Жанр – эпистолярный.
Время действия – конец XX века, конец смутного времени – начало 1998 года.
Предмет – обсуждение статьи Святослава Логинова “ГРАФЫ И ГРАФОМАНЫ или Почему я не люблю Льва Толстого”.
Участники:
Святослав Логинов, автор статьи о Толстом
Граф Лев Толстой
Александр Пилигрим, автор этого романа в письмах
Был ещё один участник – некто Nick Rogov, любезно предоставивший участникам переписки редкий в то время интернет для их общения и взявший на себя труд пересылки писем участников романа.
И так – вначале было Слово! А точнее много слов, которыми Святослав Логинов наполнил свою статью, которая предлагается беспристрастному читателю без всяких исключений с авторской грамматикой и пунктуацией.
ГЛАВА 1. Статья ниспровержение графа с трона
Святослав ЛОГИНОВ
ГРАФЫ И ГРАФОМАНЫ или Почему я не люблю Льва Толстого
Прежде чем начать рассуждение о творчестве Льва Толстого необходимо сформулировать несколько до идиотизма элементарных истин:
а) Дети наше будущее.
б) Нельзя быть хорошим человеком, если ты ненавидишь детей.
в) Нельзя работать с детьми, если ты не умеешь этого делать.
г) Для детей все должно быть сделано как для взрослых, но гораздо лучше.
Отсюда следуют выводы:
Писать для детей надо как для взрослых, но гораздо лучше. Взрослый, наткнувшись на плохую книгу, пожмет плечами и отбросит поделку. Ребенок беззащитен перед графоманом, плохая книга может его просто-напросто покалечить.
Писателя прежде всего следует оценивать по тем его произведениям, что адресованы детям. Можно как угодно относиться к Гоголю, Тургеневу или Достоевскому, но они строчки не написали для детей, и ваше мнение останется вашим личным мнением, от которого у этих писателей ничего не убавится и не прибавится. (Для справки: я нежно люблю Гоголя, весьма холодно отношусь к Тургеневу, а Достоевский, по-моему, слишком страшен, чтобы любить его книги, и слишком громаден, чтобы оценивать его терминами: Нравится – Не нравится).
Если же литератор писал для детей, у нас появляется объективный критерий оценки. Можно разбирать произведения Дмитрия Нарксисовича Мамина-Сибиряка, находить достоинства и недостатки в его романах, но достаточно прочесть чистейшие, прозрачнейшие "Аленушкины сказки", и все станет на свои места. Сейчас модно поругивать Максима Горького, однако прочтите "Воробьишку" или "Ивана Дурака" и вы увидите настоящего писателя. Владимир Маяковский умерял ради детей свой бас и особо тщательно занимался "добычей радия", подбирая слова для детских стихов. Там вы не найдете "Последних дней Донца", какие встречаются в других его произведениях. Значит, Маяковский поэт, а все прочее – наносное. При желании можно найти ляпы и небрежности в произведениях Аксакова или Гаршина, однако, "Аленький цветочек" и "Лягушка путешественница" – безупречны. Если бы А.Н. Толстой ограничился тем, что написал "Петра Первого" и "Хождение по мукам", а Шолохов не создал ничего, кроме "Тихого Дона", то было бы весьма трудно решить, кто является лучшим русским писателем ХХ века. Но Шолохов написал "Нахаленка", а Толстой – "Приключения Буратино", "Сорочьи сказки", "Рассказы и сказки для детей"... и я по-прежнему не знаю, кому отдать первое место. Склоняюсь в пользу Толстого, но исключительно по количеству написанного. А как оценивать Булгакова я не знаю, Булгаков не писал для детей.
И последнее. Гением является тот человек, который пишет для взрослых как для детей. Александр Сергеевич Пушкин не создал ни единой строки, адресованной детям, однако, все его сказки, даже такая взрослая вещь как "Руслан и Людмила", немедленно стали детским чтением. Значит, в русской литературе имеется по меньшей мере один несомненный гений.
С этих же позиций я собираюсь оценивать и "творчество" сиятельного графа Толстого, Льва Николаевича. Во всех случаях, где можно я буду ограничиваться разбором произведений адресованных детям, а к прочим сочинениям аппелировать лишь для получения дополнительной информации.
Сразу уточню, что кроме "Рассказов из Азбуки" и "Русских книг для чтения" мною у Льва Толстого прочитаны: рассказ "После бала"; романы "Война и мир", "Анна Каренина", "Воскресенье"; повести "Детство. Отрочество. Юность", "Казаки", "Хаджи Мурат", комедия "Плоды просвещения". Мне могут сказать, что этого мало, что следовало бы прежде прочитать "Холстомера" или "Семейное счастье". На это отвечу, что для того, чтобы оценить свежесть осетрины вовсе не обязательно съедать всего осетра целиком.
Для подробного разбора я выбрал рассказ "Черепаха", помещенный в "Третью русскую книгу для чтения". Этот рассказ я приведу здесь целиком:
Лев ТОЛСТОЙ
ЧЕРЕПАХА
(рассказ)
Один раз я пошел с Мильтоном на охоту. Подле леса он начал искать, вытянул хвост, поднял уши и стал принюхиваться. Я приготовил ружье и пошел за ним. Я думал, что он ищет куропатку, фазана или зайца. Но Мильтон не пошел в лес, а в поле. Я шел за ним и глядел вперед.
Вдруг я увидал то, что он искал. Впереди его бежала небольшая черепаха величиною с шапку. Голая темно-серая голова на длинной шее была вытянута как пестик; черепаха широко перебирала голыми лапами, а спина ее вся была покрыта корой.
Когда она увидала собаку, она спрятала ноги и голову и опустилась на траву, так что видна была только одна скорлупа. Мильтон схватил ее и стал грызть, но не мог прокусить ее, потому что у черепахи на брюхе такая же скорлупа, как и на спине. Только спереди, сзади и сбоков есть отверстия, куда она пропускает голову, ноги и хвост.
Я отнял черепаху у Мильтона и рассмотрел, как у нее разрисована спина, и какая скорлупа, и как она туда прячется. Когда держишь ее в руках и смотришь под скорлупу, то только внутри как в подвале, видно что-то черное и живое. Я бросил черепаху на траву и пошел дальше, но Мильтон не хотел ее оставить, а нес в зубах за мною. Вдруг Мильтон взвизгнул и пустил ее . Черепаха у него во рту выпустила лапу и царапнула ему рот. Он так рассердился на нее за это, что стал лаять и опять схватил ее и понес за мною. Я опять велел бросить, но Мильтон не слушался меня. Тогда я отнял у него черепаху и бросил. Но он не оставил ее. Он стал торопиться лапами подле нее рыть яму. И когда вырыл яму, то лапами завалил в яму черепаху и закопал землею.
Черепахи живут и на земле, и в воде, как ужи и лягушки. Детей они выводят яйцами, и яйца кладут на земле, и не высиживают их, а яйца сами, как рыбья икра лопаются – и выводятся черепахи. Черепахи бывают маленькие, не больше блюдечка, и большие, в три аршина длины и весом в 20 пудов. Большие черепахи живут в морях.
Одна черепаха в весну кладет сотни яиц. Скорлупа черепахи – это ее ребра. Только у людей и других животных ребра бывают каждое отдельно, а у черепахи ребра срослись в скорлупу. Главное же то, что у всех животных ребра бывают внутри, под мясом, а у черепахи ребра сверху, а мясо под ними.
Вот и весь рассказ. В книге он занимает ровно сорок шесть строк. В этих сорока шести строчках, словно свет в дивно ограненном алмазе собраны, кажется, все возможные языковые и сюжетные ляпы. Начнем, как водится, с мелочей, с того, что называется у литераторов блохами. Это – мелкие, досадные и легко исправимые ляпчики.
а) Повтор слов. Читателю предоставляется самому посчитать, сколько раз граф употребил на сорока шести строках слово "она" или "была".
Отмечу лишь удивительную парность повторов: в конце первого абзаца в одном предложении употреблены слова "голая" и "голыми" (в том же предложении – дважды "она"). В конце третьего абзаца дважды фигурирует слово "лапами". В том же абзаце Мильтон "пустил", потому что черепаха "выпустила", там же два раза подряд слово "опять". Примеров можно накопать еще, но не будем занудничать.
б) Тавтологии. Скрытая тавтология весьма распространенная ошибка неопытных и плохих литераторов. "...небольшая черепаха величиною с шапку" – классический пример подобного ляпа. Если указаны размеры (с шапку), то зачем говорить, что они невелики? Или граф хочет сказать, что для болотной черепахи вырасти величиной с шапку, значит быть небольшой? Но это уже откровенное вранье.
в) Паразитные рифмы. "Вдруг я увидал то, что он искал." Да вы поэт, Лев Николаевич!
г) Двусмысленности. "Голая темно-серая голова на длинной шее была вытянута как пестик", – даже из контекста невозможно понять, что имел в виду автор. Была ли голова вытянутой формы, или голова вместе с вытянутой шеей напоминали собой пестик? Не знаю, стоит ли предлагать читателю подобные шарады... только если специально сочиняешь каламбур.
Есть еще одна разновидность двусмысленности, когда несложно понять, что имел в виду автор. Однако, подобные ляпы еще более неприятны, нежели предыдущие. Психология читательского восприятия такова, что человек сохраняет в кратковременной памяти последнее из значащих слов, встретившихся в тексте, и соотносит его с ближайшим местоимением, если оно совпадает по грамматической форме. Читаем: "...спина ее вся была покрыта корой. Когда она увидала собаку, она спрятала ноги..." На этом месте читатель гулко икает и начинает отчаянно соображать, откуда у коры взялись ноги. Затем он припоминает, что в тексте еще фигурировала спина и пытается представить спину, увидевшую собаку. Затем, если у читателя хорошая память, припоминается "шея", "голова", "шапка" (это все претенденты на обладание ногами).
Лишь затем в тексте, который приходится сканировать в обратном порядке, следует "черепаха". Весь этот процесс занимает десятые доли секунды и осознается как краткая мучительная судорога в процессе чтения. Не знаю, должно ли чтение доставлять радость, но я твердо уверен, что оно не должно представлять из себя цепь мучительных судорог. А то, что перед нами именно цепь, сомнений нет, на сорока шести строчках один и тот же ляп повторен шесть (!) раз. Особенно хорошо смотрится сочетание: "...царапнула рот. Он так рассердился..."
д) Мусорные слова. Подобно тому, как бывает чистая и неряшливая речь, бывает также чистый и неряшливый текст. Большое количество слов, не несущих смысловой нагрузки воспринимается в тексте подобно косноязычной речи, переполненной словечками типа: "вот", "значит", "блин"... И то, и другое свидетельствует об отсутствии культуры. Какой же образец культуры являет Лев Николаевич Толстой? "Он так рассердился на нее за это, что стал лаять, и опять схватил ее и понес за мною". В данном предложении восемнадцать слов. Смысловую нагрузку несут слова: "рассердился", "лаять", "схватил", "понес" и, отчасти, "он". То есть, пять слов из восемнадцати. Все остальное – мусор. Может ли считаться качественным текст, на восемьдесят процентов состоящий из мусора? Поэт призывал: "Правилу следуй упорно: чтобы словам было тесно, мыслям просторно". К мыслям мы еще вернемся, а сколь просторно словам в сочинениях Льва Николаевича, по-видимому, ясно.
Некогда мне довелось прочесть статью о том, насколько большое количество подтекста вложено Пушкиным в строку: "Зима. Крестьянин, торжествуя..." Ничего подобного я ни разу не встретил у Толстого. Один слой восприятия, дидактика в чистом виде. "Сиди, Петя, долго в шкапу за то что ты трус".
Среди мусорных слов особое место занимает словечко "вдруг". Оно резко снижает смысловую насыщенность текста, автор как бы предупреждает читателя: "Сейчас я буду тебя удивлять". "Валяй!" – зевает читатель, устраиваясь поудобнее. С этого мгновения его уже ничем не удивить, ему все неинтересно. У Виталия Бианки есть специальный рассказ, посвященный употреблению слова "вдруг" в описаниях природы. В природе все совершается вдруг, и именно поэтому автор должен найти иные слова, иначе текст не будет восприниматься. Как заметил сам Лев Толстой: "Пугает, а не страшно". В рассказе "Черепаха" слово "вдруг" употреблено два раза, но и в других текстах, посвященных природе, Лев Николаевич, ничтоже сумняшеся, употребляет этот злейший из паразитов.
