Джон Нокс как английский и шотландский реформатор

ДЖОН НОКС, КАК АНГЛИЙСКИЙ И  ШОТЛАНДСКИЙ РЕФОРМАТОР
Стюарт Робинсон

Около трех лет назад любезный и образованный д-р Лоример из Английского пресвитерианского колледжа в Лондоне, работая в богатой библиотеке Уильяма в Лондоне, наложил свою руку на некоторые «документы Нокса», среди того,  что известно как «коллекция Морриса», рукописи, которые по какой-то необъяснимой причине еще никогда не были опубликованы. Они состоят из четырех документов, все из которых относятся к работе Нокса как реформатора в Англии, а именно: (1) «Послание к Конгрегации в Бервике в 1552 году»; (2) «Памятная записка или исповедь, представленная Тайному совету Эдуарда VI в 1552 году»; (3) «Практика Тайной Вечери, используемая в Бервике Джоном Ноксом; и (4) «Письмо, написанное Ноксу из Лондона, 1566 год». Эти документы, хотя и не оригиналы, а транскрипты с оригиналов - один из которых был сделан современником Нокса в эпоху Эдуарда VI, а другой - в последней четверти XVII века - как продемонстрировал д-р Лоример,  вне всякого сомнения, являются подлинными произведениями Нокса и его современников.
Открытие этих документов, дающих так много нового материала для более правильной оценки характера Нокса, навело доктора Лоримера на мысль переписать английскую часть жизни Нокса, переплетая с уже хорошо известными фактами о нем новые факты, выявленные этими документами. Результатом этой счастливой мысли стала эта монография об английской части жизни Нокса. Он выполнил свою работу с исключительным мастерством и умением и возложил на себя вечную благодарность всех истинных пресвитериан; для них такое почтение к памяти Нокса говорит о том, что на автора, который выявляет какие-либо новые факты, приносящие ему пользу, смотрят со своего рода семейной привязанностью, как на человека, который увеличивает честь и репутацию фамилии.
Особую ценность и интерес  открытию и трудам д-ра Лоримера придает то, что ему удалось выявить ту сторону характера Нокса, которая до сих пор почти полностью оставалась незамеченной. Современная оценка этой великой исторической личности делает его суровым и дерзким - отличающимся узостью взглядов и бескомпромиссной железной стойкостью - всегда готовым «доказать ортодоксальность своего учения апостольскими ударами и стуками». И не его враги были полностью ответственны за эту несправедливость по отношению к характеру великого реформатора. Его друзья, многие из них, считали его смелые, яростные, беспощадные нападки на тех, кто открыто или предательски выступал против прогресса Реформации в Шотландии, венцом его жизни и характера, в то время как другие из них были слишком готовы извиниться, когда в извинениях не было необходимости, за то, что они считают его слишком яростным духом, ссылаясь на дух эпохи, в которой он жил. Даже д-р Пол Генри, писавший панегирик Кальвину, позволяет себе самые вольные и небрежные высказывания относительно характера Джона Нокса, которого он называет «основателем шотландской пресвитерианской церкви, из которой произошли грубые, свирепые души последующего периода». Он даже выставляет Нокса в качестве фона для лучшего отображения характера Кальвина в следующем стиле: «Различие характеров Кальвина и Нокса рано проявилось, когда последний был в Англии и интересовался пересмотром Молитвенника. Тогда, как и впоследствии, он проявил самую решительную враждебность к англиканской церкви из-за того, что она сохранила некоторые католические формы и не приняла суровые правила шотландцев. Кальвин, который так энергично боролся с суевериями, в этом случае не был расположен соглашаться с Ноксом. Он охотно позволял внешним формам оставаться, или, по крайней мере, не нападал на них с фанатичным насилием, как будто они имели реальное значение» (Life and Times of Calvin, V. 2. L.,1849, P. 328).
 Прежде всего,  при пересмотре английского молитвенника Нокс никогда не видел Кальвина и, вероятно, тот не был хорошо знаком с его трудами; поскольку пересмотренный молитвенник Эдуарда VI как раз выходил из-под печати, когда Нокс впервые прибыл в Англию после своего плена и начал свою более публичную деятельность в качестве проповедника. Поэтому он не мог общаться и сравнивать взгляды с Кальвином по этому вопросу. Во-вторых, не сделало бы чести Кальвину как реформатору, если бы он серьезно разошелся с Ноксом в его главном возражении против молитвенника Эдуарда VI, а именно, в утверждении, изложенном в одном из его 42 артикулов, что Церковь имеет право предписывать обряды и церемонии и, следовательно, коленопреклонение на Вечере Господней. И, в-третьих, как будет видно далее, Нокс, далекий от «фанатического насилия» над внешними формами, против которых он возражал, призывал своих бывших прихожан соблюдать порядок коленопреклонения во время Вечери Господней, а не создавать беспорядки, как явствует из одной из недавно обнаруженных статей.
