Ключи и замки. часть 3 глава 8

Глава. 8 Смерть и Смерть
      Не один. Я тоже умерла. Рассвет уже заполнял спальню Генриха, окрашивая всё из серого в розово-золотой цвет. Загорелась каменная кладка стен, стёкла в окнах и искорками витражи в углах, здесь были изображения лодок, тех самых, наверное, на которых ходили по волнам далёкие предки Генриха. Он не спал. Он не спал всю ночь, и не давал спать мне. Но, думаю, если бы я уснула, то и умерла тут же. Не только душой как сейчас, но физически тоже. Он будто чувствовал это и не давал мне спать, а может быть и правда пылал страстью, которую я, увы, была не способна разделить.
       — Какая ты красивая, Ли, — сказал Генрих, проводя пальцами по моей коже.
      Золотой свет рассветного неба, вызолотил и так золотоволосого исландца, от него будто отскакивали лучики и искорки. Почему я могу только видеть, почему я ничего не могу чувствовать внутри?
     — Твоя кожа светится опалом, — Генрих поцеловал мою руку в локоть. — Ночью лунным, белым с голубым, а сейчас золотистым, почти как янтарь… А глаза совсем чёрным. 
       — Они чёрные, — проговорила я.
       — При Луне мне казались синими, — сказал Генрих, улыбаясь.
       — Это потому что у вас тут у всех синие глаза, — сказала я.
      Генрих засмеялся.
      — У меня серые. Но в Вернигоре все такие же как здесь.
     Я не стала спорить, ни с тем, что глаза у него светло-голубые, не серые, и что в Вернигоре все тоже белёсые, это было не так, местные были похожи между собой, как члены одной семьи, в Вернигоре разнились, хотя и не так как на Западе или юге, где было много чернокожих, мулатов, креолов и метисов, но всё же.   
     Генрих поднялся.
     — Я хочу пить, принести тебе? — спросил он, подходя к бару. В его покоях было всё, что может понадобиться молодому мужчине, и небольшой спортзал, и сауна, и музыкальные установки, и даже тир, вот… бар.
     — Я бы шампанского выпила.
     Он посмотрел на меня и улыбнулся. В свете солнца его тело казалось сделанным из мрамора, а волосы, которые распушились ещё больше и казались каким-то ореолом.
      — Утро начнём с игристого? Ну давай, я не против. Я, правду сказать, не люблю шипучку, но…
     Да, всё было хорошо в Генрихе, но во мне всё кричало от боли, я была смертельно ранена, я умирала, потому что я потеряла моего Всеслава, моего Славу…
    Я должна как-то жить теперь. И я должна быть женой этому хорошему человеку, доброму, и… влюблённому в меня. Как и когда он влюбился в меня, почему, не могу понять, пообещал ведь «никогда не лезть»… Вот и верь обещаниям мужчин. Впрочем, Слава тоже многое мне обещал…
     Слёзный спазм перехватил мне горло, я отвернулась, я смогла дышать только после того как сделала глоток ледяного шампанского, которое Генрих собственноручно открыл и налил в бокалы. Он вообще мало пользовался рабами. Я давно это заметила. Генрих сказал мне как-то:
     — Да, я всё могу сделать сам, мне не нужны помощники.
     Но это всё враньё, ничего бы он сам не сделал в действительности, если бы всё не готовили и не подкладывали в привычное места, чтобы он мог взять и «всё сделать сам». 
     Мне стоило огромного труда сейчас, как и все эти часы делать вид, что я так же рада происходящему как и он, в конце концов, он не виноват, что моя душа оказалась заполнена другим задолго до нашей встречи. И только к следующий полуночи, когда  Генрих, вконец утомлённый уснул, я вышла из его покоев.
     Из ниши в стене мне навстречу вышел Атли. Он был бледный, на левой половине лица разливался чёрный синяк, его глаза блестели от бессонницы, я ничего не сказала, только кивнула ему.
     Только, когда мы вошли в мои покои, и ко мне радостно подбежала Кики, колыхаясь рыхлым телом, ее объятия я помню с детства, пока мама была жива, она часто обнимала нас с Всеславом, но потом… потом нас обнимала только Кики. Я позволила ей и сейчас обнять меня, погладила её по спине, оглядываясь по сторонам в поисках Серафима. Кики щебетала что-то о том, что её «касаточка» должна отдохнуть и выспаться, всё вокруг пришло в движение, я услышала плеск воды издали, это мне готовили ванну. Пока все вокруг бегали, я обернулась к Атли.
       — Я понимаю, ты очень устал…
       — Ничуть, моя госпожа, — радостно воскликнул он.
       — Не перебивай, слушай, — поморщилась я, принуждённая говорить больше, чем намеревалась. — Найди Серафима.
