Високосные дни

А как бы хорошо, чтобы душа, вечно озабоченная житейской суетой, когда-нибудь завернула на постоялый двор собственного своего сердца и угостилась за долгим табльдотом воспоминаний, а затем написала бы добросовестный счет ad notam, подобный тому, что трактирщица Быструха подала рыцарю.
Вильгельм Гауф, Фантасмагории в Бременском винном погребе. Осенний подарок друзьям вина



Я никогда не любил фильм "Выше радуги", и более того, всегда терпеть не мог Преснякова-младшего, его писклявый голос и его песни. Но как-то посреди лета, будучи в доме моей бабушки, доме моего детства, я увидел по телевизору кадры из этого фильма и услышал ту самую знаменитую песню про острова. И почему-то, совсем без видимых на то причин и всякой логики, стал погружаться в прошлое, такое теплое и почему-то создающее в сознании картинки солнечных бликов на воде. Весьма знакомое мне чувство, говорившее о том, что наступает время для "високосного дня". 

* * *

Термин "високосный день" я когда-то позаимствовал у Вильгельма Гауфа (а он, в свою очередь, у своего деда). Как рассказывает Гауф в мемуарах, опубликованных под названием "Фантасмагории в Бременском винном погребе", в такие дни, предназначенные для общения с самим собой, он, равно как и его дед, обычно садился за стол, дабы "поразмыслить над теми зарубками, что нанесены за год на древо жизни". Зачастую с большим количеством вина. Зачастую с пером и бумагой. Одним словом, именно так, как это полюбил делать за прошедшие десятилетия и я сам.

Сегодняшний мир - слишком быстр и необратим. Зачастую у людей просто нет времени, чтобы остановиться и задуматься. Но, как говорил Уильям Дэвис, "What is this life if, full of care, we have no time to stand and stare…". Кому, как не ему, убеждённому бродяге, вдохновлённому "озёрной поэзией", было знать о том, каким положительным эффектом может обладать такая вот, недолгая остановка на себе. Подобные дни происходят с некоторой периодичностью в жизни каждого человека. Но в жизни путешественника они, что логично, более запоминаемы и разнообразны, потому как привязаны к определённым точкам на карте мира, определённым и всегда необычным людям. Да и сами напитки, под которые проходят эти високосные дни, могут заслуживать отдельного описания (наверное, именно поэтому я и не горю желанием путешествовать по странам, избравшим радикально антиалкогольный путь развития, без учёта мнения остального населения планеты).

Кстати, Гауф также был путешественником, пусть и исключительно в пределах Европы. Он всегда виделся мне таким очарованным странником романтической направленности, которому было не суждено прожить и полных двадцати пяти лет.

Когда-то давно, ещё учась в университете, я устраивал подобные дни, бывая дома у бабушки. Почему-то именно покрытое пледом из верблюжьей шерсти кресло в зале, вкупе с постоянным и приятным теньком от деревьев, растущих у окна, настраивало меня на нужное настроение. Но тогда я больше анализировал и мечтал, нежели вспоминал. Ибо всё самое интересное в жизни было ещё впереди. Тогда я, правда, тоже писал. И именно тогда я начал думать о том, что писать надо так, чтобы тебя разбирали на цитаты. Ну, или преимущественно так. А потом началась эпоха путешествий…

Как-то раз високосный день настиг меня в день отъезда из Катманду, который я почти полностью безвылазно просидел у себя в комнате, смотря на улицу, где моросил дождь, и кипела обычная тамельская жизнь. Тогда, помнится, я и написал о "возвращениях", точнее говоря, вначале осознал, зачем я путешествую, а затем написал. Позднее мне было очень приятно узнать, что на планерке в "Индустриальной Караганде", газете, для которой я писал эту статью, она была продемонстрирована в качестве образца хорошей литературы. Ну что же, не сказать, чтобы я сильно старался, но получилось хорошо, пусть и само собой, благодаря антуражу и, опять же, високосному дню.

Местом для "високосного дня" может быть что угодно, тут нет никаких ограничений, рекомендаций или показаний. Это может случиться дома, это может быть и комнатка в тамельской гостинице или терраса на тайском курорте, это может быть и палатка, разбитая посреди просторов казахских степей, и борт самолета.

