Diary of a Headache

Black Mountain - IV - Space to Bakersfield

1

С первыми дождями пришли и головные боли. Барабанящие по стеклу капли впивались в виски. Тусклый осенний свет резал по глазам. В сухие дни я просыпался с лёгким гудением в черепушке. Во время ливней я валялся на диване не в силах открыть глаза. Я боялся, что однажды за мной придёт матерь всех мигреней и разорвёт мою голову на части. Особенно, когда ветер усиливался, и шелест дождя за окном становился громче.

Волшебные красные таблетки обычно помогали. Боль не уходила совсем, но притуплялась. Опускалась на дно сознания, словно осадок. Сладкий чай слегка помогал. Мокрая тряпка на голову в особо тяжёлых затянувшихся случаях. Я с трудом ковылял до ванной, чтобы смочить её свежей холодной водой.

Я привык к головной боли. Она всегда была рядом. Преследовала меня с самого детства. Словно навязчивый нежеланный друг, у которого вечно проблемы и которому всегда что-то нужно. Я не привык к самой боли. К ней невозможно привыкнуть. С ней невозможно жить. Она всегда выбивала меня из моего привычного ритма. Иногда на полчаса, иногда на полдня. Но я привык, что она в любой момент может появиться. Я знал, чего ждать. Знал, что делать.

Матерь всех мигреней приходила ко мне нечасто. Может быть, раз в год. Головная боль такой силы, что её невозможно было терпеть. Раз в год я стонал, метался и мечтал о смерти. Иногда реже, иногда чаще. Я знал её. Я был с ней знаком. Боялся и ненавидел. Ждал её и надеялся, что она не придёт.

Когда в конце сентября начались первые осенние ливни, вместе с ними для меня начался и сезон мигреней. Тридцатого сентября я провалялся на диване полдня, прикрывая глаза рукой, слушая шум дождя по стеклу и молясь, чтобы красная таблетка наконец-то подействовала. После четырёх часов мучений и второй таблетки боль начала постепенно отступать. Я смог открыть глаза, взглянул на свою залитую бледно-серым светом комнату и вышел на балкон.

После дождя в воздухе висела приятная влажная свежесть. По окрашенному в закатные цвета небу были разбросаны тёмные ошмётки туч. Меня всё ещё мутило и немного подташнивало, но боль уходила. Я чувствовал облегчение. Я смотрел с высоты восьмого этажа на готовящийся к ночи город. Двор внизу опустел, в парке зажглись фонари, ещё дальше в высотных домах, за которыми уже спряталось закатное солнце, загорались окна. Между этими высотками тёмным пятном зиял пустырь с единственным заброшенным деревянным домом в два этажа. Большинство таких домов уже давно снесли и построили на их месте многоэтажки. Но этот всё ещё стоял, словно гнилой зуб в пасти древнего старика.

Самое приятное в головной боли – это когда она отступает. Чувство облегчения было почти эйфорическим. Я решил прогуляться и подышать немного приятным свежим воздухом. Я оделся и вышел на улицу в сгущающиеся сумерки.

2

Матерь всех мигреней настигла меня спустя несколько дней, и это был настоящий кошмар. Такой головной боли я не испытывал ещё никогда.

Я проснулся в середине дня со странной ломотой в костях и болью в мышцах и небольшим гудением в висках. Поначалу небольшим. И было ещё это странное чувство, что из моей памяти выпали последние несколько дней. Не то чтобы я совсем их не помнил, но они были окутаны лёгким туманом. Дни как дни, ничего особенного в них не происходило. Кажется. Но когда я попытался сосредоточится и вспомнить, тут-то огромный раскалённый шип и вонзился мне в правый висок. Я бы закричал, если бы не боялся, что от этого голова совсем лопнет. И думать о чём-либо – прошлом или будущем – я был больше не в состоянии.

Я стонал и метался. Я выпил большую красную таблетку и надеялся, что она поможет. Но спустя два часа ничего не изменилось и я выпил ещё одну. Руки тряслись, когда я судорожно глотал воду из большого синего стакана, смывая таблетку поглубже в глотку.

Я бредил. В голове мелькали какие-то странные образы и исчезали быстрее, чем я мог их запомнить. Я перекатывал голову по подушке, словно в лихорадке, Измерил температуру, но она была идеальной. Давление было повышенное, но не настолько. Я чувствовал себя больным. Не простудой, но какой-то странной, непонятной болезнью. Боль начиналась в голове, возле правого виска, и словно бы расходилась дальше по телу. Руки и ноги слегка немели и немного тряслись. Я бредил. Я умирал. Я хотел умереть.

После второй таблетки я ждал три часа. Пытался уснуть. Не шевелиться. Расслабиться. Отпустить. Иногда такое помогало.

Не в этот раз.

Моей последней надеждой, последним оружием, была ампула с мощным обезболивающим. Я доковылял на кухню. Нашёл шприц и нашёл лекарство. Руки плохо слушались, и мне пришлось совершить несколько попыток, прежде чем удалось попасть иголкой в ампулу и наполнить шприц. Мне было страшно делать укол и страшно не делать. Я был не в том состоянии, чтобы совершать с собой такие сложные медицинские процедуры, но хуже уже быть не могло. Если даже я и не умирал, моё состояние казалось хуже смерти.

Я укололся. Было больно, наверное, потому что руки тряслись. Впрочем, не больнее того, что я уже испытывал у себя в голове. Эффект был довольно быстрый. По крайней мере, первый эффект. Появилось головокружение, помутнение и отстранённость. Боль не ушла, но стало странным образом легче переносить её. Словно я наблюдал за собой со стороны.

Я бросил шприц на столе и вернулся в комнату. Мне нужно было прилечь и срочно. Перед глазами начинало всё кружиться. Я рухнул на диван так осторожно, как только мог. Глаза закрылись, словно сами собой. Я почувствовал, как холодная нежная рука легла на мой лоб. Это было приятно. Боль как будто отступала от этого прикосновения. Наверное, мне это привиделось, пока я стремительно проваливался в сон.

3

Я проснулся за несколько минут до полуночи. Боль ушла. Остались слабость и дурнота, но это были мелочи по сравнению с тем, что было. Я смотрел на часы и на залитую мраком комнату и колебался между желанием уснуть обратно или встать пройтись. Я как будто бы пережил тяжёлую, смертельно опасную болезнь и чувствовал облегчение.

