Записки прадеда. Глава XV. Мирная жизнь

Мне почти повезло: я нашел телегу, идущую от станции Палласовка до родной Николаевcкой слободы. Телегой правила красивая, но ужасно вредная девушка, и, привыкший к женскому радушию, я был неприятно удивлен.
Не успел начать вежливый разговор, для знакомства пересказав вкратце свой боевой путь, как услышал от этой злюки, что, мол, я от фрица драпал-драпал, а потом, пока другие воевали, пролежал в госпиталях на белых простынях и сытом пайке. В подтверждение указала на мою красивую, без орденов и медалей, не нюхавшую пороха форму, добавив, что настоящих фронтовиков она видела.
Я сделал последнюю попытку перевести знакомство в шутку и показал ей изуродованную левую руку, заканчивая движение попыткой пощекотать этой козой ее бочок, но получил неожиданный и умелый удар кулаком в нос. Оставшуюся часть пути мы ехали молча. Получается, что одной травмой носа началась моя служба в армии, а другой закончилась.
Приехав домой с опухшим носом, попал в хоровод смеха, радости и слез. Узнал, что в 1941-м на меня приходила первая похоронка, а в 1942 году, после Керчи, из 40-й танковой бригады Крымского фронта пришла вторая похоронка. После второго известия родные решили меня ждать, несмотря на все сообщения.
После встреч, гуляний и гостей с раздачей подарков я наведался в правление колхоза, где меня опять направили учетчиком зерносклада. Жизнь стала налаживаться.
Несколько раз мне попадалась девушка, встретившая меня на телеге тычком в нос, как узнал, ее звали Анной. Любому понятно, что с такими лучше не связываться, но при встречах, один раз на улице, а особенно другой раз в клубе из темноты, я ловил ее такой пронзительный взгляд, что мурашки по коже. Ну нет, думаю, дорогая, по носу не так страшно, хоть и не по-людски, а вот еще раз тебя слушать мне точно больше не хочется.
Вокруг было много спелых, красивых, веселых девчат, но я переживал потерю Шуры, никак не мог ее забыть. Наверное, когда кончится война, я поеду в Крым навестить нашу сопку и похороненных под ней товарищей, разыщу Мишку и Салманова и обязательно найду могилу Шуры. Трудно представить, что ее больше нет, такой веселой, задорной, но вместе с тем решительной и непреклонной. Ругал себя, что плохо попрощался с любимой, не зная, что больше никогда не увидимся.
***
Летом 1944 года в правление позвонили из областного военкомата и сообщили о награждении меня орденом Красной Звезды за взятие в плен 13 немецких автоматчиков. В наградном листе немецких саперов в Коктебеле почему-то назвали автоматчиками. Меня наградили за бой, в котором я после Севастополя и обороны неизвестной сопки, опытный пулеметчик, просто одной короткой очередью заставил залечь одуревших от страха немцев.
Зато трехдневный кровавый бой, где 17 краснофлотцев и один подросток три дня насмерть грызлись с двумя румынскими батальонами, почти все погибли, но уничтожили до 500 вражеских горных стрелков, остался незамеченным.
Награждали меня в клубе. После торжественной части были танцы, на которых мой приятель Васька, тоже демобилизованный вчистую фронтовик без правой руки, немного перебрал горилки, и я выводил его из клуба. На выходе мы столкнулись с Анной. Она посмотрела на меня, как всегда, пронзительно, и спросила:
— Проводишь?
— Конечно, — ответил я, думая про Ваську, и мы пошли по улице.
Ваське было хорошо, он пел частушки про любовь, повиснув на мне здоровой рукой.
Во время особенно веселых припевов мы встречались взглядами с Анной, которая, оказывается, может быть улыбчивой и озорной.
Когда я завел Ваську до дома и сдал на руки причитавшей матери, на улице меня ждала Анна.
— Спасибо, что проводил, — сказала она со смехом и показала на соседний дом.
— Во как, — до меня дошла интересная ситуация. — А еще раз можно? — неожиданно для себя спросил я.
— Еще раз так же? — ответила Анна и громко рассмеялась.
— Нет, по-другому.
— А как по-другому? — Она опять громко засмеялась и пошла за калитку. Потом обернулась и говорит: — Ты прости меня, что я тебя тогда. — Посмотрела колдовским ласковым взглядом и побежала домой.
Мы стали с Анной встречаться, а через некоторое время поженились.

В 1964 году накануне 20-летия Победы в Великой Отечественной войне вышла песня М. Матусовского и В. Баснера «На безымянной высоте». Когда я первый раз услышал слова этой песни, решил, что наш бой за сопку под Феодосией не забыт. Или Мишка, или Салманов выжили и донесли до авторов песни, как мы, 17 краснофлотцев и сын полка, оборонялись против отборных подразделений противника.
Ведь, как и в песне, «нас оставалось только трое» — я, Мишка и Салманов, — «из восемнадцати ребят», все про нас, и «как много их, друзей хороших, лежать осталось в темноте у незнакомого поселка…», Коктебеля, «…на безымянной высоте» — на нашей сопке. Прям списано с нашего боя.
Я долго думал, что скоро или по телевизору, или по радио объявят, что песня написана про тот бой за нашу сопку и объявится кто-то из моих друзей, но потом понял, что таких боев «у незнакомого поселка, на безымянной высоте» в Великую Отечественную войну было великое множество, когда отважные и умелые воины по воле судьбы оказывались одни против фашистских полчищ, которых не уважаешь и не боишься, и надоело отступать, а бежать и бесславно сгинуть не позволяет гордость. И тогда множество последних из оставшихся в живых на обороняемых позициях, оказавшихся в окружении, оторвавшихся от своих или, как мы, пробивавшихся к основным силам, вступали в неравный бой со значительно превосходящими силами противника, понимая, что обречены. Но, закаленные в боях, они также понимали, что погибнуть можно по-разному: позорно бежать под усмешки убивающего тебя врага или с оружием в руках уничтожать его, внушая животный ужас.
Значит, эта песня написана про всех таких, как мои погибшие друзья, кто, встретив неравными силами ненавистного врага, принял смертельный бой и остался навечно героем.