       Что-то мелькнуло в лице Атли, но сейчас у меня не было сил размышлять, что, мой мозг был измучен и глух.
       — Да, моя госпожа, — Атли склонил голову, выражая то ли согласие, то ли покорность, кто поймёт этого малого, и исчез за дверьми…
      …Что тут понимать, ясно, что Серафим в беде и ясно, в какой. И за меньшие проступки сажают в железный ящик, а тут, как я понимаю, подозрения в связи с женой наследника. Кто именно навёл господина Генриха или самого Ольгерда на мысль о садовнике в этой роли, я не берусь утверждать, но взбесился тихий влюблённый, когда сюда приехал Всеволод Вернигор, думаю, ветер дует именно оттуда. Даже не сомневаюсь. Доказательства мне не нужны, мне нужно знать, жив ли ещё бедолага, который, оказывается, вызвал ревность не только во мне, но и во всех прочих, может быть, только Кики не ревновала госпожу к нему, и я даже спросил её как-то почему. Кики ответила, улыбаясь снисходительно:
       — Так Серафим, как и я с её рождения рядом. Ну то есть, я-то кормилица, а Серафим… я даже не помню, когда появился у нас, но тоже, ещё маленькая Ли была. Он всегда опекал её, как старший брат. Так что ближе Серафима никто  из рабов к Ли не был. Понимаешь?
     Понимать одно, а не ревновать другое, я любил быть лучшим. Ольгерд не лукавил, когда говорил, что я лучшая охрана на Земле, мускулы мне были не нужны для этого. Во-первых: я был очень умён и способен к анализу, во-вторых: внимателен и чуток к словам и реакциям людей, я превосходно разбираюсь в людях, можно сказать, читаю мысли. Правда, не всех, я заметил, что мысли моей госпожи мне прочесть не удаётся. И вообще, понять, хотя бы, где они блуждают. Слишком мало у меня было информации, а она стоит того, чтобы её как следует изучить. Ну, а в-третьих: несмотря на скромную мускулатуру, я отлично владел своим телом и в совершенстве приёмами старинной борьбы, скажу без ложной и никому не нужной в таком вопросе скромности, мало кто на нашем острове, и, уверен, за его пределами мог бы соперничать со мной или тем более побороть меня. Другое дело, что я раб и ответить, к примеру, господину, особенно господину Генриху, я не мог. Любому рабу и свободному, но не этим людям, правителям. Таков наш мир, правители вне правил и вне законов…
       …Я едва не уснула в ванне. Я была так измучена, что почти не чувствовала, что жива, в голове после того, как я отправила Атли искать Серафима, беспокойство о котором не отпускало меня все эти дни, не осталось ничего, кроме липкой массы, в которой тонули все мысли, пуская пузыри, все, что происходило в последние двое суток сейчас слилось в конгломерат неясных ощущений, не понятых и не пережитых. За мысль о Серафиме и беде, которая нависла над ним, я только и цеплялась, а сейчас эта мысль отпустила меня и я начала засыпать. Да так, что едва не ушла под воду. Сразу закудахтала Кики, выхватывая меня из воды под плечи:
        — Батюшки, да ты что, госпожа Ли! Эй, кто там, помогите!
         — Тиш-ше, Кики! — отмахнулсьа я, садясь. — Не кричи… помоги выбраться.
      Через минуту, обернутая в покрывало я уже спала в постели. Я проспала не день и не два, а целых четыре пробыла в странном состоянии между сном и бодрствованием. В эти дни приходили и Генрих, и Всеволод… Я не знаю, сколько бы ещё времени я пробыла бы в таком состоянии и куда бы двинулась из него, в полное забытье, смерть или в сумасшествие, но однажды на рассвете меня разбудил Фос. В привычном уже белом одеянии он стоял у одного из окон моей спальни и смотрел на меня, очень бледный, почти такой же, как его одеяние, и его светлые брови, глаза, волосы будто совсем потеряли цвет.
       — Ты что?.. — проговорила я. 
       — Видишь меня, наконец? — проговорил он.
       — Наконец? — я села в постели.
       — Наконец, Ли, я шестой день прихожу сюда. Нокс отказался наотрез, влюблённый дурак, так что я один.
      — Шестой? А… почему ты приходишь? — это было странно, Фос никогда один не приходил, всегда в компании брата-тени.
      — Ну… почему… Во-первых: ты собралась помирать, судя по всему, могу понять, как говориться, с юными девами такое случается, любимый предал, дядюшка насильник, муж обещания не сдержал, всё в общем-то обыкновенно, обыкновенна человеческая жизнь, как у других девочек. Вся разница в том, что ты наша девочка, а не чужая. Поэтому я рад, что ты, наконец, увидела меня.
        — Почему? — удивилась я.
        — Я не хочу, чтобы ты умирала.