Я опустил ноги на холодный пол, нащупал тапочки и вышел на балкон. Ночь была бодряще прохладной. Внизу раскинулся океан темноты с маленькими островками света. Один привлёк моё внимание. На месте старого дома. Словно кто-то разжёг небольшой костерок внутри. Маленький дрожащий оранжевый огонёк. Кто мог быть там? Бездомные забрались погреться? Призраки? Этот дом всегда пугал меня. Тёмные провалы окон, обрывки обоев, мусор, ошмётки газет внутри. Человек или призрак, не хотел бы я увидеть, как кто-то смотрит на меня из глубины этого мрачного дома.

Я усмехнулся, пытаясь прогнать собственные страхи. Но вспомнил, как чьё-то прикосновение почудилось мне, когда я проваливался в сон. И мурашки невольно побежали у меня по спине. Меня вполне устраивало моё одиночество, но иногда, тёмными ночами, меня пугала моя трёхкомнатная квартира, явно слишком большая для меня одного. Я воображал, что кто-нибудь затаился в других комнатах. Путь до кухни по длинному коридору мимо спальни казался бесконечным.

Я вернулся в комнату и включил видео на телефоне, чтобы отогнать свои страхи. Спустя пару часов я уснул мирным сном без сновидений.

И на следующее утро проснулся почти без головной боли. Как будто после жуткого шторма море успокоилось, и на небе выглянуло солнце. Метафорически выражаясь. На самом деле небо за окном было затянуто тучами. Это был серый мрачный день, обычный для осени в этих краях. То и дело начинал накрапывать небольшой дождик, но быстро переставал. Я приступил к работе. Пытался наверстать упущенный день. Или, может быть, несколько. Последняя запись в компьютере была тридцатого сентября. Cегодня четвёртое октября. Два дня я занимался непонятно чем. И ещё один мучился самой страшной головной болью в моей жизни. Чертовщина какая-то. Провалов в памяти у меня раньше не было, но может это всё магнитные бури, перепады давления. Что-нибудь в этом роде.

В общем, четвёртое октября прошло как обычно. Я чувствовал себя довольно неплохо. Хорошо поработал. После ужина, заказанного с доставкой, посмотрел несколько серий “Звёздного Пути” и подумывал прогуляться немного перед сном, когда всё началось опять.

4

Всё развивалось постепенно. Едва заметный лёгкий спазм, лежавший весь день в глубине черепушки, начал разрастаться. Я почувствовал напряжение в обоих висках, но в правом боль усиливалась. Превращалась во что-то острое, противное. Смесь жара, давления и как будто даже какого-то покалывания. Стремительность, с которой лёгкий дискомфорт превращался в нестерпимую муку, пугала и настораживала. Обычно мои мигрени вели себя не так. Прогулку пришлось отменить. Я лёг на диван. Вентиляторы работающего компьютера разрывали меня изнутри, и я выключил его. В тишине я слышал какое-то гудение, не имевшее видимого источника. Оно как будто доносилось изнутри. Я закрыл руками глаза и держал виски. Чувствовал, как пульсировала венка под пальцем в такт биению сердца и вспышкам боли.

Вчера помог укол, и естественной мыслью казалось попробовать снова. Я доковылял до кухни. Руки не тряслись, и я чувствовал себя более уверенно, набирая лекарство в шприц. Неужели вчера было хуже? Верилось в это с трудом. Сам укол тоже вышел не таким болезненным. На меня навалились головокружение и сонливость, но сон не приходил, и боль не отступала. Голова стала тяжёлой и ватной. Я метался и стонал, и мечтал о смерти. Об избавлении. Есть ли в моей жизни что-то такое, ради чего стоит так страдать? Не уверен.

Я намочил тряпку, прижал ко лбу. Перевернулся на бок и уткнулся в спинку дивана, накрыв мокрой тряпкой левый висок, подложив под правый, более болезненный, собственную руку. Солнце давно село. На часах было около полуночи. Единственным звуком в комнате было гудение внутри моей собственной головы. Как будто кто-то провёл там мою личную линию электропередач. Я пытался расслабиться. Пытался уснуть. Пытался с остервенелым напряжением. И, конечно же, ничего не выходило. Укол не помог, и я пробовал таблетки. Всё равно что пытаться вычерпать море чашкой. Бесполезно. Прыжок с балкона поможет. Я усмехнулся этой мысли. Насколько мог в моём состоянии.

Нужно вызвать скорую. Ты в опасности. Тебе помогут. Голос разума. Голос матери. Конечно, это то, что нужно было сделать. И вчера, и сейчас. Но я не любил врачей. И людей. И телефонный звонки. Я как-то выкрутился вчера и выкручусь сейчас. Не драматизируй, мам. Всё со мной будет в порядке.

Уже два? Удивительно, но время летит. Несмотря на боль и муки. Гудение, кажется, стало тише. Я один в тишине. Прижимаю лоб обратно к спинке дивана. Руками слегка придерживаю правый висок. Левый по-прежнему прикрыт тряпкой, но она нагрелась и почти высохла. Я кутаюсь в плед и чувствую, как меня что-то касается. Чья-то рука лежит на моём плече поверх пледа. Я распахиваю глаза и тут же зажмуриваю обратно. Сердце колотится и вместе с ним боль усиливается. Ощущение не пропадает. Это галлюцинация. Игра воображения. Но я чувствую её. Не тепло и не холод, лишь тяжесть поверх моего плеча. И, может быть, пять пальцев, длинных и тонких, слегка сжимающих моё плечо. Можно ли почувствовать пальцы сквозь плед? Не знаю. Но мне мерещится, что я чувствую.

Я лежу, сжавшись от страха, боясь открыть глаза. Боясь проверить, посмотреть, потрогать, что же я принял за сжимающую моё плечо руку. Может быть это складка пледа, или ещё что-то, чем я накрылся в горячечном бреду моей мигрени. Разум подыскивает рациональное объяснение, в то время как хватка на моём плече как будто слегка пульсирует. Пальцы словно чуть подрагивают. Едва заметно. Вдавливаются в моё плечо сквозь плед и толстовку и футболку.