е) Подбор правильного слова. Здесь мы уже переходим от ремесла к искусству. Единое фальшивое слово способно разрушить впечатление от целой, прекрасно написанной страницы. "Единожды солжешь, кто тебе поверит?" И в то же время, точное, единственно верное слово оказывает волшебное действие, оживляя придуманный писателем мир. Воистину, "вначале было слово". По крайней мере, для литературы это утверждение абсолютно.
Я не помню случая, чтобы хоть одна строка Льва Толстого заставила меня счастливо вздрогнуть и замереть от красоты слова, а вот фальши у него более чем достаточно. Ярчайшим примером является употребление слова "рот" применительно с собаке. Бог с тем, что "царапнуть рот" невозможно, это лишь один из тысяч толстовских ляпов. Но ведь рассказ написан для детей, в массе своей деревенских, которые весьма строго различают понятия: лицо и морда, рот и пасть. Вспомните Чехова: "...и стала ейной мордой меня в харю тыкать". У селедки – морда, у Ваньки – харя. Только так, и не иначе. Одно беда – слово "пасть" создает представление о злобном хищнике, оно тоже неприменимо к собственной собаке. Положение складывается безвыходное, нужного слова нет. В том и заключается задача писателя – найти слово, когда его нет. Лев Толстой эту задачу даже не попытался решать.
Однажды, перечитывая Пришвина, я остановился на описании играющей лисы. "Пастишка разинута," – вот оно, слово! Не знаю, какой кровью далось оно Пришвину, возможно, выплеснулось само безо всякого труда. "Читателя не интересует писательский пот", – говорил Максим Горький. Важен результат. Михаил Пришвин – писатель, Лев Толстой – халтурщик.
Кстати, если подставить пришвинское слово в толстовский рассказец, то получится еще хуже, чем было. Единственное правильное слово в куче мусора будет звучать особенно фальшиво. За примерами не надо далеко ходить. В романе "Война и мир" Лев Николаевич употребляет красивое слово "гвоздить", употребляет нудно и настойчиво, раза четыре кряду, чтобы всякий доспел заметить, как он, граф Толстой черпает в народной речи. И от этого повторения слово гаснет, превращаясь в нечто скверное.
е) Есть еще один вид текстуальной ошибки – откровенная реникса, случайно проскользнувшая в тексте. Нечто вроде фразы из рассказика "Гроза": "Катя взяла Машу на спину, сняла чулки, перешла речку..." Хвала аллаху, подобные ляпы даже у Толстого встречаются не слишком часто, во всяком случае, в рассказе "Черепаха" их нет.
Чтобы сохранить объективность, следует обратиться и к взрослым сочинениям Толстого, проверить, правда ли и там столь велико количество ляпов. Снимаю с полки первый попавшийся том, открываю наугад. Первые три предложения вполне ординарны. А вот четвертое – шедевр: "Она уже не плакала, но, облокотив свое еще красивое худое лицо, уставилась глазами на догоравшую свечу и думала о том, зачем она вышла замуж, зачем столько солдат нужно, и о том еще, как бы ей отплатить столяровой жене". Полный набор преступлений против русского языка! Теперь стоит поглядеть, что это я процитировал... "Поликушка" – не читал и, теперь уже ясно, что читать не буду.
Делаю вторую попытку. Палец сходу упирается в нечто монструазное: "Пятое то, что в нашем обществе, где влюбление между молодым мужчиной и женщиной, имеющее в основе все-таки плотскую любовь, возведено в высшую поэтическую цель стремлений людей, свидетельством чего служит все искусство и поэзия нашего общества, молодые люди лучшее время своей жизни посвящают: мужчины на выглядывание, приискивание и овладевание наилучшими предметами любви в форме любовной связи или брака, а женщины и девушки – на заманиванье и вовлечение мужчин в связь или брак". Комментарии излишни. Более густую смесь канцелярита с псевдонаучной терминологией трудно себе представить.
Мне могут возразить, что данное чудовище взято не из художественного текста, а из послесловия к "Крейцеровой сонате". Однако, я глубоко убежден, что у художника все должно быть художественно, иначе это не художник. Интереса ради загляните в собрание сочинений Дмитрия Менделеева. Даже в самых специальных работах вы увидите образцы блестящего русского языка. Труды Марковникова, Кучерова, Бородина можно смело отнести к вершинам изящной словесности. Александр Энгельгардт одинаково художественно писал и очерки для журнала "Современник", и статьи об амидах неорганических кислот. Причем такое положение было не только в русской литературе. "Lettres choisies" Ги Патена являются вершиной французской литературы, без них невозможно представить ни творчество Сирано де Бержерака, ни утонченные "Письма" мадам де Совиньи. А ведь Патен был врачом, перед нами специальные научные труды! Луи Пастер был избран в Академию не за научное содержание своих работ, а за их блестящее литературное оформление. Один лишь Лев Толстой позволяет ставить себе двойную планку и гнать заведомую халтуру.
И наконец, чтобы больше не возвращаться к текстуальному анализу, скажем несколько слов о богатстве языка. Давно известно, что самый богатый словарный запас среди русских писателей у Александра Сергеевича Пушкина – более сорока тысяч слов. (Под словарным запасом литератора понимается список слов, употребленных им в письменном виде). И почему-то исследователи стыдливо умалчивают о словаре Льва Толстого. Можно подумать, что эти данные просто засекречены. Лишь однажды я нашел упоминание, что активный словарь В.И. Ленина превышает таковой у Льва Толстого. Выясняется, что не так это и трудно – превзойти Льва Толстого. Самый грубый анализ дает приблизительную цифру: что-то около пятнадцати тысяч слов, а возможно даже и меньше. Смешно сказать, но мой словарный запас в два раза больше, нежели у Льва Толстого.
Однако, слова словами, но не менее важно, что этими словами сказано. Поэтому, переходим к разбору сюжетов.
Вернемся к рассказу "Черепаха" и рассмотрим его структуру. Нетрудно заметить, что перед нами научно-популярное сочинение, повествующее о том, сколь разнообразно семейство черепах, и чем черепахи отличаются от прочих животных. К очерку о черепахах насильно прилеплена охотничья байка о том, как злобная черепаха "царапнула рот" бедной собачке. То есть, автор умудрился развалить крошечное сочинение на две нестыкующиеся части. Если это называется писательским мастерством, то что тогда графомания?
Для сравнения приведу научно-популярный рассказ для детей, который мне кажется образцом подобного рода литературы. Текста под рукой нет, поэтому цитирую по памяти:
Виталий БИАНКИ
ЛИС И МЫШОНОК
- Мышонок, Мышонок, почему у тебя нос грязный?
- Землю копал.
- Зачем землю копал?
- Норку делал.
- Для чего норку делал?
- От тебя, Лис, прятаться.
- Мышонок, Мышонок, ведь я тебя подстерегу.
- А у меня в норке спаленка.
- Кушать захочешь – вылезешь.
- А у меня в норке кладовочка.
- Мышонок, Мышонок, я твою нору разрою!
- А я от тебя в отнорочек, да и был таков!
Обратите внимание, рассказ Виталия Бианки при той же научно-популярной нагрузке впятеро короче нежели сочинение Льва Толстого. Это целостная вещь с лихо закрученной детективной интригой, пятилетний читатель следит за приключениями мышонка и даже не замечает, что перед ним статья "О строении нор полевых грызунов". Так мастер обходится с сюжетом, органично соединяя несоединимое.
Разламывающийся сюжет вообще характерен для Льва Толстого, хотя в детских произведениях, переполненных отчаянной дидактикой, он особенно заметен (Вспомним, к примеру, рассказ "Пожарные собаки", который пришлось читать в первом классе). Встречается этот грех и в "сериозных" произведениях. Повесть "Хаджи Мурат" словно в наручники закована в пролог-эпилоговую раму, где автор ударяется в воспоминания при виде цветка татарника, который не удалось включить в букет. Образ колючего цветка действительно удачен, но то, как он подносится читателю, повергает в дрожь. Прежде всего нам сообщают мораль произведения, далее следует сама история, затем мораль повторяется второй раз, для идиотов. А ведь можно было вплести непокорную колючку в ткань повести и создать по-настоящему художественное произведение...только зачем это Льву Толстому? Для сельской местности сойдет и так.
Катастрофическое неумение строить сюжет приводит к тому, что мысль автора приходится дополнительно пояснять (на современном жаргоне это называется "давать объяснения у газетного киоска"). Таким образом является на свет кошмар школьников – последние полсотни страниц "Войны и мира" или то самое Послесловие к "Крейцеровой сонате", которое здесь уже цитировалось. Подумать только, полутора тысяч страниц не хватило графу, чтобы высказать свои мысли! Весь Платон мог бы уместиться на этих страницах! Шекспиру, чтобы создать громаду "Гамлета" потребовалась площадь в двадцать раз меньшая! Недаром Лев Толстой так ненавидел Шекспира; умненькая, поучающая бездарность всегда ненавидит гения, способного одной строкой сделать то, для чего бездарности не хватит "томов премногих".
С моей стороны было бы опрометчиво, прочитав лишь десяток томов из бесконечного девяностотомника, делать глобальные выводы о толстовских сюжетах, но все же рискну заявить, что ни в одном из своих произведений Толстой не вышел за рамки линейного повествовательного сюжета, и всякая толстовская вещь есть лишь иллюстрация к очередной авторской мысли. Особенно печально в этом плане выглядит "Анна Каренина". Железные шарниры сюжета выпирают из-под каждой строчки: семья такая, семья этакая, семья разэтакая... Восемьсот восемьдесят страниц иллюстраций к единственной мыслишке, высказанной в первом же абзаце: "Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему". К тому же, процитированная максима тоже весьма сомнительна. Достаточно вспомнить разные представления о счастье у Обломова и Штольца, как толстовская мысль опрокинется. Конечно, если понимать счастье так: "Я в розовом чепце и муж – приличный блондин, сидим и отражаемся в никелированном чайнике", то Л.Н. Толстой будет прав. Но неужто кто-то поверит, будто счастье столь примитивная штука?
NB. Отложил работу над статьей, раскрыл Толстого и прочитал повесть "Семейное счастье". Та же беспомощная скукопись, те же фарисейские поучения. Счастье понимается единственным возможным способом: "Я в розовом чепце..." Сюжет прям как топографическая линейка. И зачем Лев Николаевич бросил военную карьеру? говорят, он был неплохим топографом. А вот образчик стиля: "...подумала я, с счастливым напряжением во всех членах..."
Впрочем, бог с ним, с сюжетом. Не будем слишком строги к Толстому; как умеет, так и пишет, в меру таланта. Переходим к следующему пункту программы: образам и идеям (по-моему, в литературе одно от другого неотделимо, и только школьные учителя умеют изучать их по-раздельности). Уж здесь-то яснополянский старец должен быть в своей тарелке. "Сейте разумное, доброе, вечное", – по общему мнению сказано о нем. Итак, приступим.
Наш образцовый рассказ предоставляет для анализа единственный образ – рассказчика. Образ этот оставляет весьма тягостное впечатление. Сначала лирический герой разглядывает черепаху, а удовлетворив любознательность, бросает ее (Не швыряет, а именно с полным безразличием кидает живое существо на землю, не озаботившись мыслью, что тому может быть больно). Потом он второй раз бросает черепаху, а в конце повествования поволяет зарыть ее в землю. Толстому в голову не приходит, что раз внутри, под скорлупой, "что-то черное и живое", то к нему следовало бы отнестись побережней. Не знаю, может ли болотная черепаха выбраться из-под земли, но читать эти строки мучительно. По аналогии мне вспоминается эпизод из повести Горького "Детство". Хоронят мать, и осиротевший Алеша смотрит, как возятся в могильной яме случайно попавшие туда лягушки. Потом, когда могила уже зарыта, мальчик спрашивает у деда, что станет с лягушками. "Выберутся", – безразлично отвечает тот. Какая бездна чувств скрыта в этом небольшом отрывке, и насколько бессмысленна сцена, описанная Толстым! В ней нет ничего, кроме неосознанной жестокости.