Борт самолёта, кстати, это идеальное место для високосного дня. Ты вынужден сидеть, и тебе просто некуда идти. Так, помнится, случилось в самолёте, летящем из Алматы в Куала-Лумпур пару лет назад. Пиво, последовавшее за джином, весьма быстро достигло результата, погрузив меня в ещё более поэтичное состояние. Вкус пива идеально накладывается на хвойное послевкусие джина, а гастрономические ощущения очень быстро сказываются на чувствах и мышлении. Звёзды в небе, жёлтые страницы полувековой давности книги Петра Гуляра о его жизни на Сараваке (где мы будем уже через пару дней, и о чём я еще напишу), музыка Deep Purple в наушниках: странная какофония звуков и эпох. Вот начинает играть U2 – песни времён моего открытия Европы. Перед глазами всплывает Мюнхен, Октоберфест, Бретань и я сам, очень изменившийся за месяц "самостоятельного плавания". Затем Guns n' Roses и их "Sweet child of mine", как напоминание о Покхаре и Непале. А потом к ним присоединяются Creedence Clearwater с песней "Fortunate Son", которая для меня лично ассоциируется с Вьетнамом, ехать в который я собираюсь буквально через пару месяцев. Будущее кидало мосты к прошлому, и вся жизнь представлялась как на ладони.

Сказать честно, у меня нет любимых песен, которые не вызывали бы воспоминания о неких людях, местах или временах. Всё построено на ассоциациях, и эти песни становились для меня определённым фоном для жизненных событий. Может быть, некоторых и выводит из себя моя любимая привычка "заслушивать песню до дыр", но именно так, как мне кажется, песня заходит в тебя и остается в твоей памяти и твоей жизни навсегда.

Дневные перелёты, разумеется, более богаты на впечатления, особенно, если небо чисто, и ваш путь пролегает над горными массивами, покрытыми снегом. Однако, в ночных перелётах есть своя прелесть. Как-никак звезды становятся ближе, чем, когда бы то ни было. Даже в Гималаях, на больших высотах, ты не можешь видеть звезды так близко, как с борта самолета, летящего на десяти тысячах метров над уровнем моря. Так было в далёком феврале 1997 года, когда, летя из Москвы в Караганду и смотря на звезды под музыку Брайана Адамса (которую я люблю по сей день), я думал о том, что обречён любить нечто недосягаемое. И, что самое интересное, меня это никак не огорчало, ибо романтичность момента сию безысходность компенсировала… Это было задолго до начала моей эпохи путешествий (и жизни, как таковой), поэтому мысли, при всей их важности для того момента, были всё-таки больше направлены на переваривание имеющейся ситуации, нежели на изобретение вариантов дальнейшего развития.

Ощущение високосного дня я испытал ещё раз, находясь в тайском Краби. Причем, определяющим было даже не место, а момент. Под присланную хорошим другом песню Брайана Ферри под родным сердцу названием "Авалон" я занимался рассылкой новогодних поздравлений. Интересная, в самом деле, процедура, особенно, если ты находишься далеко от дома. Почему-то именно это позволяет тебе трезво и более осознанно смотреть на ситуацию и понимать, кого нужно поздравлять, а кто этого уже более не заслуживает. Ты словно проводишь в голове уборку и инвентаризацию, избавляясь от ненужного мусора и любуясь поистине ценными экземплярами. Внутри коттеджа спали мои спутницы по путешествию, а я сидел на веранде. Я писал, отвечал, слушал и размышлял. Я люблю охранять чей-то сон (особенно, если это сон близких мне людей), равно как и сам я очень люблю спать или дремать, зная, что кто-то близкий рядом и не спит. Это, конечно, уже другая история, но, кстати, тоже очень по Гауфу, в рассказах которого кто-то всегда вынужден бодрствовать ради спокойствия или даже жизни других.

Интересный момент заключается в том, что, когда тебе есть, с кем общаться, мыслительный процесс направлен наружу, и ты вряд ли сможешь "родить" что-то по-настоящему стоящее. И напротив, когда вокруг никого, и ты начинаешь рассуждать про себя, практически разговаривать сам с собой, вот тут и начинают рождаться мысли, которые стоит перекладывать на бумагу и сохранять для вечности. Даже если рядом с тобой очень родные люди, нужно на некоторое время абстрагироваться от них (хотя, ощущение того, что они близко, будет просто бесценным приложением для создания нужного настроения), абстрагироваться от всего (но не забывая о том, что всё – это то, ради чего ты пишешь). Високосный день – это словно внутренний "разбор полётов" и планёрка одновременно.

