Оригами

Автор: Дарья Зайцева
Соавторы: Валерия Хисамтудинова и Булат Гараев


     — Вы татарин, да? — обратился молодой человек к официанту, убирающему со стола грязные бокалы.
     — Да, — хмуро проговорил мужчина, прихватив поднос, и скрылся с прохладной веранды в шумный зал. Какая-то неведомая музыка доносилась оттуда, а вот что это было — разобрать я и мой приятель, обеспокоенный скорейшим уходом работника ресторана, — так и не смогли. Ни единый звук не долетал уже до нашего пьяного слуха.
     — А вот Хемингуэй свои произведения писал пьяный, а редактировал их трезвый, — вспоминала я, внимательно вглядываясь в размытое лицо молодого человека напротив. — И почему оно у тебя все время прыгает? Убежать что ли хочет? Не двигайся, пожалуйста, сейчас я соберу его, как оригами!
     Но приятель меня больше не слушал. Мы пили в центре города, позади нас открывался вид на сбежавшую невесту, то бишь на реку: после сильных ливней поднялся уровень воды, река Миасс затопила небольшой участок набережной рядом с концертным залом имени Прокофьева. Мне нравилось, что хоть немного, но все же мы были отделены от этого неприятного и дождливого мира, спасаясь на втором этаже заведения в алкоголе, подобно героям из литературы потерянного поколения. Разумеется, не мы одни являлись такими «умниками».
     «Мне надо отлить», — наконец подал молодой человек признаки жизни. По пути он накинулся на двух администраторов, которые под ручку волочили его неподатливое тело в уборную через банкетный зал, двухмаршевую лестницу и танцплощадку, не устояв перед его обаянием. Когда они проходили танцпол — знакомый ощущал все урывками: вокруг одни горячие и мягкие тела, непослушные руки, которые нарочно накрывали большой и ласковой волной, но не так нагло и страстно, как этого бы хотелось, будучи под градусом. В этом душном помещении происходило что-то странное: то ли животное, то ли обрядовое.
     Когда он живой, невредимый и размытый вновь предстал передо мной — мы позвали официанта, чтобы сделать еще один заказ, перед этим поблагодарив администраторов за достойный сервис.
     — Четыре больших «Секса на пляже» и одну «Голубую лагуну», пожалуйста, — сказал он необщительному татарину, сделав еще один акцент на слове «больших». — А вот это уже похоже на Казань, — поделился он со мной спустя время, услышав восторженные возгласы из банкетного зала, — как будто и не уезжал!
     — Очень рада это слышать! Ну что, выпьем за встречу?
     В девять вечера покинули ресторан, к тому времени и сам дождь миновал. Мы вышли к скверу на Алом поле. Над фонарями и деревьями из-за большого количества влаги образовалась дымка, так стало светлее и спокойнее. С приятелем мы скрылись среди влажных ветвей на каменном мосту, удивляясь наступившей тишине и размеренности вокруг. Неожиданно раздался церковный звон, храм Александра Невского вступил в свои права: 10 минут его голос был слышен в тайном сердце города. После окончания вечерни знакомый опомнился:
     — Наконец-то я по-другому взглянул на город, о котором так много читал и слышал. Весь день хотелось себя куда-то деть, закрыться в гостиничном номере, а тут внезапно стало так хорошо: размытые пятна, как бы это сказать, начали приобретать очертания.
     На этом трогательном моменте нашу аудиенцию прервали. Из многочисленных листьев на мост к нам пробрались — и пусть это не звучит странно — два темных разбойника. Один из них выглядел, прямо как кот Базилио: у него были круглые черные очки, очень странная и несочетающаяся между собой одежда, а в руках он сжимал темно-коричневую трость. «Подростки, к нам прицепились подростки», — подумала я и грозно выдохнула.
     — А чего вы тут одни? — спросил Базилио. — Можно я запишу ваши ответы на диктофон?
     — Конечно! — ответил знакомый.
     — Сейчас, погодите. — Парень полез в карман за телефоном. — Хм, вот, минуточку... Отвечайте, вы пара?
     — А какое это имеет значение? — я потихоньку начала злиться.
     — Колоссальное! — возразил второй подросток, скрывавшийся под ветвями березы.
     — Вы лучше скажите, — прервал это безумие приятель, — какую музыку нынче слушает молодежь?
     — Я люблю «КиШ», «Алису» и «Nautilus Pompilius», — гордо ответил Базилио.