Лев Николаевич в своих детских произведениях создал целую галерею образов, пробуждающих в читателе все самое дурное, что может быть сокрыто в душе. По счастью, дети достаточно устойчивы к дурному влиянию, они с редким упорством переделывают знаменитую сказку "Три медведя", позволяя медведям догнать юную мерзавку, учинившую разгром в медвежьем доме. Далее они либо перевоспитывают ее, заставляя починить сломанное, либо просто поступают, как должен поступать всякий порядочный медведь с хулиганствующими девицами. А содержание сказки "Волк и мужик" столь мерзостно, что она попросту исключена из круга детского чтения, во всяком случае, я не видел ни одной детской книжки, где эта сказка была бы напечатана. А ведь в ту пору Ушинским уже была написана "Слепая лошадь", а Погорельским "Черная курица", Даль занимался обработкой народных сказок, Тургенев написал "Воробья", то есть, великому писателю было у кого поучиться.
Особо тягостное впечатление оставляет рассказ "Косточка", словно в насмешку носящий подзаголовок "быль". Довольно единственной фразы: "Перед обедом мать сочла сливы и видит, одной нет". Что же это за мелочная крохоборка, пересчитывающая сливы! Конечно, если это самые первые в году, еще счетные сливы, то можно и не считая заметить пропажу одной штуки, но неужели у Толстого не хватило элементарного благоговения перед матерью, чтобы не выводить ее этаким Плюшкиным в юбке? Ведь достаточно было написать что-то вроде: "Мама сразу увидела, что одной сливы не хватает..." – и все стало бы на свои места. Порок в лице Вани был бы посрамлен, а образ матери не опошлен, ведь на то она и мама, чтобы все знать и все видеть.
Напоследок бегло глянем на персонажей взрослых произведений классика. Дело привычное, сочинения на тему "Образ князя Андрея" приходилось вымучивать еще в школе. Особое место в этом образе занимает "небо над Аустерлицем", повидав которое князь Андрей уже не мог жить как прежде, ибо высокое небо с ползущими облаками постоянно было перед его взором. Однако, противу общего мнения небо не прибавило князю ни на гран человечности, а лишь каплю презрения к человеческой суетливости; даже рождение сына и смерть маленькой княгини не выбивает его из состояния сплина. И дело не в том, что "плакать он не мог", а просто князь как и прежде остался типом полностью погруженным в себя, просто раньше его обуревали мечты двенадцатилетнего мальчика, а ныне он погружен в созерцание неба и ожидание "простого счастья". В обоих случаях, если говорить об образах, видим нечто примитивное и прямое как офицерская шпага. Прежнему мальчику дали другую игрушку. А ведь русская литература сильна динамичными образами.
Мне кажется дело заключается в том, что Лев Толстой вовсе не является писателем реалистом. Он пишет не людей, а типажи, не судьбы, а схемы. Выбрать наиболее типичное, освободить от мешающего, с презрением отнестись к правде, если она не согласуется с идеей, насколько мне известно, это признак романтизма. Я не против романтиков, но полагаю, что автору надо быть последовательным. Герои Виктора Гюго до конца верны себе, и Д'Артаньян Александра Дюма всегда остается Д'Артаньяном, за что и любИм многими поколениями читателей. А Лев Толстой, написав сильфидоподобную и абсолютно нежизненную Наташу Ростову, в конце романа вспоминает, что в реальной жизни девочки взрослеют и становятся матерями и хозяйками. И вот он начинает ломать романтический образ, упихивая его в прокрустов сюжет, и успешно справляется с задачей, создав романтико-реалистического уродца. Наташе Ростовой подобные издевательства безразличны, она никогда не была живой, а романтически настроенные читательницы чувствуют себя так, словно это их насилует автор. Почитайте школьные сочинения на эту тему – обнаружите много любопытного.
Известно, что Николеньку Ростова Лев Николаевич писал со своего отца. Но опять же, Толстой вовсе не старался создать реальный характер. Когда подлинный Николенька начал входить в возраст, мать привела ему наложницу – крепостную девушку, чтобы мальчик, не дай бог, не занялся онанизмом, а нормально удовлетворял свои половые потребности. А теперь попытайтесь приложить этот фактик к розово-голубому образу Николая Ростова...
Я вовсе не пытаюсь осуждать Толстого с точки зрения натурализма, Лев Толстой не обязан был описывать первую внебрачную ночь юного барчука и несчастной девчонки, кинутой ему в постель. Но ведь реальный Николенька не был ни мерзавцем, ни пресыщенным развратником! Он был обычным человеком своего времени. Согласовать несогласующееся, свести противоположности в единый живой образ – вот где задача литературы! Однако, великого прозаика проза жизни не интересует.
"Детство. Отрочество. Юность" стоят в толстовском наследии особняком. В свое время Гарин-Михайловский после лестных отзывов критики о своей повести "Детство Темы" заметил, что всякий грамотный человек может написать одну хорошую книгу – книгу о собственном детстве. Для этого надо всего-лишь быть честным. Итак, что же нам сообщает честный Лев Николаевич? Известно, что Толстой утверждал, будто помнит себя с годовалого возраста и, вероятно, более позднее детство он должен помнить не просо событийно, но донести мысли, чувства, переживания маленького ребенка. Однако, стоит открыть автобиографичесую трилогию и мы увидем нечто засушенное до уровня гербария. Благовоспитанный ребенок, даже наедине с собой не осмеливающийся быть просто ребенком. Добропорядочное веселье на балу, неестественно-взрослое понимание происходящего (особенно глава "Папа"). Даже сцена с Карлом Ивановичем кажется неестественной, в ней нет души, а просто взрослый писатель вознамерился показать, как быстро меняется настоение маленького ребенка. Ощущение таково, что автор ничего не помнит из собственного детства, а просто перечитался Дидро. Не возьмусь судить, врал ли граф, основываясь на требованиях дидактики или он действительно с самого рождения был маленьким старичком, но в любом случае вывод получается неутешительный: ни лжец, ни старичок-моралист не способен сказать читателю хоть что-то ценное. Недаром Даниил Хармс, человек удивительно чуткий ко всякой фальши, именно о Льве Толстом написал свое язвительное: "Лев Толстой очень любил детей..."
Официальные критики любят прилагать ко Льву Толстому определение: "гуманист". Однако, каков же реальный гуманизм первого толстовца?
Вторая русская книга для чтения открывается еще одной былью: "Девочка и грибы". В этом рассказе маленькая девочка попала под поезд, но осталась жива, поскольку поезд проехал над ней. Некогда четырехлетний автор этих строк оказался достаточно умен, чтобы посоветоваться с родителями, прежде чем повторить столь заманчивый эксперимент. Однако, не всем так повезло как мне, кое у кого поезд оказывался проворней родителей. И когда первые малолетние читатели погибли на рельсах, Лев Толстой не бросился вслед за ними под колеса, не покончил с собой иным способом, он даже не запретил перепечатывать рассказ, обрекая на гибель все новых и новых детей. "Мне отмщенье и аз воздам", – годится для эпиграфа, но применять его к себе Толстой не желал. Возможно, список толстовских жертв пополняется до сего дня. Как тут не вспомнить Достоевского и его фразу о единой слезе ребенка.
Могут возразить, что не следует смешивать личность писателя и его книги. Тот же Достоевский вдрызг проигрывался в карты и жил на содержании у жены. Некрасов и Тургенев устраивали многолюдные выездные охоты с десятками загонщиков. Пушкин также...
Все это верно. И все-таки случай с Толстым выпадает из ряда вон. Пепел Януша Корчака стучит в мое сердце.
Думаю, что мною достаточно сказано о различных сторонах художественного творчества сиятельного графа, хотя доводы и примеры можно было бы наворачивать еще и еще. Несмоненно, мое выступление вызовет негативные отклики. Одно лишь объявленное намерение написать критический отзыв о творчестве Л.Н. Толстого уже породило замечания о "слоне и Моське", "собаке и караване". Пусть, я к этому готов. Я жду критики, но заранее предупреждаю, что отзывы типа: "Все равно Толстой – великий писатель" или "А мне нравится" – никому и ничего не доказывают. Борис Натанович Стругацкий, чьим учеником я имею честь себя считать, говорил: "Как бы плохо вы ни написали вашу повесть, у вас обязательно найдутся читатели, тысячи читателей, которые сочтут ее шедевром... Как бы хорошо вы ни написали свою повесть, обязательно найдутся читатели, и это будут тысячи читателей, которые сочтут ее чистым барахлом". Переиздайте сегодня стихотворения графа Хвостова под каким-либо псевдонимом, чтобы одиозное имя не пугало людей, и найдутся тысячи читателей из самых интеллигентных кругов, которые будут искренне восхищаться "неизвестным поэтом конца XYIII века:
Коль чужд тебе талант и скуден дар природный
Расстанься с музою, твой будет труд бесплодный.
От стихотворного отстань ты ремесла,
Ползущих на Парнас не умножай числа!
Жаль, что другой граф не читал этих строк.
Куда интереснее было бы такое мнение защищающее Льва Толстого: "Да, фраза, выдранная из текста "Поликушки", длинна, переполнена мусорными словами и грешит повторами. Да, сочетание "свое лицо" является тавтологией. Да, облокотить лицо нельзя, поскольку у лиц не бывет локтей, а если улечься подбородком (не лицом!) на локоть, то получится немыслимая собачья поза. Все это верно, но и путанность фразы и все ляпы, и особенно собачья поза являются лучшей характеристикой Акулины, именно так, путанно и неосознанно она думает". Это был бы действительно довод, если бы при этом фразы описывающие барыню оказались взбалмошны и экзальтированы, приказчик описывался бы словами краткими, но изворотливыми, и так далее. Однако, этого нет, все персонажи, от барыни, до старика Дутлова описаны одним нудным стилем, пригодным лишь для Акулины. (Эх, пришлось-таки прочесть "Поликушку"!)
И еще одно мнение нельзя сбросить со счетов. Что бы ни представляли собой творения Льва Толстого, к настоящему времени над ними образовался столь мощный пласт культурных наслоений, что у многих в высшей степени честных и умных людей невольно возникнет ощущение, что посягнуть на Толстого, значит посягнуть на самое культуру. Слишком долго Лев Толстой незаслуженно считался классиком русской литературы, оттеснив в сторону истиных титанов: Гоголя, Чехова и Достоевского. Как это могло произойти? Думается, ответ заключается в следующем:
Девятнадцатый век был временем писателей-романистов. Великая английская литература в этот период представлена творчеством Диккенса и Теккерея, великая французская литература могла гордиться именами Бальзака, Виктора Гюго и Александра Дюма. А великая русская литература не могла похвастаться ничем. Не было у русских ни единого романа, перевалившего за тысячу станиц. И вдруг у не слишком известного литератора графа Толстого объявляется четырехтомная громадина, в полтора раза превышающая самый толстый роман Диккенса или Дюма. Каковы бы ни были ее достоинства, "Война и мир" была обречена на восторженный прием, исключительно из патриотических чувств: мы, мол, не хуже гнилого запада. А тот факт, что толстовский опус прямо-таки просится для школьного разбора, особенно радовал наших доморощенных критиков. Чахоточные властители дум начала шестидесятых уже сошли в могилу, и господин Страхов мог беспрепятственно заложить основы "понимания" толстовского романа. В самом деле, подлинный анализ произведения трудное и неблагодарное дело, куда проще обозвать Достоевского "больным талантом", а Лескова и попросту графоманом, небрежно и бездоказательно пихнуть Лейкина с его выкормышем Антошей Чехонте (легковесны, мол!), а затем приняться за сладостный образ князя Андрея. Ведь это так просто, критику думать не надо, резонерствующий автор все уже объяснил, достаточно лишь извлечь нужные цитаты из столистового монблана.
Имеется и второй, еще более важный фактор. Со времен позорной Крымской кампании прошло восемь лет, а это как раз тот срок, когда у побитой нации невиданно возрастает воинствующий патриотизм (подросло новое поколение, которое горько жалеет, что "опоздало на войну", и полагает, что уж оно-то...). Очень хочется реванша, и напоминание, что после Аустерлица франзуцы все-таки были "отгвожжены", сладостно греет душу.
