Постскриптум юности Часть вторая Альтруистическая

Комнатка в квартирке у бабы Шуры избавила нас от общества этого товарища, да и обходилась несколько дешевле. К тому же в институт теперь мы могли вполне ходить пешком. Однако, у всего есть всегда две стороны, и минусов тоже хватало: удаленность от уютных улочек центра, от скверов, от кинотеатров. На счастье, мы оба были любители пешего хода, и не лишили себя всех прелестей полностью. Пару раз в неделю – где автобусами, где ногами – мы посещали кино. И каждый вечер прогуливались несколько кварталов в прокат – выбрать фильм для просмотра на ноутбуке, который давно обещал заиметь и наконец заимел Роман.
Было в квартире бабы Шуры три комнаты. В одной обреталась она сама, другую сдавала частенько студентам посуточно, в третьей жил ее сын. Сыну ее было, наверное, за пятьдесят, он нигде не работал, и, похоже, порядочно поддавал. В остальном, он был тихий и безобидный, целыми днями пропадал с доминошниками во дворе, возвращался затемно, и тут же укладывался.
Баба Шура была хорошая женщина, труженица тыла, подростком пережила войну, и всю жизнь работала вместе с покойным мужем на заводе.
В отличие же от прошлой нашей хозяйки, бабулю в кухне повстречать было не редким делом, так что это теперь мы взяли за правило трапезничать в комнате. Нет, кухню она нам вверила полностью, но был один, так сказать, нюанс – чрезмерная у бабушки была словоохотливость. В «нашей» комнате она нас, естественно, не трогала, но избави Бог пересечься с ней вне этого пространства, тотчас же затеивалась пересказывать ту или иную памятную ей историю. На целый час могла разойтись, а то и побольше. Нашлась  у нас и на это уловка. Увлечется бабуля, один из нас тогда к ней поближе, будто внимает, а другой – бочком-бочком, в комнату, можно со словами «я сейчас», но это не обязательно. А оттуда уже, минут через несколько, на телефон второму звонит. Второй извиняясь уходит, чтобы «ответить», разговаривает там с воздухом какое-то время, и, ясное дело, уши свои бабе Шуре потом возвращать не торопится.
Хоть и хороша двухходовочка, а все же вовсе бабуле не попадаться вариант был получше. Так что, наслушавшись вдосталь и вызволив друг дружку по сколько-то раз, стали мы осмотрительней и, прежде чем пойти на кухню, шпионили, нет ли там нашей хозяйки, выжидали, покуда та выйдет с ужином в руках и усядется у себя перед телевизором, сделав громко.
У тети Гали жили мы очень вольно (до Друга человека, разумеется), а как будет тут? Очень нас беспокоила первая суббота в этом обиталище. Как и прежде, нацелившись на ночной клуб, и планируя триумфально вернуться под утро, мы побаивались бабушкиной реакции на наше возвращение сильно за полночь (ближе к утру). Решили не извещать ее загодя о намерениях - потому что гиблое это дело, нет-нет на нотацию нарвешься – посмотреть по ходу, будут ли поползновения, или, не дай Бог, чего хлеще.
Настал долгожданный час. Надушившись, отутюжив футболки и вымыв кроссовки, мы помешкались минуту у двери, пока еще не зная, как сделать лучше. Отмолчаться и не привлекать внимание или сообщить старушке легенду? Подозвали нашу хозяйку.
- Сегодня у сокурсника день рождения. – Врали мы ей заранее заготовленное. – Вернемся поздно. – Как говорится, «не извольте волноваться».
- Насколько поздно? – Забегала бабушка глазками по предметам, явно встревожившись.
- Дюже поздно…
Она было открыла рот что-то добавить, да не тут-то, мы уже завернули к лифту.
Про сокурсника, надо сказать, это была полуложь, потому как он действительно присутствовал в планах на вечер. То был наш теперешний староста – Костик, мамуля успела уже отчислиться, потому что второе образование маме троих детей показалось делом хлопотным и излишним. Костя - миловидный белокурый малец из местных, годком постарше меня, уже успел стать нам хорошим приятелем.
Костя был во многом не чета нам - продвинутым, и брался за все, что обещает успех. Несколько месяцев он посещал курсы пикапа, хотя и без того нравился девушкам. Там его заверяли, что научат влюблять в себя, и оно, возможно бы, так и вышло, но выйдя из стен конференц-зала, он умело применил новые навыки: взял быка за рога и в первую же возможность увез новую знакомую в Прагу, где в итоге в нее безнадежно влюбился, оставшись после этой поездки с разбитым сердцем. Еще Костян посещал курсы импровизационного юмора – то ли опять ради средства влюблять, то ли еще зачем-то.  Шутить, правда, он так и не выучился, да и сам юмор не понимал, а на наш каламбур делал всегда протяжное «ы-ы-ы», что означало: «понял, что шутите, но не смешно». Еще, как истинно прогрессивный, Костик знал и убеждал нас, что жизнь профукать легко и что нужно использовать ее по полной, отдыхая на всю катушку. Он именно так и делал, каждый свой выходной уезжая то в горы с экскурсией, то с друзьями на озеро на машине, а то и на самолете улетал в Турцию. Отдыхал он так много и так часто, что понабрал долгов, да и вид у него был до того усталый, что лучшей рекламы активному отдыху не придумаешь.