Отрадно отметить, что еще до недавних открытий мистера Тайтлера и д-ра Лоримера более философские и менее партийные писатели, такие как Томас Карлейль, Фруд и Дин Стэнли, собрали даже из общей истории тех времен свидетельства, на основании которых они сочли необходимым отойти от нынешней оценки характера Нокса. Карлейль сказал о нем в своей причудливой манере: «Те, кто думает, что  Нокс был мрачным, судорожным, визжащим фанатиком, глубоко ошибаются. Вовсе нет; он один из самых солидных людей; очень проницательный, наблюдательный, спокойный человек; честный, братски настроенный -  брат и высокопоставленным, и низким: искренний в своем сочувствии к обоим: веселый, общительный человек, которого  многие любили. Злой натуры у него определенно не было. Добрые, честные привязанности жили в этом  выносливом, изношенном, вечно сражающемся человеке. Вблизи он оказался не жестким, резким, а в  здоровым дущой, сильным, проницательным человеком». И правдивость этой картины новое открытие д-а Лоримера сочетает с письмами Нокса, опубликованными доктором Лэнгом, чтобы подтвердить ее. Так что откровенный, прекрасно различающий Фруд сказал о Ноксе, среди многих подобных упоминаний его характера в своей истории:
«Проникнутый до самого сердца этим убеждением, Джон Нокс стал, таким образом, представителем всего лучшего, что было в Шотландии. Он не был узким фанатиком, который в мире, где Божья благодать была одинаково очевидна в тысяче вероисповеданий, не мог увидеть истину нигде, кроме своей формулы. Он был крупным, благородным, щедрым человеком с проницательным восприятием реальных фактов, который оказался лицом к лицу с системой отвратительного беззакония». (Froude. History of England. V.6. L.,1863. P.37). И, несмотря на церковные и рационалистические предрассудки, даже декан Стэнли предположил, что «у самого Джона Нокса был оттенок умеренности, который мало признавали и его друзья, и его враги», хотя он приводит в качестве доказательства его умеренности не очень существенные доказательства, которые Нокс предложил в подготовленном им Исповедании, чтобы взять обратно любые из своих высказываний, которые могли бы быть показаны как подвергающие сомнению слово Божье; а также то, что Нокс не был строгим субботником. (Lectures on the History of Church of Scotland. L.,1872.. P.112)
 Д-р Лоример показывает из этих недавно обнаруженных документов, что в качестве английского реформатора Нокс демонстрировал в замечательной степени сочетание нежности с силой; игривого юмора с глубочайшей серьезностью; всех добрых человеческих симпатий с пылом преданности и пламенным рвением к истине. И если бы наш автор не сделал ничего, кроме как привел факты, которые подтверждают эти более справедливые оценки характера великого реформатора, он оказал бы немалую услугу делу истины и праведности. Но он добился гораздо большего. Он нарисовал отчетливый и весьма привлекательный портрет Нокса как английского реформатора - проповедника Евангелия, приглашенного Тайным советом Эдуарда VI, чтобы проповедовать Евангелие Реформации на севере Англии; необычайно чуткого и мудрого как наставника душ в беде; капеллана Эдуарда VI, занимавшего высокое положение в его доверии, и доверенного советника его Тайного совета; во всех этих официальных должностях он проявил замечательную мудрость и умеренность. Он привел не только еще один образ Нокса, но  такой, что, будучи помещенной рядом со старым портретом, эти два сочетаются, чтобы создать более отчетливое и похожее на жизнь представление. Так же, как в прекрасных результатах стереоскопа, требуются две картины, несколько отличающиеся по точке зрения, чтобы рассматривать их вместе как части целого, для достижения прекрасного эффекта статуи; так и сдержанное единообразие нынешнего портрета шотландского реформатора, когда его рассматривают рядом с этим новым портретом д-ра Лоримера, имеет своего рода стереоскопическую отчетливость и полноту, которые он не мог бы иметь в одиночку. Отсылая читателя к замечательной монографии д-ра Лоримера, где он рассматривает Нокса как просто английского реформатора, здесь предлагается представить характер и дух Нокса такими, какими они предстают в сочетании с портретом английского реформатора Нокса, нарисованным д-ром Лоримером, и портретом Нокса как шотландского реформатора, созданным МакКри и другими.
Стоит отметить, что о первых сорока годах жизни Нокса ничего не известно, кроме того простого факта, что он родился в 1505 году; получил образование частично в Университете Глазго; в 15 лет был сокурсником Джорджа Бьюкенена у известного схоластического доктора Джона Мэйра; был принят в сан в Римской церкви в качестве светского священника в обычном возрасте; и что он совмещал должность «священника креста» в часовне Св. Николая, по соседству с местом своего рождения, с функцией частного учителя в семье Керсов из Сэмюэлстона. Его характер и убеждения как реформатора, должно быть, развивались очень медленно. Ибо хотя книги Лютера и Тиндейла попали в Шотландию уже в 1525 году, а Патрик Гамильтон принял мученическую смерть за евангельскую истину в 1528 году; тем не менее, Нокс был найден только в 1543 году, подписывающим нотариальный документ о назначении в качестве все еще апостольского нотариуса Римской церкви, называя себя «Иоганнес Нокс, священнослужитель алтаря, Св. Андрея; diocesos auctoritate apostolica notarius».
Но в 1546 году мы находим его уже другом и спутником святого Джорджа Уишарта, сопровождающим его с двуручным мечом, чтобы защитить его, вплоть до времени его мученичества. Колдервуд рассказывает, что когда Уишарт покидал Хаддингтон в вечер своего ареста, «Джон Нокс, умолявший пойти с ним, сказал: «Нет, возвращайся к своим детям (своим ученикам) и Бог да благослови тебя. Одного достаточно для одной жертвы». Поэтому он приказал отобрать у Джона Нокса двуручный меч, который обычно носили с собой. Он повиновался, хотя и неохотно, и вернулся с Хью Доугласом в Лангнидри». (History of Kirk of Scotland, Edinburgh,1842. V. I, P.195).
 К этому времени Нокс полностью принял Реформацию под учением Гийома и Уишарта, и следует иметь в виду, что протестантизм Уишарта был гельветического типа, требующего «Так говорит Господь» в качестве авторитета для каждого религиозного мнения и практики. Так что жизнь Нокса как протестантского реформатора гельветического или кальвинистского типа началась на 42-м году его жизни, сразу после мученичества Уишарта. Смерть этого мученика была отомщена взятием замка Сент-Эндрюс и убийством кардинала Битона Норманом Лесли и его сообщниками-заговорщиками, они продолжали держать замок как место убежища для себя и других протестантов от гнева папистских приверженцев кардинала Битона. В этот замок Нокс удалился в поисках убежища в 1547 году. Его собственный рассказ об этом посещении убежища Сент-Эндрюс со своими учениками и о причинах этого, таким образом, приводится в его собственной Истории Реформации в Шотландии: "«После Пасхи (апрель 1547 г.) в замок св. Андрея прибыл Джон Нокс, который, устав от переездов с места на место из-за преследований, что обрушились на него со стороны епископа Сент-Эндрюса, решил покинуть Шотландию и посещать школы Германии (в Англии он тогда не имел удовольствия быть по причине того, что имя Папы было подавлено, а его законы и коррупция оставались в полной силе). Но поскольку у него были дети-джентльмены, которых он в течение нескольких лет воспитывал в благочестии, отец уговорил его отправиться в Сент-Эндрюс, чтобы он сам мог извлечь пользу, а его дети - из его учения; и так (мы говорим) он прибыл в указанное время в указанное место, и, имея в своей компании Фрэнсиса Доугласа из Лангнудри, Джорджа, его брата, и Александра Кокберна, старшего сына тогдашнего лорда Орместуна, и начал упражняться на них по своей обычной манере. Помимо грамматики и других человеческих авторов, он прочитал им катехизис, составленный из того, что он повелел им обнародовать в приходской церкви города. Он также прочитал им Евангелие Иоанна. Они из этого места, но особенно мастер Генри Балнавес и Джон Роугхт, проповедник, понимая характер его учения, начал усердно уговаривать его, чтобы он взял на себя проповедническое место. Но он решительно отказался, утверждая, что «он не будет работать там, где Бог не призвал его», имея в виду, что он ничего не будет делать без полного призвания» (Knox. History of Reformation of Scotland. V.1. Edinburgh,1846. P.185).
