Ключи и замки. Часть 3. Глава 1

Глава 1. Ольгерд Исландский
       — Госпожа Ли, — ко мне в комнаты неожиданно для мен явилась одна из рабынь второй жены моего мужа, а рабынь этих у неё был целый сонм. Мне тоже полагалось неограниченное количество прислужников и прислужниц, жене будущего правителя Исландии, не пристало хоть что-то делать самой. Надо сказать, за время наших с Всеславом скитаний, я даже не успела отвыкнуть от образа жизни, при котором всё время всё за нас делали рабы, это было доведено до автоматизма. Поэтому нам со Славой одним особенно поначалу было непросто. Потом мы приспособились, как наши желудки к дрянной еде, наша кожа к грубым тканям, а руки к работе, но мы не привыкли, и сейчас, когда снова за меня делали рабы, это для меня было очевидно. Потому что я даже не замечала их присутствия и их деятельности.
      И вот одна из приближенных рабынь второй жены моего мужа пришла в мои комнаты с просьбой от своей госпожи. Оказалось, она, Холлдора, хочет встретиться со мной и поговорить. Я знала, что недавно у неё был выкидыш, об этом во дворце говорили все. Я знала, не потому что с кем-то из местных общалась, я знала от самого Генриха. В один из своих, уже ставших привычными, визитов ко мне он рассказал об этом. Это было неделю или шесть дней назад.
     И вот явилась посланница от самой Холлдоры, которую я не видела со дня свадьбы, с просьбой встретиться и поговорить с ней. Если учесть, как «дружелюбно» эта большущая блондинка смотрела на меня на свадьбе, от мысли о разговоре с ней у меня испортилось настроение. К счастью за всё время, пошедшее с того дня, или правильнее было бы сказать, с тех дней, потом что мне показалось, что свадебные торжества длились вообще несколько лет, и если бы не счастливое равнодушие ко мне Генриха, я, наверное, вообще сбежала бы с этого острова… за Серафимову завесу. Там меня никто не оставил бы, конечно, я помню, как приняли меня там, но… может быть, я просто умерла бы?
     Впрочем, разве я была жива? Да, моя оболочка существовала здесь вполне комфортно, глаза любовались здешними чудесами природы и красотами, которые мне каждый день показывал Генрих, явно гордясь своей чудесной страной, и если бы я не бывала там, в параллельной нам вселенной, я бы посчитала, что красивее места на Земле вообще нет. Впрочем, там, за завесой или за гранью, Земля ли?
      Да, моё тело существовало комфортно, гуляло, спало, ело, смеялось и разговаривало, но внутри я не чувствовала ничего. Ничего после того, как увидела, что Всеслав со всем не тот, кем я считала его всегда, всю мою жизнь, вовсе не самый близкий и единственный, кто любил меня и дорожил мной. Теперь мне приходилось начать жить с осознанием того, что меня не любит никто, принять своё существование, нужное только мне…
      — Ты неправа, Ли, — услышала я голос Серафима, а вернее, сейчас это был Фос, он сидел на подоконнике моего окна. Рассвет только занялся, но небо уже хорошо освещало мои покои, просторные, почти как в Вернигоре, и почти такие же высокие, многое здесь было похоже на Вернигор, хотя бы эти высокие своды, я только здесь осознала, что мы с Всеславом, всё это время были вынуждены жить в низких и тесных душных коробках, которые назывались квартирами или номерами в отелях. Да, мы с ним не замечали ничего, кроме друг друга… Мы видели только друг друга… впрочем, я опять ошибаюсь. Это я видела только его, как и всегда, а Всеслав, смотрел дальше и видел больше. Конечно, он наследник Севера, он должен видеть перспективу, а какие у нас с ним были перспективы, еще лет семьдесят проездить по этим клоповникам мира?.. Всё правильно, Слава, ты просто не нашёл в себе смелости сказать мне в лицо: «Ли, с тобой у нас будущего нет и не может быть…», это единственное, что я могу поставить тебе в вину.
      Но что говорит Фос? И вообще, зачем он явился?
        — Совсем потерялась, да, Ли?
       Я вопросительно посмотрела на него, забыла, что он отвечает на мысли, а не на слова. Я покачала головой.
