Игра Богов Сон Создателя глава 5 Анель

глава 5
Алексей Победа

Меня зовут Анель, мне двадцать четыре года. Мама говорит, что я очень похожа на своего отца, который был военным и погиб, выполняя свой долг. Он был настоящим героем, и я всегда ношу с собой его звезду. Она напоминает мне о том, что я его дочь, и что он был добрым и храбрым человеком, даже если я его совсем не помню.

Когда мне было двенадцать лет, я потеряла зрение. Мама занимала много денег, чтобы в нашем родном городе мне сделали две операции, обещая всё исправить. После первой операции успехов не было, после второй я окончательно погрузилась во тьму. Мама продала нашу квартиру, чтобы спасти моё зрение.

Когда мама отвезла меня в Израиль, лучшие врачи сказали, что сделали всё, что могли, но слишком поздно. Наши врачи на последней операции занесли инфекцию, началась гангрена, и глаза пришлось удалить. Так я осталась без глаз.

Но, несмотря на это, я помню, как выглядят птицы, их яркие перья, как они, словно маленькие воздушные рыбки, плавают в небе. Я помню небо, солнце, луну и звёзды, такие далёкие, но такие яркие. Все это осталось только в моей памяти, но этого достаточно, чтобы я могла продолжать жить и даже радоваться.

Мы с мамой живём в квартире, которая раньше принадлежала моей бабушке. Она умерла два года назад, мне не хватает её тёплого голоса, ровного носа и всегда тёплых бархатных рук, которые могли успокоить и согреть. А ещё у меня есть Макс — мой чёрный кот. Макс — это не просто кот, он — мой Прометей. Он принёс свет в мою темноту и стал моим лучшим другом. Мама шутит, что Макс — мой защитник, и это правда. Он всегда рядом со мной, даже когда я выхожу на прогулку, когда мамы нет дома. Он не отходит от меня ни на шаг.

Макс и я общаемся на нашем собственном языке. Мы придумали целую азбуку. Наш собственный язык из сорока семи символов отдалённо похожих на руны, которые Макс рисует своим хвостом на моей ноге. Каждый символ содержит информацию на нескольких уровнях восприятия: длина, ширина, цвет, вес, вкус, запах и форма. Эти символы превращаются в моей голове в абстрактную картину. Таким образом, хвост Макса подобен языку, рассказывающему о мире таким, каким его видит он.

Сегодня было особенно тепло, и я решила прогуляться. Выйдя за дверь, я осторожно спустилась вниз. Макс, как всегда, шёл впереди, касаясь меня хвостом и показывая путь.

Наш подъезд — это отдельная маленькая вселенная со своими запахами и звуками. В двадцать второй квартире сегодня пекли булочки с курагой и изюмом, тётя Маша каждый вторник радовала своих внуков бабушкиными гостинцами.
А в двадцатой дядя Паша опять пьёт.
— Дядя Паша, кажется, принял ванну из водки, — «Он явно пытается утопить в ней свои проблемы», — ворчливо отметил Макс, добавляя немного сарказма в нашу идиллию.
От восемнадцатой квартиры, где живёт тётя Маша, пахнет цветами, я представляю её доброй феей, всегда такой весёлой и жизнерадостной...
— Да уж, фея, — фыркнул Макс. — Только её цветочный аромат — это не что иное, как тонны освежителя, чтобы замаскировать запах кота, который неделю назад помер под её диваном.
Мимо одиннадцатой квартиры я всегда стараюсь проскочить как можно быстрее. Запах мочи, спирта и гнили смешались в омерзительный коктейль. Становилось дурно.
— А наш старый друг, — не упуская случая для циничной шутки, заметил Макс. — Вот где рай для гурманов! Микс, от которого даже тараканы в ужасе бегут. Подумать только, как им удаётся создать такую уникальную композицию? Это ведь надо постараться! Если кто-то ищет вдохновение для создания зомби-апокалипсиса — добро пожаловать на мастер-класс от дяди Вани.
— А может, эта смесь — как фирменный аромат: моча с нотками тухлого кваса. Похоже, дядя Ваня намерен побить мировой рекорд по созданию самого мощного и зловонного парфюма! "Чарующая гниль" — скоро в лучших магазинах города.
— Ты бесподобен, Максик. Хорошо, что только я слышу, о чём ты говоришь, — засмеялась я.
В мой двадцатый день рождения Макс впервые появился в нашем доме. Мама открыла входную дверь, услышав, как кто-то скребётся. Кот пулей проскочил между ног мамы и забежал в мою комнату. Мама поймала его за шкирку и выгнала. Он залез к нам через окно спустя десять минут, и мама снова поймала его, дала несколько раз тапком по голове и выкинула за дверь. Но Макс не сдался — он вернулся на мой подоконник ночью. Я тихо открыла окно, и его мокрый нос коснулся моей щеки. Мама, услышав звук, вошла в мою комнату и увидела чёрного уличного кота на моих коленях. Она сдалась, вздохнула и сказала: «Ну ладно, пусть остаётся, только будешь сама за ним убирать. Будет ссать дома — выброшу». Так Макс стал частью нашей семьи.

