Записки прадеда. Глава X. Партия Шермана

Лежу, удивляюсь своему безразличию, покой в душе. Наконец-то не надо, как последние месяцы, метаться и что-то выдумывать, куда-то бежать, жизнь сохранять, лежи себе и лежи, жди судьбу. Не заметил, как провалился в сон.
Приснился мне красивый, солнечный и ласковый летний день. Сижу на берегу Волги, а вроде как в Крыму, и братишка меня младший зовет:
— Колька, иди, жинка зовет. — И убегает обратно смешно вприпрыжку.
А чего зовет, я ж в колхоз должен идти, самолеты чинить. А по сну вроде как есть жена, поэтому иду за братишкой. Смотрю, девушка стоит, лицо незнакомое, миловидное, сама под платьем ладная такая. Я к ней иду, руки протягиваю, а она половником по кастрюле дыщь-ды-дыщь.
Просыпаюсь — румыны уже близко, перебежками наступают, стреляют.
Притаился, жду, хоть бы не рано заметили, поближе подошли. Решил, вскочу неожиданно со взведенной гранатой над головой и с криком «ура» страшным голосом в атаку на них брошусь.
Лицо в землю спрятал, чтобы раньше времени не заметили, с гранатой под правым плечом на изготовку лежу.
Вдруг слышу: из-за соседней справа сопки автоматные очереди в тыл наступающим. Причем дружные, четкие звуки ППШ. Румыны, которые на меня наступали, в толпу смешались, винтовки побросали, в ложбину бегом, как стадо, ломанулись промеж двух сопок и прямо на автоматно-пулеметные залпы. Дегтярь! Его ни с кем не спутаешь. Тут я понял, что наши подоспели. Сначала хотел сделать, как задумал, — «ура!» заорать и гранату в румын бросить, но тут можно сгоряча и от своих в бок получить, поэтому лежу дальше, жду.
Уложив наступающих на меня румын, неизвестные бойцы цепью бросились вперед. Справа от меня метрах в пяти упали двое с дегтярем, дали пару очередей и опять два-три шага вперед, упали, и две короткие очереди. Слева тоже группа цепью постреляла и вверх, на вершину сопки, упали, и опять два-три выстрела. Сверху с правой сопки тоже дегтярь по румынам тарахтит.
После того, как вторая группа морпехов-краснофлотцев вперед прошла, решился. Медленно поворачиваюсь и медленно, как ученик с парты, поднимаю правую пустую руку, и в этот момент мне в спину уперся автоматный ствол десантника, который, видно, давно за мной притаился.
— Браток, я свой.
— Кто такой?
— Краснофлотец Василенко, 3-й батальон, 7-я бригада морской пехоты. Вы, хлопцы, как Чапаев.
***
После боя ищу Мишку и Салманова. Одни десантники расположились цепью между сопок и на вершинах заняли пулеметные позиции, другие обшаривают убитых румын, пополняют боезапас. Два бойца уже снаряжают ленту нашего уцелевшего максима.
Увидел Мишку, он подбежал, обнялись, живы. Смотрим, Салманов с командиром десантников карту смотрят, Петр что-то показывает на карте, морской офицер кивает, соглашается.
— Щас опять в прорыв, — говорит мой новый знакомый матрос — разведчик Варела, и слышно, что ему по нраву.
— Все отступают, а мы фрицев гоним. Вы тоже молодцы, вон сколько уложили.
— То румыны.
— Какая на хрен разница, — ухмыльнулся Варела, — всех на дно к едреной фене, рыб с червями кормить. Ты видел, что они с людьми делают?
— Видел, — вспомнил я растерзанную и расстрелянную мать и малышку рядом с ней.
Спасшее нас подразделение оказалось десантным отрядом Арона Шермана. Около 250 краснофлотцев из состава Новороссийской 9-й бригады морской пехоты. Мы, наобнимавшись со спасителями, влились в их ряды.
Хороним наших 15 погибших товарищей и двух морячков из отряда Шермана в овражке, у подножия обороняемой нами сопки. Это не первые боевые потери отряда. Пробившись из Феодосии с боями через перевалы, к моменту нашей встречи дошла половина, и встреча с двумя свежими батальонами горных стрелков могла закончиться их гибелью. Поэтому командир и десантники были нам очень благодарны за эти три дня изнурительных ожесточенных боев, где мы ценой гибели нашего маленького отряда смогли растрепать два хорошо подготовленных и хорошо вооруженных подразделения противника, а подоспевшие морские пехотинцы добили дезорганизованных, понесших большие потери и павших духом румын.
