Мне известно состояние гончей, преследующей зайца

С благодарностью Марии Ольшанской, писательнице, создательнице портала «Черепаха на острове»


В основе настоящего документального рассказа лежит мое письмо Марии Ольшанской, написанное девять лет назад (16 сентября 2015 г.). У меня не было задумки публиковать его, но Мария, разместившая в 2012 году у себя мой текст «Захочет ли граф Калиостро посетить моих героев?..» [1], проявила интерес к письму и предложила опубликовать его. После согласования написанного с Ольгой Хазовой и Азарием Мессерер, упоминаемых в письме, в конце года оно было опубликовано под заголовком «Мне известно состояние гончей собаки, уловившей след зайца» [2].


Вскоре социолог Андрей Алексеев воспроизвел этот текст на своем портале когита.ру и сопроводил его такими словами «Tесен мир, но чтобы в этом убедиться, надо иногда постараться». И далее: «Очерк Бориса Докторова о своем родственнике, “физике” и “лирике”, выдающемся деятеле науки и ее (науки) историке Борисе Григорьевиче Кузнецове (1903-1984), а также о многочисленных родственных и дружеских связях Б.Г. Кузнецова, открывшихся автору в ходе историко-биографических разысканий».
Такой же «поисковый» характер материала отметил опытнейший московский редактор социологической литературы Анатолий Черняков: «Боря, твой текст о Б.Г. Кузнецове мне частично знаком. Я бы назвал его "Записки охотника" (шутка!). А если не шутить, у тебя очень живо и интересно показано сочетание случайности и одновременно непреложности человеческих связей, вплетающихся в ткань истории или просто становящихся этой тканью».


Так или иначе, но сегодня, спустя годы, можно с уверенностью сказать, что работа над этим небольшим, проходным текстом действительно оказала стимулирующее воздействие на все мои дальнейшие историко-социологические и собственно биографические (автоэтнографические) исследования. Развитие веб-сити, совершенствование поисковых алгоритмов сделало возможным обнаружение того, что было невозможно в начале века.
Не знаю, что я смогу еще отыскать, но есть уверенность в том, что так оно и будет.

******
Уже несколько лет я планирую написать статью о жизни и исследовательском стиле Бориса Григорьевича Кузнецова — историка науки, историка физики, биографа и т.д. Его работы известны мне очень давно, с начала 60-х, и они сразу привлекли мое внимание. Не исключаю, что исходно это было просто внимание к работам родственника. Кузнецов — двоюродный брат моей мамы. Но позже, когда наши встречи стали достаточно частыми, меня стали интересовать его историко-науковедческие и собственно биографические работы, его стиль письма. Однако до отъезда в Америку я не планировал работать в историко-науковедческой области, заниматься биографическим методом. В силу разных обстоятельств это произошло в Америке, в самом начале 2000-х. Поначалу мой интерес был сосредоточен на жизни Джорджа Гэллапа, становлении современной технологии выборочных опросов, истории американской рекламы и группе смежных тем. Полдюжины книг, некоторые по 400-500 страниц, опубликовано, но к настоящему моменту я отошел от этой тематики.


С 2004 года я одновременно начал заниматься историей советской / российской социологии; этот проект возник как продолжение «американского» и как стремление к продолжению работы в российской социологии. Так получилось, что базой моих теоретико-эмпирических исследований стали глубинные интервью с российскими социологами, сейчас их проведено более 130.
Несколько лет назад я обнаружил, что в своих историко-социологических исследованиях я испытываю влияние работ Кузнецова и решил написать, о нем как — в первую очередь — биографе. Пожалуй, первая попытка — это диалог с Ларисой Козловой «Захочет ли граф Калиостро посетить моих героев?..».
Потом в разных работах я писал о влиянии Кузнецова на мою методологию.