        — Почему? — спросила я ещё раз настойчивее. Мне всегда казалось, что им, ангелам должно быть это безразлично. Они ведь ангелы.
       — Ну… – нехотя сказал он. – Потому что меня превратят в Cвет, это, конечно, прекрасно, но. … А я вовсе туда не спешу. Да и со стариной Ноксом расставаться жаль.
        — Расставаться с Ноксом?
        — Ли, я понимаю, ты перенесла множество потрясений в последнее время, но не могла же ты так сильно поглупеть из-за этого. Если ты умрешь, меня растворят в Свете, а Нокса в Тьме. После того, конечно, как он тебя уведет туда, куда должно.
       — А я думала, вы вечны.
      — Вечны, — кивнул Фос. — В известном смысле. Всё вечно и всё конечно, ничто не исчезает бесследно и не возникает из ниоткуда. Но… я не за этим здесь. Заболтался, как всегда… Ли, Серафим в беде. Если промедлить ещё хотя бы день, он умрет. Конечно, на твою жизнь это окажет не слишком большое влияние, учитывая… хотя Нокс считает иначе, но он относится необъективно к тебе…
      — Что ты сказал?! — я перебила его болтовню, грозившую стать бесконечной и не дослушала.
      — Что Серафима надо спасти, — Фос уставил на меня светлые голубые глаза. Удивительно, лицом и всем он полностью Нокс, или Серафим, точнее, но я никогда не видела сходства. Они совершенно разные.
      — Где он?!
      — Ли… — Фос опустил голову устало, будто устал от моей глупости. — Я не человек, я даже не Нокс, его дело знать этот ваш низменный мирок, я не могу тебе сказать, где находится Серафим, и показать этого не могу, я знаю только, что жизнь в его теле едва теплится. И если… Словом, пришло время тебе очнуться от морока, слабости, которой ты поддалась и снова стать самой собой.
     После этого он слетел с окна и приблизился ко мне. Протянул светящуюся белую руку, крепкую как у Серафима. 
       — Поднимайся, пора!
       Я встала с постели, чувствуя необыкновенную лёгкость во всём теле, будто потеряла едва ли не весь свой вес, будто я вся из тончайшего батиста, как рубашка на мне. Рука у Фоса оказалась не только сильная, но и тёплая и гладкая, всё как у Серафима, а во всём Фос другой.
     Поднявшись с постели, я ощутила, как холоден пол и…
      — Ли… ты встречаешь меня? — услышала я голос Всеволода за спиной.
      Я вздрогнула, Фос пропал в тот же миг, и я осталась без поддержки. Обернувшись, я увидела Всеволода, с довольной ухмылкой он смотрел на меня.
     — Что ж, приятно, наконец-то нет этой гримасы отвращения. Если ты и с Всеславом была такова, я не удивлён, что он сбежал от тебя. Муж, конечно, никуда не денется, так что с ним можешь, как тебе угодно. П с любовниками приветливее надо. Ну… иди сюда!
    Я оторопела, глядя, как он поднял руки к воротнику, начав распускать его. То есть кошмары о нём не были сном?
    — Ты… ты это… Не-е… вздумай подходить, — сказала я, отступая и тут же подумала, что это неправильно, чего я отступаю, стоит мне только крикнуть и позвать Атли, он…
    — Что это сегодня? Новая игра?
    — Убирайся! Еще один шаг, и я кликну Атли.
    — Только пусть попробует тронуть Вернигора на этом острове, от него и воспоминания не останется, — легко сказал Всеволод. — А ты, добрая мягкая девочка, ты же не захочешь, чтобы такой прекрасный уголок Земли тоже стал необитаем.
     Я промолчала, он был прав, провоцировать бабушку Агнессу на ответ Исландцам я не стану, но не только в этом дело, позволить кому-нибудь узнать, что произошло между нами, я не могла, позорить себя, тем более Генриха…
      Я только молча отступила.
      — Впрочем… — проговорил Всеволод. — Насилия я не люблю, расслабься, никто тебя не тронет, ничего особенно интересного в тебе нет, чтобы отступать от своих принципов и привычек. Так что спи себе одна, спокойной ночи.
      Он, не спеша, направился к двери, осанясь, расправив плечи, как всегда ходил, и как всегда никакого волнения. Взявшись за ручку, обернулся:
      — Впрочем, если захочешь, я у себя, — и подмигнул. — Генрих сегодня не явится, они с отцом уехали. Не сказал? Даже от тебя таится, до сих пор не доверяет. Эх, Ли, была бы ты умнее, давно все планы их вызнала на пользу Северу, а ты как… кукла бестолковая.
       Вот наглец… как я выносила его приходы до сих пор?
    Я же дождалась, пока хлопнут входные двери, надела халат и поспешила в гостиную.
       — Атли! — я сразу увидела его, его лицо радостно оживилось, он даже шагнул ко мне. — Ты нашёл Серафима?
