Не комильфо - Так не должно. Часть II Глава VI

VI

           Евгения Константиновна в утро понедельника сидела у себя в спальне и уже в который раз пересматривала старые альбомы фотографий. Вся жизнь детства, юности, довоенная хорошо запечатлелись в памяти. И война со следующими десятью годами тоже. А вот последующие годы как-то стерлись из пространства сознания. Да там и запоминать-то было нечего. Жизнь безлико неслась как коряга по широкой реке, где и зацепиться было не за что. И вдруг как двое из ларца появилась в доме Лена со своим другом и нарушили привычное состояние переливания из пустого в порожнее.   
           Приход Михаила Лоевского в её дом внёс определённую сумятицу в образ жизни пожилой женщины. Он вернул её в прошедшую, безмятежную пору юности. Появились даже предвестники мечтательности и даже шалости тех лет вызвали улыбку во время воспоминаний того времени.
           Но, как гром, неожиданно взорвавшаяся бомба времён войны, на неё свалилось нечто забирающее последние жизненные силы: большая вина перед женщиной, в чью судьбу вмешалась её беспринципность, непримиримость буржуазного эго. Спасибо Мише. Он вернул ей возможность загладить не прощаемый грех.
           Только вот куда он делся? Уже четыре дня ни звонка, ни напоминания о существовании. И Лена странно себя ведёт. Между ней и Анной вспыхнуло явное притяжение друг к другу, если не больше. А Алёнка прикипела ко мне. Невообразимая болтушка поведала многое как о маме, так и о Мишах. Вновь обретённая внучка с дочерью уже, как два дня, вернулись к дяде. И связь потерялась.
           Евгения Константиновна решила позвонить в отель, отыскать возможные следы.
           – Извините, вы не могли бы меня связать с Анной Кушнир? – Спросила она, услышав знакомый голос.
           – Анна уехала в Мартышкино. Я Вам дам её дяди номер, если он у меня сохранился. Одну минуточку... Записываете? (412) 146 – 4587
           – Большое спасибо.
           – Не стоит благодарности. Замечательная женщина. Она ваша родственница?
           – Да, внучка. Ещё раз большое спасибо.
           – “Теперь стало вообще не понятно, во что Миша влип. Последний раз он был такой удручённый.” – Анна Карловна задумалась о неправомерностях линий судеб. –   “Почему у неё всё гладко, как в болоте? И безвыходно. Сколько она всего навидалась и наслышалась столько за столько лет у администраторской стойки. Больше десяти лет. И страсти, и измены, даже мордобой. А у себя дома и вспомнить нечего.”
          
           Евгения Константиновна попросила оператора набрать номер дяди Анны. Ждать пришлось недолго. 
           – Телефон не отвечает. Скорее всего, никого нет в доме. Извините. – Быстро проговорила оператор казённую фразу. – Позвонить ещё раз?
           – Спасибо не надо. Значит они не на даче.
           Она положила трубку.
           – Что же ты нос не кажешь? – Евгения Константиновна, была далека от осуждения Михаила. – “Он действительно попал в ситуацию куда более сложную, чем она предполагала. Скорее всего...” – Она задумалась. – “Да, скорее всего, весьма возможно, он просто дал время разобраться в новых жизненных обстоятельствах нашей семьи нам самим без его вмешательства. Тем более, это в его манере. Даёт всегда высказаться не перебивая мысли собеседника.” – Евгения Константиновна и раньше, с самого начала знакомства заметила за Мишей завидное правило поведения, которому настоятельно следовала и её матушка. Это было обычным этикетом приличия в обществе того времени. И упрёки в её сторону за нарушения этих правил обычно сопровождались лишь взглядом. Приходилось прикусывать губы.
           – “Странно, откуда в нём знания культуры поведения прошлого столетия? Уж не из-за этого он так увлёкся беседами со мной. Ну Миша?!” – Она, когда вспоминала о чём-то, всегда облокачивала голову на спинку кресла и закрывала глаза, словно возвращаясь в атмосферу прошедшего. Привычка её любимой бабушки. – “А у Лены такой привычки нет. Анна тоже не перебивает собеседника, но здесь, возможно, играют роль новые обстоятельства, или... Нет, в это трудно поверить. Задал ты мне Миша много новых задач. Я стара для такого количества вздорных домыслов.”
           Она не заметила, как уснула.
            
