Отечество и Вера

                Традиции казацкого народа

          Основу духовной жизни казачества и культуры из которых формировались традиции, составляло и составляет Православие. Без православной веры никакого казачества зародиться и возродиться не могло. Именно Православию обязано казачество своим зарождением и процветанием. А главная ценность, которую казак получает от Бога вместе с жизнью – Воля. Но воля, не как анархия и неподчинение законам, а как свобода выбора жизненного пути. Единожды присягнув, казак не сворачивал с этого пути. Самой страшной изменой считалась измена вере. Казак считал себя воином Христовым и защитником справедливости. Казакам разрешается входит в храм с холодным оружием и во время чтения Евангелия класть руку на эфес шашки или чуть приподнимать его из ножен, «чтобы сталь слушала».
         Считается, что далёкие казачьи предки: скифы Крыма и Тамани были крещены греками ещё в IV веке, а донские казаки считают, что их крёстными были Святые Кирилл и Мефодий за 126 лет до крещения Киевской Руси. Сохранились записи, которые подтверждают, что существовала Скифская метрополия, замыкающаяся на Греческую Православную Церковь и что в 352 году на Никейском соборе присутствовал митрополит причерноморских готов Феофил. А в 381 году епископ Таманский из Скифии принимал участие во Вселенском соборе в Константинополе. А в 431 году от гуннов-христиан на соборе в Эфесе также был представитель из Приазовья. И удивляться здесь нечему, потому что в 303 году христианство приняла Армения, а это гораздо дальше от греческих колоний Причерноморья и Приазовья.
В каждом казачьем полку была своя походная церковь и свой священник. В своих церквях и храмах на родине они вне войн хранили и свои войсковые и полковые знамёна и хоругви. Церковь была неотъемлемой частью жизни каждого казака и казачки. Казака никогда не оставляла вера в то, что Господь охраняет и оберегает его жизнь, а то, что убитый за справедливость, «за други своя», за Родину казак, без сомнения, попадает в рай делала его бесстрашным в любой смертельной схватке. «Казака можно убить, но нельзя переделать». Приходя с войн живыми, они обязательно делали вклады в церкви: на колокола, церковную утварь, оклады на иконы, строительство новых соборов.
            Казаки свято чтили и оберегали свою историю и культуру. Это оберегание заключалось в написании и исполнении фольклорных песен, в которых они воспевали героизм своих дедов и отцов в прошедших войнах, сочинении казачьих былин, быличек, присказок, прибауток, побасёнок, которых, впрочем, и сочинять не надо было – просто запоминай или записывай рассказы любого старика, прошедшего за свою жизнь несколько войн в составе русской армии. Писались сказки для казачат, в которых казак обязательно побеждал либо ведьму, либо ведьмака, которые по ночам доили казачьих коров, портили лошадей и, уходя от возмездия превращались то в огромную бешеную собаку, то в волка, то в чёрную кошку, то в чёрта…
         По казачьим песням, в которые вставлялись точные даты былых походов, можно было проследить всю историю казачьего рода-племени. Был такой случай, когда историк Сухоруков спросил поэта-воина Лермонтова: «Чему верить: чиновным грамотам или казачьим песням?» Поэт, который сам воевал на Кавказе и прекрасно знал казачий быт, без сомнения ответил: «Казачьим песням! Они не врут!». А каким многоголосьем пели казаки свои песни! Сегодня только грузины ещё поют подобным способом. Каждый казак знал до тысячи различных казачьих песен: на рождение, на свадьбу, на быт, на войну, на смерть и пр. Вся историческая жизнь проходила перед его глазами и слухом в песенном исполнении.
         Казачий язык в корне отличался от русского языка. Это был старославянский язык с большим вкраплением тюркской терминологии, а не древнерусский: если русский сказал бы слово: «говорить», то казак – «гутарить»; «болезнь» – «рахуба»; «резко, широко открыть дверь» – «расхлебенить»; «порезать» – «покарбовать»; «чистить (рыбу)» – «шкерить»; «дразнить» – «дратувать»; «разобидеть (ребёнка до слёз)» – «расквилить»; «игра в прятки (у русских детей)» – у казачат «кулючки» и т. д. Но, в принципе, и русские, и казаки понимали друг друга, потому что обе нации читали церковно-славянские книги.