Так или иначе, несчастье произошло, Толстой стал считаться образцом русской литературы ("Когда б вы знали из какого сора..."). Но значит ли это, что ложных идолов следует оставлять в покое и благодушно наблюдать их торжество? Если бы господствующее мнение всегда было правильным, мы до сих пор жили бы на плоской Земле. Кто-то должен первым крикнуть правду. И пускай меня после этого называют глупым мальчиком, пусть, если угодно, сравнивают с Моськой и той лягушкой, что вола превзошла – все равно, истина дороже.
ЛЮДИ! КОРОЛЬ-ТО ГОЛЫЙ!
Cвятоcлав Логинов
ГЛАВА 2. Письмо первое. Александр Пилигрим Святославу Логинову
О ГРАФАХ И НЕ ГРАФАХ, О ЛЮБВИ И НЕ ЛЮБВИ
или Почему же С.Логинов не любит Льва Толстого?
или записки дилетанта.
(По поводу статьи С.Логинова "ГРАФЫ И ГРАФОМАHЫ
или Почему я не люблю Льва Толстого")
"...Звуки умертвив,
Музыку я разъял, как труп. Поверил
Я алгеброй гармонию..."
(А.С.Пушкин. Моцарт и Сальери)
В настоящей статье предпринимается попытка рассмотреть sine ira etstudio (без гнева и пристрастия) приведенные господином Логиновым доводы, указывающие графу Льву Толстому его фактическое место в российской культуре, для чего смиренно я, дилетант в области высокого искусства, возлагаю на себя мантию advocatus diaboli (адвоката дьявола). Это не ругательство, это прием рассмотрения спора с позиций одного из спорящих. Учитывая, что вторая сторона в споре все равно не участвует (пусть даже по "causa justa" – по уважительной причине), защищать я буду отнюдь не сиятельного графа, не представившего доказательств, а совсем наоборот – автора статьи от возможных нападок со стороны фанатичных приверженцев-толстовцев. И сразу оговорюсь, что рассмотрение статьи предпринято мною ad discendam, non ad docendum (для изучения, но не для поучения), иначе вместо адвокатской мантии следовало бы озаботиться мантией прокурорской. Ну, что же, помолясь, – приступим.
Я полностью согласен с господином Логиновым... Не знаю отчества, а обращаться только по имени не считаю для себя возможным (проклятое советское воспитание не позволяет). Но допуская, что уважаемый автор статьи, если и кончал университеты, то тоже советские, буду обращаться просто и нейтрально – господин «не граф». Ведь он, как и большинство из нас (читателей), скорее всего, не граф. И так.
Давно пора разобраться с этим незаслуженно вознесенным на Олимп славы яснополянским старцем и воздать ему должное: hodie Caesar, cras nihil (сегодня Цезарь, завтра ничто).
Открытый Вами, господин «не граф», критерий оценки писателей ("Писателя прежде всего следует оценивать по тем его произведениям, что адресованы детям.") настолько гениален по простоте своей и доступности (или пользуясь Вашим же определением – до идиотизма элементарен), что требует немедленного внедрения этого метода. И не только в литературе. Почему, позвольте спросить, не применить этот метод и в музыке? Ведь это так просто: заменяешь писателя на композитора, а детей на уголовников (ведь они тоже как дети – только у детей возраст до пятнадцати, а у этих сроки до пятнадцати). Берешь композитора, анализируешь его лагерную лирику и определяешь – достоин или нет высокого звания композитора. А симфонии писать, от которых мухи трудовой композиторский стол превращают в "остров мертвых" – это всякий сумеет.
А почему, позвольте спросить, только в литературе и в музыке? Да мало ли где можно применить этот метод – homines plus in alieno negotio videre quam in suo (в чужом деле люди видят больше, чем в своем собственном). Но, впрочем, вернемся к нашим баранам.
Рассмотрим страшные и ужасные преступления бородатого графа перед детьми, а значит и перед человечеством. Рассмотрим в порядке, предложенном уважаемым «не графом» (а, б, в, г...), и на примерах, найденных зорким оком все того же «не графа».
а) ПОВТОР СЛОВ. Уму не постижимо – слово "она" граф употребил в рассказе "Черепаха" 4 (четыре!) раза на сорока шести строках! Или с учетом длины рассказа в символах (2022) – 1 слово на 505 символов! Слово "была" 3 (три!) раза (или 1 слово на 674 символа). Это совершенно не приемлемо. А еще классик! А еще с бородой!
Тот, кто не владеет методикой оценки, может задать довольно глупый вопрос: "Теперь сколько не надо ясно, а сколько надо?" Чтобы исключить подобные вопросы будем выяснять как надо, используя сочинения «не графа» С.Логинова. Если кто еще не знает, что он писатель то очень стыдно! Лично мне уже вторую неделю не стыдно.
Я думаю, что больших возражений со стороны господина «не графа» не будет, потому что в этих сравнениях и ему можно лишний раз себя проверить, ибо, как советует надпись на храме Аполлона в Дельфах "gnothi seauton" – познай самого себя.
В качестве конкретных примеров для сравнения, учитывая очень своевременное замечание господина «не графа» ("На это отвечу, что для того, чтобы оценить свежесть осетрины вовсе не обязательно съедать всего осетра целиком"), так вот – не будем есть всего "осетра", изготовленного господином «не графом», а ограничимся семью его произведениями:
- "Яблочко от яблоньки" в дальнейшем поименовано – ПЕРВОЕ
- "Закат на планете Земля" ---"--- ВТОРОЕ
- "Во имя твое" ---"--- ТРЕТЬЕ
- "Страж перевала" ---"--- ЧЕТВЕРТОЕ
- "Миракль рядового дня" ---"--- ПЯТОЕ
- "Квест" ---"--- ШЕСТОЕ
- "Замошье" ---"--- СЕДЬМОЕ
Впрочем эти произведения не единственные и желающие нюхать всего осетра могут не ограничивать себя приведенными здесь произведениями. Но это уж под ответственность самих желающих.
Далее по тексту для сокращения объема вместо полного названия произведений будут указываться их номера (ПЕРВОЕ, ВТОРОЕ, ТРЕТЬЕ и т.д.).
Вернемся к повторам, а точнее к тому сколько их надо.
Возьмем для рассмотрения в компанию двух усопших классиков и двух ныне творящих.
У господина Логинова visum repertum (при осмотре найдено):
Слово "была", а также однокоренные слова "был", "были" и "было"
- ПЕРВОЕ - 109 на 93717 символов или 1 слово на 860 символов;
- ВТОРОЕ - 183 на 106414 символов или 1 слово на 581 символ;
- ТРЕТЬЕ - 129 на 96699 символов или 1 слово на 749 символов;
- ЧЕТВЕРТОЕ - 79 на 62726 символов или 1 слово на 794 символа;
- ПЯТОЕ - 138 на 98462 символа или 1 слово на 713 символов;
- ШЕСТОЕ - 78 на 68830 символов или 1 слово на 882 символа;
- СЕДЬМОЕ - 123 на 114847 символов или 1 слово на 933 символа.
Далее добавим, как и обещали, Н.Гоголя (г-н Логинов великодушно сообщил, что относится к нему нежно, и нежность эта, естественно, никоим образом, слава богу, не повлияла на качество произведений русско-украинского писателя ни в лучшую, ни в худшую сторону), Стругацких (для «не графа» один из братьев является учителем, хотя совсем не обязательно, что тому известно о той чести, которой он удостоен, но пока опровержений от него не поступит – таковым и будет считаться) и для удобства сравнения сведем все в таблицу:
Повторяющееся слово – "была" (и однокоренные – был, были, было)
Произведение Всего повторов Всего символов Символов на 1 повтор
ПЕРВОЕ 109 93717 860 Б
ВТОРОЕ 183 106414 581 А
ТРЕТЬЕ 129 96699 750 Л
ЧЕТВЕРТОЕ 79 62726 794 Л
ПЯТОЕ 138 98462 713 Ы
ШЕСТОЕ 78 68830 882 ;
СЕДЬМОЕ 123 114847 934
ВСЕГО в 7 произвед. Логинова 839 641695 765 - 4
ЧЕРЕПАХА. Л.Толстой 3 2022 674 - 3
Стругацкие ("Хищные вещи века") 596 335294 563 - 2
Н.Гоголь ("Как поссорились...") 456 97628 214 - 1
Повторяющееся слово – "она" (он, они)
Произведение Всего повторов Всего символов Символов на 1 повтор
ПЕРВОЕ 179 93717 523 Б
ВТОРОЕ 253 106414 420 А
ТРЕТЬЕ 2269 96699 359 Л
ЧЕТВЕРТОЕ 134 62726 468 Л
ПЯТОЕ 171 98462 576 Ы
ШЕСТОЕ 107 68830 643 ;
СЕДЬМОЕ
163 114847 704
ВСЕГО в 7 произвед. Логинова 1276 641695503 -3
ЧЕРЕПАХА. Толстой 11 2022183 -1
Стругацкие ("Хищные вещи века") 1079 335294310 -2
Н.Гоголь ("Как поссорились...") 144 97628678 -4
ИТОГОВОЕ РАСПРЕДЕЛЕНИЕ МЕСТ ПО СУММЕ БАЛЛОВ
(Чем ниже балл, тем чаще использовались авторами повторяющиеся слова в зависимости от величины произведения в символах)
Сумма баллов Место
С.Логинов - 7 4
ЧЕРЕПАХА Л.Толстой - 4 1-2
Стругацкие ("Хищные вещи века") - 4 1-2
Н.Гоголь ("Как поссорились...") - 5 3
Итоговые места по выбранным критериям и по сумме баллов в двух замерах распределились следующим образом: лидером по частоте использования этих слов, как и ожидалось, явился Л.Толстой, неожиданно поделивший 1 и 2 места с братьями Стругацкими, Далее следует Н.Гоголь, и замыкает с большим отрывом, как и ожидалось, господин «не граф».
Анализ этих двух таблиц ничего не объясняет, но лишний раз доказывает коварную сущность Льва Толстого, который никак не хочет явно в гордом одиночестве занять твердо и определенно подобающее ему худшее место среди "нежно любимого" Гоголя, "учителя" Логинова Стругацкого и самого Логинова. Нет, этот старичок тянет к себе в компанию учителя нашего «не графа».
Для полноты картины следует, видимо, добавить, что ЧЕТВЕРТОЕ произведение «не графа» помимо 134-х "он, она, они" содержит красивое имя героя "Лонг", которое всякий читающий имеет счастье произнести 218 раз. Ибо сказано древними – bis repetita placent (дважды повторенное понравится). "Сегодня шум реки показался ЛОНГУ иным. ЛОНГ глянул в пропасть." (ЧЕТВЕРТОЕ). Здесь явно сэкономлено на слове "он". И звучит это самое "Лонг-лонг-лонг" при каждом шаге, как балабол на шее у коровы, создавая задуманное автором необходимое звуковое сопровождение. Зато первое место.
А ВТОРОЕ произведение и вовсе содержит нерукотворный шедевр: "ОН узнал, что добрые великаны – это такие же существа, как и ОН сам, что когда ОН вырастет, ОН тоже станет огромным и сильным." Это вам не "два в одном". (Старичок Толстой от зависти потерял бы дар речи, если бы догадался сосчитать количество слов "он" в одном этом предложении). Но кто, скажите, будет рассматривать эти несущественные детали, если и так все ясно. Правда, могут возникнуть сомнения о правомерности такого подхода, но правила спора определяет dominus litis (хозяин спора), а таковым является господин «не граф» и – давайте не будем. Тем более, по словам «не графа», "примеров можно накопать еще, но не будем занудствовать."
Хотя почему бы и не позанудствовать? Ну, хотя бы самую малость. В учебно-педагогических целях. Вот, например, во ВТОРОМ встречается замечательное предложение, содержащее авторскую находку – "убитый убийца". Вот какие, оказывается, нужны повторы. Вот они – повторы настоящего мастера.