           Евгению Константиновну разбудил звонок телефона. На часах половина одиннадцатого. 
           – Кто бы это мог быть? Лена ушла на работу ни свет ни заря, что тоже странно. Она подняла трубку.
           – Я Вас слушаю.
           – Здравствуйте, уважаемая Евгения Константиновна. Вы ещё не забыли о бедном гусаре. – В телефонной трубке был слышен только прерывистый шелест дыхания. – А я о Вас не забываю.
           – И на том спасибо. – Наконец, очнувшись от неожиданного звонка, проговорила Кравчинкая. – Вы мне приснились прямо сейчас с недоговоренной фразой: – “Вам не стоит огорчаться моей...”
           – Неожиданной пропажей. – договорил Миша. – Действительно не стоит. Я был занят, можно сказать, круглосуточно рефератом. Отключил телефон. Все перипетия прошедших дней меня полностью отрешили от главных дел. Мне стоило немало усилий от этого отрешиться. По окончании трудов праведных, решил навестить Аниного дядю. Не без успехов. Сейчас мы с ним уезжаем по вновь открывшимся обстоятельствам на самый запад страны. Так что, по возвращению к Вам обязательно навещу в самый короткий срок. Извините поезд трогается через три минуты. Лене передайте, пожалуйста, большой привет
           – До свидания. Спасибо, уважил старую. – Гудки запели свою унывную песню
          
           Евгения Константиновна вернулась к своим невесёлым ощущениям.
           – “Значит они всё-таки поехали в Калининград. Почему вдвоём? Что ему ещё удалось раскопать, что Евгений Петрович, не жалующий его во время службы, едет вместе с ним. Там Аня с Алёнкой у матери мужа. Но причём тут отставной полковник? Миша продолжает удивлять. Или у его начальника штаба изменилось к нему отношение. Молодец, если так. Жаль не знаю пасьянсов. Разложила бы на внучек.” – Она аж всплеснула руками. – “Совсем старая с ума спятила. Обе родные. Однако Анна замужем. Кто сказал, что это преграда? Видно даже невнимательному взгляду, каковы отношения Анны и Михаила друг к другу. Словно виноваты, что им плохо раздельно.”
           Евгения Константиновна, как всегда, закинув голову, прикрыв глаза,
вспомнила что-то из далёкого прошлого, облокотившись на спинку кресла. Вот и сейчас разбередила старую рану, припомнив себе свой сорок первый юбилей. Володенька уже был взрослый – восемь исполнилось, а она неожиданно для себя потеряла покой, влюбившись в молодого офицера. Ему было только двадцать девять. Как с ним было интересно в компании друга мужа. – “Ка же его звали? Вот ведь память... Маркуша. Да, конечно, Марк Облинский. Выпускник Военно-морской академии на Васильевском острове. Статный красавец. Муж тогда с улыбкой отреагировал – “Не по зубам молодец”, – заметив мой взгляд в его сторону. А всё-таки мимолётный роман, но случился, во время отлучки Александра на три недели на симпозиум или что-то ещё. Какая разница. Я ничем не отличалась от Анны в том возрасте. Не зря говорят – внучки продолжение бабушек.” – У Евгении Константиновны даже порозовели щёки. Она просто махнула рукой. – “Будет. Нашла, что вспомнить.” – Но на лице сияло радужное удовольствие. – “А я бы оставила мужа, будь Марк понастойчивей. Не знаю. Ночами не спала от страха: а если вдруг Саша узнает?”
          