         Многие казаки играли на рожках, сопилках, гармониях, трёхструнной казачьей скрипке, балалайках, домбрах, кобзах.
         До 18 века казаки не занимались земледелием – их кормила природа: ловили рыбу, стреляли зверя, разводили коров, овец, лошадей, собирали целебные травы и коренья, занимались ремёслами: кузнецы, бондари, гончары, плотники, лодейщики, ткачи, колодезники, шерстобиты-валяльщики, оружейники, сыромятники, струначи, садовники, бахчевники, пчеловоды и обменивали свои изделия на дополнительные продукты питания. Пшеницу и прочее зерно им доставляли из России. Но во времена «сполохов» все эти бытовики враз становились воинами: вскакивали «на конь» и тянули «шашки подвысь».
           Проживали казаки в куренях. «КурЕнь» – слово монгольского происхождения и обозначает слово «круг» – оборона из телег, арб и кибиток, поставленных в круг. На Дону старались, по возможности, строить двухэтажные курени: первый этаж из камня (как хозяйственная постройка для хранения припасов), а второй – из дерева (для тепла). Второй этаж состоял из мужской, женской половин и общей «залы». По периметру второго этажа выстраивалась открытая веранда – «балясы». Вход на второй этаж делался, как напрямую, с улицы, по ступенчатой лестнице, так и из первого этажа, внутри здания. Станицы и хутора казаки старались строить на излучинах рек, в междуречьях или на островах. Чтобы была естественная преграда и защита от непрошенных гостей.
          Мальцов и молодяков в казачьих семьях воспитывали с одного года, когда он только становился на ноги. В год казачка стригли ножницами на женской половине, где он до этого времени воспитывался матерью и сёстрами и передавали крёстному и отцу. Те несли его к церкви, у которой ждали их другие родственники с неосёдланным конём. Мальца сажали на спину коня на белый шёлковый платок, в который потом заворачивали его локоны и вместе с крестильной рубашкой хранили за именной иконой. По поведению мальчика на спине коня гадали, каким он будет казаком-воином. Потом коня с мальцом обводили вокруг церкви и передавали сына отцу. Крёстный надевал на них обоих шашку и все шли до куреня, где их встречала казачка-мать и сёстры.
           – Казака примайтя! – говорил отец, – да строго доглядайтя, чтобы не рос квёлым, до работ был спорым, Богу молился, воевать в шашки учился, малых не забижал, да родителев и стариков уважал!
            После этих слов крёстная снимала с них шашку и передавала крёстному на хранение до поры, когда малец вырастет до молодыкового возраста – 17 лет. Он же, крёстный, и должен был обучать крестника всем казачьим жизненным премудростям.
            В 4-5 лет наступал другой праздник: казачку дарили шаровары, и начинали обучать верховой езде и рукопашному бою. Стрелять обучали с 7 лет, а работать шашкой – с десяти. В 7 лет его стригли повторно, наголо, и переводили жить в мужскую половину. С этой поры он считался наполовину казаком и выполнял определённые работы по хозяйству вместе с отцом и старшими братьями: на огородах, бахчах, по уходу за скотиной, на сенокосах или полевых работах. Все детский игры казачат в основном имитировали боевые действия, опять же приспосабливая их к военной жизни: игра кнутами в дзигу, казаки-разбойники в шашки на конях из холудин, кулючки (прятки), рубка водяной струи и лозы, кулачки (стенка на стенку)… В качестве слушателей и запоминальщиков казачьих традиций их приглашали на казачьи сходы и круги, межевания земельных участков, водили в церкви, допускали до всеобщих гуляний.
             По достижении 17-летнего возраста молодыков отправляли на летние сборы в войсковые летние казачьи лагеря, где они уже в дисциплинарном порядке, в публичном коллективном общении закрепляли приобретённые в семьях, хуторах и станицах бойцовские навыки. С 18 лет молодык становился военнообязанным казаком.
