Лицейский сад Новелла

Фрагменты романа-эпопеи "Милосердие".
"Пушкиниана" в произведении.

"Лицейский сад" Новелла

9 июля 1914 год. Здание Chesham House. Посольство России.

Рабочий день чрезвычайного и полномочного посла России в Лондоне, начинался рано утром и преимущественно заканчивался поздно вечером. Собираясь покинуть кабинет, Александр Константинович протянул руку к выключателю, но не смог выключить свет. Немым укором из отдельно стоящего книжного шкафчика на него смотрели корешки недочитанных книг. Их подарил ему ко дню рождения его соратник и друг покойный барон Унгерн, с которым проработал в этих стенах более шести лет. В тот год в середине июля в книжные магазины Лондона поступили в продажу "Басни Крылова", "Горе от ума" Грибоедова, а также ряд стихотворений Пушкина, переведённые на английский британским историком Бернардом Пэрсом, преподававшим российскую историю в Ливерпульском университете. Ко Дню святого Варфоломея непременно дочитаем с супругой, решил он.

3 сентября 1914 год. Царское Село. Дворцовый лазарет № 3.

В помещении витал умопомрачительный аромат напитка. Все с удовольствием приступили к завтраку и только поручик Соседов с равнодушным видом отвернулся от тумбочки. Ни запах свежеиспечённой булочки со сливочным маслом, ни кофе, не вызывали у него аппетита.

— Думаю, в нынешней обстановке немецкий кофе станет прощальным приветом от Вильгельма, — улыбнулась фрейлина Двора Хитрово, — Мне так по вкусу Jacobs, удивительная смесь арабики и робусты! 

— И непременно с засахаренными фиалками! — подхватила сестра милосердия Вера Анненкова, — Однажды в престольный праздник Вознесения Господня, после литургии в Софийском соборе, нам с мужем захотелось прогуляться по Невскому. На углу набережной Мойки впервые забрели в кондитерскую Беранже. Оказывается, как рассказал нам зрелого возраста господин, туда частенько захаживали именитые российские литераторы. Представьте, Достоевский, Белинский, так и Пушкин, были одинаковыми любителями кофе с бизе и пирожными! Так вот Сергей Маковский, представившийся нам поэтом и критиком, поведал печальную историю. В этом заведении Александр Сергеевич  Пушкин встречался перед дуэлью со своими секундантами, а спустя несколько дней там уже зачитывали Юрия Лермонтова "На смерть поэта".

Как видно, "кофейная" тема ещё не исчерпала себя с лёгкой руки фрейлины, придав поручику, вместе с напитком, обещанную бодрость:

— Вера Михайловна, позвольте и мне кое-что выложить. Будучи отроком, вместе с родителями я посетил Италию. Однажды зашли перекусить в небезызвестную римскую кофейню Antico Саffe Greco. Со слов хозяина грека, её оконные оправы, зеркала в вызолоченных рамах ещё помнили любимцев муз, как Байрона, Тютчева и прочих знаменитостей, побывавших здесь. А узнав, что мы из России, он с таинственным видом упомянул о Гоголе. Якобы за одним из столиков русский писатель домышлял свои "Мертвые души" и даже показал висящую на стене в рамке рукописную копию авторского текста Николая Васильевича:

"Нигде не пишется так хорошо о России, как здесь, в Риме …".

В комнату заглянула Грекова, палатная сестра лазарета:

— Заговорились? Государыня уже в третьей палате.

— Вот и славно. Благодарю вас, голубушка. И вам, поручик, спасибо за любопытнейшую историю.

Прихватив посуду, сёстры милосердия направились к выходу. В дверях Анненкова чуть задержалась:

— А что касается предмета обсуждения, то и мне дозвольте на прощание кое-что выложить, — фрейлина лукаво улыбнулась, — Екатерина Великая каждодневно пила кофей, причём настолько крепкий, что одного фунта душистых зёрен хватало ей всего на четыре чашки. Каково?! 

Глядя им вслед, Соседов помрачнел, припоминая Великих Княжон, по утрам развозивших на тележках по палатам завтраки лежачим больным. Как и многим офицерам лазарета, поручику хотелось видеть старших Княжон удачливыми в будущей семейной жизни. Одна из женщин, навещавшая на днях раненых, поведала, что новорождённых девочек Августейшая семью назвала нехарактерными для рода Романовых именами. Это было связано с желанием Государя назвать дочерей теми же именами, что и героинь Пушкинского "Евгения Онегина". "И детям прочили венцы друзья-соседы, их отцы..." — пришла ему на память пара  запомнившихся строк. Лишь бы счастье не изменило Им, с грустью подумал он.

28 сентября 1914 год. Понедельник. Царское Село.