Когда мы вышли на улицу, меня сразу окутал запах солёного морского воздуха и цветущей акации. Макс продолжал идти впереди, аккуратно рисуя хвостом «буквы» на моей ноге, и я следовала за ним. Наша улица — это мир, где я могу себе представить всё, что угодно: машины, людей в самых разных одеждах, и, конечно, небо. Я представляю его голубым, с белыми, пушистыми облаками, которые могут принимать самые разные формы. Хоть я и не знаю точно, как выглядит слон, я уверена, что одно из облаков точно напоминает его.
-Я часто вспоминаю, как мы с мамой гуляли по этим улицам. Тогда я могла видеть её улыбку, видеть и ощущать тёплый свет солнца на лице, и казалось, что этот свет проникает прямо в душу, согревая её. Сейчас всё это осталось только в моих воспоминаниях, но эти воспоминания — моя связь с миром, который я потеряла.
Иногда я задумываюсь о том, как будет выглядеть моя жизнь через несколько лет. Смогу ли я найти своё место в этом мире, который стал для меня таким чуждым и непонятным? Но потом я вспоминаю Макса, его тёплую шерсть и тихое мурлыканье, и мне кажется, что у меня всё-таки есть шанс на светлое будущее, пусть и без света в глазах.
Мы вышли через парк на набережную. Я слышала, как волны лениво накатывались на бетонные плиты моста, как смех детей перекликался с криками чаек. Макс, как всегда, не упустил случая высказать своё мнение:

— Чайки, — презрительно начал он, — белые крысы с крыльями. Воруют рыбу у рыбаков и кошек, как последние трусы, стервятники, сомелье по части тухлятины. Ещё осмеливаются гадить на благородных котов!

Я засмеялась: «Ты никогда не пытался посмотреть на чаек по-другому?»

Макс фыркнул: «И не хочу. Видел одну — видел всех. Все они воры! Да что с них взять? Обнаглели вконец».

Я никогда не видела чаек, но слова Макса рисовали их в моём воображении как нечто крайне неприятное. Там, где мы жили до того, как всё это произошло, не было моря, только узкая речка, на которой я рыбачила в одиночестве. Это было моё маленькое уединение с природой — только я, голубое небо, удочка в руках и тихий шелест речки. Вспоминаю, как поплавок покачивался на воде, пока я терпеливо ждала. Этот момент, когда леска натягивается, а рука замирает, передавая через палку каждое движение рыбы — незабываемо. И вот она, блестящая рыбка, серебрится в лучах солнца. Скользкая, живая, её жабры медленно открываются и закрываются. Я аккуратно снимаю её с крючка, сажусь на корточки и, загадав желание, отпускаю в искрящуюся золотом воду. Меня переполняет радость.

— Отпускать рыбу? — перебивает мои мысли Макс. — Это глупо и безнравственно. Рыбу нужно съесть, как и всё остальное, что движется. Птиц, рыб, особенно гадёнышей мышей! Или хотя бы спрятать на чёрный день. Ну, не трать же ты жизнь на такие вот милосердные глупости.

Я остановилась на мгновение, уловив знакомый, но давно забытый запах. Он был не похож ни на что из того, что я чувствовала до этого. Такой приятный, нежный, словно напоминание о далёком детстве. Только что это такое?

— Максик, что это? — спросила я, надеясь на его непогрешимую интуицию.

Макс поморщился и чихнул, выражая крайнее недовольство:

— Старьё какое-то. Похоже на бабку с коробкой. Наверняка очередная рухлядь, что торговала в ларьке ещё при царе Горохе.