Не обошел своим вниманием «не граф» повторяющееся слово "лапы" в рассказе графа. Заметил острым все видящим взглядом. А давайте теперь глянем как элегантно обошел вопрос с этой самой "лапой" сам господин «не граф» во ВТОРОМ произведении, описывая главного героя и его братьев с момента их вылупления из яиц:
"Другой детеныш, точно такой же, мокрый, с налипшим на хвост и ЛАПЫ песком, подобрался к найденной улитке. Первый недовольно забил НОГАМИ..." Чуть позже этот первый – "...еще видел, слышал, осязал, но КОНЕЧНОСТИ и хвост не подчинялись ему." В конце концов эти конечности подчинились и главному герою и автору, потому что позже "Зау, охваченный неожиданной радостью, начал подпрыгивать, раскачиваясь и размахивая РУКАМИ." Вот такая цепочка удивительно элегантных превращений: лапы в ноги, потом ноги в конечности, потом конечности в руки. И нет повтора. Как говорится: эта лапа – у кого надо лапа. Не говоря уж о замечательной способности главного героя подпрыгивать и при этом раскачиваться и размахивать руками-лапами. Вот он почерк мастера! Кстати, господин «не граф» именно в этом и видит задачу литературы – "СОГЛАСОВАТЬ НЕСОГЛАСУЮЩЕЕСЯ, свести противоположности в единый живой образ – вот где задача литературы!"
Перейдем к следующему пункту предъявленных обвинений (извините за судебно-правовую терминологию, но при чтении статьи сложилось впечатление, что слушается дело по обвинению Л.Толстого в нелюбви к нему С.Логинова).
б) ТАВТОЛОГИИ. Здесь господин «не граф» показал свою способность находить то, чего вроде бы и нет. Это когда нет, но очень хочется. Видимо он заранее назвал этот пункт "тавтологией", но, утомившись поисками этой самой тавтологии у Толстого (так ловко она была скрыта в тексте у этого так называемого классика), он решил найти то, что еще трудней найти – скрытую тавтологию.
Вот она – "...небольшая черепаха величиною с шапку."
Вообще-то, слово "тавтология" (от греческого 'tauto – то же самое', и 'logos – слово'), кажется, имеет три значения: 1) сочетание или повторение одних и тех же или близких по смыслу слов ("целиком и полностью", "истинная правда", "яснее ясного" и т.п.), 2) явный круг в определении доказательств (idem per idem – то же через то же), 3) логически истинное высказывание (или тождественная истинность). Второе и третье явно выпадают из рассматриваемого нами предмета. Остается первое. Но в приведенном примере, к сожалению, таких повторов нет, а хотелось бы.
Тогда, может быть, в этом случае более уместно говорить о плеоназме (от греческого pleonasmos – излишество), это когда частично совпадают значения слов ("памятный сувенир", передовой авангард", "совместное сотрудничество", "взаимно помогать" и т.д. и т.п.). Тоже, кажется, притянуть не удается. А хотелось бы.
И тут следует блестящий вывод автора статьи – а тавтология-то скрытая! Еще одно замечательное открытие. Хотя, на нобелевскую премию не тянет. Пока не тянет. И действительно – зачем говорить, что черепаха маленькая, если указаны размеры – с шапку? Хотя нет типа и размеров этой самой шапки, с помощью которой господин «не граф» предложил графу измерять величину черепахи. Да сколько их там этих шапок-то было во времена Толстого? Ну, шапка круглая... ну, татарка... ну, казачья... ну, мужичья... ну, кучерская... ну, шапка-треух... ну, косматая черкесская... ну, лисья... ну, волчья... ну, 52-ой размер... ну, 62-ой. Да что дети, для которых писал граф, совсем шапок что ли не видели? Одним словом – граф виновен! Как говорится – "по Сеньке шапка" или – "каков Пахом, такова и шапка на нем". Как там у Владимира Даля – "в какой народ придешь, такую и шапку найдешь." Будем считать, что натянули шапку графу по самые помидоры.
Меж строк заметим какой элегантный способ развенчания лжекумира используется здесь «не графом». Схему эту для будущих успешных применений можно записать следующим образом: "Если он <в нашем случае Толстой> хочет сказать, что... <далее пишется то, что тот, якобы, хотел сказать>, тогда это откровенное вранье!" Замечательная находка! (Правда, складывается впечатление, что эта находка уже ранее применялась, и примеры из не очень давней истории нашей так и просятся на бумагу – обойдемся без исторических экскурсов).
Жаль, что Толстой умер и не сможет возразить и оправдаться, что именно этого он сказать не хотел. А если бы и смог, тогда последовало бы: "Ну, значит он хотел сказать, что... <далее еще более страшные обвинения в еще более нечистоплотных замыслах>, тогда он подлец, мерзавец и негодяй!" Правильно – за отсутствующего оппонента можно привести на свой вкус самые нелепые, самые грязные намерения, и после со спокойной совестью в них же его же и обвинить. Хотя существует правило формальной логики: "Ab esse ad posse valet, a posse ad esse non valet", согласно которому можно умозаключать от действительного к возможному, но нельзя умозаключать от возможного к действительному, а в данном случае даже от возможного к возможному. Но это римляне не могли себе позволить, а мы с господином «не графом» позволяем. Граф виноват!
в) ПАРАЗИТНЫЕ РИФМЫ. "Вдруг я увидал то, что он искал." Вот что значит творческая личность! Это я не про графа, а про «не графа». Поэты мучаются, пытаясь не только отыскать рифму, но и ударения в нужном месте поставить. А тут легким движением ума предложение элегантно разбивается на две части, и совсем не там, где простой смертный разбил бы, т.е. после запятой (ведь запятые в прозе, кажется, именно для этого и предназначены – тогда вполне логично ударение попало бы на слово "то", и ни о какой рифме и мечтать не приходилось бы). И у нас под ударом оказывается последний слог слова "увидал". И навязчивая рифма сама падает вам в руки. Не знаю как там граф, а Вы, господин «не граф», поэт и поэт истинный! Видать, в детстве сами стишками баловались? Но я рад, что вы не пошли по этому гиблому и неблагодарному пути – oderunt poetas (поэтов ненавидят).
Хотя нет-нет, да и встретится у самого «не графа» рифмочка, которую и паразитной-то назвать язык не повернется: "Яблоко от яблоньки, как говорится, недалеко катится." (ПЕРВОЕ). "Говорится – катится..." Ну какая же она паразитная – нет, она своя собственная, родная. Не то, что у графа.
г) ДВУСМЫСЛЕННОСТИ. "Голая темно-серая голова на длинной шее была вытянута как пестик" – «не граф» справедливо замечает, что невозможно понять о чем идет речь (что конкретно вытянуто – голова вместе с шеей или голова была вытянутой формы). Это позволяет сделать два вывода: 1) «не граф» имеет право не знать формы пестика (потому что, увы, сравнение похоже), 2) «не граф» имеет право не представлять в воображении бегущую черепаху, у которой вытянута шея, а развлекать себя разгадыванием самому себе навеянных богатым воображением шарад.
А сейчас соберитесь, потому что следующий пример двусмысленности в рассказе графа может привести вас к конфузу (если и не к конфузу, то уж дискомфортное состояние обеспечено).
"...Спина ее вся была покрыта корой. Когда она увидала собаку, она спрятала ноги..." По словам «не графа» в этом месте читатель гулко икает (не пукает – и слава богу!) и начинает отчаянно соображать, откуда у коры взялись ноги. Правда, забавно? Ну, Толстой, ну, учудил! Вот смешно! Конечно, если процитировать эту часть текста полностью, то вызвать икоту будет несколько сложнее, но – было бы желание. У Толстого написано так: "Голая темно-серая голова на длинной шее была вытянута как пестик; черепаха широко перебирала голыми лапами, а спина ее вся была покрыта корой. Когда она увидала собаку, она спрятала ноги и голову и опустилась на траву, так что видна была только одна скорлупа." Вот что значит смело идти к намеченной цели, не озабочиваясь всякими сколько-нибудь достоверными доказательствами. "Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать!"
Правда, в приведенном примере у Толстого есть повтор слов (два раза слова "она" в одном предложении), и нет нужды скрывать это, но «не граф» почему-то это великодушно опускает. Может быть потому, что во всех его личных произведениях этот "литературно-рекламный" прием ("два в одном") многократно имеет место быть. Да, тут уж действительно – главное не увлечься и не уподобиться унтер-офицерской жене, чтобы случайно не подвергнуть самого себя телесным наказаниям, да ещё под аккомпанемент своих же поучений. Вот оно искусство мастера в пылу страстей не терять головы.
Не надо спорить о том что является двусмысленностью, а что нет. Ведь у нас под рукой семь кладезей известного писателя, семь текстов, в которых как в энциклопедии найдешь все, что может изобрести наш изощренный ум. Черпнем из них наугад. И так, затаитесь и внемлите.
1. "Но словно не желая признавать близость ночи, ВСЕ ЖИВОЕ ВСКИПАЕТ ЯРОСТНО И СВОЕВОЛЬНО. По сухому песку стремительно проносятся ящерицы, необычно шустрые в это время суток, в ветвях розовеющих магнолий разноголосо вопит пернатое население, а там, где серый песок незаметно переходит в гниющее болото, начинают бурно готовиться к ночи рыбы и мокрокожие – гулкие шлепки, уханье и дробное кваканье разносятся в вечернем воздухе особенно далеко." (С.Логинов "Закат на планете Земля").
Далеко не всем, пусть даже только в воображении, удавалось видеть бегающих яростно вскипевших ящериц, яростно вскипевших рыб и таких же мокрокожих. Тут уж волей, неволей и зашлепаешь, и заухаешь, и заквакаешь.
2. "Детеныш сдавленно пискнул и издал громкую как крик мысль..." (Там же).
Век живи, век учись – мы-то думали, что издавать можно вопль или книгу, или указ.
3. "Где-то среди них лежал и трупик крошечного Тари, который уже никогда не будет." (Там же).
А ну-ка с трех раз попытайтесь угадать – чего такого никогда не будет трупик Тари?
4. "Все двадцать две монеты он вшил в грудь старой куртки и надел эту драгоценную кольчугу." (Там же).
Вот это находка! Отсюда следуют два замечательных вывода: 1) если у куртки есть грудь, то у нее, как минимум, есть и спина и руки; к счастью головы точно нет; 2) если куртка женская, то грудь, наверняка, не одна?
5. "В то же мгновение камеру залило ослепительным нечеловеческим светом." (ЧЕТВЕРТОЕ).
Нечеловеческие усилия – и вот вам результат: "нечеловеческий свет".
6. "Отблески огня влажно змеились в глазах коров, отъевшихся на некошенной траве и устало пережевывающих проглоченное за день." (ПЯТОЕ).
Смелое предположение. Не дай, бог, приснятся коровы, пережевывающие то, что уже было проглочено за день.
7. "На ночь замок запирался, в округе пошаливали, но весь день ворота были распахнуты, а мост опущен." (С.Логинов "Во имя твое").
Да, действительно, в это можно поверить. В те давние времена рыцарские замки были своевольны до безобразия – хотели сами запирались, хотели отпирались. Не случайно авторов предупреждают, что при употреблении возвратных глаголов (т.е. с частицей "-ся") следует учитывать условия контекста и избегать возможности двоякого понимания фразы. Не избежали. А не очень-то и хотелось.
д) МУСОРНЫЕ СЛОВА. В качестве мусорных слов господин «не граф» называет: "вот", "значит", "вдруг", "блин". Последнее слово, пожалуй, рассматривать не будем – почему-то не верится, что бы Толстой, при всей его любви к мусорным словам, такое слово употреблял в указанном значении (если только по прямому назначению, но тогда это слово к мусорному можно отнести только после того, как этот блин на полу поваляется; хотя кто поймет этих графов).
Опять воспользуемся таблицей для "мусорных" слов.
Произведение "значит" "вдруг" "вот"
ПЕРВОЕ 5 3 25 М
ВТОРОЕ 3 3 17 Е
ТРЕТЬЕ 9 13 22 С
ЧЕТВЕРТОЕ 13 6 14 Т
ПЯТОЕ 8 8 17 О
ШЕСТОЕ 11 9 23 ;
СЕДЬМОЕ 15 15 37
ВСЕГО в 7 произвед. Логинова 64 57 155 -1
ЧЕРЕПАХА. Л.Толстой 0 2 0 -4
Стругацкие ("Хищные вещи века") 29 55 127 -2
Н.Гоголь ("Как поссорились...") 1 9 17 -3
Опять незадача! Опять этот граф не на своем месте. Лидером по использованию указанных мусорных слов, совершенно неожиданно оказывается сам обвинитель – господин «не граф». Ну, что же – aliqundo dormitat Homerus (иногда и Гомер дремлет). При других условиях все это элементарно можно было бы объяснить кознями "сиятельного графа", который все равно не прав, при любых фактах. Все равно граф виноват. Manifestum non eget probatione (очевидное не нуждается в доказательстве).