С отличием закончив "Императорскую школу шоферов", Станислав Гиль, обученный также и навыкам охраны, был поставлен личным водителем Императрицы. День сегодня выдавался тяжёлым, потому из Александровского дворца Августейшие сёстры милосердия выехали на четверть часа ранее обычного. Покачиваясь на мягких подушках, Государыня неожиданно рукой ощутила уголок какого-то твёрдого предмета, очевидно, запавшего за сидение. Вытащив его, она с улыбкой признала в нём знакомую книжицу в красном кожаном переплёте. Александра Фёдоровна не раз наблюдала, как ожидая её в автомобиле, Станислав увлечённо перелистывал страницы этого томика и ценила его пристрастие к поэзии, так как сама не раз зачитывалась стихами Александра Сергеевича и многое знала о жизни поэта. Однажды Она вычитала, что юный поэт "всякий день после классов прибегал к Карамзиным из Лицея, пользовался книгами обширной библиотеки хозяина, слышал из его уст многие страницы "Истории...". И в этом же доме Пушкин познакомился и сблизился с навещавшими Карамзина Жуковским, Вяземским и многими известными людьми. Особо её рассмешило, как юный Александр, друживший в ту пору с Чаадаевым, называл того Брутом, который вечно точит свой кинжал, желая что-то сокрушить

Сойдя с автомобиля, Государыня с дочерьми заспешили к невысокому крыльцу церкви "Знамения". Стало накрапывать и он задействовал механизм подъема верха. Вглядываясь через мокрое стекло в белеющий на ограде вензель Екатерины I, Станислав предался размышлениям. Как-то ещё в апреле, незадолго до Вербного воскресенья, ему предоставили выходной день. Миновал полдень и он решил пройтись к Детскому пруду, где на днях, по словам приятеля, появилась пара лебедей. Прямо из Императорского гаража, прихватив для себя гречневые блины в бумажном кульке и большую краюху белого хлеба, Станислав направился в Александровский парк. В канун шестой недели Великого поста народа было немного. Ещё издали в центре островка среди ветвей, в ореоле набухших почек, он увидел голубой Павильон. Подошёл к берегу, но как ни приглядывался, на воде, окромя одинокой лодочки, замершей у миниатюрного причала, не заметил ни одной благородной птицы. С расстройства, помимо хлеба, скормил и блины диким уткам, коих здесь обитало в достатке. Встав со скамьи, двинулся к Обводному каналу и долго бродил по усаженным вязами дорожкам, с наслаждением вдыхая прелый запах опадающих листьев. Так незаметно для себя вышел к Садовой улице. Он неспешно огибал здания Александровского лицея, когда пронизанные светом изящные арки невольно задержали его. Ближайший, чуть вытянутый, округлённый торец многоэтажного сооружения, чем-то вдруг напомнил ему увиденный однажды в книге рисунок морского судна. Представилось, что подобно окаменелому фрегату, взметнулись в небесные волны его серо-желтые борта, вздыбились и как бы застыли соляными столпами в вечном дрейфе. Улыбнувшись своим фантазиям, Станислав подался в сторону стоящей неподалёку "Знаменской церкви". Небольшая, привычная с виду церквушка, помимо почтения, всегда вызывала у него особую заинтересованность, поскольку бывать внутри прежде не доводилось. Подошёл к ступеням главного входа, какое-то мгновение постоял в нерешительности, но воодушевлённый внезапным порывом, ступил на паперть. Поднявшись к распахнутым дверям, снял фуражку. Уже под нежный, хрустальный звон благозвучного карильона перекрестился и шагнул в притвор. Проходя мимо двух печей, установленных недалеко от притвора, на него пахнуло приятным теплом.  По левому боку поднималась вверх чугунная круглая лестница, очевидно, ведущая на хоры. Испытывая внутреннее колебание, опасливо ступил на скрипучий паркетный пол храма. Свисавший в центре всесвещник струил мягкий желтоватый свет на склонённые головы нескольких богомольцев, на красивый ковёр, покрывавший пол в алтаре и доходивший до нефа.

Неспешно переступая, он оглядывал по ходу уютное убранство церквушки, красивый иконостас, киот с иконой Серафима Саровского в серебряном окладе. У правого придела остановился у отдельного киота. На древесном прямоугольнике, с длинной парой сторон чуть более одного аршина и крытый ризой со множеством драгоценных камней, в потоке красок сиял дышащий жизнью женский лик. В пурпуровом одеянии, по краям которого струился вышитый омофор, стояла молодая мать с воздетыми в позе моления руками, с младенцем в медальоне на груди.