В 2014 году, благодаря помощи московских друзей, мне удалось собрать неплохой массив биографической информации о Кузнецове, перечитал ряд его книг… все глубже было понимание — «надо и уже могу писать о нем». Но тормозом было (является) не только погруженность в текущие исследования, но все более острое осознание биографичности творчества серьезного ученого. Совсем не обязательно писать много о процессе становления профессиональных интересов и стиля работы ученого (тем более что объемы публикуемых текстов не могут быть очень большими), но знать надо об этом ученом как можно больше.
Небольшая книга Б.Г. Кузнецова «Встречи» приоткрывает многое в обстоятельствах его жизни, и все же — мне хотелось бы знать больше о том, что было в его жизни до приезда в Москву (он родился в Екатеринославе) и как он осваивал столицу. Ведь он очень скоро вошел в круг выдающихся ученых и организаторов науки: Г.М. Кржижановский, В.Л. Комаров, А.Е. Ферсман, В.И. Вернадский, молодых физиков-теоретиков и энергетиков, в литературно-художественную среду. В частности, я знал, что он дружил с поэтом Семеном Кирсановым, что первой женой Кузнецова была Суламифь Мессерер, в те годы — балерина Большого театра, спортсменка, представитель большой творческой семьи Мессереров.


Никого из членов семьи Б.Г. Кузнецова в живых нет, никаких «входов» на семью Суламифи Мессерер я не видел, и потому думал, что мне уже никогда не получить живой, дружеской информации о них от тех, кто их хорошо знал и потому мог бы помочь мне в историко-биографических поисках. Мне было известно также, что сотрудником и молодым другом Кузнецова был Владимир Кирсанов, сын поэта. Я пытался установить с ним контакты через Интернет (несколько раз я встречался с Владимиром в доме Кузнецова), но узнал, что он умер. Мои поиски почти прекратились…
Однако первое, пусть не очень сильное опровержение моих пессимистических размышлений я получил в конце марта этого года. Прочитав эссе «Захочет ли граф Калиостро посетить моих героев?..», написанное летом 2007 г. и размещенное в журнале Марии Ольшанской в 2012-м, меня нашел Дмитрий Аркадьевич Тайц, физик, инженер, кандидат наук, с которым мы были немного знакомы в наши детские годы во второй половине далеких 1940-х годов, но позже не имели никаких контактов. Уже в первой фразе своего письма он написал то, о чем и я думал: «Я несказанно обрадовался, т.к. казалось, не стало ни одного из родством или дружбой связанных с Борисом Григорьевичем».
Далее он обозначил, откуда, каким образом он был знаком с Б.Г. Кузнецовым и его братом Моисеем Соломоновичем Шапиро (В семье его звали Мусей; не стоит удивляться, что братья-двойняшки имели разные отчества и фамилии; в 20-е годы еврейская молодежь, уезжая в столичные города, нередко меняла еврейские имена на русские). Оказалось, что оба брата еще в Екатеринославе дружили с отцом Дмитрия, и эта дружба выдержала испытания конца 1930-х годов. […] 


Грибники и геологи, следователи и историки знают: находки крайне редко бывают единичными. Если что-либо нашел, раскопал, будь готов найти еще… В моем случае именно так и случилось. В 20-х числах августа я просматривал случайно попавший мне в руки журнал «Знание — сила» и обнаружил в нем заметку Елены Эберле из Института естествознания и техники РАН о Владимире Кирсанове. Я знал, что надо делать в таких случаях, мне известно состояние гончей собаки, уловившей след зайца… я уже несколько раз бывал в такой ситуации… Нахожу ее электронную почту, пишу, прошу о помощи… она советует мне обратиться к ее коллеге Дмитрию Баюку, который редактировал книгу о Владимире Кирсанове… Уже через несколько дней после прочтения заметки Эберле я пишу ему. Все развивается как в добром романе, он прислал мне ряд материалов о В. Кирсанове и его текст о Кузнецове. И я узнаю, что в подготовке этой книги принимала участие вдова Владимира — Ольга Хазова.
В начале сентября начинается моя переписка с нею… эта переписка дает мне много в фактологическом плане и одновременно дает мне кураж, «заводит» меня, без чего поиск невозможен. Вскоре Ольга сообщает мне, что у нее есть несколько фотографий молодых Кузнецова, С. Кирсанова, его жены Клавдии Кирсановой и Суламифи Мессерер… Вскоре я получаю несколько фото, нахожу на них Кузнецова и Кирсанова, спрашиваю, кто из изображенных молодых женщин Клавдия (она была актрисой) и Суламифь. Одновременно обнаруживается, что на фото — Анель Судакевич.


