Дикий маг в своей тарелке-3
Вот мы, например, уже подходим. У одной абори… тьфу ты, пропасть! У одной бабули нитки с сушёными грибочками жиденькие какие-то. Да и ниток-то тех – раз, два и обчёлся. Она, похоже, ставку на соления свои делает. Банок и баночек, жестяными жёлтыми крышками добротно закатанных, на прилавке перед ней богато расставлено. И на вид такие, что… рюмочку бы сейчас под груздочек солёный. Так, не отвлекаться! А зато у соседки сушёные грибы – любо-дорого поглядеть. Дольки грибные плотно сидят, большие такие, красивые. Беру ближайшую нитку. Ого! Она даже и не такая уж невесомая, какой должна быть.
– Хороши, ничего не скажешь! – вырывается у меня из глубины души. – Супчик с такими – м-м-м-м-м…
– Ну дак и покупайте, мущщины! Недорого. А коли все заберёте, я ишо и скидочку сделаю.
– Мы именно что все эти вязанки заберём! Все! Но сейчас у вас, абори… хух… уважаемая, ведь не весь товар выложен, я полагаю? – напористо вступает в торг страшно возбуждённый Витёк. – Не весь же? Такой насыщенный аромат! Это лучший товар, я полагаю!
– Полагает он, а? – смеётся специалистка по солениям-маринадам. – У Петровны и есть самолучшие сушёные грибы, это всякому известно. Она только отборные белые собирает. Боровики! У неё на них нюх!
И тут вот что происходит: Витёк стремительно зеленеет ушами и отпрыгивает боком в сторону. Метров на пять! С места!!!
Бабушки застывают с открытыми ртами и округлившимися глазами. На миг. А потом:
– Какой товарищ у вас… странный. Говорит чудно…
– А уж скачет-то! А как это он так? Чемпион, что ли, какой? Его на Олимпиаду надо отправить!
– Дак он купит грибы-то, ли чё ли?
– Глянь, Маш, уши-то у него… Уши-то, глянь, Маш!
Серёга мужественно остаётся прикрывать мой отход к Витьку. Интересно было бы послушать, что сейчас будет высокохудожественно и экспрессивно наплетено нашим доверчивым бабушкам про… чрезвычайно прыгучего кассиопа. Серёга – он ведь истинный талант. Самородок! Он иной раз такое загнёт, что даже сам потом удивляется, откуда что берётся. А уж в тупик собеседника поставить — в два счёта! Любого. Вот хоть доктора каких-нибудь наук. В этом моему другу вообще равных нет. Многократно проверено в ходе разнообразных стихийных дискуссий в разнообразных же стихийных компаниях.
Едва я приближаюсь к пришельцу, как он, продолжая отчаянно зеленеть ушами, напряжённо шепчет:
– Линять надо отсюда! Немедленно! Нанихнюх – страшная болезнь! Страшней-шая!!! У нас последний случай массового заражения произошёл лет семьсот назад, по вашему летоисчислению. На большой орбитальный город Чёарёмта враги вирус подбросили и…
– Витё-ок, какая, к чертям собачьим, болезнь?! Бабка просто сказала, что у аборигенки Петровны нюх на грибы, понимаешь? То есть, особый дар находить их. Так и говорят: у него на что-то там нюх, у неё на что-то там нюх, врубаешься? Вот у полицейского может быть нюх на поиск преступников, въезжаешь?
– Понимаю, врубаюсь, въезжаю. Про чертей собачьих потом поведаете мне отдельно, да? Сту-уххх…
– А стух –– это чего?
– Очень большое облегчение, – во весь голос говорит Витёк, и уши его начинают стремительно бледнеть на радостях. Ну вот, теперь норма. – Всё-таки трудный у вас язык. Невероятно много слов означает совсем не то, что должны означать. Хотя… и то, что должны… тоже означают. Иногда. А ещё…
– Витёк, хорош уже трындеть! Ты определился или ещё не успел? Грибы-то будешь брать?
– Грибы? Всенепременно буду. А, например, трындеть… Одно из слов, которое вроде бы ничего не означает, но с другой стороны очень даже означает. Или, скажем, такое слово, как…
М-да, слабоваты нервишки у гончепёсца. Нанихнюха испугался. Я вот его вообще не боюсь. Буквально же плюю на него!
