Девушка, не ставшая 3-й. Ч. I гл. 36-47

Повесть находится в ОТКРЫТОМ БЕСПЛАТНОМ  доступе.
Предыдущие главы  - http://proza.ru/2024/08/17/1013
====

36

- Послушайте, они тут ходят вообще безо всего!
Белобрысый экономист – один из отправленных с тележками - захлебывался от восторга.
Настал вечер, установочное собрание отряда  проходило в нашей комнате, самой большой и малонаселенной.
- Где ходят? - спросил парень с факультета востоковедения, специализировавшийся по Китаю. - На вокзале?
- На нудистском пляже, - ответил экономист.
- А как ты его нашел? – поинтересовался командир, не придравшись к прогулке без разрешения.
- По указателям. На стенах написано: «FKK» и стрелка, куда идти.
- И что, они там совсем голые? – китаист с сомнением склонил голову.
- Совсем и даже больше.
Как можно быть «больше» голыми, чем «совсем», я не стал уточнять.
За две недели я мог выкроить время, чтобы найти этот пляж и увидеть все своими глазами.

37

Недостатком общежития на Юрий-Гагарин-Штрассе была проблема гигиены.
Наше новое, на Ботанической улице в Петергофе, имело ячеистую структуру из двух- и трехместных комнат с санузлами в каждом блоке.
Здесь индивидуальных удобств не предусматривалось.
В первое утро я поспешил мыться и бриться, пока не подвалила толпа.
Туалет на этаже был один на всех: направо от входа открывалось мужское отделение, налево - женское.
Половины разделялись умывальней – полосой раковин с зеркалами, стоящими спиной к спине.
Поражала чистота, невероятная для заведения общего пользования.
Я принялся умываться, наслаждаясь утренней прохладой.
На женской половине раздались шаги.
Какая-то девушка тоже поднялась спозаранку, не желая копошиться среди всех.
С учетом разницы в среднеевропейском времени, я еще не проснулся до конца, плохо воспринимал действительность.
- Morgen! - раздалось с той стороны.
Девушка была немкой – вежливой, как все цивилизованные люди.
Голос звучал мелодично.
- Morgen! – ответил я.
Невольно приподнявшись, я  выглянул между зеркал.
От увиденного я ухватился за скользкую раковину.
На немке не было ничего, кроме длинной темноклетчатой рубашки мужского покроя.
Такая одежда ничего не скрывала.
Я глубоко вдохнул, не зная, что делать: притвориться, что ничего не видел, или быстро отсюда бежать.
Не успев ничего решить, я понял, что от меня ничего такого не требуется.
Незнакомка ласково улыбнулась.
Мое присутствие не смущало: намылив руку, она принялась мыть себе промежность.
Третий женский лобок, увиденный за двадцать два года жизни, ударил по глазам.
Тамарин и Лидин, конечно, не шли в сравнение с жалкими уголками, привычными на картинах Эрмитажа.
Но этот был просто великолепен.
Черный, заросший перевернутый треугольник напоминал «наблу» - значок градиента в векторном анализе.
На одном бедре этой девушки стоило написать оператор ротора, на другом - равенство нулю.
Я стоял завороженный, не в силах шевельнуться.
Чтобы передо мной точно также предстала, к примеру, Инга, невозможно было представить.
И более того.
На факультете я имел иногородних друзей.
Иногда я бывал в общежитиях – и в современном Петергофском и в старом вонючем сарае на улице Детской Васильевского острова.
Там приходилось видеть девиц, которые напоминали проституток, выгнанных из борделя за разврат.
Но даже те просто так ничего не показывали.
А эта немецкая девушка казалась самой естественностью, для нее ничего такое не выходило из порядка вещей.
В Германии жили иначе, чем на родине Чука и Гека.
Похоже, тут можно было увидеть многое, даже не выезжая на нудистский пляж.