е) ПОДБОР ПРАВИЛЬНОГО СЛОВА. Здесь Толстой совсем зарвался – ну откуда у собаки рот? У нее пасть. Или пастишка. А всякие там Дали в своих словарях толковых множат бестолковщину. Вы только послушайте, что Даль пишет про рот: "...отверстие в теле ЖИВОТНОГО или ЧЕЛОВЕКА, через которое принимается пища." Ну, кто этому поверит? И никакие поговорки, якобы народные, не изменят единственного правильного мнения господина «не графа». Просто Владимир Даль сам, то ли для того, чтобы словарь потолще выглядел, то ли в сговоре с этим старичком яснополянским, придумал, высосал из пальца эти неправильные выражения: "Кусочек с коровий роточек" или "Стоит волчище, разиня ротище".
Не совсем я понял причем здесь "у селедки – морда, у Ваньки харя"? Ведь в рассказе у Толстого ни того, ни другого нет. Зачем же поучать, что деревенские детишки строго различают понятия лицо и морда, рот и пасть. Мы Толстого и так "ухайдакаем", зачем лишнее на старичка вешать? A propos! У того же В.Даля, который нам, естественно, не авторитет, говорится, что лицо – это "передняя часть головы человека (редко говорят О ЖИВОТНОМ)". Редко, но все же говорят?
И, наверно, не надо так горячиться относительно того, что если морда, то это селедка, а если харя, то это Ванька ("Только так, и не иначе" – не слишком ли безапелляционно?). Рискуя навлечь часть этих слов на себя, все же сошлюсь опять на Даля: морда – 1) рыло, рожа животных, выдавшаяся часть головы со ртом (все же со ртом!); 2) (бранное) – лицо человека, рожа, рыло, харя. И там же в словаре Даля: харя – дурное, отвратительное лицо, рожа ("Всякая харя сама себя хвалит"). Таким образом и то и другое достаточно обидные слова для человека, к которому они применяются. Разве не так? Впрочем, предоставим родителям этих детей разрешать или запрещать своим чадам применять такие слова в отношении своих приятелей или самих родителей, а мы постараемся не привлекать этих сомнительных юных экспертов к литературным спорам.
А, впрочем, для оживления спора можно выразиться так, как Паня (героиня нашего «не графа» из СЕДЬМОГО): "Дала бы тебе по морде за такие слова, да рука на калеку не поднимается." Учитесь, деревенские детишки. Учись, Лев Николаевич.
Вот еще одно замечательное слово, правильно подобранное господином «не графом»: "Ефим размахнулся и ЗАФИГАЧИЛ яблоко подальше в болото." (ПЕРВОЕ). А, что? Мне нравится. Ведь мог бы и "захреначить" или даже... еще куда дальше.
Господин «не граф» пишет: "Я не помню случая, чтобы хоть одна строка Льва Толстого заставила меня вздрогнуть и замереть от красоты слова..." Да, ну его, этого липового классика! Давайте лучше повздрагиваем и позамираем над красотой истинной, а не фальшивой.
"Ефима мучили изжога и понос, но он продолжал изощренно уничтожать яблоки." (ПЕРВОЕ). "Тошнит от яблок." (Там же).
"Чудище вспухло взрывом, разбросав ядовитую слизь." (ЧЕТВЕРТОЕ).
"Нива", смердя сиреневым выхлопом, и швыряясь из под колес грязью, медленно уплывала по разбитой дороге." (ПЕРВОЕ).
"Вода в садке была теплой и вонючей, зимой над ней поднимался пар." (ВТОРОЕ).
"Он увидел ряды странных емкостей, похожих на крошечные рыбные садки. В них бурлили вонючие жидкости." (ВТОРОЕ).
"...Вместе с углем освободится и упадет кислотным дождем пленная сера, и вонючая гарь, и невидимая урановая гибель." (ВТОРОЕ).
"Но и зевакам было нечего делать в парке, залитом изображением вонючего болота." (ПЯТОЕ). А как изящно построен оборот – "было нечего". Т.е. было, но нечего.
"...До локтей погрузив оба рукава в пованивающее навозом и соляркой месиво." (ПЕРВОЕ).
"Труддум, сжавшийся в комок в недрах своего аппарата, ОТОРВАЛ ЛАДОНИ ОТ ЛИЦА и вонзил растопыренные пальцы в клавиатуру." (ЧЕТВЕРТОЕ). Интересно – чем это он приклеил ладони к лицу? Ведь интересно, правда? Конечно, если руки мыть, то такого может и не получиться. Но, ведь, получилось.
"Люди попадали, цепляясь за изогнутую ленту, а разнесенный в клочки трясинец попросту растекся вонючей жижей." (ШЕСТОЕ).
"Послушно таскал мешки и к себе вернулся поздно, весь просоленный вонючей амофоской." (СЕДЬМОЕ).
"Полыхнуло пламя, в воздухе повисла тяжелая вонь. Где-то вдалеке зазвенел колокольчик." (ТРЕТЬЕ).
"Они карабкались на голое розовое брюхо, тыркались беззубыми мордами, слизывая выступающую из бугорков на брюхе белую, похожую на гной слизь." (ВТОРОЕ).
"Здесь мертвая, могильная тишина, темные ходы, запах зла и смерти, замаскированный садовым ароматом." (ПЕРВОЕ).
"Там умирали в черных корчах среди грязи и смрада, а здесь лазоревый туман укреплял тело, журчащая музыка нежила душу." (ТРЕТЬЕ).
Ну, что, вздрогнули? Ведь вздрогнули? И зря – ведь слова не пахнут.
"Бунтовщик! – проскрипел господь. – Так ты за этим пришел? Подкупить моих слуг? Тварь! Самая грязная и гадкая из тварей!" (ТРЕТЬЕ). Вы, только посмотрите – ГОСПОДИ! И ты туда же; такими словами бранишься, как... как простой писатель... Ну, если САМ ГОСПОДЬ... Тогда конечно. Тогда, может быть, это мы, пока, до такой красоты неписаной не доросли? А точнее сказать – именно писаной красоты.
Вообще слова с корнем "гряз-" в 7 произведениях уважаемого «не графа» смакуются 52 раза. И ведь не прилипает ни к рукам, ни к мозгам! А слова "мерзавец", "мерзкая", "мерзок" и пр. попадаются там же 14 раз. Слова "зло", "злоба", "зловещие", "злость" и т.п. – озвучиваются автором 60 раз. Слова: "дерьмо", "гной", "гниль", "дохлая", "понос", "вонь", "вонючая" тоже вполне к месту используются в этих произведениях и не один раз. Прекрасен будет мир, спасенный именно такою красотой.
"Природа не создавала прежде и не создаст больше никогда существ, которые сравнились бы с нами в благородстве и мерзости одновременно." (ВТОРОЕ). Вот так элегантно и непринужденно «не граф» согласовал несогласующееся в одном образе ("благородные мерзавцы" или "мерзостное благородство" – завидуй, граф!).
"...Вытянутое тело покрывали какие-то нити, словно убитый успел прорасти небывалой травой или покрыться мерзкой черной плесенью." (ВТОРОЕ).
"Овсянка традиционно считается мерзким блюдом, но если приготовить ее как надо, то получится что надо." (ПЕРВОЕ). Так ее, овсянку! Жаль только, что манную кашу обошли вниманием. С детства ее терпеть не могу. И еще кипяченое молоко с пенкой.
"Кузнец, сразу потерявший злобную веселость, что-то крикнул Марату, указав на дым." (ПЯТОЕ). Вот ведь как – если и веселость, то обязательно злобная. Про грозную веселость где-то слышал, а про злобную, видит бог – впервые.
А как великодушно поучает этого жалкого халтурщика из тульской губернии мастерству настоящего писателя наш «не граф»: "В том и заключается задача писателя – найти слово, КОГДА ЕГО НЕТ." Эх, Лева, Лева – да какой ты Лев? Слепой полуграмотный котенок. Не было у тебя таких учителей! Ты посмотри, какие слова им найдены! Сказка! Спиши слова-то.
Впрочем для самого графа и для его произведений «не графом» в рассматриваемой статье любовно подобран замечательный букет не менее прекрасных и задушевных слов, весьма точно и правдиво, с его точки зрения, характеризующих классика (приведено в алфавитном порядке для удобства использования):
бездарность...
бесполезная скукопись...
бессмысленная сцена...
в ней нет души...
все самое дурное...
врал ли граф...
вымучивать...
графоман...
графомания...
густая смесь канцелярита...
данное чудовище...
дурное влияние...
единственная мыслишка...
заведомая халтура...
злейший из паразитов...
злобная черепаха...
злобный хищник...
их насилует автор...
катастрофическое неумение строить сюжет...
косноязычная речь...
кошмар для школьников...
куча мусора...
лжец...
ложный идол...
ломать романтический образ...
ляпчики...
ляпы языковые...
малолетние читатели погибли из-за Толстого на рельсах...
мелочная крохоборка...
мерзавец...
мораль для идиотов...
морда...
мусор...
мусорные слова...
мучительная судорога в процессе чтения...
насильно прилеплена...
не слишком известный литератор...
незаслуженно считался классиком русской литературы...
ненавидел Шекспира...
ненавидит гения...
неосознанная жестокость...
неряшливая речь...
неряшливый текст...
несчастье произошло...
нечто засушенное до уровня гербария...
нечто монструазное...
нечто примитивное...
нечто скверное...
ни на гран человечности...
нудный стиль...
обрекая на гибель все новых и новых детей...
опошлен...
откровенное вранье...
отсутствие культуры...
отчаянная дидактика...
печально выглядит...
плохой мастер...
побитая нация...
повергает в дрожь...
подобные издевательства...
позволяет зарыть ее в землю...
порок...
посрамлен...
презрение к человеческой суетливости...
преступления против русского языка...
пресыщенный развратник...
примитивная штука...
псевдонаучная терминология...
разламывающийся сюжет...
резонерствующий автор...
романтико-реалистический уродец...
с полным безразличием кидает живое существо на землю...
с презрением отнестись к правде...
сильфидоподобная Наташа Ростова...
собачья поза...
содержание столь мерзостно...
сомнительная максима...
состояние сплина...
список толстовских жертв...
старичок-моралист...
столистовой монблан...
тавтология...
толстовская мысль опрокинется...
толстовский опус...
тягостное впечатление...
умненькая, поучающая бездарность...
умудрился развалить...
упихивая в прокрустов сюжет...
употребляет нудно...
учинившая разгром...
фальшивое слово...
фальшь...
фарисейские поучения...
халтурщик...
харя...
хулиганствующая девица...
швыряет...
четырехтомная громадина...
читать эти строки мучительно...
юная мерзавка...
Трудно поверить, что все эти слова только из одной (!) статьи, которая нами рассматривается.
Вспомним Остапа Бендера, который за умеренную цену в двадцать пять рублей продал журналисту Ухудшанскому "Торжественный комплект. Незаменимое пособие для сочинения юбилейных статей, табельных фельетонов, а также парадных стихотворений, од и тропарей". Предлагаю развить эту идею и издать (естественно – за подписью автора рассматриваемой нами статьи) "Словарь для написания рецензий на классиков и прочих ложных кумиров, а также торжественных од и тропарей". С руками оторвут (в переносном, конечно, смысле).
И становится совсем не до смеха от такой прорвы подобных слов в одних руках. Cloaca maxima! (Великая клоака!). Не знаю только – можно ли это назвать богатством языка? Терзают сомненья. А «не графу» смешно: "Смешно сказать, но мой словарный запас в два раза больше, нежели у Льва Толстого". Господи! Так у него еще такие слова есть?!
Что-то мешает мне принять за аксиому, то, что наличие большого словарного запаса отменяет необходимость наличия хотя бы маленького таланта. Non enium paranda nobis solum, sed fruenda sapientia est ("Ведь нужно не только овладеть мудростию, но и уметь пользоваться ею").