Тем временем, мы подходим к бабушкам. Они смотрят на Витваззала с огромным уважением и некоторой опаской. Серёгина работа. Бабули протягивают звёздному скитальцу приличных размеров пластиковый пакет, плотно набитый сушёными грибами. Водитель НЛО материализует на ладони две пятитысячных купюры и кладёт на прилавок. Пенсионерки в ступоре. И от эффектного фокуса, и от суммы. Даже больше от суммы. Но в себя приходят быстро. Рыночная закалка, знаете ли.
И, не поверите, у них и совесть при всём том тоже присутствует. Нет, вы точно не поверите!
– Да вы што, мущщины, в пакете ж тыщи на две всего!
Однако Витёк непреклонен.
— Уважаемые, вы забираете всю сумму и никому-никому-никому постороннему не продаёте свои отборные нанюханные грибы! Это понятно?
Бабули синхронно кивают и едят Витька глазами, как призывники-новобранцы злого старшину-контрактника.
– Я координаты вашей точки зафиксировал. Я теперь ваш постоянный и единственный покупатель. Ясно?
– Как божий день! Ишо как! – бодро рапортуют обрадованные местные жительницы преклонного возраста.
– Это очень-очень-очень хорошо. О времени своего посещения сего достославно-го места буду сообщать заранее. А засим немедленно убываем мы, умиротворённые и преисполненные самой искренней благодарности к вам за столь редкий качественный товар, за честность в ведении торговых дел. Благодарность же искренняя наша воистину безгранична! Она, как Вселенная! Так примите же её, благодарность нашу искреннюю! Самого доброго вам здравия и благоденствия всяческого, бесконечно уважаемые, трудолюбивые або…
Серёга быстро ткнул Витваззала локтём в бок.
…А сейчас мы у меня на кухне опять. То есть у Витька на тарелке. То есть… ну вы понимаете.
– Слышь, галактический странник, – ехидничает Серёга, – а ты какого лешего с аборигенками бесконечно уважаемыми под конец высоким штилем заговорил? Не говоря уж о том, что и не слишком удачно получилось. Такого навертел, что аж уши завяли. Да и с благодарностями, откровенно сказать, переборщил. Ты откуда штиль-то этот вообще взял?
– Откуда, откуда… От верблюда! Потом, кстати, надо будет выяснить, кто такой верблюд и откуда у него всё берётся. Что же до высокого штиля, как вы изволили выразиться, Серёга-сударь, то я и его осваиваю, и феню блатную, и профессиональные сленги, и диалекты, и официальную речь, и язык документов, и… Да просто чёртову уйму всего! Короче говоря, я несколько самонадеянно давеча заявил, что уже знаю русский.
– Главное, что ты признаёшь свою ошибку. А про верблюда мы тебе попозже объясним, – и Серёга жизнерадостно ржёт.
– Полагаю, весёлость твоя вызвана предвкушением чинного и благородного процесса пития пенного жмута под нанюханные достославной аборигенкой Петровной грибы? – церемонно вопрошает Витёк.
– Да я бы и не прочь, только жмут твой нам, к сожалению, не подойдёт. Метаболизм у нас другой, сам понимаешь. А уж от сушёных грибов мы и вовсе скопытиться можем. Если не сварим их предварительно.
– На моём стриттере таки есть аппаратура, которая сделает вам радость! Универсальная корректировка метаболизма – дело одной минуты. И что же ви будете иметь после той минуты? Так я вам скажу! Огромное счастье жрать, что угодно и где угодно и притом не отравиться до полного изумления организма. Шо до конкретно ядов, то и они, вам на счастье, не подействуют. Такое-то счастье лишним не будет, э? А! Ну и пить же ж тоже можно, что угодно! И не пьянеть, что, несомненно, пригодится в жизни. Если только сами не возжелаете испытать восхитительное чувство алкогольного опьянения выше средней тяжести и порадоваться качественному утреннему бодуну. И шо вы перекривились тут? Шо вам не так? Давайте, давайте, делайте мне нервы! Боже ж мой, ви только гляньте на этих двух шлимазлов! Они ещё думают! Такое умопомрачительное предложение, такая чудовищно дорогостоящая халява, а они…
– Н-да, тут есть, о чём задуматься. Попривыкнуть бы как-то к таким не слабым переменам в физиологии. А если, например, совсем несъедобное что-нибудь зажевать? Ну, там… не знаю… кусок резины от каблука!