      Атли смущенно моргнул.
       — Нет?!
       — Нашёл, но… — он даже голову опустил.
       — Что значит твоё «но»?! Говори, чертов остолоп! 
       — Он в железном ящике. По приказу господина Генриха… — тихо проговорил Атли.
       — Что?! — я схватилась за волосы.
       Однажды Генрих, явно гордясь традициями своего острова жестко расправляться с непослушными рабами, показал мне, как они наказывают рабов, тот самый «ящик», некоторые и умирали там, в настоящих металлических коробах, размерами не больше шкафа, где можно было или стоять или лежать сильно скрючившись. В любую погоду под палящими лучами солнца ящик, должно быть, нагревался как духовка, а в холода превращался в настоящую молозильную камеру…. Словом, это страшная пытошная выдумка, где не погибнуть можно было, только если время пребывания будет совсем небольшим. А сколько времени там Серафим?..
     Меня затрясло от ужаса и от гнева. Броситься немедля к Генриху, надавать оплеух, накричать,  и…
     И…
     И это ничего не изменит. Да нет, больше того, если он сделал это из ревности, а никакого другого мотива, скорее всего, нет, то будет только хуже, Серафим, скорее всего никогда не выйдет оттуда живым. Поэтому пробегав туда-сюда по гостиной, ломая пальцы, кусая губы, кусая костяшки, чтобы хоть как-то выпустить огонь гнева и не подпустить ослепляющее отчаяние, я остановилась, чтобы, наконец, подумать.
       Что Всеволод сказал? Нет Генриха в городе… Вот и хорошо, что сгоряча не наговорю лишнего…
      Но… что же делать, что делать, Фос сказал, что Серафим не выдержит долго… Страх за Серафима, жалость к нему, невинному и преданному мне, дорогому человеку, сдавливали сердце так, что я теряла ясность мысли и никак не могла определиться с планом действий. Черт подери, как научиться справляться с эмоциями и держать голову холодной, как это делает бабушка Агнесса…
      — Госпожа, вы позволите мне сказать? — проговорил Атли, мне показалось, его негромкий голос ударил в моей голове, как ударяют в колокол.
       — Сказать?.. — я остановилась, глядя на него. — Что сказать?
       — Я думаю, вам не стоит говорить господину Генриху об этом, я думаю, это приведёт к фатальным последствиям, — он смотрел мне в глаза, стараясь, видимо, внушить ту мысль, которая пришла мне в голову первой. — Вы ведь хотите э-э… чтобы ваш садовник остался жив.
       — Разумеется… ты можешь без предисловий, Атли?! Ты знаешь, как спасти Серафима?!
      — Думаю, да… но… либо после его надо будет где-то спрятать, либо…
      — Что «либо»?! Не тяни ты! — мне хотелось его тряхнуть.
      — Либо немедленно бежать с острова, а это, возможно, не входит в вашим планы. Таким образом, получается, что жизнь вашего садовника стоит против продолжения вашей совместной жизни с господином Генрихом совсем вытекающими последствиями… это…
      Он прав… если Серафим выйдет из ящика, так или иначе, это «докажет» Генриху его ревнивые подозрения, а значит… Чтобы остаться женой Генриха, я должна закрыть глаза на то, что Серафим умрёт страшной смертью. Думаю, ничто не могло бы перевесить жизнь Серафима, даже моя собственная.
      — Спрятать Серафима на острове надолго не удастся, нас обнаружат в течение нескольких часов, здесь глаза и уши всюду. Только побег… —  проговорил Атли, и, обернувшись по сторонам и убедившись, что в столовой, действительно, никого нет, подошёл ко мне вплотную и проговорил почти неслышно. — Бежать надо будет немедля, вы к этому готовы? Бежать и скрываться, это не так-то просто. Вы уверены, что готовы скитаться? Нужно будет золото. Платить, как обычно некоторые время будет нельзя, пока нас будут разыскивать. И…
       Он оглядел меня.
        — Госпожа, вам придётся сменить внешность. А ещё лучше, в мальчика переодеться. Волосы остричь, но… вы же не согласитесь.
       — Волосы… да-да… Погоди, ты сказал, золото… — сказала я.
      А ведь это самое главное. У меня золота не было. Были украшения, которые стоили, конечно, огромные тысячи золотых, но их не продашь здесь, на острове, кому? Ни на других концах света, по ним нас тут же найдут. Так что это не пойдёт. Надо достать золота.
      — Вот что, Атли, не медли, отправляйся в порт, найми лодку, любую, но лучше дорогую, не жалей, обещай, сколько захотят, придумай сам, что хочешь, кто и куда плывет. Нам только на континент, а дальше… Дальше видно будет.
      — Вы уверены в этом? Этот шаг… конфликта между Севером и Исландией не избежать тогда, а здесь ваш дядя… Может заложником стать. Или… он с нами?
