Не сглазить...

   По наводке, светлой памяти отца, и не без помощи его старых связей был я принят на работу в крупный орденоносный трест, который славился на всю республику своими производственными успехами. Управляющий трестом, человек уже в летах, и сам был Героем Соцтруда, и, не в пример многим другим, человеком значимым, заметным и весьма уважаемым.
   Работа моя оказалась очень даже не пыльной - в отделе главного механика треста, поскольку образование имел я, хоть и не в точности, но приблизительно соответствующее. До этого какое-то время зарабатывал себе на пропитание я на судоремонтном заводе, а когда решил поступать в институт совсем другого профиля, пришлось и работу сменить, чтобы приемная комиссия документы мои приняла. Так и оказался тогда я в том тресте.
   Хорош был трест - прилично организованный, всем известный, с большой производственной базой и на постоянном виду у высокого министерского начальства. Премии выплачивались регулярно и добросовестно, дома для сотрудников строились, и в стенах самого этого заведения жилось сотрудникам очень даже хорошо и вольготно. Бывают же на свете такие места.
   Все подразделения его - СМУ, ПМК и другие - находились на периферии, работники их трудились на объектах в поле, а вот штат управленцев треста располагался в старом красивом здании в областном центре - непосредственно вблизи кинотеатров, магазинов и, что немаловажно, центрального рынка. На работу сотрудники являлись и покидали ее строго по звонку, но в течение рабочего дня занимались обычно чем угодно, только не работой самой. Народ, по предположению, был занят статистической отчетностью того, что происходило далеко за стенами этого заведения, и лишь изредка отдельные особи из числа персонала отправлялись на недельку-другую непосредственно в “поле”, чтобы что-то там посмотреть либо проверку какую произвести или ревизию. Управляющий трестом, в отличие от остальных, месяцами из “поля” того не вылезал, работал, что называется, как папа Карло, и примером своим как бы и других к этому пытался приучить. Но это где-то там, где нас, управленцев, не было, а уж мы-то у себя, в нашей городской конторе, байдаки били, что называется, вовсю. Если приходилось в кабинетах нам сидеть, так плели весь день разные байки, а уставали у себя в кабинетах сидеть, так перемещались плавно в соседние. Ухмылочки, смехуёчки там всякие, “ржачки” на весь этаж, когда привлеченные шумом соседи заглядывали, недоумевая:

    - Что еще снова у вас ?

И пили. Пили по-черному. Даже меня, блин, выучили пить - бывшего спортсмена. Поначалу сопротивлялся я, мол - не умею, нельзя мне.

    - Можно, - настаивали они, - а если с нами пить не будешь, так значит “закладываешь” нас начальству. Какое доверие тогда к тебе ? Оно тебе надо ?

Стал тогда и я к их застольям приобщаться. Сперва только для виду, чтоб в основном с ними в обеденный перерыв пожрать, так куда там - углядели, что только ем, но не пью, и стали сами же мне подливать. И куда тут денешься ? Как-то поймал я себя на том, что перед обедом уже и дома у себя начал “по сусекам скрести” - не найдется ли чего выпить.

    - Ну уж нет, - тогда подумал я, - пора с этим заканчивать.

И закончил, сказал мужикам, чтоб больше не приставали, надоело, сказал, да и закладывать их теперь, хоть бы и хотел, так не смогу - сам, мол, замарался. “Отмазался” так, приставать перестали, хотя и рубль законный себе на бутылку всякий раз с меня требовали.
   Еще можно было с той работы по-тихому, когда надо, уходить, что надо себе - делать и также по-тихому потом возвращаться. На работе той хорошие были у меня друзья, подруги, но тут уж обойдемся без подробностей.
   И во многом я на работе той замечательной преуспел: институт заочный окончил, квартиру за короткое время получил. А радостным и веселым каким был, и как жил интересно…
   Да вот только мучила меня, перфекциониста сраного, всегда одна и та же навязчивая неприятная мысль:

    - Ну что, - думал я себе, - вот так и просидишь всю жизнь свою в этом бедламе, ни специальности нормальной не приобретешь, ни статуса человеческого, ни толковой зарплаты ? Все будешь смотреть на эти пьяные рожи, трепаться с ними весь день о всякой ерунде, а потом, начиная лет с сорока, возле них же, как и они, спиваться ? Не годится это, не для тебя такое занятие.

   И вот набрался я как-то смелости и подошел во время одной из командировок к управляющему нашим трестом - Герою Соцтруда.