Безусловно, имя Анели Судакевич мне известно, я знаю, что она была актрисой и театральным художником. Иду на «Вики». Читаю: Судакевич была замужем за Асафом Мессерером — танцором, балетмейстером, их сын — Борис Мессерер, известный театральный художник; начинаю искать (без особой надежды) электронную почту Бориса Мессерера, я хочу как можно больше узнать о Суламифи и Анели…
Михаил Мессерер (1948 г.р.), сын Суламифи Мессерер от второго брака, главный балетмейстер Петербургского Михайловского театра, вспоминает конец 1930-х, когда Майя Плисецкая воспитывалась в семье Бориса Кузнецова и Суламифи:

«Мама обожала Майю. Когда ее отца, крупного советского чиновника, расстреляли, а мать отправили в ГУЛАГ, Майя жила у моей мамы, которая ее воспитывала, следила за тем, чтобы девочка продолжала учиться в школе Большого театра. И, когда пришли забирать Майю в детский дом для детей врагов народа, где, разумеется, ни о каком балете не могло быть речи — то есть мир лишился бы великой Плисецкой, — мама легла на пороге: «Через мой труп!» Можете себе представить: в 1938-м! Как сказали маме, единственным законным путем избежать детского дома было усыновить (дурацкое слово, но именно так, а не удочерить) Майю. Что она и сделала. Когда люди открещивались от мужей, жен, родителей, детей, мама ходила и пробивала это усыновление. Мама была героиней!»


По дороге узнаю, что племянник Асафа Мессерера — Азарий Мессерер (1939 г.р.), советский и американский журналист, переводчик, доктор филологических наук, живет в Нью-Йорке и сотрудничает с русско-язычным журналом «Чайка» (Seagull). Иду на сайт «Чайки», нахожу электронный адрес, посылаю одну из фотографий, присланных мне Ольгой Хазовой, и прошу переслать ее Азарию Мессереру. Через несколько часов получаю ответ:
«Дорогой Борис!
Большое спасибо за уникальную фотографию, которую мне переслала Ирина Чайковская. Это настоящий подарок к Новому году, Shana Tova to you and your family. Я. конечно, узнал юных Суламифь Мессерер и Анель Судакевич. Наверное, снимок сделан в Гаграх, где за Анелью, которая была уже замужем за Асафом, ухаживал Маяковский, то есть в конце 20-х годов. Я перешлю это фото моим родственникам, включая сыновей Суламифи и Анели. На фото, я думаю, есть и Ваши родственники, Расскажите, пожалуйста, о них и о себе. Я не писал около года из-за болезни, но сейчас почувствовал себя немного лучше и написал статью, которая скоро появится в «Чайке». Между прочим, там я упоминаю американского писателя Докторова.
С самыми добрыми пожеланиями, Азарий».


Более семи лет прошло после завершения дискуссии с моей коллегой Ларисой Козловой о том, захочет ли граф Калиостро посетить моих героев. За эти годы мною проведено более ста биографических интервью с российскими социологами, написано несколько книг и ряд статей и эссе историко-биографической направленности, многое прояснилось в самой методологии анализа жизни и творчества ученых, исследователей. Удалось понять справедливость слов Б.Г. Кузнецова:
«История науки и философии присваивает себе право, в котором люди отказывают богам: она меняет прошлое».
В них — об ответственности историка, ибо прошлое не существует само по себе, оно существует и становится известным лишь в той форме и в тех оценках, какими наделит его историк. И думаю, проблема не в том, захочет ли граф Калиостро посетить моих героев, а в том, что я должен сделать, чтобы он их посетил. Правда, пока сложно сказать, какие мысли и чувства останутся в нем после этой встречи.


Докторов Б. Захочет ли граф Калиостро посетить моих героев? <http://marie-olshansky.ru/ct/bdoktorov.shtml>

1. Докторов Б. Мне известно состояние гончей собаки, уловившей след зайца <http://marie-olshansky.ru/ct/bd-messerer.shtml>