– Оно тебе надо, Серёга-сударь?
– Так-то нет, но чисто теоретически… Мало ли как оно в жизни может повернуться. Дело такое.
– Я же недвусмысленно сказал: УМ на то и даётся, чтобы можно было питаться всем, чем угодно.
– Причём тут ум-то?
– Извини, что, не предупредив, снова использовал сокращение. УМ означает универсальный метаболизм.
– А-а-а… Так это что же получается… Я, значит, и камни даже в случае чего есть смогу?!
– Вот это — нет. Чего не сможешь, того не сможешь, увы тебе, друг Серёга. Камни не получится. Челюсти у человеков, слабые, а шо до зубов, так они у вас вообще для посмеяться!
– А у самого-то! Ещё даже мельче, чем у нас!
– Размер не имеет значения, шоб ви знали! Не найдётся ли у вас, судари, чего-нибудь принципиально несъедобного и прочного, для посрамления вашего неуместного скепсиса через наглядный пример?
Ну это уж гончепёсец определённо зарывается! Сейчас я ему предоставлю принципиально несъедобное.
– На, посрамляй! – С торжествующей улыбкой ушлого землянина протягиваю свой любимый тяжёлый складной нож. Безотказный. По моему чертежу, между прочим, сделанный. Настоящим Мастером. На века! Рукоять из не убиваемого промышленного текстолита выполнена. Тёмно-коричневого. С удобными выемками под пальцы. А твёрдость кованного тринадцатисантиметрового клинка по шкале Роквелла – 62 единицы, если кто понимает, конечно. Толщина обуха пять миллиметров. И при этом с ударной вязкостью тоже всё в порядке. Уникальная, можно сказать, сталь. И заточку прилично держит и не ржавеет к тому же… О! Прошу прощения. Остапа понесло, люблю, понимаете ли всякое колюще-режущее, коллекционирую помаленьку.
В общем, шикарный свой нож, значит, протягиваю.
Витёк берёт его, зачем-то медленно проводит над собственной макушкой, потом приставляет торцом рукояти к уху и замирает на несколько секунд, закатив глаза. После чего совершенно рязанская физиономия его расплывается в победительной издевательской ухмылке:
– Ви хочете шуток? Их есть у меня! – Цитирует из какого-то знаменитого фильма Витёк. И когда только нахвататься успел, паразит?!
Он вдруг подносит ко рту мой испытанный боями и походами нож и… выкусывает из него кусок. Как из пирожного. Прямо посередине. Не раскрывая. На массивной ухватистой рукояти остаётся чёткий, подковообразный след мелких зубов звёздного скитальца. И на лезвии остаётся. Вот как, скажем, на шоколадке бы остался. Чуть-чуть подтаявшей.
– Ты чё творишь, ирод… Это ж… Он же со мной столько… Мы же с ним… – Я должен был поседеть от горя, но дальше, кажется, некуда. Уже и без того, наверное, как лунь. Натерпелся с утра всякого.
– Да, это впечатляет. Это от души, – тоже цитирует слегка побледневший Серёга фразу из какого-то не менее знаменитого фильма. Но сейчас не вспомню. Душой теперь медленно леденею. Потому что именно в этот момент до меня особенно ясно доходит, что Витёк действительно инопланетянин. Вообще, может, не хомо сапиенс. Очень страшно он и вызывающе не по-человечески отличный стальной клинок зубами своими мелкими изуродовал…
И тут вражина галактическая начинает дико ржать, как призовая лошадь. Ну, пусть не призовая, но всё равно, как кобыла. И это, кстати, никакая не метафора, не фигура речи, долженствующая придать ей нужную экспрессивную окраску! Коварный кассиоп именно ржёт от души, подражая тому, как радуются жизни парнокопытные друзья наши. С таким, знаете, взвизгом в начале. А потом ещё и сочно фыркает, странно тряся головой. Прямо мороз по коже. По идее, Витваззалу самое время начать трансформироваться в жуткого монстра. В смысле, обретать свой истинный облик. Но он не обретает почему-то. Замолкает просто и небрежно делает рукой плавный затейливый жест. В глазах у меня мелькает неясная смазанная тень, после чего…
Гражданин галактики возвращает мне мой ножик. Абсолютно целый! Торопливо раскрываю его и успеваю заметить, как по режущей кромке стремительно пробегает крохотный голубоватый огонёк. Искорка такая как-бы.