— Так это же петушки из жжёного сахара! — воскликнула я, вспоминая детство. — Я хочу один такой.

Макс повёл меня к бабушке с петушками. Сняв обувь, я босиком пошла дальше. Тёплый, гладкий асфальт ласково грел мои ступни.

— Ну вот, кажется, мы наткнулись на музей древностей... Петушки из жжёного сахара? Восхитительно. Как раз то, что нужно для коллекции артефактов, которые пора оставить в прошлом.

Я улыбнулась:

— Но они такие вкусные, Максик!

Макс, задумчиво наклонив голову, предложил:

— Вкусные? Ну, тут есть три варианта. Первый: можно попробовать их закапсулировать в смолу и выставить в музее под названием "Кошмары прошлого". Второй: отдать науке, пусть изучают, как этот липкий ужас пережил столько поколений. И третий — самый интересный план: прикопать этот липкий ужас неглубоко в землю, чтобы он выглядывал. Сделаем из него ловушку для мышей. Представляешь, как они налипнут на него, как мухи на липкую ленту? Вот тогда, может, и я смогу извлечь из этого что-то действительно вкусное.

Мы направились вдоль набережной к мосту. Макс хлёстко дважды стукнул меня хвостом, и я повернулась влево.

— Там впереди чихуахуа, — сообщил он, стараясь придать своим словам всю серьёзность.

— Как это — чихуахуа? Или ты чихнул? — удивилась я, представляя что-то смешное и крохотное.

— Это даже не собака, это недоразумение на ножках! — отрезал Макс. — Самое богомерзкое создание на земле.

Когда мы подошли ближе, я услышала голос девушки.

— Муся, ко мне!

— А можно я её поглажу? — спросила я.

— Что? Ты серьёзно? Ещё и трогать это существо? — Макс явно был шокирован.
Когда я попросила погладить её собачку, девушка немного замялась, но всё-таки согласилась.
— Да, конечно, — ответила девушка.
 Я почувствовала, как она осторожно подвела ко мне собачку, словно боялась, что я могу навредить ей. Мне захотелось её успокоить, и я улыбнулась, хотя она этого не увидела.
Макс, сидя у моих ног, подал свой комментарий: 'Наверное, думает, что ты сожрёшь её кроху заживо. Вот и колеблется.
Но когда я всё-таки прикоснулась к чихуахуа, я ощутила её тепло и нежность. 'Это — собака?
-Да это же мышь с амбициями!' — продолжал Макс, но я просто улыбнулась. В конце концов, не все понимают, что за внешностью скрывается.
'Спасибо,' — сказала я, и услышала в её ответе тёплую нотку понимания. Может быть, мы все немного остерегаемся того, чего не понимаем.
Она была такая маленькая и гладкая, её ушки и хвостик казались совсем крохотными. Я улыбнулась, когда она начала облизывать мои руки.
— Ха-ха, она мне руки облизывает! Какая она милая! Спасибо вам, — я была в восторге.
Макс фыркнул с отвращением: «Только попробуй потом этими руками меня тронуть! Я — благородное существо и не потерплю такого унижения!»
Я засмеялась и, нагнувшись, начала гладить и трепать Максу шкурку.
— О, нет! Я теперь обречён на вечное вылизывание! — возмутился он, отбегая в сторону и нервно начиная чистить свою шерсть.
Мы продолжили прогулку, и Макс не забывал комментировать каждую мелочь.
— О, этот тип в шортах, видимо, уверен, что находится на пляже. Интересно, когда он осознает, что здесь не пляж, а городской бетон, и его голые ноги скорее просят штаны, чем солнечных лучей.
Проходя мимо толпы людей, я всегда ощущаю их настроение по голосам, по их шагам. Кто-то идёт быстро, будто убегая от своих проблем, кто-то лениво тащится, словно пытаясь оттянуть неизбежное. А Макс всё это комментирует с неизменным цинизмом. 'Этот, в красных туфлях, явно думает, что они делают его привлекательнее, но на самом деле, он просто хочет скрыться от своих собственных мыслей,' — фыркнул Макс, и я тихо рассмеялась. В мире, где я больше не вижу, я научилась видеть других так, как они сами себя не видят.
Слепота научила меня одному — мир гораздо глубже, чем кажется. Всё, что я знала раньше, — это только верхушка айсберга. Макс называет это 'эффектом слепого ведра': 'Ты не видишь дерьма, и поэтому думаешь, что его нет. Но оно есть, и когда ты наступишь на него, будет поздно жалеть, что ты этого не увидела.'
Но я научилась находить красоту даже в мелочах, которые другие могут и не заметить.
Когда мы шли по набережной, я чувствовала, как мимо нас проходят люди. Кто-то спешил, кто-то лениво плёлся. Макс, конечно, не упустил шанса подколоть: 'Этот в спортивном костюме, видимо, думает, что уже худеет от одного факта наличия треников. А вот та дама в шпильках — наверное, сражается с гравитацией. Ха! Ставлю на то, что победит гравитация.' Я усмехнулась. В этом мрачном мире Макс всегда мог найти повод для шутки.

