Записки прадеда. Глава VIII. Отход

В 20-х числах ноября и наш батальон, в котором осталось не более 150 человек, получил приказ на отход во второй эшелон. Ночью командиры повели нас в Севастополь. Шли скрытно всю ночь, спотыкаясь по раскисшей земле и мокрой траве. На привале, не разжигая костров, перекусывали консервами, сухарями и водой из фляжек. Думали, выйдем к Севастополю, отдохнем, обогреемся, как рассказывали в каких-то казармах.
Разведка периодически сообщала о находящихся впереди немцах. Командиры смотрели на карту, на компас и меняли маршрут. К утру вышли на какой-то населенный пункт, разведчики узнали, что это Морозовка. Так мы оказались в тылу врага. Пробиваться малыми изможденными силами с остатками патронов в Севастополь — самоубийство. Связи с командованием нет, доложить и получать инструкции не у кого. В сложившейся ситуации: силы на исходе, голодные, мы думали, что вот-вот выйдем к месту отдыха, а оказались в смертельной ловушке, многие упали духом.
После долгого совещания решили пробиваться к своим, на восток к Керчи и Тамани. Мы не знали, что Феодосия и Керчь уже заняты врагом.
Шли по ночам вдоль моря, не отрываясь далеко от берега. Днем прятались в зарослях, выставляя во все стороны дозоры. Но батальонный порядок длился недолго. В случайном встречном бою погиб исполняющий обязанности командира батальона.
Под утро идем в надежде на скорый привал и сон, когда впереди раздается короткая винтовочно-автоматная перестрелка, бухнуло две, затем еще одна граната, и резкая тишина — головной дозор скоротечным боем столкнулся с румынской колонной. Я нырнул за россыпь камней в кустах, выбрав обзор из расщелины большого камня, приладил трехлинейку и сунул немецкую гранату с большой ручкой за голенище, вторую такую же за пояс сзади. Справа, слева рассыпались остальные бойцы, которыми командовал старший лейтенант Петр Салманов. Замыкающие быстро отходят по склону холма в сторону. А капитан, к сожалению, не запомнил ни имени, ни фамилии, со своим ординарцем полезли на небольшую сопку, наверное, чтобы оценить обстановку. Прилетевшая мина накрыла обоих.
После короткого минометного обстрела опять тишина. Поняв, что румыны прямо сейчас атаковать не собираются, мы отступили вслед замыкающим. Около часа мы бегом отрывались от возможного преследования, а остановившись, поняли, что окончательно разминулись со своими. Соединиться нам больше не пришлось. Не имея связи с другими подразделениями, в окружении врагов, такой задачи мы себе не ставили, только бы добраться до своих. А там бог даст, опять все встретимся.
Еще раньше я примкнул к командиру саперного взвода старшему лейтенанту Петру Салманову. Салманов сражался с финнами и был опытным военным. Он не растерялся, как многие, уверенно принял на себя командование и заботу остатками батальона. В новом формировании он определил младших командиров в отделениях и старших в стрелковых маневренных группах, порядок дозоров и охранения. Требовал от нас исправности оружия с максимальным боезапасом. Если солдат оказывался без сапог, снабдить его обувью становилось задачей всего отряда, потому что, как он говорил, в бою возлагается надежда на каждого бойца, и если он сдаст свой оборонительный рубеж из-за того, что ногу без сапог поранил, может погибнуть все подразделение.
Только Петр Салманов не потерял веру в победу. Из-за того, что немцев и румын вокруг как тараканов, многие считали, что война проиграна. Он рассказывал, что мы не можем проиграть, потому что современная война — это война государственных ресурсов, а это люди, продовольствие, обмундирование, оружие, боеприпасы. Потом техника, ремонт, горючее, запчасти. Германия, говорил он, воинственная, но маленькая страна. Она обладает хорошо обученной армией, которая сначала прошла без боя по Европе, что подготовило германские штабы к боевой связке частей, а тыловые службы к своевременному снабжению горючим и боеприпасами. Пройдя эту подготовку, вермахт встретил незначительное французское сопротивление, легко получив боевой опыт, и только затем немецкая армия встретила серьезное сопротивление в Польше, но неподготовленной, неопытной армией со старинной техникой и кавалерийской тактикой.
В результате вермахт — немецкая армия, быстро и идеально прошла все этапы подготовки. Салманов рассказывал это, как будто радовался, так ему было интересно наблюдать, изучать и рассказывать о примере создания современной армии. Но все равно Салманов считал нападение вермахта на СССР авантюрой, обреченной на провал. После этого он убедительно рассказывал дальнейший ход войны СССР с немецко-фашистскими захватчиками, а мы становились его последователями.