– Резюме: качественно шутить вам, гопота вокзальная, ещё учиться, учиться и учиться настоящим образом! Всего лишь чуток старого доброго гипноза и… Жаль, судари мои, что не имели вы удовольствия лицезреть собственные одухотворённые лица. Впрочем, стриттер всё подробно зафиксировал. Я вам потом на ваши примитивные компьютеры запись перешлю.
– А сцену покупки грибов тоже перешлёшь? Подробную! Со своим прыжком и зелёными ушами!
– Тоже. Если дадите слово не трепаться, аки торговки на Привозе, за этот драма-тический эпизод моей многотрудной, полной опасных и непредвиденных приключений жизни.
– Да с кем нам трепаться-то? Никто ж не поверит.
– С моими соплеменниками, главным образом. Они тут… бывают. И проживают даже некоторые.
Ха! Я всегда это знал! А на счёт того, чтобы дать слово…
– Мы даём слово. А ты тогда кончай в разговоре мешать всё в кучу. То ты под блудного сына еврейского народа неубедительно косишь, то под мелкого чиновника начала двадцатого века, то вообще… не знаю, под кого. Короче, нормально можешь говорить, как в самом начале было?
– Оно само лезет, мамой клянусь! Не улеглось же ж ещё, так и что ви хотите от бедного Якова?
– Ты не бедный Яков! – это мы с Серёгой хором выдаём. Теперь Витёк делает нам нервы.
– Ах, какое звучание! Какой синхрон! Какие, мать его, мелизмы! Шоб я так пел! Всё-всё-всё, больше не буду. Хотя с юмором у вас в точности так, как у моего дяди Мойши с презренными денежными знаками, когда приходит время рассчитываться с наёмными работни…
– Витваззал! Завязывай!
– О-о-о, официоз пошёл. Теперь точно всё. Буду стараться придерживаться. Ну проскочит что-нибудь изредка, так ви же простите старого Яко…
– Витваззалллл!!!
– Что-то вы взъерепенились, как я погляжу, — снова ловко заимствует кассиоп из нашей киноклассики. — Упёртые и скучные аборигены! А как же романтика? В вас же напрочь пропал дух авантюризма? Где жажда славы и захватывающих приключений?! Притом, что вы наверняка перестали лазить в окна к любимым женщинам! Кстати, мой стриттер вас слегка усовершенствовал, пока мы тут продуктивно общались. Так что с сего момента и вы сможете совершенно спокойно пить жмут и закусывать сушёными боровиками.
Мы дружно вытаращиваемся на Витька одинаково круглыми от ужаса глазами и… неожиданно мастеровито держим знаменитую мхатовскую паузу. Да-да, ту самую. Трагически-драматическую. Длинную, знаете, такую, роскошную, по-станиславски обоснованную. И лицами же её играем, как настоящие народные артисты. А я вот прямо чувствую, что у меня в животе стало как-то… не так. И в остальных местах – не так. И друг мой, многократно проверенный товарищ, то же самое явно чувствует, если судить по его напряжённой позе. Как будто на мину противопехотную наступил и теперь боится пошевельнуться.
Потом мы одновременно отворачиваемся от пришельца и взаимно читаем мысли. Серёга мои, а я – его. Они у нас простые. И ошибиться тут невозможно: мыслится нам, что прямо сейчас гончепёсца убивать начнём. Хотя… Разобраться бы сначала надо. Вот тысячу раз слышал рассказы про инопланетян, которые на своих тарелках гнусные опыты над несчастными людьми ставят. И не верил. А нынче мы с приятелем сами – подопытные образцы.
– Серый, – выхожу я из паузы, как заслуженный артист, по меньшей мере, – ты ведь сильно испугался?
– Ну! – Серёга предельно выразителен в этой своей лаконичности артиста народного.
– И я. А уши у нас не зелёные. И, значит, что?
– Что?
– Что мы с тобой всё ещё люди.
– Надолго ли?
– Будем надеяться.
— А что нам остаётся?
— Вот именно.
Мы серьёзно пожимаем друг другу руки. И в предгрозовом молчании обращаем свои мрачные, горящие негодованием взоры на Витька. Ну, то есть, по идее, они, взоры, должны сейчас гореть негодованием. Или даже пылать праведным гневом. И ещё, вроде, потемнеть они должны. В некоторых знаменитых книгах так пишут.