Как я понял, задачей морского десанта под командованием Арона Шермана был захват Коктебеля и удержание его до подхода основных сил. Задача невыполнимая и самоубийственная. Пройти по сильно холмистой, местами гористой местности с пятьюстами десантниками, вооруженными только стрелковым оружием, без поддержки артиллерии и авиации, не говоря уже о бронетехнике, не имея никакого представления о местах расположения противника и его количестве. Каждый из прошедших боев мог быть последним. Но в каждом бою ценой больших потерь и невероятного везения, а также силой боевого духа, говоря себе: мы черная смерть, мы красные дьяволы, совершая отчаянные атаки и стремительные маневры, они заставляли расчетливого противника терять веру в свои силы и спасаться бегством.
Я слышал, как обсуждали первый на выходе из Феодосии бой. Краснофлотцы, стремительно передвигаясь, напоролись в ночи на крупное подразделение немцев, оседлавших перевал в районе горы со странным названием, и те, кинжальным огнем расстреляв наш авангард, заставили десантников залечь. На перевале, на господствующих позициях находилось около роты немецкой пехоты. В других обстоятельствах и с другими бойцами это был бы первый и последний бой. Опытные фашистские пулеметчики при поддержке минометов постепенно уничтожили бы весь отряд. Но это была морская пехота. Отвлекать основные силы врага, связывая его перестрелкой, Шерман оставил только десять бойцов, еще десять добровольцев, вооруженных ножами, револьверами и гранатами, отправил пробираться в обход немецких позиций, а сам с основными силами переместился на труднодоступный склон, с которого немцы ожидали атаку меньше всего.
Когда десяток морских дьяволов по одному по-пластунски крались в обход, а основной отряд, отступив в темноту, тихо, как тени, зашелестел к другому склону, немцы держали на выстрел авангард и расстреливали с минометов место сзади него, где, как им казалось, залегли наступающие, вспахивая минами там, где уже никого не было.
Добравшись до обратного склона, абордажная группа поднялась в тыл, тихо сняла наблюдателей и также тихо начала вырезать ближайших фрицев. Когда те заметили, что их режут, десантники были уже в центре фашистских позиций и после броска гранат со страшными криками «За Родину!» бросились в атаку. По этому сигналу со всех сторон с криками: «За Родину!», «Полундра!», «Сарынь на кичку!», а затем с общим «Уррра-а-а!» бросился весь отряд.  Испуганные немцы кинулись с сопки в разные стороны, ища спасения в темноте между клиньями атакующих.
А на исходе боя в бледном тумане приморской зорьки подошли еще две роты фрицев, как им казалось, для удара во фланг штурмующим сопку краснофлотцам, со стороны того, очень пологого, почти обрывистого склона, откуда только что атаковал немцев весь отряд, но наверху были уже наши позиции, и не остывшие еще бойцы расстреляли неудачливых немцев с шикарных, ими же подготовленных стрелковых гнезд с их же пулеметов МГ.
После этого наша трехдневная оборона, благодаря которой бойцы Шермана с ходу снесли остатки недобитых румын, стала подарком, благодарность за который светилась во взгляде каждого краснофлотца.
Теперь необходимо было захватить Коктебель, но, вопреки словам Варелы, на штурм мы направились не сразу. Шерман дал команду расставить наблюдателей, закрепиться на господствующих высотах и направил группы разведчиков вокруг Коктебеля.
Мы с Мишкой спали, когда вернувшиеся разведчики сообщили, что на подступах и вокруг Коктебеля противника нет. Это могло означать, что все возможные подразделения немцев, румын и еще кого-нибудь стянуты в городок и приготовились к обороне. Мы не знали, что румыны в панике бежали и весь гарнизон Коктебеля представляет из себя немецкий саперный взвод, вооруженный карабинами, и больше никого.
Также разведчики сообщили, что на въездах в город и с моря стоят укрепления из мешков с песком, но кем они защищаются и с каким вооружением, выяснить не смогли.
Захват Коктебеля Шерман разыграл, как в шахматах. Группами по три бойца с пулеметным прикрытием мы просачивались городскими дорожками с разных сторон.
Сначала обнаружили два укрепленных рубежа с пулеметами, один со стороны Феодосии, другой с моря. Не ожидавшие нападения с тыла, фашисты были легко ликвидированы. Другие укрепленные пикеты, брошенные румынами, пустовали. Остальные группы разведчиков спокойно входили в город через закоулочки и тропки, которые показывали встречные местные жители, и от них же узнали, что немцев очень мало, танков, бронетехники нет совсем. И только одна группа, заходя со степи, наткнулась на двух часовых. Немцы вскинули карабины, но брошенная финка уничтожила одного, а второго взяли как языка.