По словам Салманова, молниеносные успешные действия германской армии как раз подтверждают его убеждения, что гитлеровские стратеги тоже понимают масштабность Страны Советов, ее ресурсов и стремятся в кратчайшие сроки уменьшить эту колоссальную разницу. Первое, о чем говорил он, что Гитлер — тиран-узурпатор и принимает стратегические решения, не обладая знаниями военной науки и, как все тираны, слушает, скорее всего, только себя и слышит только то, что ему нравится, а не опытных военачальников. Итак, молниеносные действия вермахта привели к успеху, но дальше, по мере углубления на нашу территорию, снабжение немецкой армии неминуемо рухнет, как это было с Наполеоном, а это значит, что враг не сможет применять отработанную технику подавления нашей пехоты плотным, растратным пулеметно-автоматным огнем — возникнет нехватка патронов, и минометными обстрелами — мины кончатся. Запчасти для танков, прошедших всю Европу и наверняка уже израсходовавших свой ресурс, необходимо возить с заводов Круппа несколько недель по железной дороге, колея рельсов которой не совпадает с европейской, а это значит, что противник не сможет применять такую эффективную тактику танковых ударов. Учитывая наступление широким фронтом, маленькая Германия наверняка уже потратила свои людские ресурсы.
В противовес этому наша страна обладает колоссальным мобилизационным запасом, и сейчас наверняка формируются новые дивизии и армии. Наши предприятия легко переходят на военную продукцию и имеют большое количество современных разработок оружия, как авиационного, тяжелого бронетанкового, так и стрелкового. Поэтому в ближайшее время германская военная машина начнет буксовать, а наша Красная армия перейдет в контрнаступление. Поэтому нам, закаленным в боях, обязательно надо сохраниться как подразделение и выйти к своим. После этого батальон пройдет переформирование, пополнится свежими мобилизованными кадрами, вооружится современным стрелковым автоматическим оружием, новыми пулеметами, а нас, прошедших Севастополь, назначат командирами и младшими командирами, и уже этой зимой с морозами мы пойдем в наступление против потрепанной, не успевшей восстановиться, замерзающей без зимнего обмундирования и обуви фашистской армии.
В один из переходов между Алуштой и Судаком мы увидели подтверждение слов Салманова о богатстве нашей армии. Прямо у дороги стояла гигантская колонна, около 100 грузовиков с боеприпасами и имуществом без водителей, охраны и офицеров, по-видимому, брошенных бежавшими тыловиками.
Осмотрев содержимое грузов, набрали патроны к винтовкам сколько смогли унести, обулись в новые кирзачи, взяли новенькие плащ-палатки и простыни на портянки. Жалко, не оказалось гранат и тушенки.
Салманов приказал построиться:
— Так, товарищи краснофлотцы, мы не можем взять их себе, но и допустить, чтобы достались фрицам, тоже не можем. На этом они если не за нами гоняться будут, так патроны и снаряды точно возить будут. Поэтому, шоферы, два шага вперед!
Из полусотни вышли два человека.
— Не густо, — говорит Салманов. — Водить машину или мотоцикл кто-нибудь может?
— Я умею, — сказал я, — а еще трактор.
— Во, — говорит Салманов, — трактористы, выйти из строя.
Вышли еще семь человек.
— Ну вот, другое дело, — говорит Салманов. — Ко мне.
Побродив вдоль обрывистого берега, нашли удобный съезд в море. Шоферы и Салманов немного потренировали нас трогаться и разгоняться, а затем вставлять распорку на педаль газа, чтобы грузовик ехал без водителя. После этого мы разгоняли грузовик, вставляли палку и выпрыгивали.
Я первым из трактористов после водителей сел в грузовик, тронулся и медленно поехал к обрыву. Руль тугой, не должен сыграть в сторону. Выжал сцепление, несколько раз газанул, чтобы наполнить карбюратор топливной смесью, на последнем нажатии осторожно отпустил руль. Я точно вымерял и выстругал распорку такой длины, чтобы грузовик ехал плавно, без рева, но не заглох, поэтому уверенно вставил палку между рулем и педалью, осторожно выпрыгнул. Грузовик как будто не заметил моего отсутствия, также плавно подъехал к обрыву и рухнул вниз. Следующий довез грузовик до обрыва тоже без приключений.