      — Нет, с нами только Кики. Заставь её собраться. Но незаметно. А я за золотом…
      Я расчесала волосы тщательно, оглядела себя в зеркало, взяла со стола хрустальный с серебряным носиком и крышкой кувшин, полный золотистого вина, и двинулась к двери. Атли пошёл за мной, взял у меня из рук тяжёлый кувшин и нёс, пока мы не достигли цели.
      У дверей покоев Всеволода, я повернулась к нему.
     — А теперь ступай, исполняй всё. И возвращайся сюда. 
     Он кивнул, бледнея, и отдал мне кувшин. Я вошла в покои. У входа меня остановили двое здоровенных бородачей. Протянули руки ко мне, мне показалось, каждая из этих четырёх рук толще, чем я вся…
     — Не сметь касаться госпожи Всемилы! — прорычал откуда-то ещё не видимый мною Всеволод.
      Покои его были ниже моих, хотя почти также обширны, устланы коврами гуще, чем мои, окна смотрели на город и бухту, судя по огням за ними. А вот и Всеволод, он поднялся с одного из кресел, повёрнутого спинкой к двери.
      — У тебя глаза на затылке? — спросила я.
    А Всеволод остановился, глядя на меня.
      — Вино… Отравила, надеюсь? — и мотнул головой, чтобы подарок взяли у меня из рук.
     — Ну а для чего я тащила бы такой тяжелый кувшин по коридору. Само собой.
     Он улыбнулся, подошёл и, оглядев нахально, притянул меня к себе.
       — Так-то лучше. Почему передумала?
       — Мне золото нужно.
     Удивление мелькнуло в его лице.
       — Золото? Если спрошу, зачем, не скажешь ведь? Сколько?
       — Много.
       Всеволод поднял моё лицо за подбородок.
       — Милая, много ты не стоишь.
      Я пожала плечами, отодвигаясь от него.
       — Хорошо, тогда я пойду, выпьешь вина за моё здоровье.
     Но азарт уже завладел Всеволодом, глаза его заблестели
    — Ну ладно… Дам много. Сколько захочешь, не жаль. Такая игра мне нравится… — и провёл ладонью по моей спине в затылку, поднял волосы, рассыпая их по плечам…
     — Вначале золото, — сказала я.
     Всеволод засмеялся и, отпустив меня, двинулся в сторону какой-то небольшой двери направо, двери в спальню, судя по всему, были слева, большие, оттуда как раз вышла горничная с покрывалом. Удивление мелькнуло в её лице при взгляде на меня, она тут же погасила взгляд.
       — Зажечь камин, госпожа? — спросил слуга.
       — Не надо, тепло, — сказала я. — Налейте вина.
      Он поклонился и налил мне вина в бокал. Пить я не собиралась, но занять руки, подрагивающие в нетерпении, хотелось.
    Всеволод вернулся с мешочком, вышитым золотым бисером, так вышивали кошели в Вернигоре.
    — Здесь сто тридцать золотых, я не взял больше, не посчитал нужным, признаться, за все дни не потратил они гроша. Вот… всё отдаю тебе, коли ты попросила. 
     У него был чрезвычайно довольный вид, и даже какой-то смягчённый, будто ему приятно было дать мне золота.
     — Ты не спешишь? Я угостил бы тебя…
     — Угости, — сказала я, не могла же я показать, как я спешу.
   Всеволод хлопком вызвал слуг, одним движением головы приказал охране выйти за дверь в коридор со словами: «Даже по коридору никто пройти не должен!» 
     — С каких это пор ты стал ходить с охраной? — спросила я.
     — С тех, как моя племянница забыла о своём долге и решила разрушить замыслы своего клана. Уж прости, что напоминаю, ты сама спросила.
     Я только улыбнулась, все колкости, которые приходили мне в голову, я оставила внутри, я пришла сюда быть милой и податливой, не спорить и не язвить, тем более что с Всеволодом мне это и не удавалось из-за его ко мне отношения, весьма пренебрежительного. Впрочем, Всеволод относился так ко всем и ко всему, даже к Агнессе, хотя, очевидно, что она единственный человек в мире, к которому он испытывал уважение.
     На небольшом столике нам накрыли обильный стол сладостей, вроде лукума и засахаренных орехов и всевозможных цветов, весьма изысканные угощения, подходящие как раз к десертному вину, которое я принесла для него, удивительно, что у него припасены такие «дамские» сласти.
     — Что удивительного? — пожал могучими плечами Всеволод. — Я люблю дам, а их надо угощать. Вот, как тебя.