Так в переутомленном закате, тихо передвигаясь переулок за переулком, морпехи наконец обнаружили и обложили старинное здание, где закрепились немецкие саперы. Назвать фашистами рабочих с перепуганными лицами в обычно такой бравой, а сейчас неказисто торчащей форме вермахта не поворачивался язык. Саперы находились в неизвестности, им было очень страшно. Три дня румынские горнострелковые батальоны, усиленные минометной ротой и кавалерийским эскадроном, несли неоправданные, нелепые потери в странном бою с крохотным немыслимо кровожадным подразделением красных, и вдруг перестрелки затрещали уже в городе. Не имея связи ни со своими, ни с румынскими постами, саперы бросились уговаривать молодого лейтенанта покинуть этот дом и этот город. Нет смысла быть убитыми в конце победоносной войны, говорили они, погибнув от отчаянной контратаки сумасшедших русских фанатиков. Лучше никому не будет, ни Германии, ни их семьям. Они столпились перед черным ходом с ранцами и другой поклажей, глядя на юного офицера молящими глазами.
В этот момент по окнам и дверям фасада ударил шквальный огонь, скосив оставшихся в передних залах немцев. А когда с гранатными разрывами внутри здания дико, нечеловечески со стороны парадного завопили: «Ура-а!», немцы с заднего хода, бросая оружие и поклажу, рванули наутек. Пробежав через спасительный выход и дальше через уличные коридоры вон из города, они выскочили на пулеметный расчет, на меня с Мишкой. Дав короткую очередь, я вынудил их залечь. Вставали они уже с поднятыми руками по команде догнавших их краснофлотцев.

***
По-видимому, в своих донесениях о ходе боевых действий Шерман А. М. вынужден был указать о встрече с бойцами подразделения, прошедшего по тылам противника, которых он включил в свой отряд, потому что числа 3 или 4 января в Коктебель прибыл грузовик с НКВДшным чином и двумя бойцами. Меня, Салманова и Мишку арестовали и отвезли то ли в комендатуру, то ли в тюрьму.
Начались бесконечные допросы. Нас подробно опрашивали о пройденном пути от Мекензиевых гор до Коктебеля, что мы делали на территории, захваченной врагом, почему шли на восток, а не сдались в плен, дотошно записывая наши слова на бумаге, и, наверное, сравнивали. Обидно было смотреть на их ухмылки, когда я рассказывал о трехдневной обороне нашей сопки. Они открыто веселились над моим рассказом о найденном нами брошенном вооружении, о приведении в действия мин с помощью проволоки из катушки связиста и о ведении мной стрельбы сразу из двух румынских шмайсеров. Офицер НКВД веселясь даже кивнул присутствующему на допросе подчиненному: «Ходатайствую наградить Василенко Звездой Героя», и они громко и продолжительно расхохотались. Справедливости ради надо сказать, что на нас не орали, не били и не обвиняли в трусости, наверное, потому что мы по приказу оставили позиции в Севастополе. А мы с Салмановым, получается, не сговариваясь, умолчали о том, что заблудились и не вышли к месту назначения, потому что уходили от боев с превосходящим противником. Если бы это всплыло, для нас все закончилось бы плохо.
Прошло около недели или двух, когда на допросе НКВДшник достал газету и спросил:
— А на бронепоезде оставались пулеметы или боеприпасы?
— Каком бронепоезде?  — не понял я.
— Ну который стоял под сопкой, тот, что вы обороняли.
— Не было никакого бронепоезда, там и железной дороги нет, — ошалел я.
— Понятно, — ответил он. При этом смотрел на меня серьезно и даже уважительно. — На, читай.
Газета называлась точно не помню, «Боевой натиск» Крымского фронта или «На штурм» 44-й армии, в которой достаточно точно был описан наш бой на высоте. Но ведь корреспонденту надо было украсить статью героизмом, и он написал, что отряд воинов-краснофлотцев за три дня боев уничтожил 500 врагов и, оказывается, защищал стоящий под сопкой бронепоезд. Конечно, никакого бронепоезда не было, а мы просто хотели жить.
В тот же день нас выпустили. Старшего лейтенанта Салманова отправили в какую-то саперную часть, а меня в запасный стрелковый полк 44-й армии. Мишку переодели и тоже куда-то отправили. К сожалению, ни с Мишкой, ни с Петром Салмановым мы больше не виделись.