ДОЛЯ, ч. 3, гл. 2, апрель-июнь1917, 2. 1

                2.1
     Сегодня впервые за долгое время был солнечный день. Уходить в сумрачную квартиру не хотелось, и они стояли, прислонившись к стене жилого дома на Офицерской, жадно подставив солнцу свои бледные до синевы лица. Апрельское солнышко немного пригревало.
     Три дня назад они всё же приняли кардинальное решение и перебрались из дома на Гороховой в квартиру на Офицерской.
     Жилье в «офицерском» доме особого ухода не требовало. Квартирка была на втором этаже, вход со двора. Располагалась всего в одном квартале от доктора, найденного по рекомендации госпитальных лекарей. Доктор оказался активный, очень современный и очень занятой. Они должны были являться к нему на перевязку и осмотр каждый день в определённое время. Сам же доктор, из-за занятости, больных не посещал. Кажется, был знающий. По крайней мере, и у Николаши, и у Алексея раны были чистыми, и воспаление не проявлялось. Доктор планировал через некоторое время приступить к восстановительной гимнастике.
     При помощи временно протрезвевшего Демьяна, так и не признавшегося, что была телеграмма из Крыма, и найденной им телеги, собрав из ивановской квартиры всё, что может временно пригодиться, они в один присест переехали на новое место.
Квартирка на Офицерской оказалась, как ни странно, пустой, ключ на месте. Всего две узкие комнаты, в каждой походная кровать, стол, стул, в одной комнате объёмный дубовый шкаф, в другой просто вбитые в стену гвозди. Закуток с плиткой и раковиной, подобие душа. Не очень современные, но действующие удобства. Три года назад квартирка не казалась Алексею такой тесной и убогой.
     – Так ты ж сюда только спать приходил! – весело отозвался Николаша на комментарий Иванова. – Да и мы тоже.
     Обустроились они просто, по-походному. В одной – спать, в другую поместили два стола и стулья – будет и столовая и кабинет.

     – Надо велеть установить здесь скамейку, возле подъезда, для таких калек, как мы, чтобы раны свои боевые грели, – счастливо жмурясь, проговорил Николаша.
     – А кто будет на ней сидеть, когда мы поправимся? – поинтересовался Иванов.
     – Ты думаешь, что мы последние с ранением? – удивился штабс-капитан. – Подожди, это только начало. С таким руководством скоро весь дом в лазарет превратится.
     – У вас очень мрачные и революционные мысли, господин Ведянин, – проговорил Алексей, – хоть вы от революции и открещиваетесь!
     – Я убеждённый монархист, как ваш батюшка, дорогой мой Алексей Петрович. Но это не мешает мне быть реалистом, трезво смотреть на вещи.
     – Первый раз так близко вижу убеждённого монархиста, – прозвучал совсем рядом сухой насмешливый голос. – А если вы всё же реалист, то революцию просто обязаны принять всем сердцем!
     Алексей и Николаша, приоткрыв глаза, прищурились.
Перед ними стоял очень худой военный с узкими погонами Земсоюза[1]. Волнистые короткие волосы, нос с лёгкой горбинкой. Лицо свежее, с румянцем, но подбородок надменно вздёрнут, взгляд холодный, недружелюбный.
     – Здравствуйте, господа, – произнёс он запросто, будто и не было реплики о революции. – Вы, кажется, Николай Ведянин? – спросил он, обращаясь к штабс-капитану. – И в этом доме живёте? А ваше лицо мне кажется знакомым, но, извините, имени не припомню, – повернулся «земсоюзовец» к Алексею.
     – Да, я Ведянин, штабс-капитан Кексгольмского гвардейского полка Николай Ведянин, – уточнил Николаша, выпрямившись и вздёрнув голову. – А мой товарищ Алексей Иванов, подпоручик Тихвинского полка. Вы могли здесь встречаться...
     – Добрый день, господин штабс-капитан, добрый день, господин подпоручик, – «земсоюзовец» отдал честь почти по уставу. – А я Блок, Александр Блок. Вы извините, господа, что я нарушаю ваш, – Блок немного замялся, – отдых, но моя жена, кажется, уехала. А я вот вернулся с Пинских болот. Мы там линию обороны возводим. Не успел её застать, – он беспомощно развёл руки. – Позволил себе увлечься прогулкой по городу. Бродил, посетил любимые места, знакомых. Вы знаете, это удивительное зрелище – свободные радостные люди, совсем без надзора. Все это,
     – Блок взмахнул рукой в ту сторону, где пролегал Невский, – такое грозное, захватывающее дух и страшно весёлое! Кажется, что произошло чудо, и кажется, что будут ещё чудеса!
     Иванов и Ведянин недоумённо переглянулись.
     – Куда уж чудеснее! – грозно нахмурившись, произнёс Николаша.
     – А мы с вашей супругой, Любовью Дмитриевной, позавчера познакомились, как только переехали, – вмешался Алексей, стараясь разрядить обстановку. – Она говорила, что ожидает вас, но дольше оставаться не могла. Ещё утром повезла вашу матушку ко врачу, а потом на вокзал. У неё поезд в Псков, – и добавил: – Мне думается, что мы с вами встречались ещё до войны, на каком-то поэтическом вечере...
     – Может быть, может быть, – пробормотал Блок. – Какая нелепица весь этот её провинциальный театр. Ну кому это сейчас нужно!
     – Ваша матушка, по всей видимости, скоро вернётся, – продолжил Иванов. – Если угодно, то можете подождать у нас.
Николаша зло взглянул на Иванова.
     – Я теперь вспомнил, – воскликнул Алексей. – Любовь Дмитриевна говорила о записке. Оставила в дверях для вас. Вы нашли записку?
     – Нет, записку я не искал, – задумчиво проговорил Блок. – Надо бы ещё раз взглянуть. Всего доброго, господа, – он коротко кивнул и, забыв отдать честь и испросить разрешение уйти, развернулся и быстрым шагом направился к парадной.
     – Странный тип, – проговорил Николаша, провожая изящную, перетянутую толстым ремнём, фигуру, – на дезертира похож.
     – Николаша, он же поэт, разве ты не читал его? – удивился Алексей.
     – Я поэзией увлекаюсь не больше твоего, – фыркнул Ведянин.
     – Но всё равно, – настаивал Иванов, – поэты, они другие, по-иному воспринимают жизнь, не так, как гвардейцы!
     – Это точно.

ПРИМЕЧАНИЕ
1 - Всероссийский земский союз помощи больным и раненым воинам – одна из крупнейших общественных организаций, созданная 30 июля 1914 года губернскими земствами и занимавшаяся оказанием медицинской помощи, устройством беженцев, снабжением медикаментами и т. п. в Первую мировую войну.