Сказка о Волчонке и Бобрёнке...

Усыновила как-то запруда в одну весну двойню: волчонка и бобрёнка. "Вот чудеса!" — воскликнет маленький читатель. Как же запруда — а точнее, островок на реке — может стать матерью, да ещё и волчонка с бобрёнком?

А вот как... слушай! Пихнуло как-то течение плотину по весне, и утащило вместе с плахами и маленького бобрёнка. Как ни старалась мать-бобриха, не смогла она перебороть течение и потеряла из виду своего сына. Но худа без добра не бывает, и своими поросшими ивой руками запруда выудила молодого путешественника. Так бобрёнок и остался жить на песчаном островке.

В эту же весну молодая волчица, вот-вот готовая разродиться, убегала от охотничьих собак. Лайки — создания такие: справку не спросят, погонят, только ноги уноси да хвост поджимай. Переплывает хищница реку, а волчата у неё уж на свет носы повытягивали. Только и успела она обкусить пуповину, как причесала её охотничья картечь по загривку. Поплыла чуток, да и утопла, а одного маленького страдальца запруда приняла на свои рученьки.

Так за одну весну запруда усыновила двоих. Вот почему чайки, посмеиваясь, махали своими крыльями, пропахшиеся рыбой: запруда двойню родила. На удивление, она оказалась хорошей матерью. Днём она всё больше занималась с бобрёнком, ловя для него проплывающие топляки и обучая его плотницкому делу.

"Вот так, вот так..." — говорила она. — "Да за толстое-то сразу не принимайся, а то зубья обломишь... На тонких тренируйся... А поднатореешь — и большие будешь грызть". Так уже через несколько месяцев бобрёнок со своей матушкой-запрудой построил себе небольшую плотинку. Рыбка часто заплывала в запрудовые залойчики, и добрая детоводница тут же оповещала своего приёмыша об этом. Так шло воспитание...

Волчонок же всё больше кимарил под кустом весь день. Он предпочитал проводить время у берега, ожидая, когда зазевается рак или уклейка. Когда же мать-запруда пыталась научить его тому или иному ремеслу, он заворачивался в клубок и отвечал: "Ты меня, мать, лучше разбуди, когда утки в осоке затоятся, а то брюхо с вашей рыбы уже ноет", — и запруда будила своего серого сына.

Так шло время. И когда только мать-воспитательница отдыхала? Днём бобрёнок радостно молотил своим хвостом по воде, таскал плахи для своей плотины и точил зубы о сухие осинки. По вечерам и ночью волчонок пересчитывал звёзды, рассматривал пятна на луне, вылавливал в прозрачной заводи рыбу.

Пришло время, и дети запруды выросли. С благодарностью они прощались со своей матерью. Они обещали её навещать. Да, совсем как мы - люди! Ведь где бы мы ни находились и куда бы ни уносило нас течение жизни, в сердце всегда живёт тяга к тому месту, где мы впервые произнесли слово "мама".

Так и волчонок с бобрёнком вернулись через много лет к своей доброй матери-запруде.

"Жизнь, конечно, не сахар... Зуб об сучок обломал. Если бы не силёнка, так совсем бы не в моготу", — жаловался брату бобр, приплывший со своей бобрихой и бобрятами. "Я простой рабочий...Мужик... Чего сам руками сделаю, то и ем, тем и кормлюсь..." — говорил он.

Волк, слушая его слова, молчал. Он, давно не знавший пищи, выглядел измождённым и истощённым. Его шерсть, некогда блестящая и густая, теперь потускнела и стала редкой, словно потеряла свою силу под натиском голода. Рёбра чётко проступали сквозь кожу, а живот был втянут, придавая его фигуре угловатый вид.

Внезапно, как только бобр повернулся спиной к своим детям, мускулы волка напряглись и он прыгнул на него с молниеносной скоростью, сжав его в своих мощных челюстях. Бобр попытался вырваться, но волчьи челюсти, будто удавка, раздробили бобровую голову. Маленькие бобрята с матерью скрылись в одеяле реки. Дядька волк крикнул своим племянникам в догонку: "Чёрт с вами! С вас мало толку. Вырастите, а потом и съем!"

Серый убивец растерзал своего брата. Голод, наконец, утолился, и зверь, наслаждаясь насыщением, говорил:

"Я — волк, и в этом мире выживает сильнейший! Мой принцип прост: выживай или погибай. Я следую зову предков и охочусь, чтобы жить. И главное — не суетиться, жизнь сама предоставит случай..."

Волчара вырыл яму и положил туда оставшуюся тушку брата. "Я приду и доем завтра. Спасибо, мать... Сохрани его для меня", — говорил он, зарывая его песком.

Оставшись одна, запруда вспомнила ту далёкую весну и плакала... "Ах, если бы у меня были руки... Если бы у него было сердце... Горе-горе тем родителям, взращивающим детей, вышедших не из одного чрева!"