       — Ты неправа, есть люди, которые любят тебя. Впрочем, возможно, преданность и любовь Серафима и не имеет для тебя ценности и значения, ведь он всего лишь раб…
     Я вдруг заплакала. И Фос слетел с окна и… сделавшись Серафимом, просто мягко обнял меня. Он был очень теплый, и руки его были мягкими, будто крылья, закрыв глаза, я чувствовала именно так — крылья…
      — Это не так… — прошептала я, пытаясь говорить, вышло почти беззвучно, но Серафим меня услышал, погладил по голове.
      — Это так, но это не страшно, Ли, — он погладил меня по волосам, я чувствовала, что его голос улыбается. — Важнее другое, чтобы ты осознавала, что не имеет значения, любит тебя кто-то, как ты думаешь, или нет. Важно, что ты есть в этом мире, ты пришла в него, значит, без тебя здесь нельзя, без тебя мир потеряет своё совершенство.
      — Ты… — я выпрямилась, улыбаясь. — Ты просто хорошо относишься ко мне.
      — Не в этом дело, без любого, самого дурного человека мир потеряет своё совершенство, мир задуман таким, каков он есть, до мелочей, и неважно, что мы думаем о себе, Бог всё задумывает для людей.
     — И за людей? — спросила я.
     Серафим покачал головой, улыбаясь и всё еще держа мои плечи в ладонях.
     — Не-ет, всегда есть выбор. Этим вы отличаетесь от всех остальных существ.
      — Даже от ангелов? — удивилась я.
     — Конечно. Только вы, люди, созданы по Образу и Подобию Божию. Помни об этом, Ли, — и он снова погладил меня по волосам.
     В этот момент вошла одна из рабынь, она принесла мне записку от Ольгерда, правителя острова, отца Генриха, в которой он приглашал меня в свой кабинет для разговора. Странно урожайное утро на приглашения к разговорам выдалось.
       Но вторая жена моего моего мужа может подождать, подумала я, задумчиво переодеваясь, чтобы предстать перед свекром не в домашнем костюме, а… как мне надо одеться, я рассудила, что должна быть одета во что-то, что польстит ему, как правителю этих мест. Так что я оделась в платье из тончайшей белой шерсти, которую производили только здесь и притом расшитое местными узорами. И мой свекор оценил это при первом же взгляде на меня, когда я вошла к нему в кабинет, он кивнул, улыбаясь.
      — Присаживайся, Ли, рад, что ты вполне освоилась, — сказал он и подал знак рабу, чтобы мне налили вина в серебряный бокал с тонким орнаментом. Такие вещи были созданы много веков назад, теперь не было мастеров того ремесла, рабы не владели им, а среди свободных не осталось потомков прежних ремесленников. Да, наша цивилизация изобрела много технологий, каких не было прежде или развила те, что появились при последних выдохах той, что оставила нам в наследство захламлённую и почти обезлюдевшую планету, но большую часть древних ремёсел утратила и не была способна воспроизвести.
     — Быть здесь, думаю, величайшее счастье, — сказала я. И добавила вполне искренне: — Красивее мест я нигде не видела.
     — Генрих показал тебе наши красоты, я знаю, но, думаю, не все.
     — Всех красот, наверное, нельзя увидеть и за всю жизнь, ваша страна прекрасна.
     Он покивал, глядя на меня и продолжая улыбаться немного кошачьей улыбкой. Генрих был мало похож на своего отца, темноволосого с широким скуластым лицом, но вот улыбки были похожи, хотя улыбающегося Генриха котом назвать было нельзя, мне ни разу не пришло это в голову, никакого самодовольства и сверхуверенности, и всё же сходство проскальзывало, как и в движениях сильного мускулистого тела.
     — Мне нравится твоя учтивость. Но… Ли, не свидетельствует ли она о холодности? — он с прищуром смотрел на меня. Да, глаза у них тоже похожи, впрочем, у всех северян светлые глаза, отличаются только оттенками от совсем светлого, как зимнее облачное небо, до зелёного, как выцветающее ряска на болотах, иногда мне казалось, что только Афанасий Никитич да я были темноглазы в северных землях, но так мне казалось, вероятно, потому что я не давала себе труда заглядывать в глаза тех, кто встречался мне на улицах Вернигора и тем более рабов. 