Но поcле спора с сэром Дэвидом Линдсеем, было решено, что проповедник Роугхт (Раф) должен после проповеди о природе призвания публично потребовать от Нокса, чтобы он приступил к делу служения во имя Бога,  теперь зовущего через них. Он уступил и проповедовал с большой силой в нескольких местах. Но вскоре французский флот вступил в игру в интересах Марии и папистов и захватил крепость Сент-Эндрюс, увезя ее обитателей в качестве военнопленных, и в нарушение Статей капитуляции, которые предусматривали их доставку в любой порт Европы из Шотландии, их держали в качестве закованных в цепи пленников на галере в течение полутора лет или больше, и подвергали всевозможным домогательствам, чтобы заставить их пойти на мессу. Именно в это время произошла знаменитая сцена между капитаном галеры и Ноксом, когда была сделана попытка заставить шотландца поцеловать великолепный образ Девы Марии. История очень интересна, как ее рассказал сам Нокс, хотя он и не называет своего имени. Рассказав об их попытках заставить пленников вернуться на папские службы, он продолжает:
«Да, когда cубботней ночью они пели Salve Regina,  шотландцы надели свои шапки, капюшоны или что-то в этом роде, чем они должны были прикрывать свои головы; и когда один из них был вынужден поцеловать платяную куклу (которого они называли Nostre Dame), они не торопились; ибо это был шанс. Вскоре после прибытия в Нанс (Нант) была пропета великая Salve, и славная раскрашенная Дама была приведена для поцелуя, и, amangis otheris, представлена одному из шотландцев, тогда чествуемых. Он любезно сказал: «Не беспокойте меня; такой идол проклят; и поэтому я не буду целовать его». Патрон и Аргуесин, с двумя офицерами, несущими главную ответственность за все эти вещи, сказали: «Ты должен держать его в руках», и поэтому они с силой сунули его ему в лицо и вложили в его руки; который, увидев это, взял идола и, осмотревшись, бросил его в реку и сказал: «Пусть наша Леди теперь скажет себе; она жива: пусть она научится плавать». После этого ни один шотландец не был убежден в этом идолопоклонстве».(History of Reformation, I, p. 226).Именно во время этого заключения его друг Балнавес написал свой трактат «Оправдание», а Нокс  знаменитое предисловие к нему.
После полутора лет такого позорного рабства, как описывает его Нокс - «закованный в кандалы, подвергавшийся ужасным издевательствам и мучимый телесными немощами», - реформатор был освобожден, вероятно, благодаря английскому вмешательству. Он отправился в Англию, а затем начал свои труды в качестве английского реформатора в 1549 году, на 45-м году своей жизни. И теперь из двадцати лет активного общественного служения, которые последовали, краткое хронологическое изложение покажет, что около половины из них были связаны с Церковью Англии, либо в Англии, либо с беженцами из Англии на континенте.
Таким образом, в начале 1549 года Нокс приехал в Англию и был назначен английским советом проповедником в городе Бервик. В конце 1550 года он был переведен из Бервика в Ньюкасл. В декабре 1551 года Тайный совет назначил его одним из шести капелланов Эдуарда VI, что привело к его периодическому проживанию в Лондоне в 1552 и 1553 годах. В октябре 1552 года ему предложили епископство Рочестера, но он отказался от повышения. В апреле 1553 года он отказался от вакантного места в церкви Всех Святых в Лондоне, и после его отказа был вызван в Тайный совет, чтобы показать, почему он отказался от этих должностей. В июле того же года Эдуард VI умер, после чего последовали преследования протестантов при «Кровавой Мэри», которые вынудили его и множество других людей отправиться на континент.
В 1554 году Нокс был призван стать служителем английской общины Франкфорта. В 1555 году из-за беспорядков, поднятых Коксом, Гриндалом и другими относительно использования английской литургии, и их недостойных обвинений Нокса перед правительством как мятежника, для достижения своих партийных целей, Нокс покинул Франкфурт и отправился в Женеву, где стал одним из пасторов английской общины. В 1555-6 годах он посетил Шотландию, где проповедовал частным образом в Эдинбурге и других местах. Он женился в 1556 году и вернулся в Женеву. В 1559 году в По приглашению «Лордов Конгрегации» он наконец покинул Женеву и прибыл в Эдинбург 2 мая, в этом месяце королева-регентша опубликовала свою Декларацию против протестантов и заставила их взяться за оружие для самообороны и искать союза с Англией. В 1560 году английские войска вошли в Шотландию, а королева-регентша умерла в Эдинбургском замке. Мир был заключен в июле, и парламент собрался в августе, принял Исповедание веры и установил протестантскую религию, а в декабре собралась первая Генеральная Ассамблея.
В 1561 году по приглашению шотландской знати к своей молодой королеве Марии посетить Шотландию она приехала и приняла правительство, и немедленно начала попытку свергнуть протестантскую установленную религию. С этого времени и до 1567 года, когда был убит лорд Дарнли, когда Ботвелл похитил королеву и когда был коронован молодой принц Джеймс, Нокс был вовлечен в постоянную борьбу, с королевой с одной стороны и вероломными дворянами с другой, за сохранение установленной религии. В 1569 году был убит регент Мюррей, и Нокс проповедовал на его похоронах. В следующем году у Нокса случился апоплексический удар, и в 1572 году он умер.
Из этого хронологического очерка видно, что расцвет жизни Нокса был посвящен работе по реформации среди англичан, как в Англии, так и на континенте.
