его “Шум и ярость”? Потрясающая книга. Всё я готов. – Уже в пальто, заскочил на кухню достать из испарителя водку.
           – Бежим.
           На улице их ожидало такси.

*Карачун – так раньше называли злого Деда Мороза славяне.
**Движитель  – устройство, преобразующее энергию двигателя (мозга), в полезные ощущения, в данном случае в эмоции.