Индейский эпсилонец пятится и начинает тараторить:
– Здрасьте вам через окно! И што это мы так возбудились? Таки не надо выкатывать глаза на старого Якова! Он же всего лишь сделал вам чуточку безоблачного, неземного счастья! Кости-жилы-сухожилья неслыханно укрепил, организм почистил-освежил, печёнки-почки-селезёнки вылечил-омолодил-стабилизировал, зубы-челюсти эффектно и притом эффективно обновил-заменил-перестроил, мышцы нарастил-усилил, зрение и слух улучшил многократно, мозги просветлил-улучшил. За сердце вообще молчу! Оно таки дивный пламенный мотор с нулевым износом ресурса!Модифицированное, стрессоустойчивое, выносливое. А лёгкие?! С ними же можно под водой на задержке дыхания хоть полчаса просидеть! Мых! Такой бесконечно дорогой апгрейд совершенно за бесплатно! Ликуйте, Исайи!
– Исайя был один, – машинально поправляю я. – И повод для ликования иной. Серёг, с чего он там ликовать-то должен был?
– А я знаю? –– вопросом на вопрос отвечает Серый в стиле старого Як… тьфу ты! В нынешнем стиле пришельца Витька. Но тут же хмурит брови:
– Ты нам зубы не заговаривай!
– А-а-а! Таки ви признаёте: есть что заговаривать! А у ваших родных и знакомых теперь будет дивный повод для позавидовать!
Я не привык сразу всему верить. Жизнь, понимаете ли, отучила постепенно. Поэтому я немедленно исследовал языком собственную ротовую полость. И не обнаружил на привычных местах ни пломб, ни коронок, ни пустых провалов между зубами. Наоборот, полный комплект абсолютно целых, шикарных здоровых зубов я обнаружил!!! И, уверен, они гораздо крепче и долговечнее прежних. Как знать, может, теперь и на камень можно покуситься, извините за каламбур. Оно, конечно, ни к чему - грызть камни, но приятно осознавать, что и сия опция, случись что, доступна.
Вот совершенно нет у меня никакой возможности злиться на этого инопланетного одессита недоделанного. Жулика обаятельного. Не могу. Да и не жулик он, по факту. Серёга тоже, смотрю, сдулся. Ибо подобно мне сделал приятнейшее открытие у себя во рту. Он вяло машет на Витька рукой и садится за стол.
– Ладно. В принципе, он же не со зла. Хотел, как лучше.
– Именно так, судари вы мои. Примите от старого Якова заверение в совершеннейшем к вам почтении. И в том, что вы, аборигены уважаемые, по-прежнему люди. Только несколько другой уже формации. Разумеете? Более совершенные.
– Более совершенные – это, конечно, очень хорошо. Очень! Но тут вот какая коллизия, сударь Витёк. А если медкомиссию, например, надо будет пройти? А? А?! И что там эскулапы наши при ультразвуковом исследовании увидят? Или рентгеном если засветят, а?!
– Да боже ж мой! Ничего они не увидят, кроме наглядной картинки абсолютно здорового цветущего организма. Да и в больницу вы теперь с вашим нынешним здоровьем куда как не скоро попадёте. Да вообще очень-очень-очень не скоро. Нечего вам там делать. Если только по собственной глупости под электричку не попадёте. Но если уж клиенты хотят сделать старому Якову смертельно грустно и обидно, то он может вернуть всё, как было.
– По крайней мере, не раньше, чем я попробую жмута с грибами! – Серёга категоричен и суров.
– Полностью согласен с предыдущим оратором, – заявляю ещё категоричнее и не в пример суровее.
– Таки земляне – это что-то особенного! –– радостно восклицает старый Яков с Альдебарана (или откуда он там?). – Если после употребления сухих грибов под жмут я верну всё, как было, то вы всенепременно скопытитесь. Отсюда вывод: либо сейчас возвращаем, либо, любезные судари мои, никогда.
Я зачем-то набираю полную грудь воздуха, потом делаю медленный долгий выдох и решаюсь:
– Апгрейд выбираю.
Серёга дважды глубоко вдыхает-выдыхает, ожесточённо скребёт макушку и, как в омут головой:
– И я!