Прочтем еще раз: "Смешно сказать, но мой словарный запас в два раза больше, нежели у Льва Толстого". Из всего сказанного это самое большое унижение, хотя и всего лишь очередное. Видимо, не все приняли совет древних: "De se ipso modifice, de aliis honorifice" (о себе самом следует говорить, соблюдая меру, о других – с почтением).
И ещё раз прочтем: "Смешно сказать, но мой словарный запас в два раза больше, нежели у Льва Толстого". Это что – симптом или диагноз? Или, может быть – самодиагноз?
Всё. Снимаю мантию адвоката – увы, я отступил. Далее продолжать разбор по пунктам, предложенным С.Логиновым (а, ведь, действительно – он «не граф»!) не могу. И не хочу. Все, накушался его «осетра».
Ещё по многим вопросам хотелось бы высказаться – материала для анализа больше, чем нужно для такой статьи, но – надо заканчивать. Как говорил Вальтер Шеленберг: "Начать стрельбу гораздо легче, чем ее закончить."
Надо самому себе признаться, что спор, затеянный Логиновым бессмысленен в своей основе, потому что доказывать, почему писатель гениален или же бездарен – тоже самое, что пытаться объяснить за что конкретно ты любишь конкретную женщину. И в том и в другом случае все сказанное будет неправдой. В случае с писателем ответ может дать только время. Temporis filia veritas (истина – дочь времени). Во втором случае – это твое личное дело, не требующее ни объяснений ни доказательств.
Еще бессмысленней опровергать каждое обвинение в отдельности:
- нет, черепаха не злобная, потому что...
- нет, Наташа Ростова не сильфидоподобная, потому что...
- нет, девица не хулиганствующая, потому что...
- нет, он не ненавидел Шекспира, потому что...
Кроме того, бессмысленно убеждать того, кто безапелляционен в своих высказываниях-приговорах, кто не сомневается в своих оценках-приговорах. В таких случаях stat pro ratione voluntas (воля заменяет разумные доводы), и спор идет не о предмете, а о принципах. "De principiis non est disputandum" (о принципах не спорят) – говаривали древние. С самого начала на сей счет у меня иллюзий не было. Просто я решил воспользоваться приемом "a maximis ad minima" (от большого к малому) и все обвинения, выдвинутые против произведений Толстого примерить к произведениям С.Логинова. Что получилось – см. выше.
То, что Логинову не нравится граф Толстой – понять как-то еще можно, но то, что ему искренне нравится другой граф – "поэт" Хвостов – это да! Это поступок! Неужто сбудется его прогноз, что если выпустить вирши Хвостова под псевдонимом, то "найдутся тысячи читателей из самых интеллигентных кругов, которые будут искренне восхищаться". Восхищаться? Вот этим?!
Коль чужд тебе талант и скуден дар природный
Расстанься с музою, твой будет труд бесплодный.
От стихотворного отстань ты ремесла,
Ползущих на Парнас не умножай числа!
Простите великодушно – не верю. У нас плохие товары, ужасные услуги, отвратительные дороги, но интеллигенты у нас не самые худшие в мире. И искренне восхищаться этим творением, наверно, они не станут. Ну, может быть, промолчат и ничего не скажут. Не станут вслух говорить ни о своей любви, ни о своей не любви к этому. А оценить эти строки по достоинству они, наверняка, смогут. Это если они из интеллигентных кругов. И если в понятие интеллигенция мы с Вами, господин «не граф», вкладываем одинаковый смысл. Иначе спор беспредметен. В.Даль определял интеллигенцию как разумную, образованную, умственно развитую часть жителей. И надо добавить разъяснение, взятое у него же, слова "интеллектуальный" – духовный, умственный, разумный. Я бы обратил Ваше внимание, господин «не граф», на первое слово из трех в этом определении – "духовный".
Если же под интеллигентными кругами понимаются интеллектуалы, или по западному – "яйцеголовые", то, может быть и будут искренне восхищаться. Но, скорее всего, не все. Ведь у них свои "ниши", в которых они гениальны или просто талантливы. И их оценки предметов из других областей далеко не всегда квалифицированные.
Кстати, сожалея, что граф Толстой не читал этих строчек, наполненных глубоким философским смыслом, «не граф» не задумался над тем, что эта "поэзия" не всесильна, и даже она не способна заставить не писать кого-либо. Ведь сам «не граф» эти строчки читал. И понравились. И другим советовал читать. И ничего – не подействовало. Все пишет. И пишет. И пишет. И пусть пишет.
Жаль только, что он в качестве подтверждения своих мыслей цитировал Бориса Натановича Стругацкого: "Как бы плохо вы ни написали вашу повесть, у вас обязательно найдутся читатели, тысячи читателей, которые сочтут ее шедевром... Как бы хорошо вы ни написали свою повесть, обязательно найдутся читатели, и это будут тысячи читателей, которые сочтут ее чистым барахлом".
Жаль, потому что, во-первых, Стругацкий в одной компании с "гениальным" Хвостовым не смотрится, во-вторых, наверняка, он говорил это не для того, чтобы приободрить не умеющих писать и унизить не умеющих читать, а в-третьих, древние говорили короче, но четче выражали мысль:
"Nullus tam imperitus scriptor est, qui lectorem non inveniat similem sui" (нет такого неразумного писателя, который не нашел бы подобного себе читателя).
Это вне времени и вне конъюнктуры. Уже проверено тем же временем. Кстати, это может объяснить искреннее восхищение «не графа» творчеством графа Хвостова – нашли друг друга. Или вот это:
"Nullus est liber tam malus, ut non aliqua parte prosit" (нет такой плохой книжки, которая была бы совершенно бесполезной).
Поэтому, уважаемый «не граф» – "noli jurare in verba magistri (не клянись словами учителя).
Ах, как хочется быть первым! Первым сбросить с пьедесталов ложных идолов и не "оставлять их в покое" и вытирать, вытирать, вытирать об них ноги. "Кто-то должен ПЕРВЫМ крикнуть правду".
Увы, господин «не граф», увы. Заманчиво, щекочет нервы мысль о первенстве (хотя бы в этом!). Но Толстого уже пытались "сбросить с корабля современности" и делали это неоднократно: и гениальные бунтари начала века, и лояльные к большевикам писатели из РАПП. И храмы разрушали, и иконы сжигали, и картины старых мастеров обливали краской и кислотой. И все это во имя новой правды, против старой неправды. Во имя истины, которая дороже. Заглянем к Далю: "истина – противоположность лжи, все, что верно, подлинно, точно, справедливо(!), что есть".
Все это старо как мир. И до Вас "кричали правду". И после Вас будут пытаться "крикнуть правду". Да, крик всегда будет. И не только по отношению к Толстому. Не хочу быть плохим пророком, но боюсь, что про Вас кричать "правду", пожалуй, желающих не будет. Ни правду, ни неправду – ничего не будут кричать. ("Si tamen a memori posteritate legar" – если только будет читать меня памятливое потомство). Или все же будут?
Кстати, позволю себе одно замечание по поводу названия статьи "Почему я не люблю Льва Толстого". Учитывая сильные выражения в Вашей статье, сквозящие в них отвращенье, вражду, ненависть, нетерпимость к Льву Толстому, более честно было бы назвать ее – "Почему я НЕНАВИЖУ Льва Толстого". Тогда все встанет на свои места. Кроме одного – можно ли ненавидеть (или, если угодно, не любить) того, кого Вы никогда в жизни не видели, того, кто ничего плохого ни для Вас ни для Ваших близких не сделал?
Когда-то я маленьким мальчиком (в середине пятидесятых) прибежал с такими же маленькими друзьями к единственному в нашем рабочем поселке киоску, чтобы купить в нем фотографию любимого актера. Тогда это было большой редкостью. "Сколько стоят артисты?" – едва отдышавшись, задал вопрос мой друг Юрка Аникин. Пожилая продавщица, наша общая любимица, иногда продававшая цветные "сводилки" даже тогда, когда у нас не хватало копеечки или двух, прервала свой оживленный разговор на идиш (а может быть это был иврит) со своей подругой и очень серьезно и как-то по особенному добро сказала: "Деточка, человек, не важно кто он – артист, учитель или просто маленький мальчик, бесценен. А эта фотография артиста стоит девяносто копеек." Это был для меня первый урок, научивший не смешивать человека с его делами, его поступками, его изображениями. Раньше говорили: "Не должно ненавидеть преступника, но должно ненавидеть порок".
Таким образом, Ваша статья более имела бы смысл при таком названии – "Почему я ненавижу произведения Льва Толстого". Вам так не кажется?
Заканчивая, я бы хотел задать господину Логинову несколько вопросов, чтобы подвести итог, потому что время надо жалеть и свое и чужое. "Amici, diem perdidi" (Друзья, я потерял день).
ВОПРОСЫ
1. Почему выражение "свое лицо" у Толстого тавтология, а "свои ноги" (ПЕРВОЕ), "свои руки" (ВТОРОЕ), "свои глаза" (ВТОРОЕ, ТРЕТЬЕ, СЕДЬМОЕ), "свои плечи" (ПЯТОЕ) у С.Логинова не тавтология? (Это относится и к такому шедевру – "...Трактористы, собравшись за ягодами, оставляли здесь трактора и ШЛИ СВОИМИ НОГАМИ." (СЕДЬМОЕ)).
2. Если одни и те же "недостатки" (повторы, тавтологии, паразитные рифмы, двусмысленности и пр.), обнаруженные у Толстого, имеют место быть и у других писателей, то являются ли эти "недостатки" необходимым и достаточным доказательством бездарности первого и талантливости последних; или для признания их талантливости этих "недостатков" должно быть у них гораздо больше, чем у Толстого? Если больше, то на сколько?
3. Не кажется ли Вам, что писатель должен быть более аккуратен в обращении со словами, особенно с такими, которые Вы использовали в своей статье? ("Beneficium latronis non occidere" – благодеяние разбойника – не убить).
4. Не считаете ли Вы, что писателю, как обычному смертному, дано право своего собственного видения всего, в том числе и счастья, или оно обязательно должно совпадать с Вашим? (Два мнения – мое и неправильное?).
5. Не считаете ли Вы разумной следующую фразу: "Si melius quid habes, arcesse, vel imperium fer" (Если есть у тебя нечто лучшее, предложи, если ж нет – покоряйся)?
6. Не кажется ли Вам, что "...с презрением отнестись к правде, если она не согласуется с идеей..." – это не признак романтизма, как Вы это трактуете, а Ваше личное отношение к романтизму?
7. Не считаете ли Вы что во фразе – "Чего в другом не любишь, того и сам не делай" – что-то есть и для Вас?
8. Не считаете ли Вы, что Марина Цветаева, которую Вы процитировали ("Когда б вы знали из какого сора..."), этой фразой доказывала совсем противоположное – что из "мусора" рождаются прекрасные стихи?
9. Не кажется ли Вам, что оценивать творчество писателя все же несколько сложнее нежели осетрину, и хотя кулинария тоже имеет свои профессиональные тайны, но приемы в каждой из этих областей имеют свою неповторимую специфику?
10. И не считаете ли Вы, что король (если это король!), он и голый король, как бы с него не срывали королевскую мантию и нижнее белье?
С искренним уважением к Вам, но не к Вашим мыслям и творениям,
А.Пилигрим
18.02.1998
ГЛАВА 3. Письмо второе. Святослав Логинов Александру Пилигриму
Электронное сообщение Святослава Логинова:
С добрым утром, Niсk!
Спасибо. Письмо прочёл. Поскольку интернета у меня нет, то прошу переслать господину Пилигриму мой ответ:
----------------------------------
Уважаемый господин Пилигрим!
Прочёл вашу филиппику и нахожусь в глубоком недоумении. Для чего было писать пятичастное письмо, если весь ваш текст может уместиться в два слова: "САМ ДУРАК"? Именно поэтому мне не интересно подробно разбирать его, указывать на ошибки, неточности, откровенные передёргивания. Тем более не хочется объясняться.
Остановлюсь лишь на трёх пунктах.
1. Да, я не граф. Мои предки были крепостными, и я не вижу в этом ничего позорного.
2. Было чрезвычайно тяжело читать закавыченные переводы околоюридической латыни. Процентов двадцать ваших цитат я понимал и без перевода, а если бы захотел прочесть остальные, то для этого у меня на полке стоит двухтомник Бабкина и Шендецова. Есть также и латинско-русский словарь.