Примечательно, что о пяти годах трудов Нокса в Англии так мало упоминается в шотландских церковных историях той эпохи. Колдервуд ведет свою главу «Мистер Нокс; его путешествия по Англии» в очень немногих строках, помимо цитат из его проповедей перед королем Эдуардом VI. и его Тайным советом, и его обращение к Англии в Хаммершейме:«Г-н Нокс преподавал в Бервике, Ньюкасле, Лондоне; в Уинсоре перед величественным королем; в Хэмптон-Корте, в Вестминстере и во многих других местах. По его наставлению верующим в Лондоне, Ньюкасле, Бервике, напечатанном в 1554 году, мы можем понять, как убедительно и сильно он учил слову в Англии с тех пор, как его освободили с галер. Он проповедовал в Ньюкасле и Бервике. Он был свободен и прост перед герцогом Нортумберлендским при дворе. Перед герцогом Сомерсетским он был арестован» ( History of Kirk of Scotland V I, P. 279).
И даже в собственной «Истории Реформации в Шотландии» Нокса, хотя она в значительной степени и заполнена событиями, в которых он принимал участие, рассказ о его трудах в Англии суммирован в одном абзаце: «Упомянутый Нокс был сначала назначен проповедником в Бервик, затем в Ньюкасл; в конце концов он был призван в Лондон и в южные части Англии, где он оставался до смерти короля Эдуарда Шестого, когда тот покинул Англию; затем он переехал в Женеву и оставался там в своем частном кабинете, пока не был призван английской конгрегацией, которая тогда собралась во Франкфурте, чтобы быть проповедником для них; каковому призванию он повиновался (хотя и неохотно) по приказу этого знатного слуги Божьего, Жана Кальвина. Во Франкфурте он оставался до тех пор, пока некоторые из ученых (имена которых мы опускаем), больше отдававшиеся бесполезным церемониям, чем искренней религии, не начали ссориться с упомянутым Жаном; и поскольку они не смогли добиться успеха перед магистратом, для установления их коррупции, они обвинили его в измене, совершенной против Императора и против Суверенной Королевы Марии, что в своем «Увещевании Англии» он назвал одного немного ниже Нерона, а другую более жестокой, чем Иезавель».(Knox's Hist. of Ref. in Scotland, V.1, P. 231).
Но как бы ни была мала эта эпоха его жизни в оценке его самого и шотландских историков, по сравнению с последующими двенадцатью годами его трудов в Шотландии, документы, ныне опубликованные д-ром Лоримером, показывают, что во время своей жизни среди англичан Нокс не только стал тесно связан с английской жизнью и связал себя с влиятельными английскими семьями, но и как общественный деятель оказал очень большое влияние, не только находясь в Англии, но и благодаря своему общению на континенте впоследствии с такими людьми, как Ковердейл, Бейл, Уиттингем, Гудман и другими, и, как результат из всех, оставил свой мощный отпечаток на Реформации в Англии.
Но наша нынешняя цель - показать, что, хотя реформационные взгляды Нокса, заимствованные у Уишарта, были наиболее решительного гельветического типа, как это ясно показали его рассуждения в замке Сент-Эндрюс, и хотя он считал, что каждый вопрос доктрины и церковного порядка должен быть подвергнут испытанию словом Божьим, тем не менее во всех своих учениях и даже во всех своих спорах он демонстрировал широту взглядов и истинный соборный дух, который превосходил большинство его современников. И во всех случа-, столь далекий от придирчивости к мелочам, он исходил из принципа, который Роу так всесторонне и философски изложил: «Многое следует терпеть в течение некоторого времени в младенчестве церкви, но не стоит терпеть, когда церковь достигнет большего совершенства, - много вещей в ecclesia constituenda, которые не должны терпеться в ecclesia constituta» (Row's History of. Kirk of Scotland, Edinburgh,1842. р. 22). Это принцип, кстати, весьма широко применимый к мерам пресвитерианских отцов.
Д-р Лоример очень наглядно выражает мысль о том, что Нокс был пуританином - имеющим право считаться отцом английского пуританства. Хотя приведенные факты делают очевидным, что Нокс действительно был поборником того, что сейчас называется евангелическим протестантизмом, в противовес половинчатой Реформации Высокой Церкви Англии, с которой правительство впоследствии заставило людей согласиться, можно усомниться в том, что термин «пуританин», как он впоследствии стал пониматься в Англии, может быть правильно применен к Джону Ноксу. Шотландские, а также многие английские протестанты действительно были пуританfvb и объединились против общего врага - защитников королевской прерогативы при Тюдорах и Стюартах. Но в то время как английские пуритане боролись с Тюдорами и Стюартами, потому что те попирали их индивидуальные религиозные права как свободных людей, шотландские пуритане сопротивлялись Тюдорам и Стюартам с их высокими претензиями на прерогативы, потому что они попирали права короны Иисуса Христа в его Церкви. Английское пуританство представляло свободу индивидуальной совести в религии как свою главную идею; шотландское пуританство представляло как свою главную идею свободу Церкви Христа как духовного содружества. Это различие не было развито в эпоху Нокса в Англии, как впоследствии. Но тот, кто поддерживал принципы Нокса, не был бы во время второй Реформации следующего столетия найден в симпатиях к «полной» школе английских нонконформистов. Его пресвитерианство, как и все истинное пресвитерианство, было таким же церковным, как и Церковь Англии.
С пришествием Нокса в Англию Реформация под руководством молодого короля Эдуарда, , дошла до момента издания и одобрения парламентом «Книги общей молитвы и отправления таинств и других обрядов и церемоний Церкви по образцу Церкви Англии». К этой Книге, с ее особенностями, относилась большая часть его работы как реформатора в Англии. Хотя книга была огромным шагом вперед в борьбе с суевериями папского богослужения, она была столь же далека от того, чего желали наиболее ревностные протестанты, сколь и ее выход за рамки папства потряс предрассудки партии, тогда в огромном большинстве выступавшей за примирение с Римом. Книга не могла бы управлять службами более полудюжины епископов во всем королевстве, чтобы ввести ее в их нескольких епархиях. Хупер в письме Буллингеру в 1549 году заявляет: «С другой стороны, большая часть королевства настолько привержена папской фракции, что полностью игнорирует Бога и законную власть магистратов, так что я очень боюсь восстания и гражданских раздоров». А в другом письме, несколько недель спустя: «Маркиз Дорсет, граф Уорик и большая часть Королевского совета поддерживают дело Христа, насколько это возможно. Наш король для своего возраста такой, какого мир никогда не видел». В еще одном письме Хупер указывает на реальную трудность: «Немалым препятствием для наших усилий является то, что форма, которую наш Сенат, или, как мы его называем, наш Парламент, предписал для всего королевства, имеет столь несовершенную и сомнительную конструкцию в некоторых отношениях, действительно явно нечестивую. Я так оскорблен этой книгой, и не без веских оснований, что если она не будет исправлена, я не смогу и не буду общаться с Церковью в отправлении Вечери Господней». Таким образом, из этой картины печального положения вещей в Англии в этот период и этого протеста Хупера против ранних форм английской литургии станет ясно, что любые протесты, которые мог сделать Нокс, не были доказательством особенно жестких и узких взглядов с его стороны; но что он только протестовал вместе с Хупером и другими искренними и благочестивыми людьми Церкви Англии против принципов, фатальных для истинной Реформации.
