Смеющийся философ

Под вечер на заливном лугу, где закат окрашивал небо в яркие пурпурные оттенки, сидел Вадим — человек, который научился смеяться над самой жизнью и смертью. Он был народным философом, считавшим, что смех — единственное, что позволяет нам, играючись, обходить тяжелые мысли о бренности существования. Смешав серьезные размышления о смерти с легкостью, как он сам выражался, юмор-менеджера, он начинал свои вечера с подведения итогов. В этих размышлениях он находил покой, позволяя себе пародировать страшные ночные страхи, закалывая их иглами своего непосредственного юмора.
 
Его друзья порой недоумевали, как он мог шутить о том, что неизбежно ждет каждого. "Смерть — это не конец," — повторял он, жизнерадостно поедая эквадорский банан или мандаринку из Марокко и улыбаясь: "Это просто возможность стать чьей-то веселой историей!"

Нередко вокруг неунывающего Вадима собирались люди, и знакомые, и незнакомые. Они искали ответы на сложные вопросы, а он веселил их и сам просто смеялся, будто сам был персонажем комедийного спектакля.

"Дело в том, — рассуждал он, задорно глядя на уходящее солнце, — смерть — это лишь переход. Как нечто неведомое, странная страна за границей нашего бытия, которое здесь и сейчас, она ждет нас где-то там, а мы живем здесь, в этом мире. Ах да, это ведь не совсем моя мысль! Как говорил еще античный философ–гедонист Эпикур: «Пока мы есть – смерти нет, а когда смерть есть – то нас нет».
А древние китайские философы рассуждали так. Ведь никто из нас оттуда, из страны мертвых, не возвращался, и не может подтвердить или развенчать наши представления о загробном мире, если он существует. Возможно, что там, после смерти ничего нет, и душа растворяется в небытие вместе со смертью бренного тела. А возможно, что мы попадаем в мир, который по сравнению с нашим покажется сущим адом. А может и наоборот – юдоль страданий здесь, а там нас ждет блаженный рай. Мы ничего не ведаем, и не лучше ли нам и дальше оставаться в этом блаженном неведении и продолжать жить, не беспокоясь? Если эту жизнь воспринимать слишком серьезно, то да, она нам может показаться трагедией. И тогда прав старинный философ, пришедший к выводу, что наш мир наихудший из возможных – каждому из нас предстоит самое ужасное, что может с нами случиться – смерть. Каждое наше индивидуальное существование дискретно, то есть конечно. Но вместе мы, люди, представляем единое движение, волну. И каждый из нас, как бы он не цеплялся со свою жизнь, лишь песчинка среди миллиардов таких же песчинок.

А если жизнь воспринимать с юмором – то она становится уже трагикомедией. А если беречь свою жизнь, любить себя и следить за своим здоровьем, не причинять вред другим, чтоб они в ответ не причиняли его тебе -  то можно жить долго и счастливо. Идти по жизни смеясь, и тогда главное слово будет не «трагедия», а «комедия».

В итоге важно то, что ты оставишь другим людям в память о себе - нарожаешь и воспитаешь достойных детей, напишешь прекрасные и умные книги, создашь замечательные произведения искусства и совершишь прорывные научные изобретения. Наконец, построишь дом и посадишь дерево», - и философ заразительно засмеялся, а пришедшие его послушать люди в основном согласно кивали головами. - А еще в одной книге я нашел замечательный девиз: «Юмор как щит, любовь как оружие». Так давайте защищаться смехом и улыбкой от жизненных невзгод и потрясений, а нападать и воевать только с помощью любви!

Слушатели одобрительно загудели. А и вправду, смеющийся философ говорит дело!

Вадим, подкрепившись фруктами, продолжал:
«Кстати, у вудуистов, живущих в Центральной Америке нет дьявола, нет ада. А один из самых почитаемых духов, которых они называют Лоа, считается Барон Суббота, он помогает умершим мужчинам прибыть в загробный мир, соответственно женщин приводит туда Мадам Бриджит. И это веселые духи. Барон Суббота обожает ром, а мадам Бриджит еще круче – она пьет его с перцем. Оба они балагуры, сладкоежки, шутники и матерщинники. В религиозных традициях соседней Мексики есть похожее карнавальное отношение к смерти. А белых колонизаторов в девятнадцатом веке поразили в Африке племена, которые на похороны устраивают шумные праздники. Даже выкапывают мертвеца из могилы, чтобы посадить за один стол с пирующими.