И потом хватка легонько разжимается, и рука исчезает. Я лежу, по-прежнему зажмурившись от страха. Боясь, что нечто всё ещё в комнате. Наблюдает за мной. Я не сразу понимаю, что боль исчезла. Сжалась в маленький комок мути и тошноты в глубине мозга. Я хочу в туалет, но боюсь встать. Сердце немного успокаивается, но страх не уходит. Что-то было здесь, что-то касалось меня. Что-то всё ещё может быть здесь. В комнате. В квартире.

Я лежу без сна, пока не чувствую, как свет начинает проникать сквозь веки. Я открываю глаза и вижу спинку дивана, окрашенную серым светом с улицы. Опасливо осматриваю комнату. Тишина и пустота. Я включаю яркий свет люстры и открываю дверь в коридор. По дороге в туалет включаю свет в коридоре и на кухне, и в самом туалете, совмещённом с ванной. Опорожняю там переполненный мочевой пузырь. Проверяю спальню. Зажигаю там свет настолько ярко, насколько возможно. Никого, ничего. Я один в этой гигантской квартире, залитой ярким белым электрическим светом. Последняя комната, служившая раньше детской, находится рядом с моей. Я проверяю и её. По-прежнему никого и ничего. Только я и мои страхи.

5

Я пытался поспать, но не вышло. Я пытался работать, но голова после бессонной ночи почти не соображала. Мне хотелось выйти на улицу, я слегка побаивался собственной квартиры. Когда я, наконец, собрался с силами, чтобы выйти, уже почти начинало темнеть. Дождя сегодня так и не было, и улицы немного подсохли. Дул ветер, и я кутался в плащ и пытался спрятать шею в воротник. Я обошёл вокруг квартала и обнаружил себя в маленьком парке рядом со своим домом. Отсюда было видно мой балкон и тёмный окна квартиры. Я сел к ним спиной, старый заброшенный дом оказался передо мной. Я вспомнил, как видел огонёк в нём ночь или две назад. Сейчас ничего такого там не было. Темнота и тишина. Дом, казалось, спал. Или умер.

Я думал о своей ситуации и о том, что мне делать. Я чувствовал себя не так уж и плохо, учитывая, что совершенно не спал ночью. Была призрачная надежда, что ничего больше не повторится. Ни болей. Ни… всего остального. Я не очень-то верил в это. Но надеялся. И решил пока ничего больше не предпринимать. Если боль повторится, пойду к врачу. Запишусь к неврологу и пожалуюсь на самую сильную головную боль, которую когда-либо испытывал. Даже хуже матери всех мигреней. Настоящий дьявол мигреней. Я обнаружил глупую улыбку на своём лице и подумал: может, всё не так уж и плохо. Может, обойдётся.

И вдруг я заметил огонёк в доме напротив. Не само пламя, но всполохи в двух окнах слева и справа от заколоченной двери. Странно, с балкона я, кажется, видел огонь. Я вскочил со скамейки и подошёл ближе к дороге, пролегавшей между парком и улицей, где располагался дом. Я пытался увидеть через окна, был ли кто-то внутри. Фигуры или хотя бы тени. Но я никого не заметил. Лишь всполохи пламени на ободранной стене. Я стоял минут пять, вглядываясь внутрь дома. У меня было странное, почти детское желание – увидеть само пламя. Я даже подумывал перебежать дорогу, подойти к дому и заглянуть внутрь. Но я испугался того, что могу увидеть внутри. Наверняка это просто какой-нибудь бездомный, но что, если нет.

Я вернулся домой. Тишина и темнота прихожей. Я включил яркий свет. Чёрт, после прошлой ночи я стал бояться каждой тени. Я вернулся в свою комнату, зажёг торшер и только после этого погасил свет в прихожей. Головная боль, кажется, возвращалась, но не очень сильная. Простой недосып, и действие таблеток закончилось. Дьявол мигреней сегодня не пришёл, по крайне мере, пока.

Ещё одна большая красная таблетка, заказной ужин и пара серий “Звездного Пути”. Я вышел на балкон и – удивительная вещь – в окне старого дома танцевало пламя. Странно, что я не увидел его с улицы. Никаких людей внутри не разглядел, но для этого расстояние было великовато.

Дьявол мигреней пришёл ко мне, когда я уже лежал в постели, надеясь на спокойную ночь. Боль разгорелась где-то в центре и, как обычно, потянулась к правому виску. В полночь я выпил таблетку, надеясь, что это не оно. Что боль уйдёт. К часу ночи я понял, что таблетка не действует и что вместо желаемого облегчения боль только усилилась. Кто-то воткнул мне в висок шип, подключился к мозгу и пропускал по нему электричество. Ну или просто подогревал его на огне. Не знаю. Мука хуже смерти. Я сходил в ванную и намочил тряпку. Может, это моя вера в её чудодейственность, но с ней казалось чуть легче. Я пообещал себе, что на следующий день запишусь к врачу. Если выживу. Я не выключал свет, несмотря на то что он больно резал глаза даже сквозь веки. Казалось, при такой боли мне было не до страха сверхъестественного, но я боялся. Пока что каждый приступ в той или иной мере сопровождался какой-то чертовщиной. Второй раз был хуже первого. Я мог убедить себя, что это лишь какой-то странный сбой моей нервной системы, и что призраков не существует. Но какая от этого разница. Для меня это было реальным.

В итоге я трясся от боли и страха, прижавшись лбом к спинке дивана и накрыв голову ещё холодной и мокрой тряпкой, в комнате, залитой тусклым светом ночного торшера, когда заметил что-то странное. Какой-то звук. Второе дыхание. Тихое. Далекое. Из комнаты, которая раньше была детской. Я сжался в комок. Зажмурил глаза. Закрыл рот ладонями, стараясь заглушить собственное дыхание, и в тишине посторонний звук стал лишь отчётливее. Я хотел списать всё на игру воображения. На ветер. На что угодно, но я слышал то, что слышал. Звук живого существа там, где никого живого быть не может.