38

Отряд разделился на бригады.
Одна занималась обрезкой кустов в каком-то парке, вторая – куда определились мы с Ингой – занималась более серьезным делом.
Мы копали траншеи для силового кабеля, питающего цепочку фонарей вдоль строящихся домов на окраинной Георг-Палитч-Штрассе.
Работой руководил прораб по имени Дитер – симпатичный веселый немец лет тридцати.
По-русски он не понимал ни слова, мои соотрядовцы знали только «Гитлер капут».
Я служил переводчиком и передатчиком указаний.
Несмотря на то, что бригадира-журналиста представили как старшего, прораб его игнорировал, со всеми вопросами обращался ко мне.
В свободные минуты мы болтали о разных мелочах.
Я ловил злобные взгляды своих «товарищей» и был счастлив, что могу разговаривать с Дитером, держа их в непонимании.

39

Вместе с нами работали несколько студенток Дрезденского Технического университета.
Они носили чисто немецкие имена.
В первый день я не смог запомнить, кто Леа, кто Верена, а кто Кирстен.
Но одну – Габи – я выделил сразу.
Она была не то чтобы красивой, а очень женственной.
Если бы не эта Габи – разорви ее на тысячу кусков! – я направил бы свой вектор в единственно правильную точку.
Но все сложилось, как сложилось.
Я запал на нее, как влюбленный мальчишка, перечитавшийся Асадова.
Я жил в иллюзиях и не видел реальности.

40

Реальность состояла в том, что на меня немецкие девчонки не обращали внимания.
Я был им неинтересен.
Мои безъязыкие соотечественники привлекали гораздо больше.
Среди моих одногруппников один был родом из Уфы.
Она рассказывал злой анекдот про международный конкурс исполнителей, башкира-кураиста и обезьяну, которая играет на палке с дырками.
Вероятно, здесь работал тот же эффект.
Тем не менее, во мне теплилась надежда, что при должных усилиях эта Габи тоже может стать девушкой № 3.
Слово «тоже» не казалось излишним; Ингу я не выпускал из мыслей, хоть и не предпринимал конкретных шагов.

41
 
Еще дома я слышал, что восточноевропейское лето втрое длиннее российского.
Это оказалось правдой.
В Ленинграде уже становилось прохладно, а в Дрездене август радовал жарой.
Наши девушки, не готовые к такой погоде, работали в брюках и футболках.
Немки с первых минут разделись, возились полуголыми, нимало не стесняясь пляжного вида.
В России купальники оставались облагороженным вариантом нижнего белья.
Из трусов можно были скроить паруса, а бюстгальтеры имели застежки наподобие той, что я нашел в подъезде.
Женское тело при социализме, взявшем все худшее от ханжески-елейного христианства, оставалось запретной сущностью.
Показывать его сверх меры считалось неприличным.
Германия – хоть и придавленная коммунистическим режимом – являлась свободной страной.
Немецкие бикини-83 были даже не «мини», а «микро», состояли из лоскутков на шнурках, фиксировались узелками.
Наблюдать за почти голыми задницами было приятно.
Но зрелище не ограничивалось только ими.
За работой немки развлекались.
Не знаю, как они именовали свою игру, но по-русски она бы называлась «следи за лифчиком».
Суть заключалась в том, чтобы подкрасться к подруге и точным рывком развязать бюстгальтер на спине.
Грудь вываливалась, хозяйка ее подхватывала, момент вызывал взрыв хохота.
Не думаю, что таким образом девчонки завлекали парней.
Судя по впечатлениям от общежитского туалета, обращение с голым телом носило тут невинный характер.
Да и по-настоящему увидеть чью-нибудь грудь мне ни разу не удалось.
Но сама атмосфера радовала.