Витёк издаёт пронзительно-ликующий индейский вопль и неожиданно страстно исполняет короткий, но зажигательный победный танец. Что-то такое, знаете, нанайско-индийско-еврейское с вкраплениями лихой лезгинки. Кухня «моя», кстати, при этом неведомым образом заметно увеличивается, так что пришельцу есть, где самовыразиться. Подытоживает он разухабистым комаринским и широко разводит руки в стороны, желая обнять весь мир. Ну или, по крайней мере, нас с Серёгой.
– Добро пожаловать в семью галактических народов! – звучно и проникновенно говорит звёздный странник, как диктор центрального телевидения. А следом: – Так и что ви теперь скажете за то, чтоб вбросить в обновлённый желудок энное количество грибочков под пару-тройку кружечек жмута?! Ой, только не вздумайте рвать старому Якову сердце своим непотребным отказом!
…Ну… не отказались мы. А вы пока прослушайте важное не правительственное сообщение. Вот если кто-то скажет, что нанюханные сушёные и чуть подсоленные грибы не лучшая закуска под жмут, то тогда он… Да ни хрена он тогда не разбирается в жмутопийстве! Вот ващщще. Конец сообщению.
А! Витёк-то, между прочим, с большим удовольствием потягивает моё бутылочное пивко из холодильника. И про запас уже успел насинтезировать себе. «Так что ж ви, – говорит, – аборигены уважаемые, не сказали старому Якову, что ваше пиво – это всего лишь перекрашенный на гойский манер жмут сногсшибательного качества?»
Пью из угольно-чёрной матовой кружки, элегантно изогнутая ручка которой и донце сияют чистейшим, изумительно насыщенным голубым светом. Мерцающим таким слегка. Обалдеть! Сразу видно, что эта кружка к стриттеру приписана. Порт приписки у неё такой – Витькин стриттер. Ж-жаль. Мне б такую. Я, между прочим, давно кружки коллекционирую интересные. Привожу из командировок, из отпусков. Друзья-подруги дарят и даже родственники иногда. Десятков пять-то уж точно скопилось… Могло быть и больше гораздо, да где их хранить?
– Да забирай, раз коллекционируешь, – говорит вдруг Витёк, довольно отдуваясь после высосанной залпом третьей бутылки.
– Во! Ты чё, мысли, что ль, можешь читать?
– Таки что там читать, я вас умоляю! Оно ж всё видно, как на витрине гипермаркета!
– Как на витрине?
– Даже ещё лучше.
– Во как… Щас обидно, — демонстративно ставлю кружку на стол.
– Забей и не парься, – неожиданно переходит Витёк на молодёжный сленг. А потом: – Видите ли, сударь, не следует без надобности умножать сущности. И всё такое прочее... А подобную кружку я вам уже домой отправил, не извольте беспокоиться. Вы непременно найдёте её в настенном шкафчике. И вот ещё что… Она, вот видите ли, сударь мой, не вполне обыкновенная кружка. Она, мой дорогой друг, некоторым образом самонаводящаяся. Если вы вообразите себе, что она появилась у вас в руке – она тотчас появится и…
Договорить Витёк не успевает, поскольку я немедленно… воображаю себе. И кружка появляется! Шок – это по-нашему, что называется. Прокомментировать бы как-то… Ну там «охренеть!» или даже пожёстче, что ли… Но я почему-то ограничиваюсь лишь инопланетным универсальным коротким словечком:
– Мммыхххх!!!
– Что это за босяцкое неуважение к докладчику?! – возмущается транзитный гончепёсец. – Старый Яков таки имеет добавить к сказанному!
– И что добавить, например? Ложку чайную? Блюдце? – живо встревает меркантильный Серёга. – А если я тоже такую кружку хочу?
– Хочи – хоть хохочи! – желчно озвучиваю дразнилку, которой папа в своё время неизменно отвечал на мои многочисленные детские «хочу». Но зато потом, справедливости ради замечу, почти всегда покупал предмет хотения. Если цена его, конечно, не выходила за рамки финансовых возможностей на каждый конкретный текущий момент.
– Сам хохочи! – изобретательно парирует Серёга. И тут же апеллирует к звёзд-ному скитальцу: – Витёк! Ну вот скажи честно, ты мне, вообще, друг или погулять вышел?!