      Слова моего свёкра немного задели меня, я перестала улыбаться и ответила, наверное, немного дерзко, впрочем, я не боялась его, если ему не по нраву моя воспитанность и учтивость, я могу вести себя и иначе, не думаю, что это так уж ему понравится.
      — Никто не сможет обвинить меня в лицемерии.
      Он засмеялся, смех у него был тихий, мурлыкающий, и показал глазами рабу на свой бокал, чтобы тот наполнил его, что и было исполнено тут же.
       — Я ни в чем не думаю тебя обвинять, Ли, дорогая. Напротив, хочу попросить…
       — Попросить?
       — Именно, — он кивнул, и отхлебнул вина. — Я хочу тебя попросить быть поласковее с Генрихом. Я намерен отдать ему свой трон, мы с моей женой двадцать пять лет ждали возможности отойти от дел. Власть не должна долго быть в одних руках, это твоя бабка сидит и не сходит с места уже сорок лет… — он кротко взглянул на меня и осёкся, будто сказал лишнего, но, хотя я не собиралась передавать бабушке Агнессе его слов, я была не согласна с ним, как Агнесса не управлял никто в мире, так разумно и я даже сказала бы профессионально, да и кому она могла бы уступить трон до Всеслава? Подлецу и проныре двуличному Всеволоду?…
     А мой свекор продолжил разговор тем временем:
     — Я могу и хочу уступить Генриху своё место, когда у вас родится наследник. Но не раньше, нельзя быть бездетным правителем, этого никто не утвердит.
     Я понимала, о чем он, очень давно, когда Свет объединился, среди прочих было принято соглашение, что правители не могут быть бездетными, даже советники получали право избираться в советах своих частей Света только после того, как обзаводились детьми, считалось, впрочем, весьма логично, что иное положение вещей снова приведет к войне. Но не это удивило меня, об этом я знала, но, признаться, удивилась, до сих пор не предполагала, что кто-то может сам отказаться от власти. И сейчас  уже догадывалась, почему он говорит со мной обо всем этом…
     А мой свекор тем временем вперил в меня свои глаза, кажется, серые в синий, не так-то просто было рассмотреть их цвет, посажены они были глубоко, и прятались под густыми бровями и веками с прищуром, к тому же он, как я понимаю, он нечасто смотрел людям в глаза. Мне посмотрел. Впервые, пожалуй, и, не щурясь в усмешке, как обычно.
     — Вот поэтому, Ли, я хочу спросить тебя, вы женаты несколько месяцев, лекари мне сообщили, что ты здорова, больше того, сказали, что у тебя идеальное здоровье, так… почему ты не беременна до сих пор?
      Ну и ну, никак не ожидала такого вопроса, и что я могла ответить… Я захлопала глазами, как кукла.
      — Мой сын… не обижает тебя? Исполняет свой супружеский долг, как положено доброму мужу?
     О, Господи… мне обдало огнём щёки. Что я могу ответить… я так растерялась, что окончательно онемела.
    — Ну-ну, — он потрепал меня по руке. — Не смущайся, Ли, мы теперь семья.
     Конечно, Ольгерд Исландский не знал и не мог знать, что для меня семья это совсем не то, что для него, для них всех, даже если принять во внимание то, что мой муж женат сразу на двух женщинах. Они, я это видела, привязаны друг к другу по-человечески, мать и отец, оба родителя к Генриху, а ещё у них было множество разнообразных родственников, с которыми они общались тепло и сердечно и вполне искренне, не снимая улыбку с лица после того, как человек выходил за дверь, как это было у нас в Вернигоре, и в нашей семье, где все давно даже не «делали лиц» друг перед другом, только для посторонних. А мы все отлично знали, как кто к кому относится, и не было и тени той теплой привязанности, какая царила в семье Исландцев. Только мы с Всеславом относились друг другу иначе. То есть… я так думала… я так думала всю мою жизнь и всю мою жизнь ошибалась. Вот над этим мне стоило подумать, а я гнала от себя все мысли о Всеславе и вообще, о прошлом, я гнала эти мысли старательно и неумолимо все эти месяцы, каждый день, каждую ночь, каждое мгновение…
     — Да ты готова расплакаться, я вижу, — улыбнулся мой свекор, по-своему расценив изменившееся выражение моего лица. — Не надо, Ли, я не хотел тебя расстроить, я только хотел убедиться, что мой сын не позорит меня.