Главный спорный вопрос в то время может показаться нам сегодня тривиальным. Литургия, предложенная правительством Церкви, в частности порядок отправления Таинств (которые были главным предметом спора с Римом), сохранила многие из старых папских обычаев, таких как облачения, свечи, облатки и преклонение колен для принятия символов на Вечере Господней. Последнее из этого приобрело большую известность. Поверхностным мыслителям и писателям это покажется слишком незначительным вопросом, чтобы разделять и волновать Церковь. Но поскольку люди могут так легко понять, как такое незначительное дело, как трехпенсовый налог на чай, могло стать репрезентативным для великих вопросов конституционной свободы, вовлеченных в Американскую революцию, почему они не могут понять, как этот вопрос о коленопреклонении на Вечере Господней может включать в себя все колоссальные вопросы, вовлеченные в смертельную борьбу с папством в Англии в середине XVI  века? Этот вопрос действительно включал в себя вопрос между реальной и половинчатой реформацией от папства.
Ритуал Эдуарда VI, хотя и был введен парламентом в 1549 году, похоже, продвигался так медленно, что еще в 1552 году он не был введен в употребление в церквях так далеко на севере, как Бервик. Нокс, хотя и был одним из лицензированных проповедников Кранмера, похоже, проповедовал и совершал таинства там в соответствии со своими взглядами на Слово Божие, не обременяя себя формами, предписанными Молитвенником Эдуарда VI. Его успех как священника среди грубых, свирепых людей, в приграничном городе, защищенном солдатами, кажется, был поразительным. В народном мнении и слухах о его успехе, несомненно, зародилось обвинение, повторенное королевой Марией десять лет спустя, что он «практиковал некромантию над людьми в Англии, будучи там священником». Он перевел большую часть своего народа от суеверий мессы к простой форме Вечери Господней, которую пресвитериане совершают с тех пор. Его смелый, мужественный стиль, кажется, был очень привлекателен для солдат, которых город Бервик, находящийся на границе, всегда был полон. И хотя через год он был переведен в Ньюкасл, письмо к его общине в Бервике, которое недавно обнаружил д-р Лоример, показывает, что между ним и ими возникла прочная привязанность.
В его знаменитом оправдании в ответ на требование, предъявленное ему в 1550 году, дать отчет о учении, которое он постоянно утверждал в Бервике, встречается этот характерный отрывок, когда он противопоставляет учение о мессе своему истинному учению о Вечере Господней: «Они различаются в использовании, ибо во время Вечери Господней служитель и община сидели оба за одним столом - между ними не было никакой разницы в превосходстве или привычке, как свидетельствует Иисус Христос со Своими учениками и практика Апостолов после Его смерти. Но в папской мессе священники (так они будут именоваться) располагаются отдельно у алтаря. И я хотел бы спросить авторитета, какое Писание повелевает так поступать. Они должны быть облачены в наряд, о котором не упоминается в Новом Завете. Это не извиняет их, если они скажут, что Павел повелел все делать с почестью и благопристойностью. Ты настолько смел, чтобы утверждать, что Вечеря Иисуса Христа была совершена без почести и непристойности, в которой не было замечено никакого disagysit vestamentis? Или ты снова установишь нам левитское священство? Разве не в презрении все, чему Он учил прямым словом?". Поэтому совершенно очевидно, что популярная концепция ритуала Церкви Англии в то время, а также у ее настоящих реформаторов и Собора, по просьбе которого Нокс сделал это изложение, сильно отличалась от той, которая была установлена после того, как Кровавая Мэри сокрушила первый протестантизм. Нокс, в этом великом оправдании перед Собором и огромной толпой, представляет протестантизм Кранмера, Ридли и Хупера.
В декабре 1551 года было решено, что король должен сохранить шесть капелланов в ординарном чине; которые должны были не только служить ему, но и быть путевыми священниками и проповедовать Евангелие по всей Британии - двое из них оставались при дворе, а четверо отправлялись проповедовать по два и по два, меняя округа каждый год. Несомненно, именно в этом качестве одного из правительственных странствующих священников Нокс проповедовал в Ньюкасле в следующий раз; ибо в журнале Тайного совета 1552 года есть запись в таких выражениях: «Ордер четырем джентльменам Тайной палаты выплатить мистеру Ноксу, проповеднику на Севере, в качестве королевского вознаграждения сумму в 40 фунтов». И сам Нокс ссылается в одном из своих писем на тот факт, что « ее величество королева (Мария) или Тезаурер станут на 40 фунтов богаче мной»; то есть, что его жалованье не было выплачено на эту сумму.
Поскольку эти шесть странствующих капелланов были выбраны из-за их отличия как проповедников, это достаточно ясное свидетельство того, что Нокс завоевал доверие благочестивого молодого Эдуарда VI и его Тайного совета. В таком положении его обязанностью иногда было говорить о национальных делах. Поэтому неудивительно, что человек, говоривший с такой верностью, вызвал яростный гнев папских и полупапских дворян и стал причиной того, что память о служении Нокса в Англии была проклята ими, их восхищенными биографами и историками, а также приверженцами полуреформированной, ублюдочной, полупапской, полупротестантской церкви.