Я ждал, что откроется дверь, что оно придёт сюда, схватит меня за плечо. Я зажмурил глаза, потому что больше всего на свете я боялся увидеть это нечто, чем бы оно ни было. Страх и боль боролись внутри меня и, несмотря на то что это была самая интенсивная боль в моей жизни, страх побеждал. Я не знаю, сколько это длилось. Я лежал и слушал тихое ровное дыхание из соседней комнаты, боясь взглянуть на часы. Казалось, это длилось бесконечно и, когда дыхание прекратилось, никакого облегчения я не почувствовал. Может быть, оно затихло, потому что идёт сюда. Что, если простым касанием на этот раз я не отделаюсь. Я даже не заметил, как головная боль потихоньку затихла и успокоилась, заползла обратно вглубь черепушки. Я хотел спать. Я устал неимоверно, и всё же, из-за охватившего меня ужаса я не мог спать. Несколько часов я лежал неподвижно, изо всех сил прислушиваясь к царившей в квартире оглушительной тишине.

В какой-то момент я, видимо, всё-таки отрубился. Мне снился странный сон. Дети, танцевавшие вокруг костра в заброшенном доме. Я смотрел на них сквозь окно, боясь, что они могут меня заметить. Когда это, наконец, произошло, паника парализовала меня. Они медленно двинулись в мою сторону, и всё что я мог чувствовать – это дикий невыносимый страх. Он заполнил меня всего. И когда я проснулся, разбуженный телефонным звонком, страх никуда не делся. Моё сердце бешено колотилось, телефон вибрировал на столе. В серой от уличного света комнате по-прежнему горел ночник, а из бывшей детской не доносилось ни звука. На часах был уже полдень.

Я подошёл к столу, чтобы посмотреть, кто звонит, и увидел белые буквы “МАМА” на чёрном дисплее. Беря трубку, я решил, что больше в этой квартире я на ночь не останусь.

– Привет, – сказал я. И голос мой, кажется, звучал спокойно.

– С тобой всё в порядке? – спросила она, и я встрепенулся.

– Почему со мной что-то должно быть не в порядке?

– Я звонила тебе несколько дней назад.

– Я не заметил.

– Ааа, – прозвучало похожее на вздох. – Так значит, у тебя всё хорошо?

– Да-а-а. Более-менее. Как обычно. А у тебя как дела?

Тишина в трубке. Я слышу лишь её дыхание.

– Ма-а-м?

– Почему ты никогда мне не звонишь?

Ну началось.

– Мам… Я… Знаешь же. У меня обычно много дел.

– Как дела у Веры?

Только не эти бредни опять.

– Никак.

– Не груби матери. Вот твоя Верочка никогда мне не грубит.

– Она не моя Верочка. Мам, я не видел её двадцать лет. И ты тоже.

Но она как будто не слышит.

– Передай ей, что я звонила. Спрашивала о ней. Может, хоть она мне позвонит.

– Слушай, мам. Я, на самом деле, хотел бы прийти к тебе сегодня.

– Правда? Я буду очень рада. Во сколько?

– Ближе к вечеру. Мне нужно поработать ещё сегодня. Но к ужину я буду у тебя.

– Отлично. Буду ждать вас.

Она повесила трубку, а я остался гадать, хорошая ли это идея.

6

Я пришёл к матери в половине восьмого. На улице уже темнело. Тучи слегка поредели в тот день, и на небе проглядывали бледные тусклые звёзды. Я не знал, танцевал ли огонь в старом доме. Не знал, наведается ли ко мне опять эта жуткая головная боль. Надежда, что всё обойдётся, была призрачной. Суеверной. От судьбы не убежишь. Не спрячешься за маминой юбкой.

Я съел тарелку макарон с мясным фаршем и неспешно ковырял кружочки огурцов под майонезом из большой миски. Мама сидела напротив. Выглядела довольной. Говорила о своих цветах. Как ездила за землёй куда-то на окраину города. Я слушал вполуха. Изображая интерес, но больше прислушиваясь к своим ощущения. У меня не было сильной боли, но небольшой противный комочек всё равно сидел где-то глубоко в голове. В последние дни он всегда был там.

Я предложил поиграть во что-нибудь, и она достала колоду карт. Мы перекинулись пару раз в “Дурака”, и она спросила не пора ли мне домой.

– Я подумал, может я останусь у тебя сегодня, – сказал я.

Она оторвала взгляд от колоды, которую перемешивала, и одними глазами спросила – почему? Я не ответил.

– Если хочешь.

И после длинной паузы:

– У тебя всё в порядке?

– Да, мам. У меня всё хорошо.

Она кивнула. С трудом засунула колоду карт обратно в коробку.

– Я постелю тебе в вашей спальне.

Это не была “наша” спальня. Это была их с отцом спальня, пока он не разбился пять лет назад. Она не спит там с тех пор. Предпочитает диван в гостиной.

– Хорошо, – сказал я.

Все эти разговоры о моей воображаемой жене начались вскоре после смерти отца. Она никогда не упоминает его, но вспоминает Веру, как будто мы с ней женаты. Я был влюблён в Веру и мечтал жениться на ней, но это было двадцать лет назад, ещё в школе. Этот поезд ушёл давным давно, оставив за собой маленькую незаживающую ранку на сердце. Мамины бредни теребят её, но я уже привык. Обхожусь вздохом и раздражённым взглядом и стараюсь не заострять внимание. Ей тяжело без отца. Что-то в голове повредилось. Я всё понимаю.

Мы попили ещё чай с печеньями и вскоре после одиннадцати разошлись по своим комнатам. Я улёгся на большую двуспальную кровать с маленьким телевизором, висящим перед ней. Справа окно, выходящее на большой пустырь. Слева стена с книжными полками и фотографиями. Стена воспоминаний. Многие книги я читал в детстве. На фотографиях – я, отец, мать. В основном, когда я был ещё в школе или даже раньше.

Я включил телевизор и, пока смотрел его, боль постепенно начала разгораться. Выключил. Отправился на кухню поискать таблетки. На кухне в темноте стоял силуэт. Я остановился, шаря рукой по стене в поисках выключателя. Щелчок. В ярком свете увидел, что это была моя мать. Стакан с водой выпал у неё из руки, разбившись и расплескав остатки по полу.

– Я совсем забыла, что ты здесь, – сказала она.

– Прости, не хотел тебя пугать. Ты меня тоже напугала. Что ты делаешь здесь в темноте?