Станислав враз признал чудотворную икону Пресвятой Богородицы "Знамение", о которой так часто упомянали его Августейшие пассажиры. Подошёл ближе. Приглядевшись, склонил голову набок. На гранях крупного сердцеобразного топаза увидел вырезанные цифры: "1831 и 1848". Недоумевающе пожал плечами, что бы значили эти даты? Внизу иконы заметил золотую дощечку сердцевидной формы с гравировкой, но прочесть не успел.

Прежде чем он услышал слабый шёрох войлочных туфель, до ноздрей донёсся слабый медовый аромат свежего воска. Станислав повернулся к священнику и со смущённой улыбкой развёл руками: 

— Вот... всё недосуг было, батушка.

— Понимаю, служба такая, — улыбнулся протоиерей.

С приходом войны обоим приходилось часто видеться издали, поскольку по пути в Дворцовый лазарет Государыня с дочерями едва ли не каждый день приезжали к началу утренней службы. Настоятель Знаменской церкви был не молод, лет шестидесяти. Короткая, тёмно-русая борода серебрилась ранними нитями. Недлинные волосы головы находились в безукоризненном приличии, что придавало отцу Иоанну опрятный и моложавый вид. Его ясные, василькового цвета глаза на открытом лице с сеточкой морщинок, смотрели на мирянина по доброму внимательно: 

— Если не ошибаюсь, сын мой, ваше имя Станислав Казимирович? Так представила вас Княжна Ольга Николаевна. Похвалила, как превосходнейшего шофёра Белого гаража.

— Что вы, отец Иоанн! Княжна всегда преувеличивает. Есть многоопытней, — Станислав со смущением пожал протянутую ему руку, — один господин Кегресс чего стоит. Государь им не нахвалится. 

— Наслышан, наслышан... — настоятель испытующе взглянул на него, — Но усмотрел я, вас озадачили некие цифры?   

Станислав кивнул со сконфуженным видом. Беседу прервали оставшиеся несколько женщин, покидающие церковь. Испрашивая благословения, они выслушали должный ответ протоиерея, осенившего их крестным знамением и чинно удалились. Окинув взглядом обезлюдевший храм, он осведомился у Станислава, не ждёт ли того какое-либо срочное дело. Услышав благожелательный ответ, оживился и попросил немного обождать во дворе. Вскоре настоятель, переоблачённый в простой, темнокоричневого цвета подрясник, спустился к нему и неожиданно предложил прогуляться в Лицейский сад:   

— Привычка, сын мой, перед службою напитаюсь, токмо "унылою порой", духом осенним, — протоиерей развёл руками.

Обогнув церковь, через дверь в ажурной ограде они вышли в обширный парк, оттенённый старыми широковетвистыми деревьями. Впереди на пожухлом опрятном газоне разновозрастная детвора играла в бары. Мяч взлетал высоко вверх, дети разбегались в разные стороны, пока высокий мальчишеский голос не выкрикивал чьё-то имя. Станислав улыбался, вспоминая свои детские игры. Его рассеянный взгляд коснулся каменной с металлической решеткой оградой, где белой стайкой рассыпались молоденькие берёзки.

Отец Иоанн тяжело вздохнул:

— Те цифры и даты, что видел на золотисто-жёлтом камне, то особые метки божественного спасения, — словно предыдущая беседа и не прерывалась, продолжил он, — в те годы Божия Матерь дважды спасала наш городок. Когда в 1831 году в России начала свирепствовать холера, жители Села собрались в нашем храме у этой иконы, отслужили молебен, а после совершили крестный ход вокруг города. И в 1848 году эпидемия холеры прошла мимо. Вот в благодарность икону и покрыли ризой, украсив прежде дорогими каменьями. А на самом крупном, который изволил видеть, вырезали даты чудотворного избавления – 1831 и 1848 годы.

— Признателен вам за детальное изложение, отец Иоанн, — с виноватым видом Станислав приложил руку к сердцу. Храни Вас Господь!

— Не казнись, сын мой, ты лишь восполнил пробел. Надеюсь, в свободное от службы время теперь станешь чаще заходить в наше Знамение.

Они неспешно проходили под старыми липами, где в изящной деревянной беседке две молоденькие бонны о чём-то увлечённо рассуждали. Прелестная пара детишек копошилась у их ног. Замедлив шаг, протоиерей остановился поодаль незатейливого скульптурного сооружения. Верхнюю часть постамента украшали несколько свежих букетиков желто-фиолетовых крокусов, а на фронтоне пьедестала золотилась высеченная в граните надпись: "Александру Сергеевичу Пушкину". Сам же питомец муз пребывал в задумчевом покое, в полурастёгнутом лицейском мундире, вольготно устроившись на скамье. Казалось, наполненный грустью взгляд был устремлён в ведомое лишь ему одному. Из-под вереницы лёгких облачков солнечный луч упал на бронзовую фигуру поэта, заставив Сперанского грустно улыбнуться. Отчего-то представилось, будто в кучерявой головке юного лицеиста ещё продолжают роиться соцветия строф. Но как странно распорядилась им судьба, подумал Иоанн Федорович, ведь со дня гибели прошло без малого восемьдесят лет, а созвучия его полустиший и сегодня волнуют кровь едва ли не каждого православного христианина. Ещё находясь в некой задумчивости, тихо проронил: 

— Нет, не совершил промах наш Самодержец Всероссийский, — он покачал головой, смахивая невольную слезу, — волею народа Государь воздвиг здесь истинный палладиум не только царскосельским садам, но и пиетет нашему просвящённому Отечеству.