42

Второй эротический удар настиг меня столь же неожиданно, как и первый.
Работа в ГДР начиналась на рассвете, заканчивалась тоже рано.
Мне удавалось успеть на конец обеда в студенческую столовую, поесть манных колобков с тминной подливой и выпить чая, который тут имел какой-то свой, особый вкус.
Да и вообще, немецкая общепитовская еда не шла ни в какое сравнение с той пакостью, которая предлагалось в столовой № 8.
Вечер получался длинным, развлечения не имели ограничений.
Дома я привык мыться каждый день.
После жары и траншейной пыли особенно хотелось освежиться.
Вернувшись от Георга Палитча к Юрию Гагарину, я пошел на разведку.
Душевое отделение, как и положено, укрылось в подвале общежития.
Я нашел его с первой попытки, ни у кого не спрашивая.
Дверь была помечена соответствующим символом, но половых разделений не имелось.
Вряд ли аккуратные немцы забыли повесить табличку с писающим мальчиком или моющейся девочкой.
Тут, вероятно, тоже крылась какая-то тайна.
Наверняка она была волнующей, как и все прочее.
Я вошел, с полотенцем на плече и мылом в полиэтиленовом мешочке.
Открылось помещение с двумя дверьми.
На левой чернела  буква «D», на второй – «H».
Первая означала «Damen», вторая «Herren».
Подобное устройство имел и общий туалет, но там отделения разгораживались зеркалами.
А здесь никакой загородки не было, у противоположной стены стояла огромная вешалка с рядами крючков над широкой скамьей.
Около нее стояли двое.
Не успев рассмотреть парня, я упал от вида девушки.
На ней был банный халат – длинный, белый, толстый на вид.
Таких я не видел ни у кого на родине, подобных не продавали в советских магазинах.
Халат не имел пуговиц.
Пояса тоже не было.
Девушка говорила весело, жестикулировала оживленно.
Полы распахнулись.
Под халатом темнело загорелое голое тело.
Грудки отличались и от Тамариных бледных мешочков и от Лидиных дыней.
Они торчали, как круглые кулачки.
В происходящем не имелось сексуальной подоплеки.
Ротор парня от девушкиной «наблы» оставался нулевым, девушкина дивергенция давала правильный оператор Лапласа.
Я разделся и скользнул в мужское отделение.
Когда, ополоснувшись, я вернулся в предбанник, картинка там сменилась.
Три немецких девицы, треща, как сороки, побросали халаты на скамью и голышом исчезли за левой дверью.
На меня они не оглянулись; я быстро вписался в эту жизнь.

43

Наши отрядные дуры порой разговаривали так, словно имели интимные дела со всем Ленинградом.
На деле они никуда не вписались, весь срок ходили мыться в купальниках.
Инга, конечно, дурой не была – однако тоже стеснялась раздеваться при всех.

44

Третий, уже полностью ураганный удар я испытал не без помощи Дитера.
Мысль посетить пляж «свободной культуры тела» сверлила мозг.
Но расспрашивать экономистов не хотелось.
Проще всего было узнать из первых рук, то есть у прораба.
Советский человек, отравленный моральными кодексами, в подобной ситуации  не преминул бы проехаться насчет моего «нездорового интереса».
Немец даже не усмехнулся.
Я в очередной раз понял степень природной свободы, принятую в Германии.
Дитер ответил, что FKK находится на Kiesgrube – гравийном карьере – около Пирнаер-Ландштрассе, сказал номер трамвая и название остановки: «Развилка на Райк».
Пояснив все подробно, добрый немец добавил, что пляж довольно далеко и туда не добраться напрямую, предложил подвезти на своем красном «Трабанте».
Я вежливо отказался, не желая обременять усталого, занятого и наверняка семейного человека.
В Дрездене нас снабдили едиными проездными билетами на все виды транспорта, я мог доехать куда угодно с любым количеством пересадок.

45

Вопрос разрешился, но ситуация ввергла в раздумья, побудила к сравнительному анализу.
Наш ублюдок комиссар имел машину.
Неновое, но приличное зеленое «Вольво» мы видели на каждом отрядном собрании.
Однако когда командир попросил помочь в общем деле: подвезти на вокзал продукты – он отказался, сославшись на тысячу причин.
В результате мы надрывались с ящиками и мешками, перевозя их на метро, таская по переходам от эскалатора к эскалатору.
Сейчас совершенно чужой Дитер был готов потратить время и подкинуть меня, куда надо.
Я, конечно, понимал, что многое зависит от конкретного человека.
Однако я чувствовал, что немцы – в чей адрес с детства слышалось лишь плохое – мне куда симпатичнее, нежели русские «братья по крови».