— А кто это там впереди? — спросила я.

— Это хиппари, — с едва скрываемым презрением ответил Макс.

— А что такое хиппи?

— Это люди, которые решили выйти из системы, но забыли выключить будильник, — сказал он с усмешкой.

— Я не поняла.
— Они решили выйти из системы социума, но так и остались в ней, просто теперь выглядят, как отбросы общества, — пояснил Макс, фыркнув.

— Но они так красиво играют на гитаре, и пахнет от них травами, — заметила я.
-Травка и балалайка — рецепт счастливой жизни. Они не только траву курят, но и мозги себе выкурили до пепла. Я вот на валерьянке интеллигентно расслабляюсь, а эти — на сорняке деградируют. Валерьянка — это для ценителей жизни, а у них, видимо, с мозгами и ориентиры сгорели. Скоро, глядишь, начнут какахи животных в косяки заворачивать и будут думать, что нашли новый смысл бытия, — Макс явно наслаждался собственным остроумием.

В этот момент один из парней, игравших на гитаре, подошёл к нам.
я ощутила его доброжелательность. Он начал рассказывать что-то о музыке, и я слушала его с интересом. В его голосе звучала свобода, которой я всегда восхищалась. Макс, конечно, был не в восторге от этого разговора, но я чувствовала, что этот человек хотел поделиться со мной чем-то хорошим, и это заставило меня улыбнуться.
Парень начал рассказывать о том, как музыка объединяет людей, и я слушала его с интересом, чувствуя, как его слова окутывают меня тёплой волной.
-Объединяет? Да он просто хочет впарить тебе своё мировоззрение в подарок. Спасибо, конечно, но я как-нибудь обойдусь,' — Макс явно был не в настроении для душевных разговоров."
—Ты классная, может затусим с тобою? — Классный у тебя кот, а как его зовут?
Макс зафырчал и, не дожидаясь моего ответа, бросился на парня с воплем:
— Мааааауууууррррр!
Парень испуганно отскочил в сторону, едва не споткнувшись о собственные ноги.
— Он у тебя что, больной? — спросил он, отступая на безопасное расстояние.
— Вали отсюда, травоядное, пока я не решил, что ты вкусно пахнешь! — огрызнулся Макс, явно наслаждаясь своей ролью защитника.
— Простите, пожалуйста... — пробормотал парень, быстро ретируясь.
Мы с Максом пошли дальше.
— Максик, я, конечно, понимаю, что ты меня бережёшь, только вот тебе не кажется, что это был перебор? — спросила я с улыбкой.
— Перебор? Это если бы я его как обои разорвал, хвост в узел завязал и отправил на пробежку. А так я его просто предупредил, чтобы не совался куда не следует. Не для тебя уёбок ягодка цвела, — ответил Макс, посматривая на меня с хитрым прищуром и довольным видом.
Я рассмеялась и взяла Макса на руки. Он мягко промурлыкал и по-доброму коснулся моей щеки своим влажным носом.
Слепота — это не просто отсутствие света. Это новый мир, в котором нужно учиться жить заново. Я уже давно перестала жалеть себя. В конце концов, я всё ещё могу чувствовать, слышать, понимать. И, может быть, это и есть моя суперспособность — видеть мир не глазами, а сердцем.
Так прошла наша прогулка. Макс шутил, ворчал и строил планы по преобразованию мира. А я, чувствуя его хвост, знала, что несмотря ни на что, у меня есть кто-то, кто всегда рядом. Макс, мой «Прометей», принёс свет в мою тьму.