Записки прадеда. Глава XI. Крымский фронт

В запасном стрелковом, недалеко от Керчи, оружия нет, обмундирования не дали, кормили впроголодь. Паек хуже, чем в регулярных подразделениях, раза в два. Кормили плохо промытой и недоваренной шрапнелью 9 дробь 16, как мы называли перловку, без мяса и без сала, что по меркам артельной жизни означало, что дела плохи. А щи из прокисшей капусты и гнилой картошки просто кошмар. При этом много политзанятий про новый фронт по освобождению Крыма и долг отдать жизнь, защищая Родину.
Повара готовить не умели и не старались, кто-то пытался поговорить с ними, подсказать, помочь, но услышал угрозы быть битым поварешкой с криком «много вас таких попрошаек ходит», а еще мы прослушали политзанятия, что кто недоволен, как кормят в Красной армии, тот против Советской власти.
В полку было много пополнения из Грузии и Азербайджана. Пару раз азербайджанцы, доведенные до изжоги такой кухней, доставали у крымских татар барана или часть коровьей туши и на одолженном там же казане готовили такой вкусный шулюм, какого я в жизни не ел.
Один такой раз, когда весь взвод наелся, а азербайджанцы в своем кругу что-то бурно и весело обсуждали, постоянно взрываясь хохотом, я обратил внимание на унылого парня, который сидел отдельно от земляков.
— Здорово. — Подошел я к нему. — Как дела, друг?
— Спасыбо, — протянул он грустно.
— Дома сейчас тепло? — Искал я подход, чтобы узнать причину грусти.
— Тэпло, — сказал он и опять замолчал.
На руке между указательным и большим пальцами я увидел синюю татуировку корявой надписью «Улдус». Заметив мое внимание, боец спрятал руку в рукав, натянув на кисть, захватив пальцами манжет гимнастерки, стал чистить им штанину. Поняв, что разговор не получится, я пошел мыть свой котелок.
Часто бывает, что жизнь нас заранее к чему-то готовит, будто подбрасывает знаки, а прошедшие незначительные события имеют продолжения, будто из ситуаций разных людей складывается мозаика одного продолжения. Так и сейчас.
Вечером нас с Вугаром, как звали парня с татуировкой, отправили в охранение. Сидим в окопчике на двоих, скрытые зарослями кустарника, по очереди на корточках перекуриваем, пуская дым в корни, чтобы он, поднимаясь, стелился и растворялся в зеленой листве, не опавшей зимой в крымском климате. Как оказалось, Вугар успел повоевать и тоже знал подобные хитрости.
Сидение фронтовиков в окопе располагает к открытым беседам. Прошедшие проверку боями, даже ранее никогда друг друга не видевшие, часто общаются как старые знакомые. Поэтому я узнал историю несчастной любви Вугара и Улдус, произносил он как Юлдус.
Родители Вугара — школьные учителя, он тоже закончил курсы и мечтал работать в местной школе учителем азербайджанской литературы. С ним на курсах училась девушка по имени Улдус, дочь местного князя, поэтому она всегда была в сопровождении родственников или порученцев отца.
Меня очень удивило, что в нашей Стране Советов после стольких событий остались князья, но Вугар сказал, что у них у власти находятся потомки дореволюционной знати, а отец Улдус управлял нефтяными промыслами, которыми до революции владели его отец и дед.
И вот, несмотря на присмотр, Вугар и Улдус понравились друг другу и находили способы общаться, записки передавала ее подружка, а любимым их занятием были гляделки. Когда Вугар рассказывал про гляделки, его лицо становилось смешным и счастливым, и видно было, что это были лучшие минуты его жизни. А по окончании курсов подружка Улдус отвлекла сопровождающего дядю, и молодые люди сбежали. Вугар все подготовил для побега. Он съездил в какое-то село в России и договорился о работе для двух учителей, где его с радостью ждали и даже предоставили дом для жилья. Но подружка не только помогла Улдус сбежать, но и сообщила ее семье, поэтому люди отца настигли их на вокзале в тот же день.
Вугара не убили, потому что он прикинулся валенком и сказал, что не украл Улдус, а хотел помочь с работой. Тогда его избили и отправили в армию, поэтому войну он встретил в Одессе раньше своих земляков.
В полку оружия хватало только на караулы, а тут еще азербайджанские и грузинские маршевые роты шли к нам без оружия, и вскоре на построении зачитали фамилии, в том числе я услышал:
— Рядовой Василенко!
— Краснофлотец Василенко. Я!
— Разговорчики.
Выйдя из строя, оказался среди переживших оборону Одессы, Севастополя и отступление. Всего человек 50. Замполит объявил, что в настоящий боевой момент задачей полка является добывание оружия.
Мы построились в три шеренги и из стоящих трех в колонне сформировались, как сейчас говорят, диверсионные группы, и уже этой ночью мы должны совершить вылазку и, уничтожая врага в первой линии окопов, захватить как можно больше оружия и сразу же вернуться обратно.
Командование рассчитывало, что нам удастся незамеченными подкрасться к первой линии обороны противника и, как можно дольше сохраняя тишину, врукопашную уничтожить занимающих первую траншею. После этого, пока противник готовит артиллерию, подтягивает резервы, накапливает живую силу для контратаки, нам необходимо совершить бросок обратно к своим окопам.
В группе одна винтовка на троих, у остальных ножи и даже черешки от лопат. Правда, МСЛ-40 в достатке, причем очень добротно сделанные из хорошего металла, насаженные на крепкую деревянную рукоятку, выточенную, как сказал мне Вугар, из кавказского ореха. Я наточил все стороны своей лопатки, как лезвия топора, из пеньки сделал темляк, чтоб не потерять в темноте. Еще в голенище кирзача смастерил ножны для своего снятого с убитого румынского офицера ножа. Кстати, его мне особисты, в отличие от трофейного вальтера, вернули. Жаль, вальтер бы мне пригодился при вылазке.