     — И в душе тебе давно за 40, — смеялся знакомый. — Вы, ребята, чем вообще занимаетесь?
     — Осенью перейдем в 11 класс, готовимся к ЕГЭ, — сказал второй парень, посмотрев на Базилио. Минуту он еще стоял молча, пока вдруг вымученно не воскликнул: «Заберите его от меня, пожалуйста!»
     — Цыц! — сказал ему поклонник русского рока, тыкнув ему в спину тростью.
Мы пообщались с ними еще совсем немного. Они все удивлялись, что такой приличный человек из Казани забыл в «богом забытом и оставленном городе N».
     — Да хороший у нас город, прекрасный просто! — крикнула им я, когда силуэты их вновь стали черными.
     Нам тоже следовало выдвигаться. Под слабый полночный свет и романтичную дымку мы оставили наше тайное место, кинув прощальный взгляд на храм. Когда вышли из приятного сквера на улицу Ленина — до нашего слуха долетел сонный звон. В этот момент как раз подъехало такси. А уже внутри салона мы вспоминали вчерашний день с подругой Лерой.

     В четыре часа дня поджидали ее у Дворца пионеров. Все так же шел дождь. Слабо, конечно, но все равно неприятно. Через пару минут она показалась на горизонте, немного взволнованная и счастливая, в красивом пальто ягодного цвета, из-под которого проглядывало нежное платье.
     — Сез татарча сойлэшэсезме (вы говорите по-татарски)? — интересовался знакомый у нее.
     — Бераз (немного), — скромно проговорила она, — вот это встреча, две вселенные встретились! Привет, Булат!
     — Салам! — он учтиво поприветствовал ее.
     — Тебе не будет холодно в таком наряде? — беспокоилась я.
     — Я решила надеть все самое красивое ради такого случая.
     В полном составе отправились мы на «Кировку», которая за день с момента прилета Булата преобразилась: появились люди, много красиво одетых и обутых людей, которым уже не был страшен нескончаемый дождь. Ребятам тем временем было что обсудить:
     — Мне рассказали, что ты была в Казани. Расскажи, как тебе город, как ты вообще там оказалась, — искренне интересовался он.
     — Я проходила там журналистскую практику в одной газете. Мне Казань безумно понравилась, особенно улица Баумана. Она такая людная и благоустроенная.
     — Особенно по сравнению с Кирова, — шутил Булат.
     — Да, там у меня проснулись национальные черты.
     — Как это? — недоумевал знакомый.
     — Ты знаешь, меня в детстве так беспокоило, что у меня летом кожа быстро загорает: она становится темно-желтого или темно-оранжевого цвета. Еще волосы у меня коричневые, а не светло-русые, как у моей мамы. Почему-то я этого стеснялась. А здесь почувствовала себя среди своих, — призналась Лера.
     — Когда в глубокую татарскую деревню приезжаю — тоже чувствую себя лишним: все темные, а у меня глаза светло-зеленые, волосы — русые, к тому же я — городской и плохо понимаю татарский язык. И я прям вижу, как ко мне относятся с недоверием неким, что ли.
     Как только мы почувствовали, что совсем озябли — зашли погреться в первый попавшийся ресторан, дизайн и интерьер которого не менялся 10 лет точно. Булат заказал себе коктейль «Гранат», я шутила, что это из-за его любви к Александру Куприну. Лера выбрала себе шоколадный глинтвейн, а я взяла коктейль «Мартини». Чокнулись мы несколько раз: за эту встречу и будущую, за крепкую дружбу и, конечно же, за процветание наших городов.
     Когда кровь прилила к щечкам — Лера предложила поехать в район нашего детства: «Понимаешь, это как отдельный город в городе. Если ты его не увидишь, то, считай, что все упустил». Окрыленные спонтанной идеей, мы выбежали из заведения, забыв оставить чаевые официантам. Добежав до площади искусств, мы недолго стояли под Лериным зонтом, потому что практически сразу показалась «тройка» — наш гранатовый трамвай. В транспорте Булат все время поглядывал в окно: на удалявшийся театр оперы и балета, смытую набережную, заброшенный цирк, Свято-Троицкую церковь из красного кирпича. Он перестал оглядываться по сторонам, когда мы проехали Калининский район, затерявшись в бесконечных заводах и промзонах.
     — Долго нам ехать еще? — спросил Булат.
     — Да, но это того стоит, — улыбнулась ему Лера.