    - Так, мол, и так, - говорю, - Николай Петрович, извините, что беспокою, но вот, спасибо тресту, получил я квартиру, окончил институт, а восемь лет уже сижу сиднем на одном рабочем месте в отделе, который не по профилю мне совсем, потому что теперь я не механик, а строитель. Неинтересно мне это, развития никакого нет, и пользы настоящей тресту от меня нет. Не можете ли Вы меня в какой другой отдел, согласно моей новой специальности, определить ?
    - Ладно, - коротко сказал на ходу Николай Петрович, - подумаю.

Год, не меньше, я стеснялся его беспокоить. Но все же выбрал как-то опять момент, подошел к нему, напомнил о просьбе, поинтересовался, что с ней.

    - А, - сказал Николай Петрович снова мимоходом, - подумаю…

   И тогда я сам уже подумал, что не хрен мне больше чего-то здесь ждать, ничего мне здесь не обломится, и надо искать подходящую работу в каком-то другом месте. Долго не думал, выскочил как-то среди рабочего дня, пошел в контору другого треста, там нашел отдел кадров. Кадровичка, выслушав меня, сама тут же и спросила:

    - А что ты умеешь делать ?
 
Мигом пронеслись в голове у меня успехи мои в составлении статистической отчетности, командировки в “поле” по всяким несущественным делам, поездки в колхоз “на помидоры” и туда же на сенокос, субботники по уборке прилегающих к тресту территорий и на них же - покраска заборов, сбор металлолома, макулатуры и прочей ерунды. Вспомнил еще и об участии моем в народной дружине не менее раза в месяц.
   С этим со стула своего я поднялся, с дамой вежливо попрощался и покинул ее кабинет.

    - Ужас, - корил я себя, возвращаясь на уже многолетнее мое рабочее место, - мне уже тридцать лет, а я, оказывается, совсем ничего не умею делать.

   И, оценив по достоинству свое непристойное, как специалиста, положение, отправился я искать работу в самые глубины трудовой иерархии, а именно - на ее малоприятное дно. Так я пошел работать линейным мастером в далекие таврийские степи - туда, где, по элементарному понятию моих бывших сотрудников и кровной моей родни, нога интеллигентного парня, тем более еврейского, даже ступать не была должна.

    - Ты с ума сошел, что ли ? - удивились мне на прежней моей работе, когда пришел я увольняться. - Кто нормальный такую работу бросает ? Отсюда же только ногами вперед выносят…

Правы были они, безусловно правы, но только не в случае моем. Я не стал ждать, пока меня вынесут - ушел сам.

   Первый рабочий день провел я в поезде. Он уносил меня далеко за пределы областного центра, где прошли прежние годы моей молодой беззаботной жизни. Он уносил меня в какую-то новую неизвестность, непредсказуемую и малоприятную, без каких-либо ожиданий и надежд - будто уносил в никуда, откуда и сам я не представлял даже, когда, как и, главное - в качестве кого смогу однажды вернуться.
   Плотная лесистая местность в пределах городской черты сменялась теперь на отдельные перелески, потом перелески стали чередоваться с кустарниками, потом - кустарники со степью, реже стали появляться деревеньки, и к вечеру за окном вагона уже простиралась только сплошная таврическая степь. Совсем уже смеркалось, когда вышел я на своей станции и от нее пешком добрался до машинного двора, куда после работы со всех сторон съезжалась различная строительная техника.
   Кто-то провел меня в общую, устроенную прямо в бывшем колхозном хлеву, казарму, указал мне на шаткую металлическую койку и малозаметную тумбочку рядом с ней. Он даже, по-моему, пожелал мне спокойной ночи, хотя и знал, проходимец, что спокойной она здесь совсем не будет, потому что до самого раннего утра в этом вонючем “стойле” людских тел пьянствовали, орали и чуть ли не дрались, словом, просто бесновались десятки здешних работяг с тем, чтобы назавтра, едва протрезвев, снова кому-то из них оседлать свои скреперы, бульдозеры и экскаваторы, а кому-то взять в руки кирки и лопаты и отправиться рыть, укладывать и трамбовать, заливать опалубку бетоном и бетон потом выравнивать и уплотнять, чтобы результаты этого тяжелого своего труда - все вместе, однажды кое-как приглаженные и окрашенные, перешли в пользование людей других, которые продолжат все это эксплуатировать, жить здесь и трудиться дальше.
   Все эти работяги - грубые, пьяные и ругливые, звались в тех местах бичами. Именно так называл народ опустившихся, привычно полупьяных людей, часто бывших “зэков”, занятых временно, быть может, до следующей своей отсидки, на каких-то сезонных работах. Название это было для меня в новинку и людей таких, да еще и в таком большом количестве, я прежде совсем не встречал.
   Среди них я работал неделю, а в конце ее к нашему производственному участку подкатил “Уазик” главного инженера ПМК. Минут пятнадцать наблюдал он за нашей работой, не обращаясь ни к кому, и так же, как появился, уехал.
В следующий понедельник на утреннем разводе в самом ПМК вызвали меня прямо в кабинет к начальству.