Для подачи условных сигналов обучились подражанию очень странному крику местных ночных птиц. Первый раз, когда это услышал, покрылся мурашками и волосы на голове зашевелились от ужаса. Звук, будто порождение ада, плачет, как ребенок.
Поздним вечером подтягиваемся к передовой. Осторожно, меняя друг друга, переползаем к позициям немцев. Когда до вражеской траншеи осталось метров сто, раздался плач из преисподней, в ужасе застываем. Передний заметил противника. Ужасная птица издает два душераздирающего плача, и мы ползем дальше уже друг за другом в три разведанные передними бойцами коридора без мин и дальше тремя ручейками вливаемся в фашистский окоп, не встретив никакого сопротивления. Наверное, ночные крики адской птицы загнали часового в блиндаж.
Крадучись расходимся по окопу вправо-влево. Впереди бойцы батальонной разведки, за ними стрелки с винтовками, занимая позиции. Передний присел, подняв руку. Мы тоже присели, затаились. Из-за поворота показались два немца, шаг, и оба вражеских часовых беззвучно растворились. По бесшумному сигналу двигаемся дальше мимо двух фашистских трупов без винтовок и снаряжения. Расходимся по ходам сообщения и находим несколько земляных блиндажей, распределяемся по две тройки на блиндаж.
В тишине врываемся в землянки противника. Первый Вугар с трехлинейкой с примкнутым штыком, следующий я с саперной лопаткой, тройку замыкает Никита с большим кухонным ножом-свинорезом. При тусклом свете буржуйки колем, рубим, режем еле проснувшихся фрицев. Вскидывается винтовка, я, как на стройке, левой выдергиваю ствол, правой с саперной лопаткой бью в темноту до неприятного мокрого хруста. Винтовку за спину, обшариваю вокруг, забираю с собой солдатскую пехотную портупею с подсумками и длинным штык-ножом в ножнах. Еще забрал четыре гранаты с длинными деревянными ручками и ранец, успев набить его тушенкой. Выходя из блиндажа, заметил отблеск на стволе еще одной винтовки под нарами, тоже забрал с собой. Тихо уходим тем же путем обратно. Каждый нес две или три винтовки с боеприпасами, еще добыли два ручных пулемета, и разведчики тащили двух языков. К сожалению, ни автоматов, ни пистолетов не добыли. Также тихо возвращаемся назад.
Уже на подходе к своим позициям услышали звуки стрельбы с вражеской стороны, но не по нам, а где-то там, у них.
Днем мы отсыпались в тылу, а ночью опять крались на вражеские позиции. Так удачно, без потерь и с добычей, больше не получалось. Немцы держались настороже, стали плотней и сложней минировать подходы, прокладывать колючую проволоку перед позициями и навешивать на нее связки консервных банок, вместо часовых появились пулеметные расчеты.
Но мы тщательней маскировались, надевая на себя мешки с прорезями для головы и рук и каждый раз меняя место атаки, очень осторожно подползали к фашистским окопам, а наши саперы все равно прокладывали путь в минном поле. Разведчики находили пулеметные гнезда и забрасывали их гранатами, а мы уже в открытую, с криками «ура» врывались в переднюю линию окопов и добивали всех, кого в них находили.
Последний раз нам не повезло. Командование решило совершить отвлекающий маневр, начать атаку в одном месте, устроив там много шума, а основная группа из 25 человек подкралась к другим позициям. Как только мы туда ворвались, несколько бойцов подорвались на мине и на нас обрушился минометно-артиллерийский залп. Я в очередной раз поверил, что везучий и в предсказания правнука из сна, потому что, упав на дно окопа, приваленный телами товарищей и присыпанный землей, оглохший, я все же выжил, и как только взрывы прекратились, стал вылазить, по дороге раскопав от тел и земли Вугара. Не посмотрев, жив он или мертв, потащил к своим. Я полз как во сне, подтягивая товарища за ворот фуфайки. Вокруг был то ли сон, то ли кино. Я подумал о помощи, и появился боец, который помог мне тащить раненого товарища.
В своем окопе меня о чем-то спрашивают, а я не слышу. Проснулся утром, слух вернулся. Узнал, что нас осталось четверо. Вугара отправили в госпиталь. У него контузия и множество ран. Повезло, что мы его вытащили и вовремя доставили в медсанбат.
Другим азербайджанцам нашего полка везло меньше. Они нелепо гибли, соблюдая обычаи, не приемлемые на войне. Несколько раз снайпер выцеливал воина-азербайджанца. Выстрел — и к убитому устремляются земляки со взвода, хотят помочь, громко плачут, молятся, бегают вокруг него. И в этот момент в гущу людей одну-две мины — и 10–20 погибших.
Большая проблема была с водой, ее брали с одного с немцами ручейка. Мы на восточном берегу овражка, немцы на западном. На дне ручеек. По какой-то договоренности мы набирали воду до полуночи, а фрицы до утра. Но однажды наш дежурный не набрал воды. Я собрал десяток фляжек и под утро рванул к ручейку. Набрал воду, повесил фляжки на ремень через плечо. Винтовка метрах в трех. Встаю с корточек, а сверху, всего метров 20–25, сидит пожилой немец с автоматом в руках, погрозил пальцем и крикнул: «Рус, найн бегай!». Я схватил винтовку и, петляя вправо-влево, рванул наверх. Выстрелов сзади не было, видимо, у него был такой же лопоухий сын. Спасибо немцу, что не выстрелил.