Оставив позади и пикап, и импровизацию, теперь он вдарился в изучение английского, для чего тоже посещал курсы, и в фотографирование (и по нему семинары купил). Заимев приличную зеркалку в кредит, он планировал к ней хороший объектив, но больше кредитов ему пока не давали.
Не однажды мы бывали у Кости в гостях, он жил недалеко от центральных улиц, минут десять пешего хода, и у него вполне можно было переночевать. Гостеприимством, впрочем, не злоупотребляли. Сказать правду, у нас это все равно бы не вышло, потому что Костя, как уже было сказано, отдыхал на полную – и среди недели тоже мог преспокойно куда-нибудь смыться, ночуя прямо в машине, и после, с колес и в не глаженном, выйти работать или на учебу. У него в гостях помнится, угощались покупными пельменями, а также заваривали прямо в кружке какой-нибудь необыкновенный по словам Костика чай, который он привез из Турции или Эльбруса. Пить, правда, такой необыкновенный чай, было хлопотно, приходилось вылавливать ложкой чаинки, а те, какие не выловились – отплевывать. Так что, не кривя душой можно сказать – славный тот Костя парень. Тем более, он показал мне качалку в пешей доступности, куда мы с ним во время сессий хаживали разок или два в неделю (если он никуда отдыхать не уезжал).
…По обыкновению, у входа в клуб Роман малость комплексовал, ведь вышибала на фейс-контроле казался ему особенно представительным, ведь был в туфлях и пиджаке и изысканно выговаривал: «Вы отдохнуть? Расслабиться? Проходите». А мы в куртках, кроссовках, будто школота какая. Слава Богу, после стопочки такое ворчание всегда прекращалось, и можно было даже слегка разомлеть, не слушая больше о представительном вышибале, и не думая вообще ни о чем, кроме танцующих вокруг нас девчат. Время в ночном клубе летело стремглав. Мы перемещались между этажами, где были различно оформленные бары, и даже музыка отличалась. Танцпол на третьем этаже оказался и вовсе пуст, туда захаживали понежиться на диванчиках, да перекинуться словцом с барменом, который не был таким презентабельным, как вышибала, и одет был в светлую майку с надписью Moscow. Cтарались заманить на этот самый танцпол некоторых красоток. Они, почему-то, совсем не манились, несмотря даже на изощренную тактику сертифицированного ловеласа – нашего друга Костика. Надышавшись девичьим парфюмом настолько, что помани нас любая пальцем, тотчас повели бы ее к алтарю; натанцевавшись до спазмов косых мышц живота, и, как полагается в таких заведениях, выпив, мы оказались на оптимальной стадии сочетания неги и куража. Говорили пусть и ленясь на артикуляции, но еще внятно.
Вот, усталые и счастливые, сидели мы втроем за столиком и жевали теплый салат с индейкой. Костя и я стали переговариваться по-английски - длиной лексикона хотели померяться.  Нашему третьему это явно было поперек шерсти, он, хоть в челлендже не участвовал, а раздражение в воздух источал.
«Напились и буробят!». – ворчал Ромка, над чем мы также потешались на забугорном наречии.
Наконец нам принесли счет, который мы поделили «по-братски», и всё свершилось, как и должно – впритык. Денег оставалось ровно нам на такси. Счастливые я и Костя (каждый в уверенности, что именно он выиграл ристалище) отправились в уборную – на дорожку. Еще даже не затворилась за нами дверца, как что-то вдруг грохнулось, и раздался звон бьющегося стекла, пронзительный, перекрывающий собой музыку. «Неужто Роман? – Хохотал я. - Еще ворчал, что это мы напились!». Естественно, это не мог быть Ромка, но каламбур получился что надо. Когда я через пару минут воротился, подавляя смешок, чтобы не испортить шутку, Костя уже был на месте, и у нашего столика над моими товарищами нависли официантка с администратором, первая тыкала красивым пальчиком (от которого я не мог отвести взгляд) в последнюю страницу, а второй просто так нависал, изображая начальство. Роман, выпучив глаза, мерно кивал. В последней странице – это мне потом объяснили – значился «бой посуды». Мы все согласились делить и тут натрое, потому что Костик был эзотерик (даже посещал курсы), ну а я эзотериком не был, а просто так с ними дружил. В общем, выгребли мы из задних карманов наши заначки для обратной дороги, и побрели пешком. Ночь была прохладная, и ветреная, перемещались быстрым ходом и перебежками, чтоб не переохладиться. Проводив нашего старосту до его поворота, потрусили дальше.