      Я опустила голову, качая.
      — Нет… Нет-нет, Генрих очень… хороший… — я не знала, как правильно сказать, чтобы он не догадался о нашем с Генрихом соглашении.
      — Хорошо, я понял, — он прекратил мои мучения. — Ступай, не мучайся больше нашим разговором. И… не отвергай Генриха, будь поласковее с ним, помни, от тебя зависит, когда мы с твоей свекровью станем счастливы, подумай об этом. И… не опасайся, что власть испортит вашу с Генрихом жизнь, управлять Исландией несложно, на Севере всё решает Вернигор, нужно только уметь лавировать, подчиняясь.
       Ну об этом мог бы и не упоминать, я отлично знала положение вещей в мире, даже несмотря на полуторагодовалое отсутствие на всех этих заседаниях Советов, оно не менялось в целом с самого начала моих тайных за ними наблюдений. Хотя… с другой стороны в ходе этих наблюдений я усвоила еще кое-что: нельзя расслабляться и отворачиваться хотя бы на минуту, невнимательностью мгновенно воспользуются и воткнут в спину в лучшем случае булавку, в худшем кинжал с наноядом.
     Я двинулась, было, к выходу, но Ольгерд вдруг остановил меня словами.
     — Погоди, Ли…
     Когда я обернулась, увидела рядом с моим свекром еще одного человека, довольно молодого, с бледным, но твёрдым лицом, он смотрел на меня упорным взглядом, который, впрочем, тут же опустил, поклонившись, прижимая руку к груди, спокойно и с достоинством.
     — Это Атли, твоя охрана, мне доложили, на днях кто-то выслеживал тебя, я не хочу никаких неожиданностей…
     — Охрана? — вот ужас, охрана, этот бледный будет всюду ходить со мной? И что делать? Кого тут опасаться? Овец здешних? Тогда зачем он? Все обо мне докладывать?… — Нет, не надо. Я…
     Ольгерд, видимо, угадал мои мысли.
      — Не волнуйся, это не соглядатай, я не собираюсь, следить за тем, что ты делаешь и говоришь, но я должен быть уверен в твоей безопасности.
      — Я в безопасности, — в этом я была абсолютно уверена, хотя бы потому, что Серафим был со мной.
      — Нет, — покачал головой Ольгерд. — Ты ошибаешься на этот счёт.
     Я смотрела на него с изумлением. Так, что Ольгерд встал из-за стола и подошёл ко мне.
     — Ты очень важна для меня, девочка, — он посмотрел мне в глаза своим, оказавшимся ярко-синим взглядом. — Не столько для Исландии, это маленький остров, но… Ли, ты важна для всего Севера, а может быть, и мира. И больше всего для меня. Ты понимаешь?
      Ни черта я не понимала, но кивнула с умным видом, потому что хотелось, чтобы он считал меня такой.   
      — Ну вот поэтому потерпи охрану. Ты не смотри, что Атли не богатырь с виду, он очень ловок. Больше того, это твой теперь раб. Я дарю его тебе. Моего самого ценного раба, он один стоит всей нашей службы безопасности. Не оскорбишь же ты меня отказом от подарка, — Ольгерд улыбнулся. — Имей ввиду, если ты даже ноготь сломаешь, я убью его, хоть он и не мой раб теперь. Так что, береги себя, прислушивайся к нему. 
      Я кивнула, мне было безразлично, насколько ловок этот Атли, мне не хотелось его терпеть около себя. С каким облегчением я вышла из кабинета Ольгерда, стараясь не бежать, так сильно мне хотелось поскорее ретироваться, хотя Ольгерд Исландский был очень приятным во всех отношениях человеком, и ко мне относился, судя по всему, с симпатией, и, вероятно, действительно беспокоился, приставил этого Атли…