      И он, махнув всем рабам выйти, протянул руку и обнял меня…
      Не думала, что понадобиться столько времени, чтобы он заснул. Наконец, я убедилась, что его ровное дыхание мне не мерещится, впрочем, я могла бы уйти, и не дожидаясь, но Всеволод сегодня был вдохновлён, может быть, так он ведёт себя с женщинами, которые ему нравятся, с теми самыми, для которых держит эти свои сладости, которые, я тоже, оказалось, люблю. Стараясь, не шуметь, я оделась и вышла из спальни, на ходу надевая туфельки. Рабы и рабыни обернулись на меня, но тут же потупились, я двинулась к выходу, держа тяжёлый кошель в руках. 
    Когда я вышла в коридор, ко мне двинулся Атли, отделившись от стены, охранники Всеволода переглянувшись, вошли внутрь его покоев, послышался звук засовов и замков.
       — Господин Генрих вернулся, — сказал Атли.
      Я отдала ему золото.
       — Ты сможешь выкупить Серафима?
      Он покачал головой.
       — Нет, взяток здесь не берут и не дают, госпожа, освободить его можете только вы. Ну или господин Генрих.
       — Лодку нанял?
       — Да, нас ждут. Кики уже там, с вещами.
       — Воображаю… — вздохнула я. — Никто не видел?
       — Если и видели, не скажут, пока их не спросят.
     Мы подошли к моим покоям.
     — Жди меня здесь, — сказала я.
     Генрих с удивлением встретил меня, поднимаясь с дивана.
    — Прости, не думал, что приеду так поздно, к матери ездили с отцом… Поэтому не предупредил, что меня не будет. А ты где была? — спросил он, обняв меня, потом отодвинулся и заглянул в лицо с некоторым подозрением.
    — У Всеволода.
    — У Всеволода? — удивился Генрих, но подозрительное напряжение спало. — Не замечал между вами дружбы. 
    — Да какая дружба, — отмахнулась я. — Переел он, несварение. Со страху позвал, решил, отравили. Не дома, всюду чувствует тревогу и напряжение. И страх.
     — Страх? Чего он тут у нас может бояться, мы теперь одна семья, скоро уж год.
    — Подозрительный, — я пожала плечами. — Ну что там с твоей матушкой? Почему ездили?
       — Оказалось, ничего серьёзного, удивительное совпадение, тоже несварение, она испугалась, вызвала нас…
       — Она же не думала, что её отравили? — улыбнулась я.
       — Думала, — Генрих тоже улыбнулся и подхватил меня на руки…
       К счастью, у Генриха были ещё обязанности, от которых он не отступал, поэтому он вышел из моих покоев вскоре, чтобы провести остаток ночи со своей второй женой. Как ни утверждала Холлдора, что он совсем потерял к ней интерес, Генрих ещё ни разу не подумал, не пойти к ней. Ничего не изменилось в этом смысле, это, кстати, успокаивало меня, его сердца не касается то, что происходит между нами, так что мой побег не ранит его, может быть, почувствует облегчение, Холлдора точно будет счастлива и спокойна, наконец.
    Словом, времени от момента, как Генрих отправился к Холлдоре до того, как я вышла в коридор, прошло ровно столько, сколько нужно, чтобы одеться. И оделась я в костюм, который надевала для прогулок, он вполне подойдёт, чтобы стать мужским, когда я остригу волосы: большой свитер с горлом и брюки.
       — Ты так быстро, госпожа?! — Атли невольно улыбнулся.
       — Сколько ж тянуть, ночь на исходе. Идём скорее!
       Мы поспешили из замка, Атли впереди, я за ним, вышли через чёрный ход, я и не подозревала о его существовании.
    — Само собой, госпожа, это для рабов и стражи, — ответил на моё удивление Атли.
     Мы довольно долго шли по тёмным улицам города, когда вышли за пределы замка и его заднего двора. Мимо лавчонок, прачечных, почему-то именно здесь расположенных едва ли не в каждом строении.
       — Здесь река была, поэтому издревле селились прачки, — пояснил Атли. — Река теперь в подземном рукаве, а квартал остался.
       — Давно убрали реку?
       — Давно, лет пятьдесят уже.
       За границами города, куда зоркий в темноте Атли довёл меня за какие-то полчаса, мы спустились на узкую тропу, которая привела к небольшой скале, возвышавшейся на фоне тёмного неба. Он нажал на что-то, чего я даже не разглядела в темноте, зажёгся свет и прозвучал сигнал, похожий на сигнал тревоги.
       — Госпожа здесь. Откройте! — громко сказал Атли.
       Что-то тут же заскрежетало, и скала стала отодвигаться, открывая вход в подземелье. У входа склонились в пояс, прижав руки к груди двое стражников, вооружённых самыми совершенными алебардами, которые могли не только сечь и рубить, как в стародавние времена, но и ударить током высокой частоты, ожечь или отравить мгновенным ядом, выступающим на лезвии под действием внутренних устройств, подведенных в устья материала, сверхсовременного металлопластика. Конечно, такое оружие использовала только стража для ближнего боя, ведь оружие, вроде того, что привело к Последней войне было запрещено, но… это не значило, что оно исчезло в мире, тайные разработки и испытания никогда не прекращались, и велись в подобных подземельях. Во всяком случае, в Вернигоре, именно в таких.