             Особое значение предавалось учёбе: каждый казачок должен был окончить церковно-приходскую школу, а дальше – дело семьи. Гимназистов или студентов, обучавшихся в городских училищах, принимал на каникулах сам хуторской или станичный атаман, тем самым выражая им своё и народное почтение. Старшие почтительно называли их по имени отчеству.
             Детей в семьях было много и все казаки хотели иметь сыновей, потому что время требовало пополнения казачьих сотен. Казачья жизнь протекала в постоянных стычках с немирными южными соседями и многолетних войнах русской армии. Существовала такая поговорка: «Один сын – не сын, два сына – полсына, три сына – вот это сын!». Многих убивали на войнах, и если возвращался домой хоть один сын – родителям было утешение. Всё по той же причине, в Войске Донском котировалось выражение: «С Дона выдачи нет!». Воины требовались постоянно, и всех отчаянных и смелых, пришедших на казачьи земли со всех сторон света и изъявивших желание вступить в казачество, верстали (принимали) в казаки по особому ритуалу. Тех же, кто не желал воевать за Дон, считали «пришлыми, иногородними». «Главная Войска» помогала семьям казаков, убитых на войне, через станичное руководство, как материально, так и выделением земельных наделов, рыбалок и сенокосов по числу иждевенцев «мужеского полу». Иногородние же выживали сами по себе.
             Совершеннолетние молодые казаки, присмотрев девушку, просили родителей устроить смотрины «сводины», а потом и сватовство. Сватовство проходило не под нажимом на девушку, а по её доброй воле. На сватовстве женщины стояли, а мужчины сидели. Будущий жених, садясь за стол, клал фуражку на донышко, вверх козырьком. Девушка во время разговора взрослых стояла в стороне, изображая скромницу, но по ходу пьесы могла подойти к столу и перевернуть фуражку вниз козырьком (что означало её согласие на свадьбу) или взять её и, потихоньку отходя, повесить на вешалку, говоря тем самым, что «жених» ей не люб. Тогда хозяева, чтобы не обидеть гостей, находили предлоги для отговорок от сватовства. Допустим, ссылались на её молодость или на то, что ей надобно ещё подучиться.
            Казаки – народ горячий и вооружённый, поэтому в них с детства воспитывали дипломатию: сдержанность в общении между собой, незлобивость, прощение друг другу и непотрясание оружием. Не зря на многих шашках у них было выгравировано: «Без дела не вынимай! Без победы не вкладывай!».
            Девочки-казачки воспитывались в православной строгости. Их тоже любили в семьях, но они рождались «для души» отцов-казаков. Глядя на их ласковость и непосредственность, отцы-воины оттаивали душами после длительных военных походов: в них просыпалась сентиментальность.
            Девочек также приучали к церкви, обучали рукоделиям, работе по дому, работе во дворе, на огороде, в хлеву. Воспитывали в них женственность, опрятность, доброту, чистоту сердца и души, трудолюбие, терпение и отзывчивость. Хотя и не запрещали в младшем возрасте играть с казачкАми в лапту, городки, скакть на лошадях, потому и казАчки вырастали бойкими, «зубастыми», удалыми и смелыми женщинами.
           Рождённую девочку не показывали никому до трёх месяцев, носили с закрытым личиком, боясь сглаза. Росла она всё время и воспитывалась на женской половине под присмотром матери, крёстной, нянек и старших сестёр. Мужская половина в её воспитание не вникала. С пяти лет девчонке поручали нянькаться с младшими детьми, а то и отдавали работницей в нуждающиеся, в таковых, семьи. Потому, как няньки, они были строги с младшими братьями, которые потом всю жизнь «боялись» и уважали их.
           Первым праздником девочки было «смывание забот». Пока её женщины мыли – отец должен был съесть специально для него приготовленную кашу: наперчённую, пересоленную, смешанную с горчицей – несъедобную. Чтобы всю жизнь помнил: сколько дочери в жизни горечи достанется.
Затем – праздник первых шагов. Здесь вся семья и родня дарила ей подарки: ленточки, гребни, платочки, косынки, игрушки и радовалась вместе с ней её улыбкам и смеху.