     Трамвайные рельсы обрывались прямо у депо — in the middle of nowhere, между серой трассой, зелеными стрелками осоки и зданием, похожим на пачку илецкой соли. Сырые плашки шпал, граница между городом, ЧМЗ и сумеречной промзоной — если бы мы были фейри, гость не должен брать от нас ни пищу, ни питье. Однако же мы не были — и потащили Булата пить пиво во дворах. Универсальный опыт, приобщение к высшим ценностям.
     В замершем, размытом дождем небе виднелась луковка никому не нужных уличных часов, к тучам поднимался запах фастфуд-кафешки на углу сквера — вечного пристанища местных подростков. У нас было два зонта, чак-чак и тюбетейка — все, что категорически необходимо в поездке, мы шагали среди мокрых качелей и темных плиток лениво плещущего фонтана, говорили о быте, бытие и способах сдать экзамен по татарскому языку, если ты его не знаешь. Впереди показались стены ирисочного цвета — Дворец культуры строителей. «Вот еще один крестраж города тебе в копилку», — шутила я. Наша небольшая компания наслаждалась архитектурой, сталинскими лимонными домами, отделенными от улиц, арками, ведущими во дворы. На улице Богдана Хмельницкого полно красивых фонарей, домов с лепниной и выразительными балкончиками. «Это действительно спутник нашего города», — уверяла Булата подруга.
     Устав от долгой прогулки, мы спрятались в одном укромном дворике на скамейке под липами. Белый свет подъездной лампы плавал в луже, потусторонне искажаясь рябью, в грязной воде тонули яблоки. «Я училась недалеко и после уроков частенько проводила время тут. Еще здесь поблизости находится моя музыкальная школа», — делилась Лера. Мы общались несколько часов, не успев заметить наступление позднего вечера. Небо затянулось тучами. Изредка гремел гром. Я ощущала запах скошенной травы и ранеток, разбросанных по углам. Спешили на остановку. Вот-вот должен был приехать автобус Леры. Последний рейс. На остановке Булат обсуждал музыку, подруга-меломанка подхватила эту тему. А когда показался нужный транспорт — наступило долгое, но в то же время быстрое объятие, после которого мы, к сожалению, попрощались, протрезвев окончательно.

     Между тем на такси мы добрались до гостиницы. Булат вспоминал свои первые дни в городе, как он удивлялся бабушкам-паркуристкам, прыгающим вдоль дорог, загадочному водителю пазика — Адиджону, у которого много рук, как у Будды, и который успевал все: любезничать с пассажирами, ругаться с маршрутчиками, считать мелочь, собирать сплетни и проезжать нужные остановки.
Оставалось несколько часов до отъезда Булата в Екатеринбург. В Ебурге он хотел посетить дом-музей Мамина-Сибиряка. «Это самый недооцененный писатель, но я его просто обожаю. Благодаря ему, кстати, узнал про Урал, в рассказах мне нравилось, как он описывал простых людей».
     Казалось, только в единственном номере горели огни, и этот номер был наш. Весь остальной город погрузился в глубокий сон.
     — Наверное, это странно, но проведя 2 дня вместе, я теперь могу назвать тебя другом.
     — Это удивительно: до этого мы просто переписывались, даже не общались по видеосвязи, а тут сразу нашли общий язык друг с другом, — радостно заметил он.
Мы достали одну бутылку вина и четыре сидра. Пьяный поток сознания отбрасывал нас то в ранее детство, то в юношеское настоящее. Булат поделился со мной откровенным: в той самой деревне, о которой он упоминал мельком, умер его родственник, давно болевший. Его немедленно следовало хоронить, но дома никого не было. А по мусульманским обычаям тело обязательно нужно обмыть в священной воде. Так Булату предстояло стать Гассалом. И даже несмотря на то, что он был еще подростком и всего боялся, друг отбросил свой страх и совершил нужный обряд, после окутав тело родственника в саван. «Я тогда повзрослел сильно», — сказал он под конец. А я лишь подумала о том, что из-за трусости своей никогда бы не решилась на подобный шаг, требующий такого бережного отношения, почтения и любви к ближнему.
     В пять утра лучи солнца остановились на стеклянном доме напротив. Это был самый красивый и желанный рассвет, который можно было себе только представить, после нескончаемых пасмурных дней, холода и промозглости. Такое нужное всем лекарство — тепло, нежность и солнце. Я собирала свои вещи, впереди поджидало тяжелое, но нужное расставание. Булат проводил меня до остановки. Пока ехало такси, мы наслаждались свежим утренним воздухом и ясным небом. «После такого прощания, радостней будут только новые встречи. Буду ждать вас в Казани, нужно ее изучить как следует!»