           В это же самое время Михаил под монотонный тук-тук вагона тоже был не так далёк от грёз Евгении Константиновны. Перед его глазами появилась Анна в широкой юбке из ярко-красного, почти пожарного цвета атласа и в белой кофточке с узким пояском возле памятника Макарову в ожидании своего ненаглядного. Нереально красивая, она всегда приходила раньше. Ценила каждую минуту. “А я был... – Он глубоко вздохнул. – Даже не знаю, как себя назвать. Совершенно безалаберный, потерявший веру в любовь. Сколько к ней офицеров клеилось... Кретин, я даже над ней подтрунивал. Анна просто не обращала внимание на мои незлобные подшучивания.”
           – О чём грустишь, старшина? И что она в тебе нашла? – Евгений Петрович не спускал с Михаила немигающего, испытывающего взгляда. – Анна в те годы была очень целеустремлённая женщина. Преуспела в образовании. Кандидат наук. Не так рано, как ты, но без всяких протеже. Единственная проблема – не могла себе найти мужчину с кем, как она говорила, ей бы было интересно. Она была до невозможности сексуальная особа. Ты не представляешь какие офицеры из ГенШтаба, да и с нашего дивизиона с ней мечтало познакомиться? Пальцев на руках не хватит. И вдруг, оказывается, ты воплощение её мечты?! Слишком молод для неё. Хорошо я об этом узнал только после твоей демобилизации. Я даже не представляю, чтобы я тобой сделал. Отправил бы куда-нибудь между Чехом и Лехом.
           – Не заслали б, товарищ полковник. Командиры б не дали. Да и засмеяли бы. Не по-мужски. – Михаил принял сидячее положение. – У меня к Вам тоже есть вопрос. Ваш старший брат сделал, по моему разумению, поступок... Даже не найду слова, как его оценить. Достойный высшего уважения. Только исходя из сделанного им, я бы предположил...
           – Не стоит продолжать. Ход твоей мысли я уже начинаю улавливать по выражению твоего лица. У нас разные матери. Его мать еврейка. Скорее всего, потому мы такие разные. Евреи, они народ упёртый и какой-то сердешный, что ли. Я не мог понять поведения брата. Он никогда, никого не слушал. Делал, как повелевает его сердце. – Зримо, в этот момент Евгений Петрович словно провалился куда-то, но он точно сейчас здесь не присутствовал. – Надо же такое придумать? Удочерить девочку, мало что зная о её происхождении, о семье... Только потому, что был влюблён, о чём она, весьма может быть, даже и не знала. Шура был очень стеснительным. Более того, Софа к нему относилась просто как к знакомому молодому человеку, лет на пять, шесть старше её самой. – Полковник замолчал, уйдя куда-то глубоко в себя. Создалось впечатление, что это рассказывалось не для старшины. Словно находился под гипнозом или в забытье. Неожиданно состав слегка толкнуло. Евгений Петрович отшатнулся вперёд. От толчка на лице мгновенно появился некий испуг.
           – Откуда ты взялся на мою голову? Стал заговариваться. В детстве мать говорила, что я любил сам с собой беседовать. И в тот момент до меня необходимо было дотронуться, чтобы я вернулся. Ты знаешь сколько сил я потратил, чтобы избавиться от этой идиотской привычки детства? Что я тебе сейчас наплёл? – Глаза полковника из-за молчания Михаила от состояния гнева постепенно становились снова отрешёнными.
           Лоевский никак не мог составить воедино того полковника с сегодняшним Евгением Петровичем. Два совершенно непересекающихся характера в одном человеке. Вы бы сказали нонсенс. Так не бывает. Вот и Михаил не мог понять каким образом покладистый, уравновешенный, если исключить первую встречу, человек мог быть такой букой в худшем своём проявлении, что весь офицерский состав дивизиона его просто сторонился. Добродушие, юмор, непредвзятость, доброта, в конце концов, и непримиримость, злость, возможно на весь мир, радость от насмехательства не могут сосуществовать вместе, не нанося душевный урон организму.
           – Миша, я не настолько был узурпатором, как ты думаешь. – Евгений Петрович перехватил взгляд собеседника. – Жизнь таким сделала. Думаешь я не замечал твоих усмешек в мою сторону? Я понимал твоё отличие от остального срочного состава. Остальные не имели даже близко твоего образования. И офицеры в книгах, которые ты читал как роман, видели лишь фигу. Тоже недообразованные. Соколовский прав. Но субординацию в армии изволь выполнять. Миша, ты только глянь – олени. Совсем как живые. Разве их не всех съели? – В глазах полковника заиграли звёздочки азарта охотника.
            – А с братом?– Евгений Петрович, со случайно исправившимся настроением, продолжил рассказ о своём отношении к нему. – Мы были добрыми друзьями с раннего детства. Просто, я часто не воспринимал его суждения, как бы это правильнее выразиться... Просто не был с ними согласен. Только с возрастом начинаешь понимать причинность: матери у нас были с разными отношениями как к жизни, так и к детям. У евреев по закону национальность присуждается по матери. Ребёнок часть её не только плоти, тела или как это там ещё, она отвечает за его душу. И за него отвечает перед Богом. А у русских... Кто знает чьи мы отпрыски?
           – А что случилось с его мамой? – Спросил Михаил, стараясь перевести разговор в нужное ему русло.
          Евгений Петрович отвернулся к окну. К чему надо посвящать мальца в бездну памяти детства. Он давно не вспоминал о нём. Не было причин копаться. Тем более, что интересного было мало, не то, что с Шуркой. Тот был неугомонный. Да и отец к нему относился иначе. Время было непростое. Радостей мало. Только брат. Вот кто в действительности о нём заботился, словно эта ответственность была на него возложена.   
          – Я с мальства всегда думал, что у нас общие родители. – Полковник решил всё-таки ввести в курс дела Михаила или просто опять это была реплика вслух в связи с создавшимся настроением. Неясно. – Я узнал о его матери случайно, когда Шурка поступил в мединститут. Отец в тот момент сказал, похлопав его по плечу: – “Твоя мама была бы довольна”. Тогда-то отец и рассказал мне о своей жизни до моего рождения. Что Сашина мать, Марьям Моисеевна, вскоре после рождения сына умерла от рака лёгких. За пару недель сгорела. Отец остался с малышом на руках. Он нашёл ему в начале кормилицу, а потом и женился на ней. Вот, – полковник ткнул в себя пальцем. – Достойный его отпрыск, или недостойный. Тебе решать. Да при чём здесь ты. Сам давно сомневаюсь, после смерти моей Зоси. – Евгений Петрович встал, взял полотенце и направился в конец вагона, со словами: – Хватит душу теребить. Пора спать отправляться.
           За окном вагона солнце отсвечивало длинные тени мачт электропередач вдоль дороги. По их длине время приближалось к пяти вечера. Михаил сверил со своим хронометром – без пяти пять.
           – Время остановилось. – Проговорил он вслух. – “Всего-то сорок минут в пути, а наговорено много. И полковник открылся с третьей стороны, стороны довольно неожиданной. – Ему вспомнился взгляд Евгения Петровича, как будто бы находящегося в летаргическом сне. – Словно Петрович родом сугубо из семьи патриархальной, где слово отца было законом. Действительно неожиданно. Этим объясняются многие странности в поведении полковника, особенно во время их знакомства.” – Он растянулся вдоль полки, повернувшись носом к стенке. – “Спать не хочу, но и расспрашивать больше не стоит. Дейл Карнеги говорил: “Прежде чем приступать к обсуждению интересующих вас проблем, следует поговорить о вопросах интересующих вашего собеседника...”*.  Я и так уже зашёл слишком далеко. Думаю, это не конец. Евгений Петрович об отправке ко сну в пять вечера сказал просто как об окончании разговора. Проверю на сколько прав Дейл...
           Минут через двадцать вернулся полковник с коньяком и некоей закуской в коробке из вагона-ресторана.
           – Не притворяйся старшина. Давай к столу. Выпьем. Растормошил ты меня, старого вояку. У меня к тебе тоже есть вопросы. Давай, давай поднимайся. И принеси пару стаканов.
           – Что за праздник? Хотите прищучить? Так я меркантильных целей для себя не ставил и тем более не ханжа. Потому поговорить завсегда интересно. Сейчас, как только выполню приказ, так и к Вашим услугам. Оружие выбирать Вам.
           – Поторапливайся, остряк.