Осенью 1552 года Нокс посетил двор в качестве капеллана короля и произнес проповедь перед двором, которая вызвала столько шума по поводу преклонения колен на Вечере Господней. Это был не новый вопрос для короля и двора, поскольку Хупер в одной из своих проповедей во время Великого поста об Исайе в 1550 году заявил, касаясь принятия Вечери Господней: «Внешнее поведение и жест принимающего должны быть лишены всякого рода подозрения, видимости или склонности к идолопоклонству. Поэтому, видя, что коленопреклонение является внешним знаком почитания и поклонения, и что до сих пор посредством почитания Таинства совершалось тяжкое и предосудительное идолопоклонство, я желал бы, чтобы магистраты постановили, чтобы причастники и принимающие делали это стоя или сидя».
Проповедь Нокса по этому вопросу перед судом нигде не отражена; но запись гласит, что она была бурной и произвела столь сильное впечатление на умы знати и великих людей, что возбудила ожидание, что из нее вырастет дальнейшая реформа Церкви. Волнение, без сомнения, было еще больше, потому что Парламент тогда издавал новую Рубрику, впервые предписывающий преклонение колен во время Вечери Господней. И неудивительно, что Нокс, учивший свой народ в течение двух лет, что сидеть - это надлежащее положение на литургии, и предвидя, какие неприятности новая Рубрика должен вызвать в северных церквях, должен был решительно выступить против него как ереси.
То, что Нокс не проявил ни капли фанатизма в своем противодействии определенным ошибкам нового Молитвенника, но с откровенностью и умеренностью изложил свои взгляды, очевидно из картины Колдервуда, изображающей сцену между Ноксом и Тайным советом, перед которым его вызвали  ответить, почему он отказался, во-первых, от епископства Рочестера, а затем и от бенефиция Всех Святых в Лондоне. Поскольку,  далеко не обидевшись, Совет немедленно отправил его снова в качестве странствующего королевского капеллана в Бакингемшир: «Он был вызван в Совет 14 апреля 1553 года и от него потребовали ответа на три вопроса: во-первых, почему он отказался от предложенного ему бенефиция? Во-вторых, считал ли он, что ни один христианин не может служить в Церкви Англии, согласно обрядам и законам королевства? В-третьих, почему он не преклонил колени во время Вечери Господней? На первый вопрос он отвечал, что его совесть свидетельствовала ему, что он мог бы получить больше пользы в каком-то другом месте, а не в Лондоне; и, кроме того, Нортумберленд дал противоположное распоряжение. На второй - что если многое не будет реформировано, ни один служитель не сможет исполнять свою должность перед Богом в Англии, поскольку ни один служитель не имеет полномочий разделять и отделять прокаженных от всех остальных, что было главным пунктом его должности. Однако он не отказывался от такой должности, которая могла бы показаться способствующей славе Бога в произнесении Евангелия Христа в низшей степени. На третий он ответил, что действие Христа было самым совершенным; что было самым верным следовать его примеру; что преклонение колен было дополнением или воображением человека. В этом последнем вопросе между всем столом и им было большое разногласие». History of Kirk of Scotland V I. P. 280).
И именно здесь недавно обнаруженное письмо к его общине в Бервике год или два спустя выявляет новый взгляд на характер Нокса. Хотя его призыв был настолько силен, что вызвал желание у многих членов Тайного совета пересмотреть Рубрику, Кранмер, который в этом решительно не соглашался с Ноксом, настаивал на том, что Парламент уже решил этот вопрос, и пошел вперед, чтобы выдвинуть приказ о коленопреклонении. Но Нокс, у которого было так много всего, что могло возбудить его дух, когда впоследствии новая Рубрика, как он предвидел, должна была вызвать большое волнение в его старой пастве, написал с континента в следующем тактичном, компромиссном тоне:
«После этих дарованных мне вещей я не буду ни противостоять благочестивым магистратам, ни нарушать порядок общины, ни спорить со своими начальниками или собратьями-проповедниками, но с терпением я перенесу одно; ежедневно жажду и взываю к Богу об исправлении этого и других....  И, поэтому, братья, не страх телесной кары, а только страх, что христианское милосердие будет нарушено и сломлено, побуждает меня уступить место в этом отношении. Хотя я мог бы со всей трезвостью и росой послушания указать причины, по которым сидение за столом Господним предпочтительнее коленопреклонения; все же, если бы высшие власти, не допуская этого, исполнили надо мной наказание своего закона (потому что они не могут допустить, чтобы был нарушен общий порядок), несомненно, христианское милосердие было нарушено и разрушено....
И помимо нарушения милосердия, которого всегда следует избегать, я имею в виду успокоение вашей совести, что если строгость закона заставит вас изменить тот порядок, который вы узнали и приняли из непреложной истины Божией, то вы не будете унижены как нарушители какого-либо закона или общего порядка за то, что вы прежде благочестиво использовали; и даже не будете обвинены как отступники от истины за то, что вы сделаете впоследствии; ибо когда вы следовали и принимали простое установление Христа, сидя за столом, не было закона (кроме статута того римского антихриста), и, следовательно, где нет закона, там не может быть и преступления. И если теперь, по особому повелению ваших высших сил, вы будете вынуждены соблюдать общий порядок, не дай Бог, чтобы вы были осуждёнными как отступающие от Христа; если сначала вы не возрадуетесь, что вас снова призвали к жесту, который в этом действии связан с опасностью... Если вы праведно соблюдаете, понимаете и верите в эти вещи, не дай Бог, чтобы кто-либо из вас был заподозрен в  том, что ваше прежнее пылкое стремление к истине начало угасать и остывать, и хотя бы и вопреки желанию ваших сердец, ваш порядок был изменён; что для моего сердца так прискорбно, что для любого другого, даже если моё злое тело способно поддерживать или утверждать тот обряд, который истина Божья насадила среди вас, лучше я претерплю смерть».