Она пожала плечами:

– Пью. Пила. Воду.

– У меня голова разболелась, – сказал я.

– Сильно?

– Пока нет. Я хотел выпить что-нибудь.

– Подожди в своей комнате. Я приберусь здесь и потом поищу что-нибудь для тебя.

– Хорошо.

Я вернулся в спальню. За кого она меня приняла, за призрака отца? – усмехнулся я. Распластался на двуспальной кровати и, прижав руки ко лбу, чувствовал, как внутри расползается болезненный жар. Похоже, начинается новый приступ.

Когда пришла мама, мне было уже совсем нехорошо. Она принесла таблетку аспирина и стакан воды. Я выпил их, приподнявшись на локте, без всякой надежды, что они хоть как-то помогут.

– Зови меня, если что-то понадобится, – сказала она, уходя.

Я кивнул. Даже этот маленький жест был болезненным. Вряд ли я стану её звать. Вряд ли она сможет мне чем-нибудь помочь. Сколько ещё продолжится эта пытка? Чем она закончится на этот раз? Я вспомнил о жутком дыхании. Вспомнил о страшном прикосновении. Я надеялся, что это осталось в той квартире. это казалось логичным.

Я старался не сильно стонать. Хотел сходить за мокрой тряпкой, как обычно, но боялся пошевелиться. Боль усиливалась, хотя казалось, что хуже быть уже не может. Весь мир превратился в страшную пелену боли. За что? За что мне это? Нет ответа. Кто-то хладнокровно загнал раскалённый шип в мой правый висок и молча наблюдал за моими страданиями.

Слева на тумбочке старые электрические часы с большими зелёными цифрами. В два часа ночи я лежу на боку, наблюдая за болезненной пульсацией в голове, прижимая пальцы к вискам, словно это может чем-то помочь. Я переворачиваюсь на спину и на периферии зрения справа от себя на второй половине двуспальной кровати замечаю какое-то движение. Я не поворачиваю голову, но смотрю туда краем глаза, и я совершенно уверен, что там никого нет. Скашиваю глаза и не вижу никого. Это движение тоже болезненное, как будто я сам втыкаю себе второй шип через правый глаз. Поворачиваю голову направо и вижу что-то. Едва заметная в темноте белая дымка, лишь отдалённо напоминающая контур человека. Очень отдалённо. Я могу понять, где у него верх и где низ. Ни рук, ни ног, ни головы. Лишь переливающееся, перекатывающееся туманное нечто. И несмотря на то что у него нет глаз, я чувствую на себе его пристальный взор. И несмотря на то что нет рук, я чувствую, как оно тянется ко мне.

Я замер, не способный пошевелиться. Я в ужасе жду, что тварь набросится на меня. Сделает нечто. Что эта дымка заползет ко мне в нос или в рот и…

Я слышу шёпот. Сначала тихий, едва различимый, но постепенно усиливающийся. Женский голос, говорящий что-то непонятное. На языке, который я не знаю. Который вовсе не похож на человеческий. Сначала мне кажется, что он доносится от существа справа от меня, но он звучит отовсюду. Один голос превращается в десять. Потом в сотню. Шепчет мне в ухо. Доносится от двери, сзади и спереди. Я ложусь на спину, закрываю уши руками, и он звучит прямо у меня в голове.

Шевеление справа. Поворачиваю голову и вижу, что туманная тварь собирается в комок, словно для прыжка. Одним рывком оказывается надо мной. Белый полупрозрачный дымок висит в сантиметре от моего лица, слегка шевелясь и переливаясь. И безумный шёпот не смолкает. И голова всё ещё болит и, кажется, вот-вот взорвётся. Шёпот становится злее, настойчивей. Он словно хочет что-то от меня. Почти кричит мне в ухо. Сотня голосов превращается снова в десять, потом снова в один. И этот один что-то настойчиво шепчет мне на своём странном нечеловеческом языке. А дымок превращается в бледное полупрозрачное лицо и, мне кажется, я сейчас умру от страха, потому что я вижу настоящего призрака перед собой. Взгляд, кажется, смотрит сквозь меня. Губы жестоко сомкнуты. Волосы свисают на меня, и я чувствую их эфемерное прикосновение к своему лицу.

А потом всё исчезает. Голос, как будто, всё ещё звучит у меня в голове жутким эхом, но это лишь игра воображения. Боль исчезла. Вновь свернулась в маленький мутный комочек в центре.

7

Я вернулся домой в половине первого. Разогрел готовый обед в микроволновке. За едой искал невролога, который мог бы меня принять сегодня. Нашёл на завтра. Завтра может и не наступить, подумал я. Нет, всё конечно не настолько плохо. Но если пойти завтра, значит сегодня будет ещё один приступ. Чем дольше тянуть, тем больше мучений. А я устал от них. Вымотался. Не мог больше терпеть. Я записался на завтра. Что ещё оставалось делать. Это был лучший вариант. Надежда. Логичное рациональное решение.

Я вышел на балкон, потому что в голове у меня было другое, гораздо более суеверное решение. Наведаться в старый дом. Сейчас, пока он ещё спит. Небо затянуло густыми чёрными тучами. Сама погода подталкивает меня к отчаянным поступкам. Что я мог найти в этом заброшенном, разваливающемся месте? Я не знал. Но я чувствовал связь. За пламенем следовала боль, а за ней…

Я надел свой старый серый плащ и вышел наружу. Ветер усиливался, и в воздухе пахло дождём. Я прошёл через парк и остановился перед дорогой, прямо напротив дома. Загорись там огонь, я бы испугался и повернул назад. Но дом мирно спал, смотря на меня чёрными провалами окон. Перебежал дорогу и вот я уже стою к нему почти вплотную. Входная дверь заколочена, но я мог проникнуть внутрь через окна. Осмотрелся по сторонам, улица пуста. Погода не очень располагала к прогулкам. Заглянул внутрь через окно. Обломки какой-то мебели, битое стекло, обрывки газет и обёрток. Меня трясло и не только от холодного ветра. Я перекинул ногу через оконную раму и забрался внутрь. Пахло затхлостью и плесенью. Дом был заброшен и пуст. На полу в многолетней пыли были едва заметные, уже почти закрытые новым слоем, следы. Был небольшой овал у стены, как будто кто-то сидел там, и следы ног, кружившие по комнате и уходившие в тёмный проход в дальнем левом углу. Я сделал пару осторожных шагов в его сторону, чтобы заглянуть внутрь, оставляя свежую цепочку следов. За ним начинался короткий коридор, заканчивающийся едва заметной в темноте закрытой дверью. Следы вели туда.