Протоиерей прошёл к  ближайшей лавочке и сделал приглашающий жест:

— На праздновании 100-летия Пушкина в Петербургской духовной семинарии, будучи ректором, митрополит Антоний произнёс достойную восхищения речь о значении его поэзии. Потому каждый раз, приходя сюда сюда, обуревают меня слёзы признательности и к этому человеку...

Отец Иоанн внезапно прервался, помолчал, очевидно, сглатывая образовавшийся в горле комок:

— Простите мою слабость, сын мой... Но как вам ваятель? Хорош ли монумент?

— Да это лучший памятник моего обожаемого поэта!

Заметив преисполненный одобрения взгляд настоятеля, Станислав с лёгким смущением продекламировал:

"Когда на что решусь, уж я не отступаю,
И знай, мой жребий пал, я лиру избираю.
Пусть судит обо мне, как хочет, целый свет,
Сердись, кричи, бранись, — а я таки поэт"

— Но вот одну странность подмечаю. Юный Александр ещё в лицейском мундире, а взор его столь глубок и бесприютен, что смотрится старше своих лет, словно опередил время.

Продолжая разглядывать скульптуру, Иоанн Федорович неуверенно поддержал:

— Здесь, похоже... сыграло дарование Пушкина и наш российский скульптор Бах невольно вывел поэта в зрелые годы, — упираясь в скамью, он тяжело приподнялся, — Матушка заждалась. Ежели имеете время, препроводите меня.

— Сочту за честь, отец Иоанн, — Станислав подал ему руку.

Возвращались в молчании, но когда приближались к ограде, протоиерей неожиданно продолжил разговор:

— Пред панихидой в своей речи ректор отметил, почему из всех христианских молитв поэту более всех нравилась та, в которой христианином испрашивается полнота добродетелей. И в знак доказательства митрополит привёл его строки из "Отцы пустынники...":

"Но ни одна из них меня не умиляет,
Как та, которую священник повторяет
Во дни печальные Великого Поста;
Всех чаще мне она приходит на уста..."

Когда вернулись к четырёхколонному портику и Станислав собрался проститься, то протоиерей попридержал его:

— Подожди, сын мой, я сейчас.

Вернулся скоро с небольшой книжецей в красном кожаном переплёте. Протянул:

— От всей души на добрую память, Станислав. Премного благодарен, что скрасил моё сегодняшнее пребывание в этом благодатном саду и тепреливо выслушивал старика.

Станислав взял в руку нумер. Края теснённой золотом обложки обрамляли виньетки. Сверху крупным шрифтом значилось:

СТИХОТВОРЕНІЯ.
 
Далее, более мелким:

Александра Пушкина. Внизу: Санктпетербургъ 1826.

Дата выхода в свет его поразила:

— Отец Иоанн! Да это же прижизненное издание поэта! — он едва ли не задохнулся от волнения.

Станислав лихорадочно открыл титульный лист, на котором помимо выше изложенного маленькими буквами под фамилией автора было отпечатано какое-то изречение на латыне. Он морщил лоб, пытаясь прочесть, но кроме имени Propertius, ничего не разобрал. Поднял вопросительный взгляд.

— Думаю, в качестве эпиграфа Александр Сергеевич решил взять изречение античного собрата по перу, — пришёл на помощь протоиерей, — Звучит, если не ошибаюсь:

"В раннем возрасте воспевается любовь, а в позднейшем — смятения".

Станислав бросил взглял на часы:

— Пора мне на смену. Отец Иоанн, простите, но не могу так уйти. Ведь эта редкая книга, вам не жаль расставаться с ней?

Протоиерей несколько изменился в лице:

— Станислав Казимирович, —  он впервые обратился к нему по отчеству, — вы достойны этой книги. И на прощание могу пожелать лишь одного – несите своим детям и внукам живую прелесть стихов.   

Перед тем как расстаться, Станислав низко поклонился настоятелю: 

— Терпения и Вам на нас, грешных, отец Иоанн. Храни Вас Господь!

      * * *

2012 - 2022 гг. Канада.