           – Так вот, старшина... –Евгений Петрович, разливая благородный напиток по гранёным стаканам.  – Скажи на милость, почему Аскерко так к тебе относился? Я этого понять не могу.
           – Могу только предположить. – Михаил непредвзято смерил взглядом полковника. – Как секретарь партбюро, я часто не ставил подпись под его приказами по подразделению, считая их неправомерными. В спорах рождается истина. Думаете почему отправили меня дослуживать в ваш дивизион? Начальнику штурманской школы подплава, капитану второго ранга Цыпе сделал замечание на партбюро о превышении власти и нарушении партийной этики. А то что поймали выпившим, был лишь повод.
           Полковник пристально следил за мимикой лица Михаила.  Его наверняка замучил вопрос: почему Аннушка, его Аннушка, которой он отдал всё тепло своего сердца, предпочла этого юнца, достойным офицерам. Неужели умение забалтывать мозги имеет столь большую силу. Вот и сейчас он элементарно заставил его полчаса назад исповедаться.
           – Понимаете, Евгений Петрович, как бы это объяснить?
           – Да уж уваж, объясни.
           – В детстве мама мне всегда говорила: если хочешь, чтобы тебя слышали, научись слушать, если хочешь что-то понять, рассмотри вопрос с разных сторон. Неизвестно какая сторона верна в разных обстоятельствах. И приводила примеры, зачитывая мнения критиков по данному вопросу, особенно в области классической музыки, художественных произведений. В университете преподаватели часто упоминали об этике поведения учёных в научном мире, связанными с внутренними эмоциями людей. Приходилось штудировать много книг не входящих в программу обучения и, как это зачастую бывает, не имеющих с первого взгляда к теме прямого отношения. Плюс курс “Основы научного атеизма”. Занятная наука. И вроде бы как псевдонаука, а выводы можно сделать в определённых ситуациях очень интересные именно на её неверном базисе.
           – Ты хочешь сказать, что все студенты так относились к занятиям?
           – К сожалению единицы. Меньше процента. Зависит от отношения родителей к ребёнку с малолетства или, как Вам нравится говорить, с мальства. Мне повезло. Могу только сказать – со временем польза такого самообучения давала плоды в самых непредсказуемых случаях.
           – Так вот почему Анна за тебя стояла горой. И твои наставники. А я не разглядел.
           – Думаю, это не ваша вина. Из сегодшяшней беседы...
           – Лучше не продолжай. – Евгений Петрович разлил очередной раз по двадцать капель в гранённые стаканы. – За всё хорошее. Жизнь покажет.

* Из книги Дейла Карнеги – “Как завоёвывать друзей...”