3. Употреблённое вами слово "конъюнктура" пишется несколько не так.
NR> С искренним уважением к Вам, но не к Вашим мыслям и
NR> творениям
В таком случае, у меня два вопроса:
1. Как можно уважать человека, не уважая его мыслей? Мне кажется, это нонсенс.
2. А зачем было, в таком случае, эти творения читать? Я не Лев Толстой, мною никого не насилуют в школах. Или вы не читали, а просто раз за разом прогоняли мои произведения через редакторские программы, выискивая нужные слова?
Если угодно, можете рассматривать эти вопросы как риторические.
Святослав Логинов
21 февраля 1998
ГЛАВА 4. Письмо третье. Александр Пилигрим Святославу Логинову
Уважаемый господин Логинов!
Сожалею, но Вы сами "подставились" под сравнение с нелюбимым Вами Толстым ("Смешно сказать, но мой словарный запас в два раза больше, нежели у Льва Толстого".), а методика анализа и подавно скорее Ваша. Американцы говорят: "Когда живешь в стеклянном доме..." Дальше Вы знаете. Так что Ваше "глубокое недоумение" явное литературное преувеличение – надеюсь, что оно не было продолжительным.
SL> Именно поэтому мне не интересно подробно разбирать его, ука-
SL> зывать на ошибки, неточности, откровенные передёргивания.
Прилично ли и достойно ли обвинять в ошибках, неточностях и даже в откровенных передёргиваниях, не озабочиваясь хотя бы видимостью доказательств? Извиняет только то, что, судя по тем доказательствам, которые Вы использовали в отношении Льва Толстого, это, видимо, Ваш привычный стиль полемики. Был бы рад ошибиться, но, надежд особых не питаю.
Теперь о трёх пунктах, на которых Вы всё же остановились в последнем послании.
SL> 1. Да, я не граф. Мои предки были крепостными, и я не вижу в
SL> этом ничего позорного.
О чём Вы, сударь? И я не вижу – нет никаких сомнений, что иметь предков-крепостных ни коим образом не является позорным; но с другой стороны ваша ссылка на ваше происхождение не может являться весомым аргументом в споре. Кажется, канули в Лету те "славные" времена, когда сословная принадлежность (привилегированная или податная) заранее являлась обвинительным приговором для одних и неоспоримым аргументом в правоте других.
A рrороs! Я ведь и себя не причислял к графам. ("Ведь он, как и большинство ИЗ НАС (читателей), скорее всего, не граф".). Но причём здесь Толстой?
SL> 2. Было чрезвычайно тяжело читать закавыченные переводы око-
SL> лоюридической латыни. Процентов двадцать ваших цитат я пони-
SL> мал и без перевода, а если бы захотел прочесть остальные, то
SL> для этого у меня на полке стоит двухтомник Бабкина и Шенде-
SL> цова. Есть также и латинско-русский словарь.
Каюсь – чужие мысли привык брать в кавычки, не желая приписывать себе не заслуженное авторство. Если только по неосторожности, но без злого умысла. И в самом деле – что можно ожидать от дилетанта в литературе?! Но причём здесь Толстой?
SL> 3. Употреблённое вами слово "конъюнктура" пишется несколько
SL> не так.
Я всегда открыт для обучения. Это, когда есть чему учиться. Но Вы же всё намеками, да намёками. Так как же, всё-таки, пишется употребленное мною слово "конъюнктура"? Рекомендую Вам, при случае, заглянуть в словарь Сергея Ивановича Ожегова или любой другой толковый словарь русского языка, стоящий у Вас на полке. Найдете массу интересного и поучительного и для личного употребления и для язвительно-высокомерных нравоучений.
И опять же – причём здесь Толстой?
Относительно двух Ваших риторических вопросов позволю себе два не менее риторических ответа.
SL> 1. Как можно уважать человека, не уважая его мыслей? Мне ка-
SL> жется, это нонсенс.
"Я не согласен ни с одним словом, которое Вы говорите, но готов умереть за Ваше право это говорить," – сказал, кажется, Франсуа-Мари Аруэ. Как Вы понимаете – умереть можно только за то, что уважаешь. Значит, не все считают нонсенсом возможность рассматривать ценность человека отдельно от его слов и мыслей?
SL> 2. А зачем было, в таком случае, эти творения читать? Я не
SL> Лев Толстой, мною никого не насилуют в школах. Или вы не чи-
SL> тали, а просто раз за разом прогоняли мои произведения через
SL> редакторские программы, выискивая нужные слова?
2. Читать пришлось. Кстати, и насильника-Толстого пришлось прочитать (а также перечитать) – кое-что из того списка, что Вы упомянули, а также дневники, письма и прочую "осетрину". Замечу (не для протокола), что лично я к творениям Льва Толстого отношусь достаточно равнодушно. Но равнодушие моё к нему, как и равнодушие, например, к классической музыке (Рахманинов, Скрябин, Шостакович и пр.), вызвано не снобизмом (уточню какое из двух понятий имеется в виду: "сноб" в значении – человек, считающий себя носителем высшей интеллектуальности и изысканности чувств), а неготовностью моей к его восприятию.
То, что в наших советских и постсоветских школах с ваших слов "Толстым насилуют" – не аргумент против Толстого. Не стоит путать форму и предмет обучения. Школьное насилие тотально – там умудряются "насиловать" и Гоголем, и Джомолунгмой, и Пипином Коротким, и сложными эфирами, и биномом Ньютона, и всем, что включено в школьную программу. Хотя не все это считают насилием.
По поводу текстового редактора – подходящего для анализа Ваших произведений не нашёл, поэтому (по лености моей к рутине) пришлось смастерить маленькую программку на Cliрреr'е, но времени это совсем не заняло, да и название "программка" слишком сильно сказано (даже не удобно перед настоящими программистами).
Читать Ваши произведения пришлось, ещё и потому, что для ответа нужны были факты. Ответить всего лишь двумя конкретными словами, которые Вы настойчиво повторяете и в статье, и в ответе на мою филиппику, как-то не получилось. Для этого, видимо, нужно быть большим мастером художественного слова. Или хотя бы просто писателем.
A рrороs. Вы, ведь и сами, давая совет, почему-то не воспользовались этими двумя словами, хотя содержание Вашего последнего послания очень близко к ним по смыслу (Ну, разве что, возможен более расширенный вариант из четырёх слов: "у самого сестра двоечница!").
Всё-таки жаль, что пепел Генрика Гольдшмидта, судя по Вашему утверждению, достучался в Ваше сердце, а его гуманизм, увы, нет (если, конечно, Вам в школе этим понятием не учинили насилия, и упоминание о нём не вызывает у Вас презрительно-пренебрежительного неприятия).
Остаюсь с искренним уважением к Вам, но не к Вашим мыслям в отношении Льва Толстого, поскольку оправданием их или хотя бы объяснением Вы так и не затруднились,
А.Пилигрим
27.02.1998
ГЛАВА 5. Письмо четвёртое. Святослав Логинов Александру Пилигриму
Электронное сообщение Святослава Логинова:
С добрым утром, Niсk!
Ещё раз спасибо. И если не затруднит -- моё последнее письмо господину
Пилигриму. Больше ему писать не буду, не люблю хамов, путающих личность
автора и его произведения.
Cвятослав
----------------
Уважаемый господин Пилигрим!
SL>> 3. Употреблённое вами слово "конъюнктура" пишется
SL>> несколько не так.
По этому поводу вынужден просить прощения. Мне тут объяснили, что нехватка в письмах (не только ваших) букв "н" и "р" обусловленна особенностями стоящего у меня редактора.
C. Логинов
ГЛАВА 6. Письмо пятое (не отправленное). Александр Пилигрим Святославу Логинову
Ну что же, господин Логинов легко вышел из ситуации, оставив последнее слово за собой. Не стану огорчать его и этих строк не пошлю ему – пусть считает себя победителем (он это, видимо, заслужил).
Но тем не менее эпистолярный жанр как раз и подразумевает возможной подобную типичную ситуацию, когда двухсторонняя переписка по какой-либо причине часто вырождается в одностороннюю. Поэтому продолжу, чтобы всё было, как принято в классическом варианте.
Уважаемый господин Логинов!
Я Вас ни в чём не убедил, как, впрочем, и Вы меня. Хотя, в отличие от Вас, я был готов услышать обоснование Вашей позиции по отношению к Толстому и даже приложить все силы, чтобы понять её. Но, увы, не получилось – не очень убедительны Ваши доводы, как по отношению к Толстому, так и по отношению ко мне. (Но я, конечно же, не в счёт – хотелось бы говорить только о Вас и о Толстом).
В последнем очень кратком письме Вы просите прощения за текстовый редактор, который делает за Вас ошибки в письме, убирая из текста буквы "н" и "р". Но тут же, по неосторожности, делаете новую ошибку в слове "обусловленна", ставя в нём, видимо, на всякий случай, сразу две буквы "н" (с поправкой на удаляющий буквы редактор?). А коварный редактор на этот раз совсем не намерен убирать ни одну, ни вторую буквы, и снова ставит Вас в неудобное положение.
И всё же сомневаюсь, что в этом случае виноват только редактор или это простая опечатка. Или это какой-то очень уж зловредный интеллектуальный редактор? Так, например, в предложении из той же злополучной статьи про Толстого ("Для этого надо всего-лишь быть честным") он от себя лично вставляет дефис между двумя словами, где ему и быть-то не положено. В другом Вашем предложении ("Однако, стоит открыть автобиографичесую трилогию и мы увидем нечто засушенное до уровня гербария.") коварство редактора приводит к тому, что буква "и" из нижнего ряда клавиатуры заменяется на букву "е" из верхнего ряда, представляя слово "увидим" в несколько ином виде. А в этом предложении: "Слишком долго Лев Толстой незаслуженно считался классиком русской литературы, оттеснив в сторону истиных титанов: Гоголя, Чехова и Достоевского" редактор снова берётся за своё любимое занятие, припрятывая в слове "истинных" букву "н" (причём, на этот раз почему-то милостиво оставляя вторую букву "н" на законном месте...). Впрочем даже не знаю пенять ли на происки всё того же "интеллектуального" редактора, но употреблённое вами в статье слово «монструазное» пишется несколько иначе – «монструозное».
Надеюсь, что Вы не станете упрекать меня в том, что я напрасно придираюсь к обычным опечаткам? У вас этого добра (обычных опечаток), как у бездомной дворняжки блох – хватает в статье о Толстом, и я не собираюсь тыкать Вас носом в слово "франзуцы" (вместо "французы"), или "бывет" (вместо "бывает"), или "Несмоненно" (вместо "Несомненно"), или "настоение" (вместо "настроение"), или "автобиографичесую (вместо "автобиографическую")... Нет, конечно – "очепятки" это святое. Но вот там, где для написания слова требуется определённый уровень собственной грамотности, там ссылки на "неграмотный" редактор как-то не проходят. Такое впечатление, что вам самому не очень-то и хотелось перечитывать свою статью, не то бы Вы обязательно исправили хотя бы явные опечатки и не очень сложные ошибки.
Кстати, если вдруг будет время – перечитайте своё "Замошье" и исправьте слово "поллитра" на "пол-литра", а то коварный редактор, видимо, и там дефис умыкнул.
Интересно – в Вашем личном активном словаре, которым Вы Толстого в два раза обставили, много слов, у которых написание отличается от общепринятого?
Извините, уважаемый господин Логинов, что никак не смог оторваться от Ваших творений, вместо того, чтобы вместе с Вами, прозрев от слепоты духовной и интеллектуальной, кричать в сторону Толстого: "ЛЮДИ! КОРОЛЬ-ТО ГОЛЫЙ!" Кричите один. Хотя, почему один? Найдётся, видимо, немало жертв, "изнасилованных образованием", которые с радостью присоединятся к вашему крику. Правда, в данном печальном случае именно кричащий и смотрится голым. Прикройтесь, сударь – люди смотрят.
С уважением к Вам за Вашу смелую попытку сотворить что-то выдающееся, но без уважения к самому произведённому Вами действию!
А. Пилигрим
P.S. Надеюсь, что продолжения не будет.
09.03.1998
Маленький почтовый роман в письмах о графах
© Copyright: Александр Пилигрим, 2024
Свидетельство о публикации №224081400844
Свидетельство о публикации №224081400844
Рецензии