      Но испытаний в Вренигоре на людях никогда не проводили, я это знала, как знала все секреты и тайны Совета Высшего уровня. А здесь… в благодатной, прекраснейшей стране, может быть, самом красивом месте на свете, проводили. Проходя по коридорам, я не сразу это поняла… Только когда услышала какой-то громкий хлопок и стон за одной из дверей…
     — Что это? — спросила я, невольно вздрогнув и отшатнувшись от стены.
    Сопровождавший нас охранник в серой форме обернулся с гордым видом.
     — Испытания «Winter-3324» очень успешно проходят, поражающая способность феноменальная. Пока только один живой остался, — гордо и радостно проговорил охранник.
        — «Winter»?
       Атли посмотрел на меня изумленно и сказал вполголоса, чтобы сопровождавший нас охранник не услышал:
      — Это винтовка, — Атли даже замедлил ход. — Зимняя винтовка.
      Два года назад в Вернигоре не знали такой винтовки. Либо прогресс не стоит на месте, либо здесь свои игры в оружие.
     — Зимняя? Впервые слышу, что оружие может быть сезонным, — проговорила я.
     — Эта стреляет ледяными пулями. И способна к криозалпу. Странно, что в Вернигоре такого не знают. Очень странно.
       — Ещё страннее то, что здесь его создают в тайне от Вернигора. Этот «Winter» может использоваться только против Вернигора.
     Атли только пожал плечами. Я же, пронзённая неожиданной догадкой, даже остановилась.
        — Погоди, Атли… здесь что… на людях тестируют? — прошептала я, содрогаясь.
        — На рабах, ла,д— сказал Атли, словно отделяя рабов от людей.
      В следующее мгновение, он немного изменился в лице, видимо осознав, что мы и сюда пришли, чтобы спасти раба, дорогого для меня человека. Наверное, и у меня изменилось лицо, поэтому Атли поспешил добавить:
      — Ну… я… я не думаю, что Серафим пострадал… он всё же… ну…
      Я только махнула рукой, прекращая его страдания. Мы продолжили путь по коридору за охранником, который уже начал оглядываться.
     Наконец, мы дошли до крайней камеры, охранник открыл дверь, там был код, я увидела комбинацию цифр и букв, которую запомнила почему-то.
      — Ну вот он… не знаю, живой вроде, — охранник кивнул, глядя в камеру.
     Я ускорила шаги, спеша увидеть, насколько Серафим жив, потому что с каждым шагом по этой темнице мне становилось всё страшнее. Поэтому я подбежала к двери и бросилась внутрь, потому что Фос не сказал бы напрасно, что Серафим при смерти. И да… лгать ангелы не умеют…
      Серафим лежал на узкой лавке, которая, очевидно, служила ему постелью, босые ноги были какие-то чересчур худые и бледные, он никогда худым и бледным не был. Но, кроме бледности и худобы, они были грязны и испачканы не только пылью, но и… кровью. Ссадины на лодыжках и на пятках… Господи, за что его пытали? За что вообще можно пытать человека? Как?! У меня это не укладывалось в голове, в душе…
     — Серафим… — прошептала я, боясь коснуться его, боясь ощутить могильный холод, или повредить ему, если он всё-таки жив. — Серафим, милый… ты… живой?
      — Вы ухо ему скажите, госпожа,  — сказал охранник. — Дрыхнет. Ленивые вернигорские рабы. Позвольте, госпожа, я растолкаю его?
        — Не надо… – едва смогла произнести я, вся дрожа.
    Я наклонилась к голове Серафима, длинные волосы, всегда такие красивые шёлковые, слиплись, но несмотря на грязь, никакого дурного запаха не исходило от него.
        — Серафим… — прошептала я.
        — Он живой вообще? — спросил Атли охранника.
         — Да живой, что ему сделается? Другие от меньшего помирали, а он и …
      Я обернулась на него, он осекся под моим взглядом, бледнея, вероятно, в моих глазах прочел то, что заставило его сжаться.
      Я тронула Серафима за плечо, нет, он жив, он тёплый. Вздрогнул от моего прикосновения, я обрадовалась, и позвала его снова, касаясь уже смелее погладила его голову. Серафим медленно обернулся.
        — Ли… — беззвучно прошептал он, с трудом разлепив запёкшиеся губы.
       Его взгляд плыл, та половина лица, которой он теперь повернулся была в запёкшейся крови, глаз заплыл.
       — Помогите мне! — воскликнула я. — Воды дайте!.. Серафим, ты сможешь сесть?..