Помнится, что такой, несколько лёгкий високосный день у меня случился как-то в Неваде, когда сидя за стойкой в баре "Серебряный пик" в Рино, я пытался записывать свои впечатления от ещё не закончившейся поездки по США, но писать, как и всегда, получалось не о чём-то конкретном, а обо всём на свете. В Серебряном пике, под кружку Гиннеса и лосося во фритюре, я в очередной раз понял, что хемингуэевский способ написания рассказов посредством потребления алкоголя в баре на фоне множества незнакомых людей, на мне работает, хоть в Катманду, хоть в Рино. Тем приятнее было заниматься работой над одним из рассказов о Казахстане, работа над которым, как мне помнится, шла ещё в моём любимом "Яке", за столиком, расположенным прямо у входа в ресторан (кстати, этот рассказ я дописал и опубликовал в одном из казахстанских журналов лишь три года спустя). Хотя и некоторое количество американских воспоминаний также вошло в анналы истории тем самым вечером. По логике вещей надо было бы писать о США и только о США, находясь, так сказать, на месте, но иногда я просто не могу сфокусироваться на чём-то одном. И я не склонен рассматривать это в качестве какого-то отрицательного момента. Ибо, видя жизнь как-бы сверху, ты видишь её лучше, видишь её со всех сторон.

Кто-то несомненно умный сказал, что все гении прошлого, включая и большую часть писателей и поэтов, вели праздный образ жизни. Охотно соглашусь с этим, ибо мыслительный процесс, на мой взгляд, более всего стимулируется этой самой праздностью, причём, её наличием в больших (а ещё лучше – неограниченных) количествах. Наверное, поэтому очередной "високосный день" настиг меня на острове Тиоман, в поистине райском месте, когда, решив, что всю работу всё равно не сделаешь, мы с Леной на неделю остановились в этих краях, решив попробовать для себя нечто непривычное в смысле отдыха.

После полудневного похода на пляж в Обезьяньем заливе, романтики во всех видах на фоне жёлтого песка прибрежной полосы и бирюзовых вод, а также благодаря набитому алкоголем в дьюти-фри магазине холодильнику, на солнышке, светящем на крыльцо нашего "шале" (именно так высокопарно и в альпийском стиле в этих местах принято называть обычные небольшие коттеджи), меня посетил очередной високосный день. Лена после довольно изнурительного хайкинга до залива и обратно, предпочла остаться внутри, я же продолжил алкогольные возлияния снаружи, обдуваемый ветерком, спускающимся сверху из ущелья, и обогреваемый солнышком, светящим со стороны моря. И тут меня, к счастью, "накрыло". Тогда и смогла, наконец, родиться сама статья про високосные дни, задуманная и начатая мною года четыре назад. В самом деле, я очень редко пишу быстро, многие мои рассказы могут "отстаиваться" годами. С другой стороны, хорошее вино от длительного хранения не портится, так с чего бы портиться рассказам?

Свои "Фантасмагории" Гауф заканчивает не очень оптимистически. Проснувшись на утро после своей попойки, спровоцированной неразделённой любовью и щедро сдобренной парой мистических и фантастических моментов, он решает послать к чёрту всё на свете: "прекрасные глаза, алые губки и глупую доверчивость к тому, что говорят девичьи взгляды, что произносят девичьи уста!". Ну а что ещё вы хотели от человека в его двадцать с небольшим лет? Можно сказать, что всё это юношеский максимализм. Но если посмотреть на биографию Гауфа, то ему в этом смысле действительно не везло. И не получалось у него оставаться таким вот "функциональным алкоголиком" (использую тут цитату из "Блудливой Калифорнии"), налаживая при этом отношения с противоположным полом. К счастью, некоторым везёт больше.

Было бы не совсем правильно не рассказать о том, как рассказ Гауфа всё-таки привёл меня в то самое место, о котором в нём рассказывалось. Осенью 2001 года, на четвёртый или пятый день моего первого самостоятельного в жизни путешествия, я прибыл в Бремен и, в самом деле, кроме этого погреба я вообще ничего там посещать и не планировал. Не помню сейчас, о чём я писал в тот вечер, но, скорее всего, я, по своему обыкновению, мечтал, накладывая мечты на воспоминания.  Словом, занимался тем, что люблю делать и по сей день.

© Виталий Шуптар, Караганда-Катманду-Тиоман, 2013-2016