Всю оставшуюся дорогу мы как ни в чем не бывало шутили, и только возле подъезда вмиг оба смолкли, ощутив синхронное щемящее чувство в области груди – не прилетит ли и от бабы Шуры? Начало пятого!
Тихо, насколько возможно, крутнулся ключ в замке, медленно, как в фильме ужасов, открывалась входная дверь, и так же ужасающе скрипнула. С аккуратностью хирурга, оперирующего сердце, мы сбросили с себя обувь, не задев ничего в потемках, способное сделать шум… Прислушались. Из комнаты бабушки ни звука. Взобравшись под одеяла, отогреваясь, мы еще какое-то время перешептывались и похохатывали, вспоминая то разбитое блюдо, то пикаперские приемы, какими пользовался наш друг. Но вот наступил момент, когда на мою фразу ответ не последовал. Я еще сколько-то подождал, и услышав посапывание с кровати напротив, тоже стал спать.
Сладко подрыхнув до начала первого, пробудились, потянулись, покрякали и тут же встревожились – что же бабуля?
Выскользнуть бы из дому, позавтракать гамбургером и кофе… Бабушка перехватила нас у двери, руки в боках и смотрит буравящим взглядом.
- Во сколько же вы «это самое» вернулись?
- Не смотрели на часы. Во втором, наверное.
- Я слышала, как вы пришли. Полпятого это было!
Она хотела, наверное, что-то нам высказать, но мы сделали на лицах такое недоумение, что баба Шура даже оторопела.
- Вряд ли так поздно!
- Вряд ли, вряд ли! – Сразили наповал и нырнули в дверной проем - пронесло.
Поскольку житье-бытье у нее нас в целом устраивало, в зимнюю сессию мы приехали к ней тоже, и на третью - весеннюю. Пожаливая бабушку, в день отъезда платили и в первый и во второй раз неизменно чуть сверху. Оставляли ей в комоде круп, консервов и овощи, а на тумбочке – всю мелкую сдачу, полученную в течение месяца там или тут и не истраченную: тоже сотню с лихвой в рублях. По тем временам вполне деньги. Словом, были благодарны за приют, и относились с сочувствием.
Также мы поступили и третий раз; уезжая, оставили ей полхолодильника всякой еды: сметану и масло, и молоко, и фрукты; сложили пачечкой деньги, исходя из таксы сто рублей с каждого в сутки – полный расчет, хотя «недобыли» три дня. Ну и в комнате, на одной из двух тумбочек, как и прежде, была горка мелочи, которую так любят бабушки. Протянули баб Шуре пачку. Баб Шура, переминаясь, оглядела полученную деньжонку. Шагнула к себе, повздыхала, поохала, возвратилась, опять ушла. Уступая друг другу, бочком, и мы ушли в комнату – взять свои сумки.  В наших глазах лучилась светлая грусть, снова несколько месяцев порознь, тем более, это будут наполненные событиями и интересными вещами месяцы летние, в которые, к сожалению, приключения будут у каждого свои собственные. А еще в наших глазах было удивление, что вместо радушия в ответ на оказанное бабуле нами радушие, мы услышали только охи и вздохи.
Мы шагнули один позади второго к дверям, каждый с сумкой, полной вещей, настроенные уж выйти прочь, но у входа, склонив голову над полученной пачечкой, зажатой серыми старушечьими пальцами, стояла баба Шура.
- Не поняла! – Говорила она. – А кто за телефон мне заплатит? Телефон-то не бесплатный.
Экивок был в мою сторону, потому что разок на бабулин домашний мне позвонила мама, и еще потому, что баба Шура как раз-таки смотрела на меня исподлобья, когда говорила.
- Так входящие ж не оплачиваются. – Пожал я плечами.
- У меня вообще-то тариф помесячный, а телефоном ты считай наравне со мной пользовался в этом месяце. Мне самой-то всего разок и звонили.
- И сколько абонемент?
- В месяц сто рублей платеж, вот и считай, какая твоя доля.
Я потянулся было в карман, пошарил растерянно, есть ли мелочь, от удивления забыв, что вся мелочь там, на тумбочке в комнате – сложена горкой для бабушки.
– Ладно, в следующий раз приедете, отдашь. – Заискивающе заулыбалась она, не то сообразив – перегнула, не то, наоборот, обрадовалась, что и за это когда-то отдам, ведь должен же.
В автобусе, пока ехали к вокзалу, мы конкретно себя накрутили и не на шутку на бабу Шуру обиделись.
- Давай-ка вот что! - сказал я Роману. - Ну ее, эту бабусю! Давай в следующий раз поселимся в общежитии!