Таков тон, в котором бывший пастор из Бервика пишет ответ своей любимой пастве, когда правительство собирается навязать им новый устав, касающийся коленопреклонения во время таинства (sic). Это имеет тенденцию значительно усиливать силу этого свидетельства в пользу умеренности и мира в Церкви, когда мы приступаем к изучению еще одного из этих недавно обнаруженных документов, который оказывается мощным «Меморандумом Тайному совету», который Нокс и некоторые из его соратников представили суду против 38-й из 42 статей Молитвенника Эдуарда VI, который, по-видимому, был представлен им для их совета. Говоря в таком тоне умеренности, как мы видели, с большинством людей, Нокс (ибо этот меморандум Тайному совету, очевидно, в значительной степени принадлежит ему или вдохновлен им) мог говорить в тонах самого мужественного протеста с людьми, находящимися у власти, против самого порядка, которому он впоследствии советует людям подчиняться. Мемориалисты, возражая против 38-й статьи «Книги общей молитвы», которая объявляла весь ритуал, включая новую Рубрику, соответствующим слову Божьему, продолжают особо выделять этот один обряд коленопреклонения и представляют развернутый аргумент против него, некоторые из пунктов которого следующие:
"Во-первых. Ни один из тех, кого мы предполагаем из святого суждения, не будет отрицать, что преклонение колен в действии Господней трапезы произошло от ложного и ошибочного мнения, а именно: что там было естественное тело Христа, содержащееся либо путем пресуществления, либо путем соединения реального или вещественного Его тела и крови в видимых элементах. Что то же самое обманчивое мнение все еще остается в сердцах многих, сам опыт хорошо засвидетельствует и провозгласит. Затем, если закон может быть подтвержден (величие Бога не оскорблено), то церемония, которая возникла далее из ложного мнения....
"Во-вторых. Преклонением колен в Вечере Господней совесть великих братьев нисколько не оскорбляется...
«В-третьих. Церковь Божия, которая сильна и достигла некоторого совершенства, сильно пострадала; ибо идолопоклонникам позволено торжествовать над Церковью Божией, поскольку после столь долгого спора между исповедующими истину и приверженцами идолопоклонства идолопоклонники победили; и своей победой они нисколько не хвалятся...
«Наконец. Поскольку преклонение колен не является жестом, встречающимся за трапезой Господней, оно затемняет радостные символы этой святой тайны и т. д.
Эти отрывки представляют глубокий интерес с церковной точки зрения, поскольку указывают на происхождение знаменитой «Декларации о коленопреклонении», которая была приложена к английскому молитвеннику и была самой протестантской вещью в нем; а также как свидетельство мощного влияния Нокса на составление английских статей религии. Но они представляют особый интерес, поскольку касаются личного характера Нокса как реформатора, показывая, путем сравнения с его письмом к своему бывшему подопечному в Бервике, что, хотя он мог смело отстаивать истину перед судом, он мог действовать как миротворец народа, когда был склонен восстать против самого порядка правительства, которому он так старался помешать.
Это еще больше усиливает силу уже изложенных фактов о том, что его умеренность время от времени подвергала Нокса печальным упрекам его братьев, как занявшего позицию, в которой его взгляды использовались их врагами против них. Это явствует из четвертого из этих недавно обнаруженных документов, который называется «Письмо, написанное г-ну Ноксу», из которого мы можем привести лишь краткие выдержки: «Наши братья сердечно благодарят вас за ваше нежное письмо, написанное им, но, говоря откровенно, оно не во всех отношениях понравилось; и, что касается меня, если бы я знал его тон, когда был с вами, я бы сказал много слов, которые никогда не говорил. В то время как вы желаете, чтобы наша совесть имела лучшую почву, мы действительно не можем видеть в этих Писаниях, что должно изменить нашу совесть от Реформатской церкви, которая имеет эти знаки, чтобы вернуться к примесям.... Также, когда вы говорите: «Бог запрещает нам осуждать всех за лжепророков и еретиков, которые не согласны с нами в нашей одежде, и другие мнения, которые учат сути учения и спасения во Христе Иисусе», мы сердечно благодарим вас за ваше доброе желание, но мы никогда не были такого ума, чтобы осуждать личность какого-либо человека» и т. д.
Теперь, принимая эти представления Нокса в этих трех документах - во-первых, как спокойного, умеренного советчика людей отказаться от всех вопросов чувств и предубеждений против неприемлемого ритуала; во-вторых, как смелого и мужественного протестующего против действий правительства, когда предлагалось предписать такой ритуал; в-третьих, как переносящего упреки своих братьев, истолковывающих его умеренность как неверность своему свидетельству -  мы имеем характер во многих отношениях противоположный тому Ноксу, который до сих пор фигурировал в пресвитерианской истории. Мы добавляем здесь отрывок или два из личных писем Нокса, чтобы показать, что внутренние движения духа этого человека соответствовали этому взгляду на мягкость и умеренность его публичных действий и освобождений.
Доктор Маккри рассказывает нам о несколько романтических ухаживаниях Нокса и Марджори Боуз, дочери Ричарда Боуз из Аска, чья семья проживала недалеко от Ньюкасла, пока там был Нокс, и как, как обычно, «путь истинной любви не шел гладко» из-за сопротивления отца браку. Но миссис Боуз, ее мать, была женщиной выдающегося благочестия, хотя и часто подверженной глубокой религиозной меланхолии и сомнениям в принятии ее Христом; и между ней и Ноксом, который был ее постоянным духовным наставником, возникла крепчайшая дружба. Доктор Лэнг из библиотеки адвоката, редактор трудов Нокса, который заслуживает благодарности и нежного уважения всех англоговорящих пресвитериан за свои выдающиеся заслуги, выпустил в своих «Трудах Нокса» (т. 3) сборник «Посланий миссис Боуз и ее дочери Марджори». В этих письмах мы получаем взгляды на сокровенную душу великого реформатора. В одном из них, адресованном миссис Боуз, чтобы развеять ее духовную тьму, мы находим, как он говорит о себе, упомянув о прежних беседах с ней: «Но теперь отсутствуя, и отсутствуя настолько, что ни один из нас не может получить утешения от другого посредством телесного присутствия, я вспоминаю, как часто, когда с скорбными сердцами мы начинали наш разговор, Бог посылал великое утешение обоим, в котором теперь, что касается меня, я обычно нуждаюсь. Изложение ваших бед и признание ваших немощей были для меня прежде всего зеркалом и стеклом, в котором я видел себя столь верно изображенным, что ничто не могло быть более очевидным для моих собственных глаз» и т. д.