Пятый тракторист сначала рванул вперед со страшным ревом, затем заглох. Опять рванул, взревел с черным дымом, испугался и выпрыгнул из кабины, держась за руль, свернув машину влево, чуть сам под нее не попал. Палка выпала, грузовик заглох, уткнувшись в заросли. Зрители, наблюдавшие за гонками боевых водителей, громко ржали. Неудачный водитель оправдывается: мол, ну чего вы, я же тракторист. Кому-то послышалось таксист, что привело к новой волне веселья: «Таксист! Вот так подвез!..», и кличка прилипла. Грузовик завели, вернули на исходную, после чего списали с таксопарка в обрыв.
Следующий тракторист запихал длинную распорку, и грузовик со страшным ревом понесся к обрыву, и пока летел с обрыва, продолжал страшно реветь, как раненый зверь. Водителя прозвали Укротитель.
Седьмой водитель-тракторист рано выпрыгнул из ревущего и разогнавшегося грузовика и смешно покатился по траве, заработав кличку Парашютист, но машина доехала до обрыва и благополучно нырнула с него.
Народ оживился, требовал продолжения. Водители стали спорить, кто позже всех выпрыгнет из кабины. Оба водителя уверенно выскочили за два-три шага до обрыва, соревнуясь со смертью, самодовольно оправляя гимнастерки под ремень, притоптывая новыми кирзачами и победно оглядываясь. Следующая очередь была моя.
— Давай, летчик!
Летчик, летчик! Догнала меня служба в авиации. Я оглядел товарищей и наткнулся на насупленный взгляд Салманова. За последнее время мы сдружились с нашим командиром. Вокруг него собралась компания ловких и умелых морпехов, для которых он был не просто командир, а старший боевой товарищ, бугор. Он явно не одобрял опасного циркачества, но, видно, не хотел лишать усталых, упавших духом краснофлотцев случайного развлечения.
Еще вспомнил слова Шуры, что не дурак, и, не обращая внимания на подначки, спокойно, без рывков, доехал до крайней точки и вышел не споткнувшись, не спеша закрыв за собой дверцу кабины, как из стоячей машины, чем вызвал не меньший восторг.
Оставшиеся автомашины с грузом отправляли с обрыва все желающие, быстро учась вождению. Последний грузовик отправил с обрыва морпех, только что ставший водителем. Салманов дал команду «построиться», затем «справа по одному, бегом марш!». Остатки батальона, в котором теперь почти все были водители, скрылись в лесу
***
В бой вступали нечасто, но потери продолжались. Кто-то захлебнулся в винных погребах, коих было много на побережье. Многие переодевались в гражданку и оседали у сердобольных вдовушек.
Заходим в уютный хуторок, спрятанный в зарослях на берегу моря. Встречает хозяин — старый винодел, отец двух веселых вдовых дочек, одна потеряла мужа в финскую, у другой в лагерях сгинул. Дочки при отце ведут себя скромно, но глазищами из-под косынок бойцов так и пожирают.
— Кто ж такие к нам пожаловали? — спрашивает хозяин, приглашая за большой стол под навесом, оставшимся с последней свадьбы.
Пока Салманов усаживается поудобнее, горло прочищает, раздумывая над ответом, старшина уже выдает:
— Мы, отец, особое секретное подразделение с особого секретного задания возвращаемся, вот решили у вас передохнуть, не возражаете?
— Ясно, отступаете, значит. Ну что же, отдыхайте, раз пришли, только не хулиганьте.
— Хулиганств не будет, — заверяет Салманов. — Нам бы перекусить чего не найдете?
— Мы не шановние, отец, нам бы крупы какой да сала, — добавляет старшина.
Поразмыслив, шевеля усами и бровями, а потом почесав ниже спины и затылок, хозяин оглядывает нас, считая в уме, и говорит:
— Сегодня можно и накормить, а завтра посмотрим.
Тяжело поднявшись с лавки, машет рукой, приглашая идти за собой. Салманов дает команду двум бойцам идти за стариком. Вернувшись с мешком пшеничной дробленки и ведром картошки, бойцы с азартом шептались, обсуждая закрома и дочек хозяина.
Хозяин принял нормально, даже выдал зарезать кабанчика, а дочки принесли соленых помидоров, огурцов, капусты и остались помогать стряпать. Когда расселись обедать, хозяин принес две бутыли с вином, и мы поняли, что попали в рай.