     — Обещаешь? — еле выдавила я.
     — Конечно, обещаю!
     Скоро я уехала к себе домой — приводить себя в порядок перед работой. А мой друг еще спал в номере перед выездом в Екатеринбург. Через несколько часов, когда я дремала на смене – снилось, что Булат никуда не уезжал, что мы продолжали гулять по мрачным и захватывающим улочкам города N. И эти сны, и эти впечатления от встречи не оставляли меня еще долгое время.

     В одно из воскресений, в конце июля, они пошли в татарский театр имени Камала. Им было весело, они сидели рядом, плечи их касались мягкой теплотой, Булат тихо и осторожно спрашивал перевода непонятных слов в самое ее ушко. Они по привычке чувствовали, что близки, что им нельзя друг без друга, но по какому-то странному недоразумению, выйдя из театра, они быстро и холодно попрощались, как чужие. Произошла очень скверная и печальная история, которая случается при долгой дружбе: они устали от нее. Все разговоры были переговорены, интересы, шутки исчерпаны, откровения сделаны — оставалось только скучающее безразличие.
     Привычки, недостатки и достоинства приелись взаимно, как и одежда, запах, жесты и странности. Они незаметно старались делать вид, что будто бы все прекрасно и гладко, как и много лет назад, но самое лучшее, что можно было сделать в их положении — это больше не видеть друг друга.
     Как отчетливо Булат запомнил этот вечер, багряный, шумный и по южному душный. Он нарочно стоял после расставания и смотрел в ее сторону, и как только она скрылась в пестрой толпе, он тихо и задумчиво пошел в Старо-татарскую слободу, огибая набережную Кабана. Долго бродил он по казанскому историческому центру, а настроение его с каждой следующей многолюдной улицей тесно сливалось со светлеющей одинокой луной. Черты жизни проносились в голове точно в густом сумраке, мелькая, меняясь, исчезая и оставляя его снова в пустой неопределенности. Ему стало тошно, он хотел куда-то уйти от людей. Тогда Булат перешел площадь Тукая и поднялся по гранитным ступенькам на холм, где находился памятник Вахитову. Отсюда сверху открывался великолепный вид во все стороны, и он смотрел на ночную Казань такими завороженными глазами, словно видел ее в первый раз.
     — У тебя не будет подкурить? — вдруг спросил его женский голос.
     Он посмотрел направо и увидел девушку, что рукавами кофты вытирала заплаканное лицо.
     — К сожалению, нет, — ответил молодой человек как-то смущенно.
     — Ничего страшного, я так… Можно сяду?
     — Конечно, — сказал он и подвинулся, а она осторожно расположилась рядом.
     — О чем ты думаешь? — спросила она после молчания.
     — Не знаю.
     — О грустном?
     — Может быть.
     — Я тоже думала о грустном, но сейчас не думаю.
     Они снова замолкли.
     — А давай ты расскажешь про свою грусть, а я про свою? По очереди, — произнесла она и села еще ближе. — Ты начинаешь.
     Булат кивнул и рассказал все, что было несколько часов назад.
     — Ты не переживай! Все будет хорошо, вот увидишь, — сказала она после его рассказа и улыбнулась. — Даже если ничего не возобновится, то, значит, так надо. Знаешь, сколько хороших людей вокруг? Скоро узнаешь. Правда.
     Он поблагодарил ее и нежно пожал ее маленькую ручку.
     — Есть еще одно, — тихо сказал Булат, — мне немного страшно.
     — От чего?
     — Завтра я улетаю в Челябинск. Первый раз к человеку, с которым знаком только в интернете.
     — И?
     — Вдруг что-то пойдет не так.
     — Этот человек тебя ждет?
     — Да.
     — И все. Ты же не дурак вроде. Все будет хорошо. В Казани минус, в Челябинске будет плюс. Мне кажется, логично.
     Он еще раз поблагодарил ее и спросил:
     — А у тебя какая грусть?
     — Да, парень бросил.
     И она в красках, ярких и запоминающихся, рассказала сложные перипетии их отношений. И спустя где-то час всевозможных обсуждений они просто пожелали друг другу удачи и счастья.
     — Ты только много не пей там, — проговорила она в заключении и засмеялась. — Смотри, чтобы все было матур гына (просто красиво)! А то я знаю вас, эмоциональных.
     — Элбэттэ (разумеется), — ответил Булат, радостно подмигнув ей на прощание.