Серебро

Я взяла паузу в работе - отложила  написание картин, сдвинув чувство подкатывающей тревоги на историю, чей финал представлялся чёрной дырой. Однажды мои коллеги и совсем не ровесники, а чуть оперившиеся в оккультных опытах зумеры, озадачились вопросом, можно ли без последствий помедитировать на эту пространственно-временную область. Меня тут же окатило жарким паром азарта. Ведь уже доводилось нырять в жерло хаоса и покидать родительское лоно, эту схематично отстроенную умом отеческую гавань на прочных парусах воображаемого судна, которое выбрасывало из трансового шторма в скучную плоскую реальность.

Дело в том, что я - портал. Лучше и проще объяснить вряд ли получится. Да и кому это нужно? Интересно, конечно, нескольким особям, а большинство примет рассказ за шизотерический бред. Впрочем, мне всё равно, если голубой день сопряжен с концом старого мира. Нет, не с концом света, а именно мира, который закончился для меня ровно тогда, когда Лилит выползла из своей глянцевой латексной шкуры в мерцающих лазурно-синих искрах свежей кожи. Она оказалась дерзкой, с легким, упругим голосом, уверенная и с едва заметной ухмылкой в ответ на мои вопросы. Мы говорили о любви.
За окном разрастались споры прелого южного вечера. Так жаль, что моря нет в моих широтах, лишь полиэтиленовые пятна застоявшейся воды - пусть не услада глаз, зато рассадник для лягушек.

Смальтовый осколок утреннего неба занозил память. Так часто смотреть наверх - явный признак наступившего нового мира. Считай - праздник, который нужно было запечатлеть, зафиксировать новым и стройным запахом. Но каким?
Я так помешана на ароматах, что иногда боюсь прогоркнуть раньше времени. Смотрите, выходит, время тоже может быть испорчено, как и пространство, претерпевающее метаморфозы. Это что же, чёрная дыра - массивный слив?

Вернемся всё же к горизонту настоящих событий, где щедрости земной предела нет. И неземное, кстати, тоже богато на дары. Я поклялась прочесть "Божественную комедию" Данте. Но прежде пропала, растворилась в омуте огня, упав в чан хищного и непроходящего желания - впервые возжелала жёлтые розы с красной каймой. Кто-то окунул их в таз с парной кровью - а как ещё понять природу, их происхождение. Я покупала цветы для себя, на деле же букет мне подсказал мой милый сердцу демон.
Книга чувств раскрылась аккурат на странице, где с неба слизало птиц,  воспаленный глаз солнца слезился,
а моё грешное сердце нужно было вывести из ада, а сам ад разрушить. Миссия вполне себе выполнима.

Бледное молочное тельце нашлось между руками и ногами, словно меня взяла в плен растопыренная волосатая гусеница. Лицо было мокро. Вопреки ожиданиям, что финал нашей растянувшейся с ночи до утра пляски увенчает тихий смех, я прыснула слезами. Сумела вписаться в погодную карту. Воздух пока ещё отдавал  стерильной свежестью распачатого бинта.
Не дождь, а жалкие ополоски на дне  соседского эмалированного ведра смочили асфальт.
Я плакала не от того, что сердце моё пока ещё не разбито, а любой из миров конечен. Печаль лилась внутри и с неба мутным фонарным светом, освещая всю мою дорогу к этой пристани, нашему скомканному счастью, его трогательной фактурности, осязаемому быту.
Оскомина сандала с пеной стирального порошка - этот запах я предпочла всем, как если бы прибрала непослушные пряди тонкой и ветвистой тиарой. Мне хотелось подчеркнутой и беспричинной сакральной невинности, отлупившейся и отпочковавшейся из грубого и горячего массива бунтарства, плотского водевиля  вседозволенности и прожорливой прорвы страсти. Я ещё не жила, но уже тысячу раз умерла по пути сюда, к нему, к себе.

Рукописей оказалось не так уж и много, но вполне себе достаточно для костра. Пусть я не созрела для того дня, чтобы спалить свои картины, но наконец-то вызрела, чтобы почувствовать себя демиургом наоборот, наблюдая, как взметаются летучие мыши недописанных и бесформенных текстов, моих милых и не очень уродцев - порождение амбициозного, но сверхленного ума.

Любовь делает человека неуязвимым. С утратой страха пришло осознание - даже чёрная дыра не конец. Ничто вообще не конец. Может быть, поэтому я плакала, зная о своём бесконечном возвращении в мир, где даже разбитому сердцу суждено стать цветком, а мне слушать знакомый голос, и дождь за тысячи миль, где нет и намёка на тусклое облачное серебро.