Почти три дня мы отсыпались и отъедались. Узкая дорога между заросших холмов к хутору позволяла контролировать ее одному дозору, а при необходимости с пулеметом и гранатами можно было вести бой с достаточно крупными силами противника. Подходы с моря по берегу были завалены скальными обвалами и были недоступны, и можно было быстро отступить через горы и лес. По словам молодых вдовушек, их и в мирное время не жаловали, и кроме местных мало кто про них знал, а сейчас, когда соседние села опустели, про них подавно все забыли. Мы, может, и не уходили бы с того хутора, у некоторых грешным делом такие мысли были, и, может, стали бы партизанским отрядом, но на третье утро одного бойца нашли захлебнувшимся в винном погребе. Есть такие, которым все мало, вот и этот, разведав хранилища, прокрался ночью и или не сдюжил с большим кувшином, или был так пьян, что заснул и поперхнулся, в общем, утром он плавал в луже вина мордой вниз. Это была вторая небоевая потеря на хуторе. Первая обнаружилась, когда хозяин не дозвался одной из дочек, а мы одного бойца. Другая дочка сообщила, что сестра полюбила морпеха и они вместе сбежали, куда, она только догадывается. Гнев хозяина был страшен. И нам показалось, что больше всего он расстроился не из-за дочки, а из-за винного погреба, так бережно им опекаемого. В общем, нам показали на дорогу, и мы двинулись дальше.
***
Скрытно передвигаясь, мы продолжали идти вдоль Черного моря по крымским горам, скрытые густой растительностью. Впереди всегда двигалось охранение. Перед селами делали привал и высылали разведку выяснить, есть ли немцы, румыны, где они и давно ли были, какие настроения в деревне, сможем ли достать еду. Встречались сельчане, которые прогоняли нас, мол, идите отсюда, у меня дети, хозяйство, а немцы узнают — всех расстреляют. Если удавалось что-нибудь достать поесть, мы сразу уходили, оставляя в лесу за собой засаду для прикрытия, делали маневр в сторону от моря и только через несколько километров устраивали привал. Еду готовили на маленьких кострах в корнях деревьев. Дым от таких костров стлался вверх по стволу, растворяясь в кроне и не обнаруживая нас. На таком костерке мог уместиться только один котелок или кружка, поэтому готовили, а потом и ели по двое, иногда по трое. А когда уходили, тщательно скрывали следы от костров травой и ветками.
Однажды нам повезло — мы достали мешок муки. Разведя костер, я замесил тесто, и каждый замесил в своем котелке, добавив воды и соли. На единственной в отряде саперной лопатке как на сковороде нажарили лепешек. Сначала голодные солдаты сразу разрывали и сметали полусырые лепешки. Затем, немного насытившись, на своих костерках варили чай из горных трав с ягодами, дожидались, когда пышки подрумянятся, и тогда уже жевали прихлебывая. Когда все наелись, сменили дозоры, повалились спать. Спали по двое, положив в костерок бревно и нагребая возле него травы или елового лапника, сверху плащ-палатку или шинель, а кто просто ложился сверху лапника. Укладывались по двое, накрываясь сверху второй шинелью. Салманов показал, как из двух плащ-палаток появляется навес, в котором мы с ним спали, прижавшись спина к спине, а в этот раз после пышек между нами влез пятнадцатилетний подросток Мишка, как-то оказавшийся в отряде. Мишка поменялся одеждой с дезертиром, забрав еще винтовку, и так встал в строй. Мы не стали его прогонять, потому что к нам уже прибивались 15–16-летние мальчишки, причем почти все приходили с оружием и ничем их было не прогнать. Недаром еще Наполеон Бонапарт говорил, что лучше нет солдата, чем в 15 лет. Они знали местность, и вся разведка ложилась на них. Днем без оружия в своей обычной одежонке шли вперед, а к вечеру возвращались и ночью вели отряд в обход всех опасных мест. Бывало, что от неуемной храбрости гибли в случайных стычках с фрицами, румынами и откуда-то взявшимися гитлеровскими прихвостнями с черно-белыми повязками. Но чаще всего, проводив нас до границ своих сел, где они знали каждую тропинку, возвращались домой. Но Мишка шел с нами до конца.
Возле какой-то деревушки, двигаясь через виноградник, услышали выстрелы. Сразу развернулись в цепь, приготовились к бою, выслав вперед разведку. Дозорные вернулись с грудным младенцем на руках. Ребенок ползал по изнасилованной и расстрелянной матери. Кто это сделал, выяснять не смогли: с другой стороны к деревне ехала немецкая колонна. Среди нас был старшина в годах, он взял девочку на руки, напоил водой из ложки, спросил чистое белье и перепеленал. Девочке было около полугода, и старшина назвал ее Катюшей. У него дома остались три дочки, за которыми он очень скучал и умел обращаться с детьми.
Через два перехода нам встретилась деревня, где он смог передать Катюшу. Жители обещали пристроить малышку в детский дом в Новом Свете или Судаке.