Затем, снова, в другом письме мы находим абзац, в котором этот человек, который, как предполагается, был столь груб и прямолинеен, когда обличал грехи других, так же прямолинеен и сам говорит о себе в фразах, не менее красноречивых, чем знаменитый отрывок у Хукера, на который он так похож:«Хотя я никогда не испытываю недостатка в присутствии и ясном образе  собственной жалкой немощи, тем не менее, видя грех, столь явно изобилующий во всех состояниях, я вынужден громогласно возвещать угрозы Божии всем мятежникам; делая это (хотя, как знает Бог, я не злобный и упрямый грешник), я иногда бываю ранен, зная себя преступным и виновным во многих, да, во всех вещах (отбросив злобное упрямство), которые в других я порицаю. Не суди, мать, что я пишу эти вещи, унижая себя иным образом, чем я есть. Нет! Я хуже, чем может выразить мое перо. Телом вы думаете, что я не прелюбодей; пусть так и будет. Но сердце заражено грязными похотями и будет похотливо, хотя я никогда не сокрушаюсь так сильно. Внешне я не совершаю идолопоклонства, но мое злое сердце любит себя и не может удержаться от тщетных фантазий; хотя не от тех, которые были источником всякого идолопоклонства. Я не человекоубийца своими руками, но я не помогаю моему нуждающемуся брату так щедро, как я могу и должен. Я не краду лошадь, деньги или одежду у своего ближнего, но и ту малую часть мирского имущества я не раздаю так справедливо, как того требует Его святой закон. Я не лжесвидетельствую против своего ближнего, на суде или иным образом, перед людьми, но я не говорю истину Божию так смело, как это подобает делать его истинному посланнику. И таким образом, в заключение, нет порока, противного святой воле Бога, выраженной в Его законе, которым не было бы заражено мое сердце».
Для того чтобы составить полное представление о его внутренней жизни, достаточно привести лишь следующий отрывок из другого письма к миссис Боуз, иллюстрирующий нежность великого реформатора ко всем скорбящим душам, оплакивающим свою греховность и беспомощность: «Не бойся, мать, что забота о тебе уйдет из моего сердца. Нет! Тот, для Кого нет ничего тайного, знает, что я никогда не представляю себя, через Иисуса Христа, перед престолом милосердия моего Отца, но и там я рекомендую тебя; и редко бывает, чтобы ты ушла из моей памяти. В тот самый час, когда мне передали твои письма, я говорил о тебе, потому что три честные бедные женщины пришли ко мне и жаловались на свою великую немощь, и показывали мне великие нападки врага, и я открывал причину и средства этого, отчего все наши глаза плакали одновременно, и я молил Бога, чтобы ты и некоторые другие были со мной в течение двух часов; и как раз в этот момент мне в руки попали ваши письма, часть которых я им прочитал, и одно из них сказало: «О, если бы Бог мог поговорить с этим человеком, ибо я вижу, что здесь больше искушают, чем меня».
Вот, этот свирепый воин, перед чьими геркулесовыми ударами трепетало царство сатаны и грешники на возвышенных местах содрогались, теперь раскрывает тайны своего  сердца и признается, что его удары по грешникам сначала падали на его собственную душу, и, вскоре, сидит, плача, с тремя честными бедными женщинами, оплакивая их грехи вместе! Вот секрет той «некромантии», которой бездуховное множество приписывало его силу очарования над английским народом.
У нас не хватает места, чтобы проследить за реформатором через его труды среди англичан на континенте, к которым они и он были одинаково ведомы после смерти молодого Эдуарда VI. «Кровавой Мэри» и ее паразитами, теперь вознесенными к власти. История его трудов во Франкфурте и Женеве могла бы быть показана как по тону и духу продолжение его трудов в Англии. Если бы его оставили в покое в его трудах во Франкфурте, есть все основания полагать, что его успех был бы столь же замечательным, как в Бервике и Ньюкасле. Приток нового элемента из Англии, вытесненного необдуманной дикостью правления Марии, вскоре, однако, нарушил покой общины. Кружок этих ритуалистских солдафонов (чьи псевдоаристократические манеры и их чрезвычайно узкие и безмозглые концепции публичного поклонения Богу как демонстрации шляпной моды и шепелявого кокниизма подвергли Церковь Англии, насколько она была представлена ими, презрению как папистов, так и протестантов) пришли в общину изгнанников во Франкфурте с наглыми требованиями ввести литургию Эдуарда VI, которую до сих пор не приняла и десятая часть самих англичан; и чтобы убрать с дороги Нокса, своего товарища по изгнанию, они были виновны в искариотизме, выдвинув против него обвинение в измене императору, основывая обвинение на каком-то старом сильном риторическом выражении, которое он использовал задолго до того, как приехал на континент. Конечно, иностранец и изгнанник не мог позволить себе обсуждать  вопросы ритуала с партией, которая стремилась привлечь светскую власть на помощь. Поэтому Нокс переехал в Женеву и трудился там в качестве пастора английской общины, наслаждаясь тем временем обществом и наставлениями прославленного Кальвина. В течение всего этого периода переписка Нокса показывает его как того же искреннего, но умеренного защитника великих доктрин Реформации, никогда не придерживающегося форм и несущественных вещей, как представляют д-р Пол Генри и другие, но в духе широкой кафолической веры, трудящегося, чтобы привести всех протестантов на общую платформу в их протесте против тирании и злобы Рима.
С ключом, таким образом предоставленным в первые десять лет его общественного служения в Церкви Англии и среди англичан на континенте, мы можем раскрыть секреты характера, поведения и духа Нокса, шотландского реформатора, когда в 1560 году он был призван «Лордами Конгрегации» вернуться в свою родную страну и стал там проводником движения Реформации. Теперь мы можем видеть, что, какую бы бескомпромиссную жесткость и непреклонное упрямство он ни проявил, запрет возник не только из личных предпочтений человека или его амбициозных желаний править или разрушать, но из его мужественного и искреннего рвения к истинной духовной Церкви против алчных дворян и других лидеров, предателей дела, которые стремились захватить богатства, которых была лишена Римская церковь; и открытые усилия папской королевы, поддержанной силой Франции и Испании, подавить Реформацию в Шотландии, как она была подавлена во Франции и Испании. Нокс, который, как английский реформатор, был человеком мира, был, как шотландский реформатор, вынужден стать человеком войны или доказать неверность своей миссии. Таким образом, втянутый в конфликт, он признал тот факт, что так много людей медленно понимают, что «война есть война». Границы одной статьи запрещают такую иллюстрацию этого положения, которую заслуживает предмет. Другой взгляд на Нокса как шотландского реформатора должен быть оставлен для будущего случая.

Перевод (С) Inquisitor Eisenhorn