– Таки старый Яков не может сказать за то, что он сейчас некоторым образом не гуляет… – озадаченно произносит Витёк. – И в то же время – ви будете смеяться! – отчаянно дружит с аборигеном Серёгой. А! Так я всё же закончу то, что не успел из-за варварского поведения сударя Сашули и неуважительного вмешательства сударя Серёги. То есть доскажу за эту замечательную кружку. Значит, мало того, что она таки появится… появилась уже… так ещё можно ж и заказать напиток. Говоришь в неё, скажем…
Транзитный брат по разуму наклоняется над моей кружкой, которую я цепко держу двумя руками, и чётко произносит:
— Вода.
— Компот, — столь же отчётливо произношу я.
— Жмут, — не уступает нам Серёга.
Мы, как вы, конечно же, понимаете, практически одновременно произносим всё это. Разнобойным хором.
Да есть ли где-нибудь ещё столь умная и отзывчивая кружка?! На ней вдруг засветились две голубые тоненькие опоясывающие линии. Риски, проще говоря. Между донцем и первой риской побежало флуоресцирующее слово «вода». Между рисками красиво запульсировало слово «компот». А над второй гордо и монументально загорелось слово «жмут». И всё это по-русски, между прочим. Поразительные технологии, что ни говори.
— Ахх-хренеть! — восхищённо говорит Витёк. — А я и не знал, что у неё такая мультиопция есть!
В полной тишине Серёга выпивает, смакуя, слой жмута и суёт в рот жменьку грибного сушняка. Я затем неторопливо выцеживаю свой любимый абрикосовый компот, а Витёк проглатывает воду. Каким образом это всё не перемешалось в кружке — не моё собачье дело. Зато кружка моя. Я вежливо, но очень быстро выхва… забираю её у гостя со звёзд и немедленно представляю, как она стоит в углу на полочке в настенном шкафчике, находящемся в моей настоящей кухне. Волшебный сосуд немедленно же растворяется в воздухе.
— Ну так чего на счёт меня-то? Мне-то задаришь такую же или как? — обоснованно беспокоится Серёга.
— А куда старому Якову деваться?! Его душит здоровенная скользкая жаба, но он не может отказать! Ой, горе мне, горе! Ещё пара-тройка друзей-аборигенов, и Яков нищий босяк… А! Так я всё-таки расскажу до конца то, что ви никак не даёте до конца рассказать. И что за нетерпеливая раса?! В эту кружку можно заказывать не только разные напитки, но и любые продукты питания. Любые, прошу обратить на это особое внимание. Ибо старый Яков таки очень хорошо знает, о чём говорит. Главное, ясно представлять себе их внешний вид и вкус. Но и это ещё не всё, если ви вдруг думаете, что всё! Через сей удивительный сосуд можно моментально связаться со мной в любую минуту. Наклоняетесь над ним и делаете вот такой, допустим, запрос: «Многоуважаемый Витваззал! Не найдётся ли в вашем сверхплотном графике минутка, чтобы снизойти до разговора с уроженцем планеты Земля аборигеном Серёгой?» И таки минутка всегда найдётся!
— А если я просто скажу в кружку: «Витёк, ты где?» — жёстко интересуется мой бессменный ассистент и надёжный соратник в благородном и опасном деле влипания в разные щекотливые и нестандартные ситуации.
— Да боже ж мой! Старый Яков, что характерно, всенепременно ответит: «Таки я дома, а что?»
— А я-то с Серёгой через кружку смогу общаться или с тобой? — уточняю на всякий случай.
— Ой, не делайте мне смешно! А для чего ж она, такая универсальная, нужна? На самом деле, конечно, ещё очень-очень-очень много для чего. Но по существу вопроса… Короче, говоришь в кружку нужное имя, и твой абонент слышит тебя прямо в своей голове. Он отвечает — ты моментально слышишь в своей и без всяких помех, что характерно. А дальше вы так и общаетесь — мысленно. Ну или вслух, если захотите. Предельно просто!
— Действительно. Куда уж проще? — бормочу я, окончательно сражённый грандиозными размерами бездонной технологической пропасти, разделяющей наши расы.
— Ну а за сим, судари мои, старый Яков, пожалуй, полетит дальше. Ему на Цен-тральный Галактический Рынок надо.
— Да чё тебе там делать, когда у тебя такая посуда есть? — искренне удивляется Серёга.