46

Карьер лежал сразу за трамвайной линией, нудистский пляж раскинулся внизу вокруг искусственного озера.
На противоположной стороне дороги стояли пятиэтажные дома.
Вероятно, тамошние обитатели имели стереотрубы, поскольку при всей свободе привыкнуть к разнообразию вряд ли удавалось.
Перед спуском, на самом высоком месте, сидел мужик средних лет с биноклем в руках.
По бокам его стояли две большие сумки, в каждую могла поместиться свиная туша.
Не отрываясь от зрелища, мужик вытаскивал из левой бутылку пива, опустошал, перекладывал в правую и тут же доставал следующую.
Кругом кипела свободная, незашоренная жизнь, о которой не могли помечтать жители СССР.
За какой-то час, проведенный на плоском берегу, я увидел больше обнаженных женщин, чем целый полк солдат.
Ходить одетому тут было неприлично.
Я расстелил куртку на песке и освободился от одежды, пытаясь делать вид, что являюсь завсегдатаем этих мест.
Мне казалось, что все смотрят только на меня.
На самом деле смотрели не больше, чем на обычном пляже – где-нибудь в Комарово или в Мартышкино.
То, что все кругом были голыми, по сути ничего не значило.
«Все» означало «никто», одинаковость нивелировала.
Но я украдкой озирался.
Голова кружилась, дыхание перехватывало.
Первые минут двадцать – по вполне понятным причинам – я лежал на животе.
Затем почувствовал, что пришел в себя, и перевернулся на спину.
Мой пенис, успокоившийся, но не растерявший надежд, лежал на моем животе, как дирижабль полужесткой конструкции.
Прозрачная капля вытягивалась в нить, ветер относил ее в сторону.
Тамара, Лида и несколько немецких девушек, виденных в закоулках общежития, померкли в недостаточности.
Я не верил в загробный мир.
Однако сейчас я понимал, что если существует рай, то он именно такой: солнце, горячий песок, плеск воды и сонм обнаженных тел.
Сравнивая себя с другими мужчинами, я невольно признавал Тамарину правоту.
Мне было чем похвастаться и чем приманить.
При этом у меня прямо-таки темнело в глазах от желания иметь женщину – хотя бы одну из роя, кружившегося вокруг.
Я имел неславянское лицо: нос не картошкой и жесткие, не обвисшие щеки.
При мне не было какой-нибудь русской книжки, с футболки не пялился мишка под надписью «Олимпиада-80».
К тому же я лежал голым среди голых, ничем не отличался от немца.
Несмотря на это, ни одна женщина ко мне не подошла.
Видимо, пляж был предназначен чисто для отдыха, а не для чего-то большего.
Правда, когда я, чувствуя боль в нижней части живота, возвращался к трамваю, то в кустах около дорожки увидел пару средних лет, лежащую в обнимку.
Я был без пары, мне ничего не светило.

47

Однако я приезжал сюда еще несколько раз.
Умственное наслаждение тоже чего-то стоило.
Я хотел напитаться досыта этими сосками, задницами и передницами, «наблами» и «дельтами», чтобы потом было что вспомнить.
Не было сомнений, что на родине я никогда не увижу ничего подобного.
С каждым разом мое презрение к соотечественникам поднималось на следующий этаж небоскреба.
Я презирал их за упертость в бабкину мораль, за внутреннюю несвободу, за неспособность преодолеть комплексы.
Однозначно, мне следовало родиться не в СССР, а Германии, и быть не русским, а немцем.
Сам себя я ощущал полностью раскрепощенным.
Имей выбор, я бы остался на этом пляже до конца дней.
Ведь лучше было умереть среди голых женщин, чем жить в кругу одетых.

=====
Следующие главы - http://proza.ru/2024/08/18/221