Я застыл в нерешительности. Сон, который я видел, кажется, только вчера, всплыл в памяти. Про детей, живущих в этом доме. Танцующих вокруг пламени костра. Двигающихся на меня. Я отогнал воспоминание, но страх остался.

Сквозь липкий ужас я двинулся по коридору вглубь дома, к двери, за которой могло быть что угодно.

Путь по коридору кажется бесконечным. Я медленно продвигаюсь вперёд, оставляя позади спасительный бледный свет сумрачного дня. Сердце колотится. Я вспоминаю все те моменты, когда я проходил мимо этого дома, стараясь не заглядывать внутрь. Я с трудом могу поверить, что я действительно здесь. Всё это больше похоже на кошмарный сон. Меня здесь нет. Просто не может быть.

Я толкнул дверь, и та приоткрылась со скрипом, показывая пустую железную кровать и маленькое окошко, сквозь которое проникал тусклый свет с улицы. Бледная цепочка следов пересекала комнату и вела к огромной печи, бывшей когда-то белой. Чёрная чугунная крышка была закрыта. Я осторожно двинулся внутрь. Справа был ещё один тёмный коридорчик, оканчивающийся умывальником и маленьким туалетом, покрытыми густой серой пылью. Я хотел открыть крышку печи. Заглянуть, что внутри. Я иду к ней, заставляя половицы издавать пронзительный стон на каждом шагу. Я аккуратно, легонечко приоткрываю крышку. Внутри кто-то оставил след правой руки на покрытой копотью внутренней поверхности. Я смотрю на него, как загипнотизированный, с минуту. Смотрю на свою руку. Крупная рука с толстыми, не очень длинными пальцами. С виду похожа на отпечаток. Но засунуть её внутрь и приложить… Я закрываю крышку с громким пронзительным скрипом и быстрым шагом возвращаюсь в первую комнату.

Снаружи громыхнул гром, заставив меня в страхе пригнуться к земле. Пошёл дождь, морося по гнилой деревянной крыше, проникая внутрь. Я вылез наружу и, перейдя дорогу, обернулся. Дом всё ещё спал. Я не разбудил чудовище своим визитом, но знал, что ближе к ночи оно всё равно проснётся. Я пошёл к себе, не надеясь ни на что хорошее. Я мог только с мрачной решимостью ждать грядущую бурю.

8

Ночь. Дождь и молнии. Свист ветра. Настоящая буря разыгралась снаружи.

Я лежал на диване, прислушиваясь к своим ощущения. Маленький противный колючий клубочек свернулся где-то глубоко внутри головы. Он не особо беспокоил меня. Его я мог терпеть. Я ждал, когда он развернётся в ту нестерпимую муку, что приходила ко мне каждый день. Ждал почти что с нетерпением. Когда всё это начнётся. И когда всё это закончится. Ждал боли. Ждал страха. Как узник ждёт пытки. Как приговорённый ждёт смерти.

Без пяти минут полночь что-то зашевелилось внутри. Неспешно, почти нежно, пытка началась. Словно что-то щекочется внутри. Потом царапается. Потом вонзает маленькие коготки в белую мякоть мозга. Давление в висках начинает расти. Как всегда, правый болит сильнее. Терпимое превращается в нестерпимое. Даже сквозь опущенные веки свет от торшера режет по глазам, и я выключаю его.

Я накрыл лоб мокрой тряпкой. Это единственное, что хоть немного помогало. Терпел боль как мог. Старался не шевелить головой. Даже не думать. Прикрывал глаза тряпкой. Прикрывал глаза рукой. Сжимал виски руками. Поворачивался аккуратно на бок и прижимал лоб к спинке дивана. Поворачивался на спину и аккуратно открывал глаза. Разглядывал потолок в темноте. Закрывал глаза. Гнал мысли прочь. Гнал страх. Гнал нервы. Прислушивался к тишине и слышал лишь свист, с которым кровь бежит в висках, да шелест дождя за окном.

Закрывал глаза и видел бледное полупрозрачное лицо, которое растворялось среди мелькавших под веками цветных пятен. Открывал глаза и смотрел на часы. Час ночи. В комнате темно, пусто и тихо. И я ждал дальше. Ждал, когда пытка перейдёт к кульминации. Сходил в ванную и смочил полотенце по новой. Вернулся на диван, закрыв глаза и лоб мокрой тряпкой. Цветные пятна пляшут под веками. Кровь свистит в ушах в такт биению сердца. Даже сквозь опущенные веки я вижу, как сверкает молния, и раскаты грома бьют меня по ушам. Сердце пропускает пару ударов от этих резких звуков, и болевая волна прокатывается по вискам. Час тридцать. По-прежнему ничего не происходит. И хотя я ни на что не надеюсь, я всё равно молюсь и прошу, чтобы боль просто ушла. Без жутких картин, призрачных звуков или чьих-то прикосновений. Я прошу, чтобы меня оставили в покое. Но отвечает мне лишь жуткая боль в правом виске, пульсирующая вместе с ударами сердца.

Я открываю глаза, потому что тряпка высохла, и я хочу намочить её снова. И вижу в противоположном углу комнаты сидящую на тумбе бледную женщину. Чёрные волосы спускаются за спину. Глаза без всякого выражения не мигая смотрят на меня. Губы сжаты в прямую линию. Колени, обхваченные руками, прижаты к груди. Возможно, на ней нет одежды, но из-за позы это сложно понять.

Я боюсь, что она встанет. Я боюсь, что подойдёт ко мне. Боюсь, что коснётся меня.

Ничего не происходит. Она просто сидит. Она просто смотрит.

Я боюсь, что она откроет рот. Что сотни призрачных голосов польются оттуда. Что жуткий шёпот соединится с этим бледным жутким призраком.

Но ничего не происходит. Молния сверкает, освещает её. Лицо могло бы сойти за красивое, если бы не мертвенная бледность и отсутствие выражения на лице.