    - Мы тут решили, что нам ты подходишь, - заявил главный инженер, как только я переступил порог. - Бери сейчас себе другую бригаду бичей и отправляйся с ней в N-ский район. Сменишь там прежнего мастера, он же и объяснит тебе, что нужно делать.

   На объект в другом районе приехали мы уже на закрепленной за нами “летучке”. Бригада моя новая оставалась сидеть в кузове, пока мы с ее бывшим начальником обсуждали, чем уже завтра предстоит заниматься мне.

    - Ну, хватит уже вам, - заорали работяги всего через каких-то пять минут, - мы так в магазин не успеем.
    - Что это с ними ? - спросил я бывшего их “босса”.
    - Давай-ка поедем, - заторопился парень, - меньше чем через час закроется в селе магазин, и бичи эти не успеют купить себе выпивку. Тогда я за них не ручаюсь…   

   Все обошлось в тот день. И в другие дни обошлось, и в другие недели, и месяцы тоже. И делали мы план, и получали неплохую зарплату, и прилично среди сельского народа себя вели, и бичи мои от меня прятались, когда хотели выпить, а если пили, то так, чтобы назавтра могли безопасно и продуктивно работать.
А родственники мои при этом, как только дома меня встретят, так и глядят, как на балбеса, и будто жалеют:

    - И куда ж это тебя, еврея, понесло ? С кем ты жизнь коротаешь ? Не сиделось тебе, как нам, в тепленьких прикормленных местах, дуралей…

   Через какое-то время то ПМК сменил я на организацию другую и потом еще в течение нескольких последующих лет из одной организации в другую переходил. Узнавал новое, укреплялся в полученных знаниях, рос в должностях и через какие-нибудь три года, на удивление себе самому и многим, возглавил уже в самом областном центре одно из строительных управлений.
Из того знаменитого треста, который будто по глупости своей я всего лишь недавно оставил, потом звонили мне (уж как-то прознали), удивлялись, поздравляли и интересовались, как идут, между прочим, личные мои дела…

   В девяностом году века, теперь уже прошлого, понесло меня с общей волной за кордон - на Землю Обетованную. И не думали, не гадали мы тогда, иммигранты, что с миллион нас там соберется, и не будет для нас ни жилья, ни работы, да и много чего из прошлой жизни уже не будет для нас вообще…
Как всем, пришлось мне учить новый язык, как всем - привыкать к новой действительности, быту и культуре, как всем - искать работу. Не как все, правда, и слава Богу, я ее нашел, зацепился, закрепился, стал чувствовать себя увереннее, надежнее. Но из дома уходил чуть свет, возвращался к ночи и знал, что многое еще в жизни моей предстоит мне обустроить и поменять. Трудным оказался первый мой год.

   Одним вечером возвращался я, как всегда, домой. Еще снизу, на первом этаже подъезда моего, услышал я доносящиеся из нашей съемной квартиры на последнем этаже громкие чьи-то голоса. Поднимаясь по лестнице вверх, марш за маршем, все лучше разбирал я голоса моих родственников, пришедших, видимо, в гости и затеявших между собой непримиримый спор.

    - Что же ты не поступил на работу, как твой младший брат ? - язвила, как умела в подобных случаях моя бестолковая, но всегда беспардонная тетка.

И пока брат мой пытался что-то ей невнятно объяснить, сам я повернулся кругом, спустился во двор, нашел там укромное место и где-то с час дожидался в уже наступившей темноте, пока брат и прочие пришлые мои родственнички отправятся к себе по домам.

А укладываясь после в собранную из найденных где-то на свалке деревянных ящиков свою тогдашнюю, непрезентабельную совсем, постель, между тем думал:

    - Не сглазить бы только. Только бы не сглазить…