           С раннего детства, видя беспрестанную материнскую работу по дому, девочка приучалась к труду и сама: штопала одежду и носки, вязала крючком кружева и спицами пуховые шали, шила иголкой, вышивала на полотне, обшивала кукол (приучаясь кроить одежду), стирала, мыла полы, чесала шерсть, пряла пряжу, носила еду своим мужчинам на сенокос или в поле, закладывала корм скотине, убиралась во дворе и на огороде, училась запрягать и распрягать лошадь, и налыгивать быков… Женская работа по куреню не граничила с мужской а постоянно перехлёстывала эти границы в отсутствии служивого, и девочке всей своей жизнью матери вдалбливали это в сознание.
            По достижении полового созревания девочки, бабушка сообщала об этом деду, и тот дарил, уже «барышне», серебряное колечко на левую руку, что означало по казачьи –  «хвалёнка»: ещё не невеста, но семья похваляется, что у них вырастает богатый «товар» – пусть женихи присматриваются. С этого времени барышня начинает вести себя по серьёзному и готовить приданное. Затем наступали дни сватовства, свадьбы и всей казачьей жизни.
            Кольца на девичьих и женских руках имели свое значение: Серебряное колечко на левой руке — девушка на выданье, на правой — просватана. Кольцо с бирюзой — жених служит (бирюза — камень тоски). Золотое кольцо на правой руке — замужняя, на левой — разведена. Два золотых кольца на левой руке — вдова (второе кольцо мужа). Мужчины на руках колец не носили – хранили в ладанке на груди или оставляли дома.
                Казачка в семье была не только хранительницей очага, но и хранительницей всего казачьего рода, потому что казак в прошлые времена постоянно находился на царской службе, и казачке часто приходилось даже силой оружия защищать свой курень и своих детей от набегов южных инородцев, и иноверцев.
Рождённый от вдовой казачки или незамужней девки ребёнок считался казаком.
           В XVIII столетье роль женщины в казачьих селениях резко возросла. Историк В. Д. Сухоруков связывает это с красотой казачек. В прошлые века казаки, как правило, брали в плен и привозили домой только видных девушек и женщин «ясырок», чтобы не позориться перед родовой. Смешения в последствии лучших представительниц разных этнических групп сказалось на красоте донских красавиц. «Пламенные черные глаза, щеки, полные свежей жизни, величайшая опрятность и чистота в одежде. Все они любили наряды и румянились», – писал Сухоруков. В то же время казачки славились сильным характером. Этнограф Г. В. Губарев так характеризовал их: «Века постоянных тревог выработали в казачке бесстрашную решительность. На реке она управлялась с каюком, скакала верхом на коне, ловко владела арканом и оружием.
Умела защитить своих детей и свой курЕнь…».

           Сегодняшнее возрождённое казачество, разбросанное революцией 1917 года по всей России и всему миру, после смерти стариков, носителей казачьей культуры, уже отошло от прежних традиций, но старается их придерживаться, выискивая истину в оставленной казачеством богатой своей истории на благо русского государства, опубликованной во множестве книг воспоминаний и энциклопедий. Быстрее всего это происходит на землях компактного проживания казаков, откуда не успели вырвать основные казачьи корни свои указом о расказачивании и раскулачивании нашего народа 24 января 1919 года Лейба Троцкий и Ешуа Свердлов. Циркулярно. Секретно:
            "Казачество – опора трона. Уничтожить казачество как таковое, расказачить казачество – вот наш лозунг. Снять лампасы, запретить именоваться казаком, выселить в массовом порядке в северные области», – заявил Л. Троцкий. Вот под таким клеймом казачьего Холокоста находилось казачество до начала Великой Отечественной войны 1941-45 г.г., пока И. Сталин не повернулся лицом к церкви и казачьему народу. Впоследствии казаков, лишенных своей земли, стали в паспортах писать «русскими». А старые советские негласные законы о казачестве во многом продолжают работать
и по настоящее время.

                Материал по историческим источникам подготовил
                атаман Всекамчатского Союза казаков России, полковник СКР,
                член Союза писателей России, Г. Я. Струначёв-Отрок