– Избавь меня от боли, – говорю я.

Мой слабый хриплый голосок, едва слышный за шумом дождя, кажется лишним, пугающим.

Её выражение не меняется. Единственное, что отличает её от куклы – едва заметное дыхание.

Затем она открывает рот, и я слышу шёпот. Он смешивается с шумом дождя, и я не могу разобрать ни слова. Она повторяет вновь, чуть громче. Я не понимаю её. Это те же странные звуки, что я слышал вчера. Странный нечеловеческий язык. Она повторяет громче, настойчивей.

– `АЂАMзIµ±o

Её лицо меняется. Становится злее.

– `АЂАMзIµ±o

Она начинает подниматься, спускается с тумбы. Бледное нагое тело освещает вспышка молнии. Шёпот начинает переходить в крик.

– *QАІЮ}@   ш¦®O`АЂАMзIµ±o!

Она приближается быстрым шагом, руки неестественно прижаты к бокам. В глазах то ли гнев, то ли нетерпение. Я вжался в угол дивана. Сердце бешено колотится. Мне кажется, она убьёт меня. Её голос срывается почти на визг. Режет по ушам.

– @У*QАІЮ}@   ш¦®O`АЂАMзIµ±oD”ЭПu„їаЧФEH‡nч]ѕ=7Y‚N7‰:’pРmК4ѕeЅL|•!!!

Лицо в сантиметре от моего. В чёрном провале рта мечется неестественно белый язык. Глаза широко распахнуты, полные истерического безумия. Очередная вспышка молнии заливает комнату ярким светом, делая её лицо ещё бледнее, и когда комната возвращается во тьму, она исчезает.

9

Но головная боль остаётся. Пульсирует в виске в бешеном темпе моего сердца. Накатывают волны мути и тошноты. Я ползу в туалет, стараясь удержать в себе ужин. Что же я ел сегодня? Казалось, это было вечность назад. Зависаю над унитазом в темноте ванной. Закрываю глаза и жду, как поведёт себя желудок. Рвотный рефлекс, но ничего не происходит. Ещё один, и в унитаз извергается какая-то серая масса.

Иногда, после того как меня вырвет, боль отступает. Но не сейчас. Что-то ритмично бьёт меня по виску изнутри. Снова и снова. По удару на каждый удар сердца. Если я успокоюсь, может станет полегче. Я подтягиваю себя к раковине и полощу рот. Медленно, опираясь на стену, возвращаюсь в комнату. Буря за окном продолжает яриться, освещая комнату яркими вспышками, больно бьющими по глазам. Опускаюсь на своё место. Смотрю в угол, где была она. Сейчас там пусто и темно. Когда закрываю глаза, вижу её лицо, с широко распахнутыми глазами. Что она хотела? Что вообще со мной происходит.

Боль так и не ушла. Я пытаюсь привыкнуть к ней. Расслабиться. Не замечать. Уснуть. Если бы это было так просто. Какая-то ломота тянется от висков к пальцам. Что-то такое было и в первый день. Меня слегка потрясывает. Я устал. Я хочу спать. Боль не даёт уснуть. Яркие пятна скачут на веках изнутри.

Четыре часа. Я так и не сплю. Наблюдаю за собой словно со стороны. Горит висок. Пальцы на правой руке как будто онемели. Я касаюсь лба и не чувствую его. Только холод на лбу от собственного прикосновения. Время идёт. Дождь слегка успокоился.

Я открываю глаза в пять и снова вижу её в углу комнаты. Просто смотрит. С пустым выражением на лице. Моё сердце снова колотится в панике. Но я как будто наблюдаю за собой со стороны. Я бы решил, что это сон, если бы не терзающая боль. Всё кажется нереальным, кроме неё. Я закрываю глаза. Открываю вновь. Угол пуст. Я закрываю глаза. И снова жду.

Шесть тридцать. Я пытаюсь убрать правую руку от головы, но та не слушается. Она онемела. Покалывание от локтя до ладони. Резким рывком отрываю и роняю на диван перед собой. Солнце, кажется, уже встаёт. В комнате немного светлее. И что-то странное происходит со стеной передо мной. Кусочек узора – маленький ромб – начинает медленно вращаться.

Я сбрасываю ноги с дивана. Я хочу посмотреть на старый дом. Ноги слушаются с трудом. Правая затекла, еле шевелится. Чуть не падаю, но удерживаю себя рукой о стену. Резкое движение отдаётся ударом боли в голове. Выхожу на балкон.

Не вижу солнца, но на улице явно светает. Небо начинает окрашиваться в болезненный бледно-серый цвет. Воздух свежий и прохладный. Кружит голову, от ветра меня начинает снова подташнивать. Перевешиваюсь через перила, готовый блевануть на улицу с высоты восьмого этажа, но, кажется, отпускает.

Я смотрю на дом. Огонь танцует внутри. И яркий оранжевый ореол расходится вокруг него, подрагивая как марево. Странный эффект напоминает северное сияние. Или радугу. Или нимб святого. Я не понимаю, откуда берётся это свечение, но оно очерчивает старый дом аккуратным кружком. Я не могу отвести взор. Я хочу туда. Дом гипнотизирует. Дом манит.

И пугает.

Я закрываю глаза и вижу только этот оранжевый нимб. Открываю и снова вижу дом. И огонь, танцующий внутри. Я пячусь с балкона в квартиру и, когда отделяю себя от дома стеклянной дверью, наконец-то могу отвести взор.

Узор на стене разросся. Странная композиция из вращающихся ромбов всех цветов. Словно глюк в игре. И она продолжает разрастаться вдоль стены. Перескакивает на шкаф. Перескакивает на мой стол.

Она мерцает в углу, словно бледная тень. И там, где она была, тоже начинает расползаться глючный мир. Я возвращаюсь на диван, и смотрю в потолок. И он начинает распадаться на маленькие расползающиеся во все стороны ромбы. Она мелькает на потолке, оставляя после себя чёрный шевелящийся контур, который тоже пропадает, смешиваясь с красным и жёлтым и оранжевым.