— Вот именно! — поддакиваю я, мысленно привыкая к радостной перемене в жизни: на продукты отныне тратиться не придётся. Какая неслыханная экономия! Эх и заживём! Первым делом закажу полную кружку чёрной осетровой икры.
— Таки вы меня изумляете до полного помутнения в мозгах! Или это старый Яков придумал фразу «Не хлебом единым жив человек!» А ведь он, Яков-то, и не человек даже, но уже глубоко проникся местной мудростью. Если бы вы только могли побывать на ЦГР, то поняли бы, о чём я…
— Ну так и возьми нас с собой! Какие проблемы? Ты ж всё равно грозился вернуть нас по местам в тот же момент, из которого мы были изъяты, — напирает загоревшийся Серёга.
— Ну да, проблем, если вдуматься, нет никаких, — солидно поддерживаю соратника.
— Да, в принципе, конечно, можно, но… — задумчиво тянет Витёк. — А! Ладно! Если что, сойдёте за моих дальних родственников. Идентификационные биочипы сделать — пара пустяков.
— А что ты хотел сказать вот этим своим «если что»?
— Да так… Гапы могут привязаться. Галапол. Галактическая полиция, в общем. Да ерунда! Сашуля, у тебя же полная сумка земных сувениров. Гапы на это дюже падкие ребята. Метут всё подряд, а потом врут, что путешествовали по всей галактике. Да кто их отпустит-то за пределы зоны патрулирования! Они ж все под приказом о не вылете и получают свои приличные денежки в том числе и за это. А ваша Земля, не в обиду вам судари мои, это такие задние задворки, что про неё не то, что гапы, а и вовсе мало кто даже из просвещённой публики слышал.
— Да имел я в виду ваших гапов! Падкие они, видите ли! — Это я с возмущением вычленяю из заявления эпсиндейца самое для себя главное. — У меня в сумке не какие-то абстрактные сувениры, а очень даже нужные вещи. Мои собственные, подчёркиваю. И в карманах, кстати, тоже.
— Как сказала бы моя Циля, ваше неслыханное скупердяйство сделает вам большое и громкое несчастье.
— Нет у тебя никакой Цили!
— Как знать, как знать, — загадочно ухмыляется Витёк, сверкнув глазами. — Так мы летим или и дальше будем словами воздух тарахтеть?
И мы полетели на рынок. Центральный. Галактический. А интересно было бы на форму тамошних гапов посмотреть. Но для начала я вызвал из дома свою кружку. Мало ли как оно там всё обернётся. Серёга тоже вызвал. Витёк одобрительно кивнул головой и сказал:
— К вашему сведению, эти удивительные сосуды можно уменьшить до удобного размера. Представьте, до какого именно, а когда всё получится, то скажите «Стоп!» И вот ещё что: унитакты разбить или сломать практически невозможно.
— А почему вдруг унитакты? Не сходится что-то.
— Всё сходится, судари мои. Полное наименование данного изделия номер 6569-7759-13-МОББ — универсальная тактическая кружка-телепорт. Чтоб ви знали, унитакт имеет-таки кучу приятных бонусов. Здоровенных бонусов! И старый идиёт Яков, неизвестно с чего такой бесконечно добрый, познакомит вас с ними.
После недолгих экспериментов мы уменьшили наши сосуды и спрятали в карманы. Я — в нагрудный, на две пуговицы застёгивающийся. А перед этим ещё и в носовой платок завернул, который надёжно на двойной узелок крепко завязал. Теперь никуда мой унитакт не денется.
По причине происходящего мандражирую немного. Серёга насвистывает песню «Земля в иллюминаторе». Тоже переживает. А между тем иллюминатора-то по-прежнему и нет никакого. Вместо него — обрамлённое весёленькими светло-зелёными занавесочками в крупную ромашку окно моей кухни. И через него потрясающе прекрасные звёзды видны. Жутковато, честно сказать. А что, если хлипкая форточка распахнётся?! Хотя, о чём я? Это ж наверняка экран-иллюзия, на который выведено изображение с внешних камер и датчиков. Во всяком случае, в фантастике именно так пишут. Но в любом случае, родной Земли уже не видно. Совсем. Да ладно психовать. Что, на рынок, что ли, никогда не ходили?! А теперь летим просто.
Свидетельство о публикации №224081500978