       Я потянула его за плечи, он застонал, но я почувствовала упругое движение его тела в попытке сесть. Атли подоспел вовремя, чтобы поддержать его за плечи. А охранник поднёс к губам кружку. Серафим сел, спустив ноги и, дрожа, схватив кружку, жадно и шумно принялся пить, он проглотил воду из большой кружки в два глотка, повернул голову ко мне и поднял было руку к моему лицу, а я с ужасом смотрела на его лицо, изуродованное ссадиной, чёрной синевой и присохшей кровью. Но он стал заваливаться на бок, Атли заметил, удержал и, посмотрев на меня, потянул с лавки.
     — Мы забираем его.
     Охранник недоуменно пожал плечами.
     — Да… но он отходит уже, на что он вам, госпожа? После «Winter’a» мы сами и… утилизировали бы, у нас отработано…
    Я взглянула на него, могла бы убить взглядом, он бы упал замертво. У них отработано… Господи, отработано… чего ещё я не знаю?
     Атли взвалил глухо застонавшего Серафима на плечо, как мешок и двинулся к двери. Было видно, что ему непросто даётся лёгкость, с которой он шёл к выходу, и я подумала, до чего длинный этот коридор.
     Наконец, мы вышли во двор, налетел ветер и начался дождь.
     — Мы возьмём мобиль, — сказала я охраннику. — Где тут у вас?..
     Он растерянно развёл руками.
     — Нет тут…
     Я посмотрела на Атли. Он только подтолкнул плечом Серафима на своём плече и двинулся к городу. Я пошла за ним, поспешая, потому что он, хотя и тяжело, но очень быстро шагал.
       — Угнать мобиль не выйдет, госпожа, тут же нагонят, так что в дворцовом гараже только можно взять…
      Когда он опустил свою ношу на заднее сиденье мобиля, у него по лицу градом тёк пот, немудрено, Серафим и выше и мускулистей… Надо было скорее убраться, скорее очутиться в том месте, где можно будет осмотреть раны Серафима и помочь ему.
     Мы долетели до берега в мгновение ока, вообще-то уже брезжил рассвет, несбо становилось всё светлее, ещё немного, и станет совсем светло, я не боялась, во замке нас не хватятся по крайней мере до полудня.
      Атли снова взвалил Серафима себе на плечо, мы поднялись на большую и довольно красивую яхту, хотя я и не разбираюсь в этом.
       — Надеюсь, ты довольна, госпожа? — спросил Атли.
       — Самая дорогая?
       — Я не позволил бы себе взять для моей госпожи дешевую лоханку, — сказал Атли учтиво, хотя ему было очень тяжело, но он старался говорить со мной как и положено.
      Нас встретил капитан и помощник, несколько матросов, вытянулись в ряд и смотрели во все глаза. Это не рабы, свободные, даже матросы, поэтому смотрели, не скрывая любопытства.
       — Есть врач на борту? — спросила я.
       — Нет, госпожа, но мы можем вызвать с берега.
       — Не надо, немедленно отплывайте.
     Когда мы вошли в каюту, просторную и роскошную, вполне подходящую для меня, и Атли, наконец, положил Серафима на диван, и выдохнул.
    — Если позволите, моя госпожа, но корабли ходят, не плавают. Даже небольшие, как этот.
     — Ладно… тебе виднее. Ты морской житель, я сухопутный. Можешь учить меня.
     Кики подскочила к нам.
     — Госпожа Ли! Ты что же удумала… бежим от мужа… — и увидела Серафима. — А… это… боже мой, госпожа Ли… Симка умер? Поэтому ты…
      — Не каркай! — цыкнула я. — Зови людей, вымыть надо его, и обработать раны.
     Я сама двинулась к ванной, сейчас, когда я почувствовала, что корабль отодвинулся от берега и развернулся, что Серафим свободен, что я свободна… меня вдруг вывернуло. И рвало до тех пор, пока я не почувствовала вкус крови…
       Атли робко заглянул в ванную.
       — Вас уже укачало? Или это… вы беременны?
      Я шумно плескала водой, превозмогая всё новые позывы рвоты. Наконец, смогла выпрямиться и качнулась, Атли подхватил меня и помог выйти из ванной и сесть.
      — Скажи рабыням, ванну мне пусть приготовят, — сказала я. — И сам иди, вымойся, отдохни. Тут тебе легче будет охранять. 
      — Когда вы уснёте, и когда будем далеко в океане, — позволил себе улыбнуться Атли.
     И вдруг мы оба вздрогнули от неожиданности. 
      — Ли! Ли! Госпожа Ли!.. — дурным криком закатилась вдруг Кики. — Не дышит! Не дышит Серафим! Ли… Ли… и сердце не бьётся… Ли! Госпожа Ли… он умер…