Вся комната шевелится вокруг, перекатывается, крутится, узоры появляются и исчезают. Она сидит в углу посреди шевелящегося моря. Её волосы покачиваются слегка, как на ветру. Она сползает с комода. Её нагота могла бы быть красивый, если бы не боль, раскатывающаяся ударами молота в виске. Если бы не тошнота. Если бы не покалывающее онемение во всём теле. Если бы не стойкое чувство, что я умираю. А мир сходит с ума.

Она шепчет, и я отлично слышу её, несмотря на шелест узоров, копошащихся на стенах.

– Пойдём.

Она выходит из комнаты в коридор, оставляя чёрный след на расползающемся полу.

Я с трудом поднимаюсь с дивана. Кажется, тело вот-вот откажет, и я рухну в море разноцветных ромбов под ногами. И буду смотреть, как они пожирают меня.

Я иду следом. Прихрамывая. Держась рукой за одну стену. Она стоит в конце коридора и ждёт меня.

– Идём за мной.

Её голос тихий, едва различимый, но он громогласным эхом разносится у меня в голове. Болью отдаётся в висках.

Она проходит сквозь дверь, не утруждаясь тем, чтобы открыть её. Я беру ключи со стола, который так же, как и всё остальное, шевелится и переливается разноцветным узором.

Ромбы бегут по коридору к входной двери, словно бегущие с корабля крысы. Я открываю дверь и как только вынимаю ключ из замка, замок исчезает. Со второй дверью в подъезде происходит то же самое.

Я выхожу на улицу, и от ветра и холодного воздуха мне становится дурно. Она ждёт меня снаружи. Улица вокруг неё распадается на части. Деревья превращаются в кучу зелёных треугольников. Солнце похоже на переливающийся витраж. Она идёт сквозь двор к парку. Я семеню следом босиком по холодному мокрому асфальту. Я не вижу старый дом, но вижу оранжевый нимб. Она идёт внутри него. Её коже вернулся цвет. Бёдра чуть покачиваются при ходьбе. Чёрные волосы шевелятся на ветру.

Холодная, мокрая трава. Жёсткая неровная земля. Я иду следом, стараясь не отставать. Во всём теле слабость. Правая ладонь прижата к виску в жалкой попытке сдержать рвущуюся наружу боль. Я падаю, выставляю левую руку. Царапаюсь о землю и траву, но поднимаюсь, иду дальше. Мы проходим двор, переходим пустую дорогу, прямо по оставшейся после ночного дождя луже, и входим в парк. Слева, где-то вдалеке я ещё вижу нормальный мир. Всё, что вокруг нас, уже превратилось в геометрическую какофонию.

Оранжевый нимб становится ярче. Он почти такой же яркий как солнце, и мне приходится жмурить глаза. И чем ближе мы, тем ярче он становится. Я бреду за ней, окружённый этим сиянием. Реальный мир как будто перестаёт существовать, и остаётся только этот яркий, терзающий меня свет.

Мы проходим парк. Переходим ещё одну дорогу. Я слышу тихий, далёкий звук мчащейся по дороге машины. Из света вырастает старый дом с танцующим внутри невидимым огоньком. Она входит сквозь закрытую дверь. Я перелезаю сквозь окно, падаю внутрь и застываю в ужасе от того, что вижу.

Здесь нет огня, но оранжевые блики играют на стенах. Девушка стоит в дальнем углу, сложив руки перед собой. Блики несуществующего огня играют на её светлой коже. Отражаются от влажной склизкой дорожки, идущей от заколоченной двери к стене напротив, где открылся новый проход. Она перекидывается через ряд нижних зубов, расходящихся влево и вправо за большой бледно-розовой губой. Верхняя половина рта образовала арку где-то под потолком. В глубине этой пасти висит маленький язычок и за ним начинается чёрный провал глотки.

Женщина не открывает рта, но я слышу её голос у себя в голове.

– Иди!

Он проносится эхом по черепушке, отдаётся дикой болью в висках и во всём теле.

– Иди!

Голос становится чуть ниже. Чуть глубже. Чуть громче. Он отдаётся новой болью. Словно кто-то дёргает за язычок колокола в моей голове и тот бьёт по моей черепушке изнутри.

Женщина смотрит на меня. Женщина ждёт.

– Иди!!

Это больше не её голос. Слишком глубокий. Слишком объёмный. И совсем не женский.

Женщина кивает, словно получила какую-то команду и идёт ко мне. Перешагивает язык. Наклоняется надо мной и пытается поставить на ноги. Я пытаюсь отмахнуться от неё, но едва могу пошевелить руками. Она ставит меня на ноги, перекидывает мою руку себе через шею и тащит меня к огромной пасти, словно бездушную куклу. Ставит меня на язык и отходит в сторону. Я чувствую его противную склизкую поверхность под ногами.

– Я избавлю тебя от боли!!! – произносит голос у меня в голове.

И боль раскатывается внутри черепушки. Она пульсирует. Она мучает. Я пытаюсь развернуть себя. Найти выход. Окно, через которое я залез сюда. Но женщина разворачивает меня обратно. Лицом к огромному провалу чудовищной пасти.

Боль. Огромная пульсирующая боль. Словно раскалённый шип вонзился в мой висок. Шевелится там. Крошит мозги. Мучает меня. Я шагаю вперёд. Неуверенно. Медленно. Передвигая ноги по противной скользкой слизи. Я чувствую её взгляд на спине. Сердце колотится в страхе. Я не хочу умирать. И не хочу жить в вечной муке. И не знаю, что ждёт меня там.

Шаг за шагом. Блики несуществующего костра остаются позади. Я прохожу под рядом верхних зубов, и они медленно, со скрежетом, опускаются вниз, оставляя меня в кромешной темноте. Я нащупываю впереди склизкий свисающий с нёба язычок. Чувствую ногами, как пасть чудовища заканчивается, начинает резко уходить вниз. Я не вижу ничего. И боль всё ещё бьётся внутри. Я опускаюсь на корточки. Пытаюсь нащупать что-нибудь ногой в уходящей вниз бездне. И вдруг нога соскальзывает. Я пытаюсь зацепиться за что-нибудь руками, но руки скользят, и я лечу вниз.

Падая, чувствую, как боль уходит. Отступает. Наступает облегчение и эйфория, пока я проваливаюсь в вечное бесконечное ничто.





Если понравилось, рассказ можно купить по ссылке
https://www.litres.ru/70978306