Да что такое смерть? Даже она может быть относительна, -  вел он свою лекцию в летних сумерках уже при свете фонариков и телефонов. – Вот смотрите, я сорвал ветку с дерева. – Повертел ее в руках. - Красивая ветка, что ни говори.  А жива она или мертва, кто мне скажет? Вот я почесался в волосах. Стряхнул перхоть – это мертвые клетки моего тела. А до этого они были частью меня. На ране образуется подсохшая корочка из гноя и мертвой кожи. Она тоже нужна организму, чтобы в рану не попадали грязь и болезнетворные бактерии. Она полезна организму, но вроде уже и мертва. Муха может без головы жить по несколько дней…»
Люди задумывались, некоторые недоуменно цокали языками от таких речей, а веселый философ рассказывал дальше: 

«По легендам злые вудуистские колдуны отравляли своих недругов и недоброжелателей специальным порошком, отчего те казались мертвыми. Их хоронили, а потом ночью колдун приходил с подельниками и выкапывал из могилы тело. Оживлял его с помощью противоядия. И получался зомби, который искренне сам верил, что он живой мертвец. Интересное замечание – слово «мертвец» и у нас, и в других языках одушевленное существительное, а «труп» – нет. Подумайте об этом, дорогие друзья мои.  И вот эти зомби могли жить еще пару лет, выполнять самые простые работы, как бессловесны рабы».
 
Еще он рассказывал, что когда-то встречался с девушкой—готом, которая любила ночевать на кладбище. Готы, эти необычные юноши и девушки в черном, собирались поздно вечером на кладбище и читали стихи.  Потом многие растворялись в ночи, а она там оставалась до утра. «Там мирно и спокойно, спать хорошо», – утверждала она. Но сам Вадим не смог толком уснуть на кладбище, пришлось девушке ночью сопроводить его домой. «А может, стоило попытаться сделать это еще раз – и я бы привык, стал бы беззаботно ночевать на кладбищах?!» – и философ снова беззаботно рассмеялся.

Он рассказывал о древних майя, вспоминая их ужасные кровавые жертвоприношения, и в ответ друзья смеялись, как будто это было нечто забавное. И хотя их сердца иногда боролись с тенью страха, именно в такие моменты они понимали, что лучше смеяться, чем плакать. Смех напоминал им о простоте жизни, радостном существовании и о том, что каждое "прощай" ведет к новому "привет".

Смех Вадима звучал как мелодия, пропитанная солнцем и легкостью. Нередко он разыгрывал слушателей. Иногда тем же тоном, которым н говорил о смерти, философ начинал рассказывать притчи, какие-нибудь дивные истории, а подчас, дурачась, плел откровенные небылицы. Но и они были интересны и поучительны. Например, такая.  Он рассказывал изумленным и недоверчивым слушателям, как в детстве подружился с единорогом, который, казалось, побеждал любые невзгоды, просто будучи самим собой, не усложняя жизнь.  Единорог говорил: «Зачем переживать о том, что уже случилось? Оно случилось, и ничего с этим не поделаешь. А о том, что еще не случилось – зачем переживать попусту. Оно может никогда не случиться, ведь самое ненадёжное дело – строить прогнозы на будущее... Ведь говорят – если хочешь рассмешить бога, то расскажи ему о своих планах». Мудрый был единорог!

 "Может, жизнь — это всего лишь одна большая шутка?! Ответь, матушка-природа!" — вдруг кричал он, неожиданно встав, словно дразня слушателей.  И смех, как волшебный эликсир, заполнял их души.

Когда слушатели расходились и мир тихо замирал, Вадим улыбался, глядя в бескрайнее небо, полное звезд, и рассуждал: «Если жизнь имеет смысл (я уверен, что она его имеет), и мы все идем куда-то, так пусть это будет с улыбкой на лицах и легкостью в сердцах. В конце концов, что может быть лучше, чем смеяться, когда всю жизнь ты шутишь с самой смертью?»